Меня же устраивал этот дурдом
***
— Испания, Виго, 20 апреля. 17:00, ожидаются осадки. Громкий голос, с какими-то помехами, но скоро его заменяет обычный женский, что гласит о новом выпуске чего-то — радио не умолкало, но Эдуард не был против. Своеобразная практика в языке его даже веселила — он не знал ни слова, но делал вид, что понимает и даже находит в этом какой-то новый смысл. Как минимум «будет что-то новое, и он в Испании» очень информативно. Дальше же набор слов был совершенной кашей, не дающей никакой информации. Правда, дальше он и не слушал — он читал по буквам комиксы, что, чуть ли не пылью покрытые, лежали на нижней полке массивного, единственного в магазине стеллажа с книжками в жанре фантастики. Эдуард сидел на корточках, подпирая коленкой железный стеллаж, и листал, ежевременно облизывая пальцы, комиксы — искал экземпляры «BNHA» на английском языке. И, знаете, его упорство было невозможным — он перебрал все стопки, рассмотрел все страницы и даже не обратил внимания на то, что в магазине на английском только вывеска «welcome». Да и какая ему разница, если он, когда пришел сюда впервые, даже и не заметил вывеску — в окно ведь зашёл тогда и выходил так же. Ему даже обидно из-за того, что он не помнил, что тут делал в тот раз. — Туристов тут, похоже, не любят, — без эмоций говорит, ставит на место последний глянцевый журнал и встаёт, отряхивая коленки от пыли, что летала в помещении, играя на тускнеющем, уже жёлтом свете солнца. На этом же солнце блестело в отражении стеклянных глаз продавца золото, что красовалось как на шее, так и на руках у покупателя. Возможно, поэтому он не мешал Эду ни в первый, ни в последний, теперь уже, раз. Сунув руки в карманы, он ещё раз осмотрел маленький бутик, где в приоритете были газеты да классика давно минувших лет, что была мельком окрашена красными, уже подсохшими каплями. Но это не важно. За дверью его ждал холодный ветер, а дальше — куча лодок у огромного порта. В голове шуршали мысли, что сжигались одна за другой. Он вышагивал по порту, игнорируя пробегающих кошек и рассматривая лодки с скудными — но достойными для зимы — уловами рыбы. Эта картина ему что-то смутно напоминала, и рука на автомате потянулась к шее, но он был вынужден возвращаться на временную базу, где его точно ждут — и кто бы знал, что по этой же красной брусчатке недавно ходил враг? — Парень! — как вырвалось, грубый голос с плохим английским. — Стой, ты, в джинсовке! Осмотрев себя, тот понял, что обращается этот голос к нему, и на всякий случай обернулся — неужели он выронил что-то по дороге? Однако, в руках у мужчины — страшного, в хорошем пальто — блестел на солнце металлический ствол. Это был направленный прямо на него пистолет — и, черт с украденным в магазине журналом на испанском, он его даже не знает — кидает в мужчину и убегает. Сердце стучит до абсурда громко, места в этих предтрущобных проходах ничтожно мало, и не отвлеки он того мужчину, то попал бы под пулю с невероятно большим шансом. Его реакция была куда быстрее мыслей, а страх ещё даже не успел отреагировать на звуки выстрелов. А он не верил, что этот звук может стать таким привычным для жизни. Равно как и мужчины, гоняющиеся за ним. — Да, туристов реально не любят, — в спешке вымолвил он, хоть сдавать сейчас себя кажется не таким смешным — как минимум, не должно быть смешно в такой ситуации. Он ведь даже внимания не обратил на английскую речь. Но разве это причина? Он убегал, как мог, веря в то, что его модные кроссовки предназначены именно для спорта, а не для красоты. Так же и про черную толстовку — а кто же знал, что это не особо-то и удобно во время бега? Выбраться из сети проходов сквозь дома практически невозможно, но по пути появляются совсем низкие, где-то полтора метра, глиняные заборы к таким же низким домам — под звуки приглушенных, но все равно громких, выстрелов он скоро перепрыгивает подобный забор, цепляясь руками за гладкую поверхность. Серые глаза в панике рассматривают все вокруг, пытаясь сфокусироваться. Дальше — широкая дорога, и до него не сразу доходит, что нужно бежать в противоположную от штаба сторону, а он, считай, уже прямо перед ним — высокий старый дом, где по-новому разбито стекло в комнате. А ведь там он завтракал бананами, купленными по бартеру в ближайшем грузовике. Несколько огорчившись тому, что ящик с фруктами пропадёт, он решил бежать-таки вперёд — база в любом случае уже совсем не секретная, и он уверен, что его ребята давно сбежали оттуда, победив всех и каждого на своем пути — как в комиксе. Сзади выстрелы умолкли, ровно как и громкие звуки бега, но спереди был проход между домами — длинный переулок. Забегая в него, Эд без осторожности схватился за край сломанной рамы, выставляя его наперекор проходу — сомнительная преграда, но, как оказалось, сработала безупречно. Первый пробежавший разбил стекло, и последнее задело ноги преследователей, образовав пробку в мелком переулке. — Давай, — требовательно восклицает, пытаясь найти в кармане хоть что-то, и от спешки он даже игнорирует смартфон, где трещали чередой сообщения. Под рукой если что и было, так точно не к месту. Только он выбегает на свет, уже закатный, слышит звуки бензопилы — и куда, черт возьми, завела его эта дорога — запрыгивает по каменным ступенькам к крыльцу здания, что огибает перилами дорожку вдоль — так он, кажется, может смотреть над частью домов то, как растягивается дорога. Стойте. Он уже говорил, что слышал бензопилу совсем недавно? Громкий звук приближался стремительно и явно со стороны дороги, куда он собирался бежать прямо сейчас. Спрыгивая обратно на старую брусчатку — обычные, вбитые в грязь камни — смотрит и видит мужчину, старого. Он точно был сумасшедшим и никак иначе. Как на выкате жёлтые глаза, неопрятная борода и какая-то лёгкая светлая одежда — а образ жуткий, пробирающий до костей, просящий сглотнуть ком в горле да подкоситься коленки. Эд предпочел побежать по другой дороге, именно в обратную сторону, и ни разу не оборачивался, прокручивая звуки пилы в голове с таким эхом, что он и не заметил, что тот его даже не преследовал. Может, мужчина даже не думал на него нападать? — Вперёд! Красный забор! Знакомый голос был резким, властным и вещал на пол улицы на знакомом ему английском языке и о знакомом заборе, что был прямо за спиной — он даже проверил, обернувшись. Бежать приходится вновь, и, кажется, Выграновский даже не успевает уставать от бега. Больше всего у него сейчас чувствует напряжение мозг, который уж больно давно не находился в такой стрессовой ситуации — ему нужно было сориентироваться в незнакомом городе и ни в коем случае не выйти на большую дорогу, где эхом гудели мигалки полицейской — а скорее всего, бандитской, но хитро сделанной — машины, что полна тех, кто хочет поймать Эда. Возможно, Эд бы поступил с ценной вещью не так, как в фильмах — выбросил бы да побежал дальше к свободе. Но его ноги несли самое ценное, что всегда есть при парне. Информация. То, что ставит тебя в положение общего врага — чужой секрет, что предназначен не для чужих ушей, но точно для Эдуарда, который несёт эту тяжесть ради одного единственного. Себя любимого. И золота. Совсем скоро, ибо он достаточно быстрый для того, чтобы скрыться от небольшой группы обмудков, что не могут даже разделиться нормально без раций и прочего навигационного, он прибегает к широкой местности. Это был пустовавший открытый уличный стадион. Невероятная удача, вызывающая у Скруджа улыбку. Теперь все в этом городе знали, почему он «Скрудж». — О, детка, да это же... — дёргая открытую дверь, он бежит к нужному ряду с сиденьями и не сразу замечает, что там, в совсем тусклом свете солнца, есть девушка, которая что-то обнимала. Она не казалась опасной, хоть ее существование здесь и было необычным — может, в ее руках мячик? Он смотрит на нее не долго, но тщательно — достаточно, чтобы понять, как она выглядит, не более. Но, шаркая под седушкой, он находит только коробку с камнями. — Черт, серьезно, — забормотал в порыве злости и бросает ее в сторону, отвлекается на ту девушку, что начала спешно чем-то шуршать — в её руках был пакет с коробкой и, кажется, подписанный именно его росписью. — Кто ты? Отбирая коробку, он следит за её осторожными движениями, за тем, как знакомо выглядит её рубашка — точно же из шкафа его друга — и мельком проверяет коробку. — Марго, — говорит, волнуется, но он не успевает ответить, как тут же хватает её крепко, за запястье, и тянет, выводя вперёд себя. Пора идти, а имя подождёт. Знаете ли, терпение это херово, а сейчас, когда в голове всплывают образы тех страшных мужчин, и того хуже. Они бежали недолго, так как она буквально вывела его из бесконечного и, как оказалось позже, очень маленького лабиринта, и встали перед машиной. Не вникая в суть стопора, озарение пришло мгновенно. — Наша? Дёрнул ручку, дверца поддалась. Кажется, это была Киа Селтос, новенькая и белая. — Не Челленджер, но ладно, — садясь на заднее, от открывает своими забитыми рисунком руками коробку, где находит все то, что ему нужно. Конечно, пистолеты, браслеты с зажигалкой и пара циркуляров — набор выживания по-бандитски. Девушка открывает дверцу, но не садится рядом, и сейчас больше всего Эда волнует машина и то, где его напарники. Да и, к тому же, откуда они смогли достать в этом порту такую дорогую машину — в Испании увидеть даже тойоту кажется невозможным. — Садись? — совсем уважительно приглашает, хлопая по сиденью. — Это их машина! Озарение приходит не сразу, и Эд смеётся, понимая, что он буквально сел на коленки к этим ребятам, которые его чуть не распилили на две половинки. Он выходит, осматривается, но по ходу дела сразу садится обратно. Хозяев-то тут нет. — Теперь наша, — достает наконец свои пистолеты из коробки — он бы похвастался, но в огнестреле не разбирался совершенно, ровно как и в машинах. — Садись. Подойдут — пришибем. Тут тонировка. Изучает на наличие патронов машину, всем телом наваливается вперёд да ищет среди небольшого количества бумаг что-то достойное его внимания — что-то, что будет написано на любом языке, кроме уже доставшего его до костного мозга испанского языка. Да правда ведь, за два месяца здесь он так и не смог приноровиться к испанскому — все, с кем он разговаривает, отвечают на английском, не желая помогать узнавать новый язык. Даже тот библиотекарь — выстрел прямо в машину был громким — не говорил на испанском, предпочитая ломаный — ещё один выстрел в заднее стекло багажника — английский. Девушка боялась так, что даже не кричала — она уже нравилась Эду, несмотря на схожие с матерью черты… скажем, волос. Небрежное тёмно-русое каре и скулы, покрытые розовым румянцем. — Держи, вдруг, — и вдруг, прямо к слову, кто-то пнул машину. Эдуард изучает ситуацию и видит, что это двое мужчин, которые подловили группу Козловского. Ну, это уже как посмотреть, ибо у маленького куска от группировки Козловского, состоящего наполовину из людей, что тут и месяца не пробыли, преимущества неоценимые. Видно, как Данила с лёгкостью разбирается с одним и как Женя чисто на физике вывозит второго. — Тихо, сидим, — он без лишних мыслей схватил её за запястье, и та уже просто была вынуждена посмотреть на мужчину, который ей все так же кажется безумно страшным и грубым. Её до дрожи пугала внешность Эда, и это если учесть, что только сейчас она заметила сползающую, просто за время окислившуюся основу в виде тона, которая скрывала куски крупных татуировок прямо на шее. Да и до этого ей никак не внушал он доверия — она пришла к ним прошлым вечером, полностью вручая себя Козловскому, что сказал ей встретить «бритого, вероятно побитого и неопрятного» Эдуарда. На деле же сыграли свою роль разбитые губы, усталый вид и крупные украшения, да и одежда. Это был самый яркий масс-маркет, что она могла увидеть. Не говоря о бритой — не в край — голове с темными волосами. Они приняли друг друга совершенно по-разному, но почему-то находили согласие и в молчании. — Не открывай, — ледяным голосом молвит, тянет девушку к себе, потому что видит, как к стеклу автомобиля с ее стороны прилетает пистолетом — его выбил Женька, что, кажется, очень зол на что-то. — Сядь вперёд. Подначивает, шлёпая по бёдрам, помогая быстрее перелезть, и, взяв пистолет покрепче, открывает нараспашку дверь, попадая ровно по страшному мужчине, что размахивал своим кастетом, от чего тот скрючивается — вот и звездный час Жени, что просто поддаётся ситуации. Так проходит момент, и их окружают. Оказалось, на просторной дороге в четыре полосы была и другая сторона — черт бы побрал эти мелкие переулки да вечные заборы — человек двенадцать направляли пистолеты на машину, а Данила под шумок запрыгивает на водительское, оставляя на улице только Женю. Мотор заводится, но Эд быстро замечает причину бездействия всех нападающих. Среди тройки стоял покрытый крупной курткой Егор Булаткин. Эдуард, не раздумывая, стреляет в него, но от оного же и получает пули в ответ. У него пушка куда круче, и что бы это понять, Эду хватает и пары секунд, за которые чередой прилетело штук пять прямо внутрь салона, чуть ли не прибивая девушку — не сиди она с краю, ей бы все внутренности вывернуло. — Мразотник. Данила шипит от злости, уже хочет ехать, но Эдуард его останавливает. Ему очень не хотелось смотреть на то, что сейчас происходит, но он согласен подождать ради друга. Даже если это не приведет ни к чему хорошему. А что хорошее можно ожидать от Егора Булаткина? — Да давайте его задавим, — ерзая, просит Женя, совсем беспокойно смотря на зеркало. Ему безумно страшно видеть Крида, хоть они и не были знакомы раньше, но он уже наслушался разного рода историй перед тем, как следовать за Козловским. Сейчас его взгляд полз по образу Крида в зеркале машины. Это был хороший такой мужчина, даже парень, с светлыми волосами и пронзительными голубыми ли, зелёными, да будь они хоть карими, как есть на самом деле, глазами. Казались они бездонно грязными. Татуировки на руках — не скрыты, ибо тот в майке и с накинутой на плечи курткой, да страшная улыбка с блестящими зубами. От него и оттуда веяло безумным, животным и слишком недосягаемым. Почему-то именно на фоне Крида Козловский казался ангелом во плоти; его вечно растрёпанные волосы приобретали смысл, заспанные глаза казались по-божески мученическими, а щетина была писком моды — да даже его старческая манера одеваться могла сделать его аристократом, что там говорить про речь — исконно русская адаптация. Для самого Козловского же это было не счастьем, а очередным убеждением, что страшнее человека нет. Это учитывая только то, что он видел лично. Ещё повезло, как говорится, видеть и не особо ощущать. Перестрелка была ленивой, Булаткин медленно двигался к машине, и только он подошёл — бросил свою пушку и протянул руку прямо в проём. Эдуард схватился за ручку дверцы, не ожидая, и хотел было прихлопнуть эту приветственную подачку, но его что-то останавливало, словно внутри он понимал, что это правильно, но осознавал, что это сделает только хуже. — Тьфу, — плюет в сторону Выграновский, бесясь от того, что подобный жест отдаётся именно ему, и убирает пистолет. Он не спешит отвечать на приветствие, руку протягивает неуверенно, и ему даже не стыдно за это — ему тоже беспокойно. — Ну привет, братишка, — как ни в чем не бывало, поздоровался и даже рукопожатием закрепил встречу, весьма успешно, ибо Крид держит крепко, пока Эд сильно сжимает в ответ. — Давно не виделись. Не отдашь мне… Тут уже он вырывает руку из рук Крида, смотрит на него, явно показывая, что никаких подстав он не потерпит, и отрицательно кивает головой, сжимая собственные пальцы большим, похрустывая. В ответ он получает только до странного хорошую улыбку, с прищуром глаз, да разрешение на то, чтобы закрыть чёртову дверцу этой машины. — Я заплачу тебе за машину. Хриплый голос неестественно тихий и простой. Теперь он точно дверь закроет, не чувствуя, как будет ныть его совесть. Он не может ему ничего отдать, потому что ничего у него нет. Теперь его ждёт поход в ломбард, расставание с его золотишком. Но только сейчас он молча, под выключенное кем-то радио, думает о том, как он докатился до подобной ситуации. Правда, эту мысль вышибает его реальная жизнь, что сказкой точно не казалась. — Куда едем? — лениво спрашивает Эд. — В Вигадео.