Во все руки

— Да ты шутишь! — говорит в лёгком шоке Женя. — Это же вчерашний мужик! Эд молчит, понимает курьёзность ситуации и скрещивает руки на груди, шагает назад под гнётом Жени. Он не собирается ему ничем отвечать, поэтому старается на него не смотреть, обращает внимание только на лежащее тело. Долго смотрит на побитого Доминика и даже усмехается, думая про себя, что так ему и надо — видно, что у него разбит нос, возможно, выбит зуб, и лицо точно будет потом похоже на большую сливу. — Просто захотел перепихнуться? Или что? — он не успокаивался, но говорил с каждым разом всё более спокойно, рассудительно, явно надеясь на то, что ему что-то объяснят, или озарение само к нему придёт. — Скажи, что ты проиграл ему. Что он угрожал ножом. Что вчера он тоже тебя принуждал к чему-то! Он ходит кругами и не обращает на другие вещи внимания, в том числе и на мужчину. Пальцы трусят, стягивают края футболки. — Что он просто был сильнее, что ты не хотел этого! Ты ничего не хочешь сказать? — Нет. Выграновский отвечает быстро и встаёт к стенке, запрокинув голову вверх. Лёгкий шок спадает, эмоции приходят в норму, и теперь начинают болеть шрамы. Ему немного легче из-за того, как Женя начал говорить, привычно. — Хорошо дерёшься. — Блять, — тихо в ответ парень. — А если бы я его убил? Не слушая подростка и дальше, Эд отходит от стены, смотрит мельком на Доминика и уходит — спокойно подходит к двери, открывает её и медленно шагает, не слушая Женю, его крики вслед; ему повезло с тем, что Женя —джентльмен. Идёт следом, не дёргает за локти, пока тот со скрещёнными руками плетётся. Даже когда Эд стучится к Козловскому в каюту, не заходит. Хотя этот чёрт Данила просит его войти, приглашает собрать вещи и что-то ещё. Горак же отмахивается и уходит собираться сам — справедливо. — Вот ты уёбок, — тянется голос Данилы где-то далеко над головой. — А он тебе не за просто так ведь сделал, правда? В ответ, к удивлению, ничего не прозвучало — за закрытой дверью уборной было подозрительно тихо, шумела вода. Данил решил, что тот в душе, но был уверен, что он его и так услышит, поэтому продолжал. — Женя с тобой вчера спал? Решил опробовать местную траву? Или покрепче? С усмешкой говорит, после чего убирает руку с дверной ручки, застёгивает свою сумку, бросает ключ на комод и уходит. Кто-то же должен собрать вещи Выграновского, и, если верить ситуации, этого, кроме Данилы, сделать никто не сможет: вдруг наткнётся на пистолет или колёса? В то время, как мужчина чесал бороду и перебирал самые обычные вещи — да даже школьники поинтереснее провозят в другую страну — Эд сидел над белым унитазом и по пальцам высчитывал секунды. Если честно, он почти что лежал, цепляясь крепко пальцами. Те все в слюне, липкие, костяшки блестят, но сейчас ему до раковины не дотянуться. Считает, чтобы знать, когда именно из него выйдет очередная порция сока с желчью и когда нужно будет прижимать рукой уже красное полотенце к боку, чтобы невзначай не потерять слишком много крови. Потому он и лежал, боялся, что если он скрючится в три погибели, то та только больше разойдётся. Он не пил таблетки — он не наркоман. Не курит травку — не принимает с чужих рук. Козловский не врал тогда Жене, когда рассказывал о том, что Эд не любит планы, терпеть их не может и из-за этого часто попадается под руку. Одно дело его готовить, другое — случайно вписать ещё один пункт, пока думаешь, нормально ли ты коротаешь время между ними. Стат удачи у него был всегда выше, а сообразительность всегда прыгала, в ответственные моменты падая настолько, что не позавидуешь. Вытирая с губ слюну, он стирает косметику, и вскоре всё его лицо, не считая имени над бровью, становятся чистыми. Если серьёзно, то ситуация неприятная. Женя подходит им, из него хороший напарник. Но зачем ему он нужен? Он не умеет пользоваться чужой помощью, поэтому решил оставить всё так. Может, думал, что может случайно наврать, а может, рана сильно кровоточила для того, чтобы оправдываться. — Давай, — выдыхает нервно. — Спокойно. Ему казалось, что из его бока сейчас вывалится печень или желудок — он не знал, что там, но боялся этого подсознательно. Видел он, что там не глубокий порез — но нож в руках у Доминика хоть и был тупой, но вот сила у него была жуткая. Не бойся он вести этим ножом по телу Эда, то точно бы дырку сделал. Не был мужчина похож на бандита или маньяка, скорее просто вспыльчивый — и это так смешно в голове у Эда, что он даже смеётся. Просто вспылил, ну что такого? Через час, даже полтора, он вылез под громкие стуки Данилы, забрал у него какую-то лёгкую тёмную рубашку, потом её вернул, взял чёрную водолазку — да у него всё чёрное — переоделся, закрывшись в ванной. В зеркале было видно, что во многих местах уже были открыты татуировки. — Что я там не видел? — Дядь, отстань. Бросая старую кофту в раковину, он долго думает, стоит её сжечь или взять с собой. — Я тебе не педофил, трогать не стал бы. — А если я набил "Даня лох" на боку? — тихо смеётся и ойкает Эд. — То получил бы в этот бок. — Не хочу. Открыв дверь, он держит в руках кофту, закрученную в валик, и скоро пихает в сумку — её Данила сам принёс, чтобы освободить каюту и дать возможность работницам убраться. Пока он изучает карманы на наличие нужных ему вещей — да кто знает, куда Данила что запихнул — тихо кивает самому себе, запоминая. В этот же момент Козловский, подозрительно долго стоящий рядом со скрещёнными руками, хватается за край рубашки и тянет вверх. Бинты растягиваются от ребер к бокам. — А говоришь, не педофил, — хмыкает Эд и не смотрит на него, только выдыхает. — С лестницы упал. — Давай перебинтую нормально, хер неуклюжий, — он понимает, что дело не в лестнице, и убеждается в этом, когда видит рану без бинтов. Неглубокая, но всё ещё слабо кровоточит. На перевязку уходит много времени, если учесть, что неожиданно громкий Женя в один момент решил застучать в дверь с силой такой, словно бы он коллектор, рвущийся в чужую квартиру, сильно испугал Эда. Кровь шла сильнее, но передвигался он после этого сам — сумку, правда, скинул на Данилу. На выходе их встретили по-разному. Женя не смотрел, Марго придерживала Эда за руку — она уже всё услышала от друга и приняла это немного по-другому. Судя по её виду — почти правильно. Не отказываясь от помощи, он шагал медленно, смотрел по сторонам, не снимая тёмных очков. У него нет желания думать. Общая картина была размазанная, он мало что понимал и реагировал через раз. На утро он уже не вспомнит, что было и как он вообще вёл себя, когда они приплыли в Ков. Но это точно запомнит Женя. — Вы идёте? — это он уже через двадцать минут после приезда стал такой. — Давайте живее. Вся группа шагала по большой дороге, что-то вроде аллеи, и выглядели они необычно. Женя, что крутился у всех кустов и фонарей да рассматривал каждое окно, всегда получал словесно от Данилы. Последний ходил за ним как отец трёхлетнего ребёнка, что впервые вышел с ним погулять. Марго ходила за ручку с Эдом, всё время натягивая капюшон на его лицо — тот был бледный, как поганка, но ещё мог шутить над ней, пользоваться моментом, что та ничего в ответ сделать не может. — Евгений, либо ты ходишь тише, — смотрит на него Эд через очки, но с явной усмешкой, — либо понесёшь меня на руках. — Ещё чего! — Подтверждаю, — мгновенно говорит Козловский, смотря своими тёплыми глазами удивительно прохладно. — Или запрём тебя в какой-нибудь гостинице. Эд, ты сам поедешь? — Думаешь, справлюсь? Отпуская Марго, он подходит к мужчине, цепляется за его руку, крепко хватая, вынуждая идти медленней. Заглядывая в телефон, он видит место и время, почти то же самое, что и на визитке календаре. — Если реально, то нам всем ехать надо. — Нет, не поедем. Далеко. Срывая одну из странных рекламных брошюр, он старательно повертел её и изучил: видимо, скоро будет какой-то праздник. — Женя со мной не поедет, — говорит он сразу. — Сдаст. Она не вариант. Пусть поищут отель сами и всё. Скатаемся вместе? — Давай я сам. — А я думал, ты не предложишь, —выдохнув, Эд смотрит вниз. — Давай Женю отправим. — Нахер? — А чё? Я не ебу, что там. Мы на нейтралке, он мне за того мужика первым лицо сломает, — подняв голову вверх, он смотрит на солнце, которое закрывают облака, и кивает сам себе. — Вот и проверим его. — Сбежит. — Не. Зуб дам, если свалит. После этих слов, кажется, Женя и окунулся в жизнь "бандитов" с головой. Он знает, что так в принципе говорить нельзя, но его это не так сильно волновало, как сама суть поездки. Казалось бы, что такого — забрать с какого-то островка на воде парка посылочку — но почему он ехал на красивом чёрном мерседесе и был вынужден натягивать рубашку Данилы? Ему ничего не сказали, просто велели говорить правду, желательно без уточнения внешних признаков, и улыбаться. Нервно перебирая в руках бутылку, что ему предложил водитель, он смотрел в окно. Если честно, ему всё нравилось — хоть и смотрел он туда два часа подряд. Красивые кусты, интересные бетонные кладки — всё казалось отстранённо похожим на его родной город, но в основном было из кирпичей и белых до невозможности бетонных плит. Природа Ирландии уже не казалась такой восхитительной, погода не сильно радовала, а доброжелательность водителя даже пугала. Чем больше он разговаривал с ним, тем хуже ему казалось обращение — уважительное до такой степени, что вскоре всё казалось какой-то подозрительной шуткой, которую он не выкупает. Когда они проезжали мост над водой во второй раз, у Жени тряслись колени — погода ухудшалась — и это несмотря на то, что этот был меньше раз в сорок. Голубые глаза заметно метались из стороны в сторону, изучали всё вокруг, каждую постройку, и медленно тускнели. За всё время он увидел примерно три многоэтажки, в городе Корк они, видимо, не особо популярны; всё остальное — не выше трёх этажей, огорожено высокими заборами из зелени. Или не из зелени, но сути это не меняло. Город казался крайне цивилизованной деревней, где все люди — незнакомцы. Вскоре через такие высокие врата, только из железа, им пришлось проехать. Когда окно в двери машины само начало открываться, он понял, что не знает ирландского — он только мог молиться на то, что тут, в этом с виду не туристическом городе, знают английский довольно хорошо. Но говорить не приходится, записывают только номер машины, и парень кивает головой, как провинившийся. И что бы он сказал? По прибытию он оказался где-то, как ему показалось с первого взгляда, на кладбище. Кивнув водителю, тот его понял, сел обратно, но следом не поехал — видимо, ему заранее сказали подождать здесь. Ассоциация сама его спугнула, но он вылез из машины с гордым видом и красивой причёской, как без этого. Его костюм с кроссовками сейчас казался ему не таким хорошим, как в школе, и шагал он по асфальтированной дороге аккуратно, медленно. Слышал звук воды и шум, наверное, фонтана — он правда любил воду, даже больше, чем обычно. На теплоходе он почему-то полюбил море и с каждым шагом становился спокойнее. Страх мостов мало как относился к воде. Удивительная закономерность. Спокойно рассматривая всё вокруг, он понял, что здесь не было никаких зданий, только если те не спрятаны где-то за деревьями, что окружали площадку. Было пусто настолько, что в голову пришла мысль о том, что это — огромная парковка, где обычно стоят старые машины. В его поле зрения только через минут пять попалась большая группа машин, где было очень много грузовиков. Почему-то он боялся бегать и смотрел на каждую машину поочерёдно, высматривая нужный номер. Первый ряд был пуст, второй тоже, а вот в третьем он уже начал замечать большие тралы, но не больше восьми штук. — Как этот остров не затонул? — задумался Женя, даже не предполагая, что они переехали реку, а не заехали на окружённый водой остров. Не задумываясь по поводу того, что по тому мосту крайне тяжело будет проехать такому тралу, он и дальше смотрел на номера. В один момент он даже испугался того, что мог пропустить нужный ему номер, ибо столько увидел, что уже сомневался, правильный ли запомнил. Нужная машина оказалась перед ним довольно быстро, она ничем не отличалась от других, такая же большая и серая. Обходя её, он старался увидеть что-то важное — ключ на земле, сигнализацию, какую-то лазейку, но ничего не было. Если честно, то его постоянные хождения из стороны в сторону у трала казались крайне подозрительными — в один момент он даже забрался на него прямо по лестнице — но людей не было, так что ему было плевать с высокой колокольни. Подёргав каждую дверь, он столкнулся с тем, что сигнализации не было, но в ситуации это не слишком помогало — а что, если оставленная вещь уже ушла в чужие руки? — Чертовщина, — сказав это, он бессильно сел на бордюр и начал смотреть по сторонам — перед ним стояли машины. А в кустах лежал лом. — И что мне делать? Посмотрев на этот лом — ну правда, куда уж очевиднее — он выдохнул. Старался не рассмеяться. И на это он потратил столько времени — на представление того, что там может быть. Думал, его встретят люди и ему придётся проводить переговоры. Думал, что его на месте убьют. Думал, что водитель его тут оставит. Вот это его пугало больше всего —оставаться здесь одному. А теперь он должен был брать в руки старый грязный лом и думать, что его ждёт в таком большом трале. Может, там его как раз и ждут убийцы? Он замахивается один раз, на пробу. Или там гора трупов. Теперь прицеливается к стеклу в двери машины. Быть может, там какая-то огромная вещь или куча денег? Он бьёт по стеклу — по нему паутинкой расходится трещина. А вдруг он попадёт туда и его запрут в машине? Со второго раза он разбивает его окончательно и бросает лом. Этот водитель, наверняка, именно этого и ждёт. Отпирая дверь изнутри, попутно цепляясь за куски стекла, он садится и изучает машину. Внутри он сразу нашёл какую-то бумажку, прямо в бардачке. На белом сложенном листе было пять криво написанных, измазанных названий с цифрами. Видимо, то были адреса с геолокациями, и только один был обведён (скорее выцарапан) непишущей ручкой. Это явно писал левша — буквы были стёрты в правую сторону на каждой строчке, не считая последние три сантиметра текста. — Хм, — парень задумался, засунул бумажку в карман и в последний раз убедился, что больше ничего нет. Ни ключа, ничего. Значит ли это, что в сам трал ему заходить нет никакого смысла? — Ой дурак, — тянулся громкой хриплый голос со стороны воды. — У нас и бинтов нет, вот точно же. — Не, — спокойно отвечает Козловский, стоя босиком на холодном песочном пляже. Пока Женя там страшился, думал и конкретно сильно зависал над таким простым делом, как просто забрать бумажку, ребята —лучший коллектив —нашли себе гостиницу на сутки и уже давно обустроились. Никто не думал о Жене. — Так стемнело же, холодно, — говорит Марго из какого-то бунгало — она была укутана большим полотенцем. — Тебе тем более. Она махала Эду в надежде, что он, смотря на неё в упор, поймёт намёк. Но этого не произошло. Конечно, он хотел в воду, ибо весь день, пока Марго не сдалась и не ушла в душ, ему приходилось слышать её крики по поводу того, что в воду с ранами нельзя. Но он хотел — и сбежал в итоге. — Да хуже не будет, — говорит он, успокаивая девушку. Стоя по колени в воде, уперев руки в бока, он смотрел на Козловского — предателя — что не остался в домике и поплёлся за ним. А обещал ведь задержать девчонку. — Ты спрашивал адрес того Джонни? Неожиданно разговоры стали серьёзные, и Выграновский, убрав свои тёмные очки, тихо выдохнул. Не хочется работать, когда вокруг так красиво. Когда у тебя свой кусочек пляжа — ночью он вообще весь твой — хочется только пить коктейли и слушать шум прилива, а не людей. Вокруг стояли большие вазы с растениями, почти грядки, у домика тоже, и, смотря на них, Эд всё же решил вылезти из воды. — Ноги только намочил, — громко говорил, но сразу пошёл к Даниле. — Ты до этого не проверял план или чё? Тут уже тише, с некой претензией. Хватаясь за его плечо, он отряхивает ногой о ногу мокрый песок и следит за тем, как разворачивается и исчезает за дверью Девиа. — На визитке был адрес? — Да там же трал, — вспоминая, говорит, а потом надевает шлёпки. — Но в нём адрес. — Ты так уверен в нём или прикидываешься? — Да нормальный он, пойдёт. Кивнув Дане, он ушагал в бунгало и скоро упал прямо на диван, большой, деревянный, но покрытый накладками из поролона и яркими подушками. Ему совсем не хотелось делить с кем-то кровать, а их было всего две, как и комнаты — значит, спит он сегодня на диване в гостевой. К счастью, он спокойно мог вытянуть ноги — да он пока был у Графа, привык — и мгновенно уснул. Никакой шум ему не помеха.