Во все руки

— Он, должно быть, раздражает. Редко можно увидеть Козловского настолько весёлым, смеющимися в лучах солнца, стоящим у перил да смотрящим глазами на это солнце, такое же яркое, как и его глаза на свету. То ли карие, то ли жёлтые, как у дикой кошки, но всё равно красивые. Эдуард давно не смотрел на Козловского прямо, на свету, в последний раз уж точно год назад, если не больше. Такой график жизни забирал у Данилы особенно много сил. Казалось, что он старел в три раза быстрее, а дел было много, с виду даже больше, чем тогда, с целой кучей новичков. Сам Эд знает, что Козловский сейчас очень часто пишет — говорит, что это биография, и в это верится тяжело; наверняка какой-то роман под воздействием сильного страха к реальности. И чего бояться, если у обоих под сердцем пистолет? — Не, — хмурится, складывает пальцы галочкой и обращает своё внимание на море, на океан, тупо на воду, глубокую настолько же, насколько и глаза, которые появились у него в голове. Всё же всем иногда нужны слащавые романы, даже таким суровым мальчикам, которые всё думают, когда можно будет прострелить очередную голову. — Соскучился по той мелочи? — опуская солнцезащитные очки со лба на переносицу, Данила локтем опирается о перила и дальше смотрит в голубое небо, думая, что и Эд устремил туда взгляд. — То ещё шило в заднице. — Ага, — без лишних раздумий соглашается и хмурится из-за того, что блики на воде больно ярко бьют ему в глаза. — Но это хорошо. — Что хорошо? — Что тут никого из наших нет. Особенно того самого шила, — закрыв глаза, Эд снял с себя свои тёмные очки и начал задумчиво их крутить в руках. Кажется, он несколько соврал. — Скучно же. Этих ты за своих не принимаешь? Козловский смотрит вперёд, не глядит на Эда. — С тобой заскучаешь. Смотри, кто не пережил бы твои игры, — отшучивается, потом немного поникает. — Мне не нравится Марго. — Ни разу не было и намёка, — начинает Козловский отстаивать свои права на ответственное лицо всея банды, как вскоре умолкает; и правда, чёрт знает, кого он мог ещё потерять из тех «недоношенных» участников, что сейчас должны беззаветно потягивать коктейльчики в Португалии. То же можно было представить и с Марго. Её Эд так и не смог натаскать, и что-то внутри подсказывало, что что-то неладно. — Морально, придурок, — показав язык, Эд отлип от железных перил и без лишних раздумий ушагал в строну кафе, что вчерашним вечером было шумным баром. Деревянные столики уже не кажутся такими изношенными тяжелыми кружками с пивом, а, скорее, романтично отживающими свой век на ещё не ржавых, скорее всего сверху краской покрытыми болтами. По дороге встречаются только улыбчивые люди, красивые взрослые женщины с блестящими глазами, мужчины с распущенными светлыми бородами, дети в странной одежде да остальные, такие же разные — и почему никто на корабле не смог в этой рулетке выиграть одно и то же? Хотя бы двое были в одних рубашках в синюю полоску, но и то на разных концах теплохода и разного вида. Всё-таки много кто ушел ещё на остановке ночью в Пензасе. Или не ночью... Во времени Эд потерялся уже давно, ибо остановку он проспал, или прогулял, или не услышал — не суть. — Корабль, конечно, тесный, — цедит Эд и цыкает языком, когда видит, что ему навстречу выходит тот, кто ему татуировку сделал, кого он вчера выгнал и, если честно, уже даже забыл по имени. Не привык к такой штуке, как имя. — Утро, Эдик, — спокойно кивает Доминик и за локоть останавливает мужчину, следом разворачивается за ним юлой и идёт следом. — Добрейшее, — кивает в ответ и продолжает свой путь к столам, где, как он знает, должен завтракать Женя и, скорее всего, отходить от пьянки Марго. — Ты меня прогнал, потому что я пил? — Нет. — Мы встретимся уже там, в Ирландии? — не получив ответа, он растянул губы в улыбке. — Угощу тебя пивом? — Не. — Чем-то ещё? — Рискни, если ухажёр. Заулыбался Выграносвкий как-то хитро и сделал вид, словно бы он руку на своём локте и не чувствует вовсе; так и идёт в своём темпе, не взирая на мужчину. Кажется, что-то намечается, если в Ирландии правда будет довольно много времени. Но входит ли в эти планы Доминик — решать далеко не ему. — Разве я так старо выгляжу? Проигнорировав вопрос, он крутит пальцем в воздухе, вертит головой, словно бы думает, и улыбается дальше. Вспомнил. Всё же забавный был этот Доминик, как ни глянь. — Знакомая компашка вон, иди, — передавая ему указания так же, как и мама, что хочет подружить своего ребёнка с местными детишками, которые уже успели сформировать свою группу, он получает в ответ только спокойное «окей» и сам после этого без задней мысли уходит в сторону столика с Марго. — Чего скучаем? — Ага, — та явно была не в духе, да и сидела у стены, в надежде на то, что тут будет немного тише. — Можно я пойду? — А кто тебя держит-то? — Женя. — Понял, — смеясь, он кивнул ей и заглянул в глаза, якобы спрашивая, что она такого делала всю ночь, но та лишь отмахнулась рукой, зевнула и сложила руки на груди. — Потом расскажу. — Одолжить? — тянется рукой к джинсовой куртке, завязанной у него на поясе и, не получив ответ, кидает ей. — Иди, разбудим. Тихо. Та хлопает глазками, сонно потягивается и накидывает свободную куртку, больно аккуратничая с чужой вещью. Главное в её плане теперь — дойти без приключений до своей комнатки, кроватки и сладко доспать то, что она вчера не успела за пьяными разговорами с бутылками покрепче, чем привычное вино. Всё-таки женщины из Ирландии реально хорошо пили, и она в этом сама лично убедилась. Просмотрев меню, Эд убрал очки, сложив их да зацепив на горле кофты; ничего интересного кроме сока. — Капитан! Где Марго? Тут уже подействовал живительный голос Жени. Кажется, он как мысли читал: три стакана сока в его руках не вызывали доверия хотя бы потому, что они могли упасть и разбиться в любой момент. Эд принял стакан с морковным соком только после того, как он убеждается в том, что он стоит прямо на столе и не имеет возможности разбиться из-за воздействия Жени как физически, так и морально. — Спать пошла. Зачем вытащил её? Настукивая незамысловатый ритм пальцем, мужчина смотрел куда-то в сторону, словно бы так и ждал, как в его поле зрения появится кто-то важный, кого он очень ждёт, и потому нервно стучит. — Да я просто зубы почистить зашёл, щётка то там, а она навстречу выходит. Решил, что вместе позавтракаем. — И она всё это время не уходила, что ли? — Так минут пять сидим. — Тебя не было, когда я встал, — сжав руку в кулак, он поднял взгляд на парня. — Это было давно. По Жене тяжело понять, что именно он делал, но подозревать его причины были — всякое может произойти. После дня, как они прибили того авторитета, даже воздух стал гуще, и лёгкие всё чаще начали отказывать. — Я не могу сказать. В ответ на это Эдуард фыркает, пробует сок и улыбается Жене — серьёзно думает продырявить в нём дырку взглядом холодных глаз. На один момент ему кажется, что что-то Выграновский знает, что-то такое, что в крови носится, естественным кажется. Ему правда стыдно признавать, что он с самого утра если что и делал, то пялился на спящего мужчину и даже водил пальцами по тёмным контурам татуировок, словно бы выбирая в большом журнале то, что и сам хочет набить. Даже заглядывался на татуировку рогов на спине — да, он действительно задумался по поводу того, что это — реально круто. Эд словно бы видел это невинное желание насквозь и читал его настолько тонко, что сам Женя бы не понял, скажи ему кто. Вокруг даже шум пропал, толпа словно затихла; теперь в голове Горак крутил идеи того, что о нём знает мужчина, сидящий напротив. Перебирая варианты от того, что есть правда, до правды, что была чуть раньше, он даже сбился. — Вернись на родину, —тихо говорит, забирает стакан Жени, пробует сок тоже. — Денег дам на путь. — Я тут! Неожиданно громко говорит парень, возвращаясь из своих представлений, и смотрит с каким-то выжиданием. — Тут, видите? Просто задумался. Парень не заметил того, что Эд говорил далеко не про реальность и иллюзию, а про дом, родной дом, в котором сейчас Женя должен послушно сидеть. Подперев голову ладонью, он сложил губы своеобразной уткой и начал смотреть на лицо Эдуарда, незаметно для самого себя краснея; и кто он вообще такой, чтобы водиться с настолько крутым парнем? А ведь он уже отправлял его обратно, домой, и не один раз. В самом начале пути он ведь вообще брать его не хотел. — Раз ты сам не хочешь, — говорит он спокойно, с хрипотцой, обычно пробирающейся в голос только к вечеру, — напишу тебе, куда идти через минут двадцать. Посмотрим. Допивая остатки своего сока, он утирает губы краем своей толстовки, тяжело выдыхает и встаёт, опираясь о собственные колени. Не скажешь, что ему тяжело, но с виду он был бледноват — может, большую роль играет то, какую купила косметику Марго? Попивая свой сок, парень глупо глядел своими светлыми глазами и думал то о татуировке, то о предстоящем путешествии, что обещало остаться у него в голове на всю жизнь — это так сильно вдохновляло, что мозг самостоятельно искал причины для беспокойства. Смотрел он чуть позже на группу людей, к которым ушёл Эд. И что ему делать с третьим стаканом? — Как вы? С улыбкой подходит к столику Выграновский, даёт всем хлёсткие рукопожатия, отшучивается и смотрит то на Доминика, то на пиво, что ему дружелюбно предложили. — Он говорил, что набил тебе что-то вчера, — один из парней с каким-то простым именем по типу Боба, Патрика или Джона — а может это имена всех парней в компании — казался крайне заинтересованным; может, ему нравился Эд? Или полностью наоборот? — О, да, это было клёво, — тянет слова, тянется сам и отхлебывает пиво. — Знаете, что он взял за тату? Каждый смотрел на этот вопрос по-разному: спектр эмоций начинался с радости до отвращения, предположения были совершенно разными, но в конце концов на вопрос ответил Доминик. — Банку пива в долг. Вот, возвращаю. — Шутишь? — Не, такому красавчику грех не поставить за так, — говорит спокойно, и Эд понимает, что никто здесь не близок Доминику. Легко понять, кто с кем общается по разговорам. В последний раз смеряя всех взглядом серых глаз, прохладным, до дрожи в коленках у некоторых и вопросов по поводу того, что у него случилось, он щурится и ногой под столом пинает одного из парней. Разговор льётся спокойнее, когда все решают поболтать про какую-то передачу, что показывают по телевизору. Взгляд Эда заметно падает на высокого брюнета с каре, что уже второй день как-то странно молчит в его присутствии и кажется довольно нервным; либо ненавидит парней, как Эд, либо втрескался — подумал бы кто, проследив за этим. Но Эд видит чуть больше и скользит своей ногой по его, смотрит краем глаза на то, как тот нервно трогает бокал, а потом чувствует как его по спине хлопает большая тёплая рука. — Эй, — говорит тихо Доминик и задевает коленом Эда, — Ты серьёзен? — Не видишь? Подмигивая всё тому же брюнету, он скоро чувствует, как его знакомо дёргают за локоть. Достал, точно достал. — Поговорим? — Поговорим. Прощаясь с остальными, они уходят в сторону кают — там очень шумно, но людей не так много. Пока они шагают спокойно вперёд по коридорам, минуя свои каюты, Эд вырывается вперёд, с шумным выдохом смотрит на время, и печатает сообщение Жене. — Пусто, — говорит вслух Женя, открывая очередную дверь. — Мда. Вновь открывая сообщение от мужчины, он в очередной раз убеждается, что тот не знает, как правильно писать. И где находится крайняя каюта, если коридоров тут больше, чем в чёртовом муравейнике? Потягивая сок — он решил взять с собой, не зря же платил — он смотрел по сторонам. Шагая в сторону, где была большая такая вывеска с пятой буквой алфавита, он выдыхает и шагает быстрее. Проходящие люди уже собрали чемоданы, а он искал Эда и думал, что такого его ждёт? Он нападёт на него с ножом? Устроит драку с каким-нибудь мужчиной? Заставит угрожать? В конце коридора темно, как и везде — большое количество подсвечников, электрических, но атмосферных, можно было выключить днём самостоятельно, чтобы не тратить электроэнергию. Едут-то они, точнее, плывут, на теплоходе крайне плохого класса. В очередной раз открывая тихо дверь, едва касаясь ручки, чтобы та не заскрипела — ему сказали быть очень осторожным — он смотрит в темноту и слышит что-то странное, словно бы дверь скрипит. Не решаясь войти, он вглядывается в темноту и молится на тот факт, что он вычитал: голубоглазые лучше видят в темноте. И это оказывается правдой. Впереди, чуть за дверью, была высокая тумба вроде шкафа или комода, и он видел, что на этой тумбе, очевидно, был Эд — всей грудью лежал и держался за края, полностью одетый. Но открыв чуть шире, он заметил мужчину сзади. Это не хорошо. Это очень не хорошо. Эд его видит, но молчит. Это шутка? На глазах Жени складывалась необычайно отвратная картина, та, от которой в обычное время его бы потянуло очистить желудок; Эдуарда использовали. Как проститутку, откровенно, без лишних движений и какой-то занудной эротики, что показывают в порно. Движения были быстрые, и одна рука держала мужчину за шею, вторая лежала на спине — наверняка придавливала. Всматриваясь ещё, теряя всякий стыд, он видит причину, по которой Скруджи не может говорить — какая-то тряпка. Смотрит дальше и видит, что ситуация не критичная — в чём тогда дело? И зачем его позвали? Женя метался между тем, чтобы уйти и ворваться в каюту, но смотрел дальше, пока не заметил что-то странное в руках у мужчины сзади. Он бы и не обратил внимания, если бы свежие воспоминания от вчерашнего разговора не начали проявляться в его голове с каким-то подозрительным усилием. Всё это неправильно. Говорил, что тошно, что не любит эту работу и она унизительна — а это что тогда? Ненавязчивое желание? Лицо мужчины сзади казалось смутно знакомым, но в темноте не узнать — и это сбивало сильнее. Взгляд зацепился за что-то странное, и Женя решил для себя, что ему делать. Прикрыв дверь обратно, он набрал воздуха в лёгкие, потер рукой глаза и бороду. Представил каюту в воображении и выдохнул. Как его учили. Как его учил Эд, как он повёл себя в тот вечер, когда впервые встретил Егора — по плану. — Извините! — говорит нарочито громко. — Прибытие через час, пожалуйста, соберите вещи! Уверенно постукивая и мгновенно открывая дверь, он сразу замахивается стаканом и бросает его в стену — либо попадёт, либо мимо, ни шанса задеть друга — и забегает внутрь, пока тот отвлечён на звук битого стекла. Прыгая на кровать, он по инерции подскакивает к мужчине, сходу бьёт в лицо — может, он не попал, но рука ощутила что-то, и это не важно. Он его испугал и сейчас терял равновесие — ни шанса встать на ноги; падает сам, ногой бьёт куда-то в икры, хотя предполагал под колено, и теряет чувство времени. Ему страшно, он ничего не слышит, только видит шатающуюся фигуру. Тянет на себя за одежду, вынуждая упасть, садится сверху и бьёт кулаками, не жалея — почти не дышит, пока это делает, смотрит пронзительно и не слышит, как кричит этот мужчина, как бьёт в ответ — Женя сильный. Он в себя верит. У мужчины в руках блестел нож — обычный, из столовой — и он махал им ненормально, задевал Женю, но только встречался с одеждой, так сразу застревал в ткани. Херовый нож. — Эй! — неожиданно слышится голос, — Стой, тише, парень. Голос какой-то сбитый, но не напуганный — на плечо ложатся чужие руки, и Женя сразу разворачивается и замахивается — не будь это Эдуард, то попал бы точно в лицо. Уклонялся. — Хватит, — ловит его руки, с силой давит сверху и заставляет упасть на спину. — Блять, хватит! Говорит чуть громче, и Женю словно бы на мгновенье отпускает; но Эд видит, как сверкают в темноте голубые глаза, но не дрогнет, даже не спускает взгляд. Он и сам выглядит так же — глаза блестят, рот открыт, по губам течет блестящая слюна. В темноте это кажется безумным. — Что, помешал поебаться? Или ты хотел, чтобы я третий прибился в это дерьмо? — Заткнись, тише, — он закрывает рукой рот Жени, садится на него частично сверху, коленями, и второй больно давит на плечо, точно чтобы тот перестал дёргаться. Женя послушно замолкает, и его взгляд становится обычным, даже понимающим. — Закрой дверь, — Эд сползает с него, садится на собственные пятки и одной рукой держится за угол комода. И сейчас Женя слушается, не задаёт вопросов и вскакивает закрыть дверь. Нет и шанса, что на шум придут — если бы был, то пришли бы раньше, он он идёт туда, обходит кровать и столик, словно бы знал об этом уже очень давно. Защёлка работает гладко, но Женя встаёт лицом к двери и лбом прикладывается к прохладному дереву, закрывает глаза. В голове отстукивает ритм сердцебиения, уши помимо этого улавливают дыхание Эдуарда. Он знает, что тот сейчас сидит у комода и точно дрочит — слышит вздохи, прислушивается бесстыдно, представляет это, но не оборачивается, пока не отсчитывает с последних глухих выдохов пять счётов. Кончил. Вновь слышно вздохи, а потом шорох одежды, и Женя открывает глаза, концентрирует взгляд на ботинках — он не хочет, чтобы его слух обострялся. — Включи свет, —командует немного дрожащий голос, и он послушно щёлкает по выключателю, после чего поворачивается и видит Эда с тряпкой в руках. —Спасибо. — Я правда помешал? — Как видишь, ни капли, — бросает смятый кусок, кажется, оторванной или отрезанной простыни на кровать. — Всё окей. Смотрит Эд на Женю спокойно, словно бы это — норма. Волновал парня не избитый до полусмерти мужчина, а то, что только что мужчину фактически насиловали. Но проблемы уже нет, и он спокоен. Женю это сжирает, но он не хочет спрашивать — он и так знает, верит самому себе. Сомневается, правда, настоящие ли слова вчера говорил Эд, не подменил ли он буквы в алфавите, чтобы глупо солгать, что говорил на другом языке, и проглатывает какую-то колкую обиду. А он ему, вроде, всё ещё верит. Ему нельзя знать ни о чём — ему ничего нельзя, а он верит. Поправляя каштановые взмокшие волосы, он подходит ближе, на что Эд реагирует неоднозначно — шагает назад — и теперь Женю морозит. — Ты специально это сделал, да? — Сам думай. Не тупой.