see you

      Мы встретились незадолго до начала войны. Никто и не думал тогда, что такое скоро случится. Самым страшным выглядела крупная разборка между итальянцами и кланом Сабини. Шелби занимались нелегальными ставками на конные скачки и старались не вмешиваться, сидеть себе тихо в Смол Хит.       Томми Шелби было девятнадцать, а мне почти семнадцать. Я забыла сказать. Я не рожденная Шелби, просто знаю, кто они такие. Все тут знали. Семья с историей, как любят говорить. Ромы, которые осели в заводском районе и открыли весьма прибыльный незаконный бизнес. Вот и я знала. Как мне тогда казалось. Жила со своей мамой-владелицей местного магазина одежды, которая часто пила вино на кухне с тётей Полли, и папой-работником завода по изготовлению деталей для поездов и думала, что знаю, кто такие Шелби. До одного вечера.       Я развешивала белье на улице и оглядывалась вокруг, ожидая возвращения родителей. Понемногу садилось солнце, а они обещали вернуться засветло. Как бы чего не случилось в переулках Смол Хита. " — Эстер, — говорила мама, — Бирмингем пусть и не очень безопасный город, зато там мы точно заработаем на достойную жизнь."       Аргумент мне не очень нравился, но вот первую часть я запомнила четко. Она звенела у меня в голове, пока я расправляла простыни. От них пахло порошком для стирки и весной. Говорят же, что всё начинается весной.       Я достала очередную прищепку, чтобы закрепить угол простыни, но успела только поднять руку, пытаясь дотянуться до верёвки. В этот момент кто-то врезался в простыню с другой стороны и сшиб меня с ног. Так я и оказалась прижатой к земле, не в состоянии разглядеть лица обидчика из-за дурацкой простыни. Однако я может и тряслась, как осиновый лист, опасаясь чего-то в сумерках, но не привыкла терпеть такую несправедливость и резко дернулась, кардинально меняя свое положение. Теперь уже я своим весом прижимала кого-то к земле. Простыня вконец скомкалась от всех этих манипуляций, и я увидела лицо незнакомца. Хотя теперь это было не совсем правдой. Я знала, кто он. Томас, мать его, Шелби собственной персоной. — Чего ты дерешься? — я не нашла лучшего вопроса, хотя в контекст ситуации он вписывался слабо.       Глядя на выражение лица Томаса, я вообще не была уверена, что он знал, что кто-то стоит за простыней. Кажется, он был напуган. Его голубые пронзительные глаза смотрели на меня в упор с вызовом, но только секунду. Он отключился. Тогда я заметила, что красных пятен на простыне не было ещё две минуты назад. Кто-то изрядно отделал Томаса. Его лицо опухло, из носа и правого виска шла кровь. Волосы взлохмачены, но тут сложно сказать — это последствия драки или наших пятиминутных катаний по земле.       Наконец, до меня дошло, что сидеть на Томасе Шелби посреди улицы, когда он только что сбежал от кого-то очевидно агрессивного — это очень, очень плохая идея. Нужно было что-то делать, притом срочно. — Ну вот откуда ты взялся, а? — тихо себе под нос простонала я, пока вставала, распутывая простыню.       Придётся тащить его в дом, сделала я неутешительный вывод. Оказалось, что проблема даже не в низком качестве идеи, а в том, как её исполнить. Томас был меня на три года старше и почти вполовину тяжелее, а ещё в обмороке и никак не помогал делу. Я вообще не знаю, почему решила, что стоит разбираться с побитым гангстером именно внутри своего дома, но во мне проснулось сочувствие и страх за парня, который мне ничего плохого не сделал, кроме как упал на меня случайно. Я прекрасно понимала, что улицы Бирмингема слабости не прощают и стоит проиграть один раз, будешь проигрывать всегда. Ещё он был довольно симпатичным, но в этом я себе так быстро не признаюсь.       Вспоминая все известные и подслушанные мной ругательства, я затащила Томаса в дом на простыне. Моя комната была на втором этаже, это было выше моих возможностей, так что теперь Томас Шелби лежал в ванной. Я решила, что простыня явно больше нам не пригодится и оторвала кусок ткани от неё, смочив спиртом. Почему-то я беспокоилась только технической стороной вопроса и никак не увлеклась проблемой того, что скоро мой «пациент» очнется, и нам придется поговорить.       Я стерла кровь с лица Шелби, когда поняла, что основная проблема не в этом. Рубашка на его плече была порванной и мокрой от крови. Я наклонилась, чтобы оторвать ещё простыни для повязки, и тогда в первый раз в жизни почувствовала, как к моей шее сзади представили пистолет. Дуло было холодным и неровным, а может просто рука, которая держала пистолет, дрожала. Я не двигалась. Не представляю, что стоит делать, когда тебя хочет застрелить парень, которому ты пытаешься помочь. — Кто ты? Назови свое имя, — его голос был хриплым и тихим. — Тесса. Меня зовут Тесса Брук.       В этот момент я разозлилась. Кажется, это и был тот поворот не туда, о котором потом вспоминаешь, как о лучшем выборе в своей жизни. Я не остановилась на своем имени и зашипела дальше: — Я та, кто убрал тебя с улицы и не дал всем вокруг лицезреть Томаса Шелби, завернутого в чужую простыню. Ещё я та, кто решила рискнуть помочь, когда очевидно, что ты не с лестницы упал. Чтобы мне, блять, приставили к шее пистолет?       Повисла тишина. Он опустил пистолет. — Извини, Тесса Брук. Я неправильно понял твои намерения. — Это точно.       Я наконец выдохнула и подумала, что у Томаса тоже язык подвешен, как надо. Намерения. Да уж, они самые. Простыня стала ещё меньше похожа на себя после того, как я оторвала от неё ещё одну полоску. Потом я повернулась к Шелби. Он был очень бледным, но всё ещё держал в руке пистолет. Я подставила руку под оружие, он тут же отпустил пальцы, видимо, и так не очень крепко сжимавшие рукоять. — Спасибо тебе. — Да. Есть за что.       Я проверила, стоит ли пистолет на предохранителе, и положила его на пол. Потом перевела взгляд на окровавленное плечо Томаса и решила, что перевязывать порез поверх одежды как-то неразумно. — Может ты снимешь рубашку? — Как-то слишком быстро мы перешли к делу, Тесса. — Ты истечешь кровью быстрее, чем я сниму чулки, так что рекомендую ускориться.       За моей напускной уверенностью и наглостью очевидно была совершенно перепуганная девочка-подросток, но на парня подействовало, и он начал не поврежденной рукой расстегивать пуговицы. Процесс давался ему с трудом, потому что порез был на правой, но он упорно делал вид, что справится. Я некоторое время наблюдала за этим, подумав, что стоит оставить ему немного достоинства, но потом вспомнила, что мы тут и так полчаса сидим, а кровь всё идет и идет. Так что я расстегнула последние две пуговицы и манжеты.       Томас снял рубашку и остался в белой майке. Он был очень спокоен для человека, которого порезали ножом, а потом избили. Или в другом порядке, откуда мне знать. В любом случае, я отдавала ему должное. При Томасе Шелби не хотелось паниковать, что было редким качеством в Бирмингеме. Обычно мужчины вызывали во мне желание ударить их или сбежать, так как считали, что я — их собственность просто по факту рождения женщиной. Я очень задумалась и поэтому вопрос прилетел в меня, как мяч в уличном футболе, когда ты смотришь в другую сторону. — Тесса, а твоя мать случайно не пьет вино по вторникам и четвергам с Полли?       Я отвела взгляд от законченной перевязки плеча. Царапина выглядела страшно из-за того, что вокруг было много крови, но опасности жизни вроде не представляла. Так что я наконец посмотрела Томасу в глаза и прищурилась. Уж слишком много он знает о жизни моей мамы. — Возможно.       Я иногда подслушивала разговоры, которые доносились с кухни. Если уж быть предельно честной, то я сидела на лестнице и делала вид, что читаю книгу. Так никогда и не узнала, чем же закончились «Двадцать тысяч лье под водой», потому что разговоры двух этих женщин за вином были во много раз интересней. Они обсуждали политическую ситуацию в стране, бизнес в Бирмингеме и ближе к ночи обязательно переходили на личности. Тогда я и услышала впервые имя Томаса. Полли сказала: «У этого парня совершенно дикий нрав, только он может поставить на место своего отца», потом она сделала ещё один глоток и добавила. «Иногда это вылазит ему боком. Флоренс, я переживаю за него.» — Только не говори, что не заметила, как два раза в неделю в твоем доме появляется Полли Грей и сметает всё на своем пути, — сказал Томас, наклонив голову и изучающе глядя на меня. — Ты просто не видел Флоренс Брук после двух бокалов вина, — выпалила в ответ я.       Томас кивнул, ухмыляясь. Я смутилась и опустила взгляд. Вот так легко, оказывается, можно узнать ответ на вопрос, если уметь спрашивать. Однако нельзя было замолкать надолго, я все-таки и правда росла в доме Флоренс Брук, женщины, которая способна сшить платье для самой требовательной эстетки, а также усмирить любую лошадь. Последнее было её хобби, которое стоило мне множества синяков, но и удивительной способности быстро приходить в себя. — Как твоя голова? Боюсь, пока ты попал в ванную, она пару раз познакомилась с углами в моем доме. — А я всё думаю, почему у вас стены двигаются, — Шелби состроил очень растерянное лицо человека, которого ночью окунули в заварной крем.       Я улыбнулась. Глупые шутки всегда имели немного обезоруживающий эффект. — Больше никаких симптомов нет? Я не очень уверена в себе в качестве медсестры. — Всё хорошо, Тесс. Люди редко так аккуратно и медленно перевязывают легкие царапины, так что, я думаю, ты прекрасно справилась.       Томас приподнялся на руках, пододвигаясь ближе ко мне. Я неожиданно для себя поддалась этой игре и тоже наклонила голову в его сторону. — Есть один вопрос, который меня интересует… Почему ты вообще решила помогать парню, сбившему тебя с ног вечером на улице в Смол Хит?       Мы определенно рано или поздно пришли бы к этому. Нельзя дать ему заговорить себя во что-то несуразное второй раз за пять минут. Тишина вибрировала, но тут послышался скрежет ключа в замке. Дальше зазвучал удивленный голос моей матери, потому что дверь в дом была открыта. Мама с папой разговаривали в коридоре. — Черт, черт, черт! — я говорила очень тихо, судорожно оглядывая ванную, будто тут было, где спрятаться.       Потом я вернулась взглядом на Томаса и пришла к выводу — вообще-то не должен тут быть только он, и с этим нужно было срочно разобраться. Одной рукой я подняла пистолет и рубашку, а вторую подала Шелби: — Тебе нужно уйти. Прямо сейчас. Нет никакой возможности объяснить моему отцу, что происходит. — То есть матери можно было бы? — тихо посмеиваясь, ответил он. — Даже не начинай. Это окно выходит во внутренний двор. Уверена, ты что-нибудь придумаешь.       Томас встал на нетвердых ногах в ванной, опираясь на мою руку, на секунду прикрыл глаза. Мне было ужасно жаль выгонять его сейчас, но выбора не было. Хотя бы теперь он точно не истечет кровью. — Томми… — Нет-нет, — он знал, что я хотела сказать. — Всё хорошо.       Он забрал пистолет и рубашку, затем быстро вылез в окно. Я слышала шаги родителей в коридоре, но прильнула к окну, желая удостовериться, что он не свалится в какую-нибудь канаву. Шелби обернулся и послал мне воздушный поцелуй: — Приятно было познакомиться, Тесса Брук. Ещё увидимся.       Я уверена, что глупо улыбалась в этот момент. В дверь ванной постучали: — Эстер, ты тут? Что случилось? Почему двери в дом открыты?       Я отвернулась от окна, чтобы оценить уровень бардака в ванной, а когда опять посмотрела в окно, на улице уже никого не было. — Да, мама, я тут. Прости, я случайно уронила одну простыню и побежала её застирать. Наверное, в спешке забыла закрыть за собой дверь.