Во все руки

— Давай.

Не имея ни капли стыда, он берёт чужие полные, что интересно, чистые от рисунков да и в принципе, руки и самостоятельно сцепляет их на себе, прижимаясь ближе. Пальцами он лезет под рубашку, спускается к штанам, не сразу находя ремень, и вытаскивает его — всё-таки, полные люди не самые удобные клиенты, но обычно безумно щедрые на ласку. Это подтверждается прямо сейчас, ибо за постоянно сбитым дыханием Александра чувствуется желание как-то мило назвать Эдуарда, а руки-то, тёплые, бережно ласкают плечи и грудь, нетерпеливо переходя куда-то к шее, ключицам, плечам — своеобразный массаж вызывает у сероглазого уйму мурашек и неопределимые фантазии. Знал бы он, что сегодня он не прав. — Да хоть к королю Ирландии, — Черняк словно прочитал его мысли и, хитро сощурив глаза, добавил. — Вместе с адресом и водителем. Позже напишу от руки. Мужчина ласкает плечи, руки, и Эдуард уже готов встать на колени и без задней мысли приступить к своему делу, однако тёплые руки хватают его прямо за горло и, без тянучки вверх за ворот, с перерывами сжимают свои пальцы, от чего приходит пульсирующая боль в горле и лёгкая асфиксия. Это было странно, но вызвало у Эдуарда только волну возбуждения и сбитое дыхание — ему попался интересный клиент, будь возможность, он бы улыбнулся. — Если переживаешь, то устрою тебе встречу в Англии, на балу у самой королевы. Твой дружок Козловский ещё мне... — тут он замолкает, ибо Эдуард чувствует, как бурлит кровь, и легко хлопает несколько раз мужчину по предплечьям, почти умоляя того на момент перестать так сжимать горло. Тот отпускает, но оставляет руки и смеётся. — Что, больно? Прости, сладкий. — Давай сзади, боже, — он тянет одну руку мужчины ниже и указывает ему на свою явную возбуждённость от подобной ситуации, буквально даёт тому потрогать свой член через ткань, и тот без неприязни сжимает его и потирает какое-то время, пока вторая рука лежит на шее, постоянно сжимая и отпуская горло. — Охуенно. Облизывается, резко разворачивается и сразу находит руками опору в виде стола. От лёгкого помутнения ему безумно хорошо, а встреча с Александром стала для него выигрышным билетом в лотерее — мужчина уже перетянул ремень на талии Эда, иронично затягивая рисунок короны на животе. Больно из-за шрама, но голова пустеет в какой-то мнимой надежде, что всё обойдется. Сам лишь грязно тёрся сзади, зная, что Эд никуда не сбежит сейчас. Держит крепко, смотрит на шею и замечает, как краснеет кожа под черными рисунками. Эд и не захочет, если получит хороший секс и совесть на время замолкнет. В кабинете было тихо, а через окно можно было увидеть только две пары обуви, мелькающие под столом. Они стягивают одежду с себя, однако обходятся полуспущенными штанами и не брезгуют её марать — они не успевают. Мужчина наслаждается тем, как под прикосновениями краснеет приятная кожа Эдуарда, и смотрит на то, как его забитые чёрной краской руки мастерски орудуют сзади, то проникая внутрь, не жалея лубриканта, то мимолётом проходя по яичкам Александра. Последний мучил Выграновского так, как тот просто терпеть не мог. После хорошей пробы и уверенности в своей безопасности его ждали только чужие руки на теле, что заставляли его взвыть, натягивая тело струной от напряжения; он никогда не отличался терпением, а сейчас сам подстраивался бёдрами под чужой член и от этого получал только больше боли на шее. — Блять, — шипит, теперь боится дёргаться лишний раз из-за рук на шее, но уже не может молчать. Его раздражало то, что член мужчины тёрся сзади и никак не спешил входить, его бесило то, что он не мог двигаться своими бёдрами — его тянули за ремень вверх — а сам он весь изнывал, зная, что сладкий момент можно и пропустить, если не постараться и ослабить ремень. Все неудачные или специально скользкие попытки проникновения только на головку уже заставили Эда начать задыхаться от счастья, а грудь переполнялась воздухом и надеждой на что-то большее. Наивно, как обычно, но радует. — Заткнись, — ударяет ладонью по боку и той же рукой, пальцем проникает внутрь Эда, сходу сгибая его да раздражая стенки внутри тем, что это не совсем то, чего он хотел. Знал, что ему больно и даже неприятно, но чувствовал, как дрожат его бёдра от кайфа. — Ты под дозой? Не даёт ответить, отпускает обе руки, укладывает их на плечи, и тут же тянет, выпрямляя и притягивая — он сильно выгнулся за счёт тяги и членом ударился прямо о низ стола, провоцируя громкий стук железа с деревом. — Нет. Говорит неуверенно и чувствует, как его ещё сильнее тянут назад, как не крупный, но уже давно желанный член проникает внутрь, прямо до основания, и застывает, чтобы дать «привыкнуть». Тело Эда, блять, нихера не было готово, и дрожь по нему разнеслась судорогами и мандражом на руки и ноги. Ему очень хорошо несмотря на то, что больно до помутнения. В таком положении Александр просто давил ему внутри, но никак не плавно проникал внутрь. Эта открытость в плечах и груди просила стонать. Ему жарко, его везде тянет, и совсем скоро он готов будет отключиться, если ощущение, словно бы он прямо сейчас кончит, не бросит его голову. Это было до стонов и напряжения во всём теле, но кончить он не мог, точно не тогда, когда его член бьётся о холодный стол и в действиях отсутствует темп. Хотя бы потому, что ему это не нравилось из-за собственных сомнений и странных ощущений. Черняк покрывает руками бёдра, отпуская плечи, и лишь на пару секунд даёт сгорбиться — после этого он давит ему на лопатки, принуждая лечь грудью на стол, именно так, чтобы холодное дерево контрастом легло на горячую грудь. — Ну же, — стонет, прикрывая глаза от того, как он провоцирует своими бёдрами медленное движение члена внутри себя — сейчас он был непонятно странно возбуждён, и только начал Александр двигаться, размеренно и спокойно, так сразу Эд прилип к его основанию, двигая бёдрами следом. Он чуть ли не лил слёзы, когда из него медленно вытаскивали член, именно сейчас, почему-то, он не хотел такой доброты со стороны. — Пожалуйста.       Для Черняка картина была восхитительна. Для Жени — не очень. Он висел так же, как и сам Эдуард недавно, держась за решётку да разглядывая помещение. К сожалению, а может и к самой настоящей удаче, ему почти ничего не слышно, кроме скрипов и редких криков, а видно только ноги под столом. Окно было затемнённым и уже закрытым, так что скоро он просто спрыгнул на железный стол, который скоро уже должен был сломаться ровно пополам. Подождав какое-то время, Горак только и делал, что о чём-то тревожно думал, думал и думал, даже забыл про самые очевидные вещи, что его преследовали в последнее время. Медленно слезая со стола, он побрёл в странном, несколько ошалевшем настроении к машине, чтобы увидеть там Козловского и успокоиться. Он же не знает, что делать нужно, а что можно, а что норма. Всё в его святой голове кружилось, как юла — красиво, быстро и без остановок. Усевшись на переднее сиденье, он взял в руки жестяную банку, чтобы просто держать что-то в руках, и обратил свой взгляд на мужчину, что сидел и что-то жевал. — Данил, а как вы думаете, он будет в порядке? — неуверенно и тихо спрашивает у поедающего помидор и смотрит, словно бы он во всём этом виноват. — Он делал и не такое. — Зачем вы заставляете его делать это? — только Козловский хочет придумать очередную отмазку о том, что кулаками тут не разобраться и прочие мелочи, что известны и дураку, так его опять прерывает настороженный ситуацией Женя. — Я видел. Это очень плохо. Это ужасно. — Что ты видел? — недоверчиво, но с интересом спрашивает Козловский. — Как его кто-то ебёт? И потом деньги даёт, наверное? Или сначала платит, да, он же по-другому… — Нет. Я видел его раны. Вы его так доведёте, — тихо говорит, будто боится, что кто-то услышит. — Какие именно? Мы с ним не враги, я знаю каждый его шрам и татуировку. — Все? На шее, где надпись, на руке у клоуна кресты, на коленях вечные ссадины с черепами, те страшные красные шрамы, да везде, даже те, что забиты крыльями? На животе под короной? Вы всё это знаете и так говорите? — Да! Он никогда не следует плану и попадается, ему повезло, что... — отвечает с не меньшим напором, сжимая в руках остатки помидора и выбрасывая на улицу, пока не трезвеет от злости. — На животе? — Да, — смотрит в окно и сцепляет руки в замок. — Он был с этой раной, когда я впервые его встретил. Глаза у парня чернеют, но он обязан рассказать об этом, что бы не говорил Выграновский. — Он говорил, что мы встретились где-то в баре и пили, но, — делает секундную паузу, — он ворвался в мой дом через открытое окно, пока у нас с друзьями была тусовка, и попросил спрятать его. Отправил его в комнату к одной парочке, под кровать. На самом деле потом мы видели двоих мужчин, они вошли тихо, осмотрели всё и исчезли. — Он бы в порядке? — Нет, у него была эта рана на животе и что-то на левом бедре. Шрам на шраме, много крови. Мой друг учится на медика, — нервно отпивает воды. — Давай к делу, — уже не терпит Козловский. — Он сказал, что это опасно. Эд его и, скажем, побил за эти слова. Он исправно лежал неделю, потом забегал, хотел отплатить мне, ещё неделю помогал по дому, — с улыбкой вспоминает. — И постоянно спал, раны всё время раскрывались. Все лекарства, что мы ему взяли, он почти не трогал. — С почками у него проблемы. — Увязался за ним, только чтобы он продолжал лечить раны. — Я видел те банки. Дорогущее лекарство, наверное? Если не хочешь, чтобы ему было плохо — не заставляй его быть должником. — Данила смеётся то ли наивности Жени, то ли глупости сложившейся ситуации. — Но я ничего не требую. — Бери плату вовремя, сделай вид, что это для тебя «дорого», и пользуйся. Он простой парень. Кажется, Козловский даже не услышал слов Жени. Последний притягивает за ворот мужчину, и вены на его лбу вздуваются от злости. Он был зол на всё, на слова, на его спокойный вид, на это пренебрежение, на всё, что было или казалось ему правдой. Но до драки не дошло. В это же время Черняков, схватив за горло, притягивает Эда и с силой отправляет обратно, до удара скулой, или носом, о стол. Руки были уже потные, но они и дальше продолжали снимать весь крем с молодого тела, временно вытаскивая член из Эдуарда. Это было безумно неприятно для Выграновского, и тот стонал от недовольства. Его бёдра тянулись назад, за тем, чего они хотят. Ему было слишком горячо для раздумий, а тёмная кровь, что потекла из-за удара из носа, его не волновала вообще — ему было похер на это. Мужчина не спешил продолжать трахать, а точнее, только начинать, и игриво так опустился ниже, смотря на стекающую смазку. Да, её тут было столько, что, кажется, бутылёк не зря валялся на полу почти пустым. Рука с кольцами хватается за член Эда, что бился о стол, и тянет назад, за бёдра, вынуждая того подняться и выпрямиться почти мгновенно. Циркуляр на уздечке его развеселил. Кто же, чёрт, знал, что в голову к Черняку придёт такое сумбурное желание. Желание засунуть в Эда маленький, прозрачный бутылёк от смазки. Холодный пластик жёгся, а Эдуард уже не понимал, что вообще от него требуется, и просто следовал инстинкту — насаживался на бутылёк в темпе руки, что надрачивала ему; бутылёк прочно держался рукой Черняка. Эти пытки были не особо долгими, а жадный взгляд Черняка точно прожёг уже всего Эда внутри, и когда член наконец отпустили, с бутыльком в заду оставили на секунд десять. Он даже не понял, что происходило.

— Мило, — тихо отозвался Черняк, дёргая связанный атласной лентой — той, что связывала лубрикант, салфетки и антисептик от Жени — член Эда. Слабый узел прекрасно держался, будучи завязанным в кривой бант прямо через циркуляр. Ему казалось, что сделать себе френум было не лучшей его идеей. Однако, дальше Эдуарду надо было собраться с мыслями и принять то, что сейчас должен будет стоять на коленях и отсасывать, как хотел с самого начала. Медленно разворачивается и опускается на колени, имея поддержку — и на том спасибо. Он не сразу приходит в чувство, ибо сосать после асфиксии — то ещё удовольствие. Но на коленках ему было удобно смотреть вверх, в бесстыжие, оценивая блестящие глаза Александра, что гладил бритую голову Выграновского и ждал, пока он начнёт отсасывать сам. Начиная с кончика, он облизывает до основания и обратно. Языком рисует кольца на головке, потом, в поисках подходящего темпа, хорошо вылизывает у самого основания, не обделяя яички вниманием. Язык сам знает, что нужно делать, а пухлые губы только поджимают в процессе и подбирают лишнюю жидкость. От собственных ритмичных движений головой и мягких — языком он возбуждается ещё больше, а член, кажется, дёргается от недостатка внимания к нему. Только руки тянутся, так сразу рука Александра ложится на плечо, больно сдавливая. Оставив руки на чужих бедрах, Эдуард спокойно продолжает, в такт двигая бёдрами для удобства. — Не трогать, — мужчина вновь хватается за горло второй и отрывает Эда от увлекательного занятия. Ему хорошо видно, что в глазах у Эда разочарование и желание, и сразу, только он отпускает, так получает качественный горловой минет, от которого у него сводит коленки через минуту. Эд умеет задобрить. — Молодец, — гладит бритую голову и отстраняет, когда кончает — ему хотелось сделать что-то такое, тошное, злое, и когда поднимает его на ноги, рукой за шею, усмехается и ладонью бьёт не слабо так по члену. — Заслужил. Анвар, проследи. Боль пришла медленно, не уступая нахлынувшему удовольствию и перебивая его в ноль. Это было шоком. Мужчина говорил медленно, ибо явно устал от такого простого удовольствия, и тут же Эд начал понимать, что хотел слишком много. Выграновский скривился и только отвернулся владелец мебельного — по имени его не назвать теперь — схватился руками за ножки ближнего стула и прихватил живот ладонью, ощущая странный жар. Конечно, всё возбуждение у него отбило после такого, но смешанное пульсирующее чувство преследовало его, совсем медленно смягчая свою амплитуду. Ему казалось, что затянувшийся шрам неожиданно стал свежим — и кто только в его голову вбил слова о том, что шрам может зажить за пару недель? Получая поддержку от Анвара, он встаёт, и, держась за руку, шагает к уборной, недовольно и хмуро смотря в сторону захлопнувшейся двери. Ему жуть как повезло, что ему мало того, что дверь открыли в уборную, так ещё и вместе с ним зашли, вроде без плохих намерений. Ну раз такой добрый, то, значит, можно и попросить об услуге. — Куда? Поссать? — хватает пальцами за пиджак Анвара, что хотел дёрнуть ручку кабинки в уборную — наверное, она специально здесь отдельно сделана, как в каком-то общественном месте. Сама ванная была прямоугольная, с тумбами, двумя раковинами да салфетками. — Нет. — Тогда помоги, раз решил зайти, — не отличаясь манерами в этот раз, Эд дёргает рулон салфеток и отрывает большое количество, то же самое делает и Анвар, что совсем отречённо, как по приказу, складывает их и кладёт на тумбу стопочкой. Между тем он только и делает, что смотрит на Эда и его старания. — Приложи-ка, — мочит холодной водой и укладывает себе куда-то на затылок, от холода передёргивает, но молчит, ибо это нужно, чтобы не было заметно покраснений на шее. После убирает ремень, смотрит на красные полосы, страшный шрам и вздыхает, вытаскивает влажные салфетки. — Вот мудак. — Вы о… — только Анвар убирает руку с салфетками, так Выграновский сразу его перебивает, заставляя держать руку дальше. Он и так видит, что Анвар без капли стыда изучает всего Эда, цепляясь взглядом за всё, что кажется ему интересным. — Ага. Он может и твой босс, но я всё ещё хочу, — замолкает, громко выдыхает носом воздух и быстро вытирается. Показав язык собственному отражению, Эд выглядит слегка подавленно. Может, всё дело в холодном свете лампочки, а может, из-за плохого сна. — Вам помочь? Не зря ведь у этого слуги есть две руки, так что второй он вытаскивает ещё одну влажную салфетку и кое-как помогает. В принципе, его помощь по вполне ожидаемому плану превратилась в успешное надрачивание члена Эда, медленно, но вполне эффектно. Знаете, Выграновского сейчас ничего не волновало, а боль после удара по члену не была такой яркой, ибо сам Анвар был безумно мягким в своих действиях, и от этого было принято простое решение — бросить влажную салфетку и развернуть его к себе. Он всегда следил за своей совестью, но та, чертовка, часто сбегала от него чёрт знает куда и оставляла в подобные моменты. Теперь у Эда была возможность самому поставить в тупик и без лишних движений достать из штанов крайне услужливого персонала член, чтобы устроить дружескую дрочку. Взяв всё в свои руки в буквальном смысле, Эд превратился в самого себя и начал открыто играться, уже не задумываясь о том, что ему можно, а что нет. Так же сейчас действовал и Анвар, теперь уже не глазами, а руками изучал всё то, что ему интересно. Смотрел на то, как циркуляр Эда блестит и как ощущается рядом тёплый уже металл. Интересно. — И ты не брезгуешь? — вопрос был со стороны Анвара, и на момент это поставило Эдуарда в тупик. Не находя ответа, он потянулся за поцелуем, но был отвергнут — и не удивительно, он не так давно такое своим ртом делал, что ни в жизнь не захочется. — Ты ответишь мне? Причина у Анвара была не похожа на предположение Эда, но последний лишь сглотнул ком в горле и совсем безнадёжно посмотрел в глаза мужчине, словно рассказывал что-то важное. К этому моменту Анвар перехватил руку и ускорил темп. Не прошло и минуты, как громкие вздохи стали перекрываться чужими телами; Эд притянул себе тёплую руку Анвара, закрывая самому себе рот, а тот лишь доброжелательно облизывал рисунки на шее, языком вырисовывая новые узоры. Всех тянет к шее Эдуарда, и каждый хотел бы оставить свой след — прямо поверх рисунков. — Вали отсюда, — сразу после того, как они оба кончили, Эд суёт ему его карточку в карман и отстраняется, немного кивая и совсем тихо говоря, хрипя голосом уже от отсутствия сигарет. Ему не очень хорошо. — Как пожелаете.