«Дорогая Тесса, моё солнце.
Вчера я думал, что умру. Нас отрезали от взвода, мы ждали прихода немцев, без оружия и шансов на спасение. Иеремия запел «Безнадежной зимой». Мы присоединились к нему, но я никак не мог сосредоточиться на мелодии. Все, что я видел перед собой вместо изрытого траншеями и бомбардировками поля, была ты. Твои чудесные вьющиеся волосы, глаза цвета грозового неба и удивительная улыбка, одновременно вызывающая и смущенная. Я допел последний куплет и понял, что не хочу отдавать свое сердце Богу, Тесса. Я перестал в него верить много недель назад посреди этого невыразимого кошмара. Я бы хотел отдать его тебе. В чем-то эта песня права. Мне и правда больше нечего дать, ни денег, ни уж точно ягнят. Возможно, это звучит глупо, но и сердце я не смог бы тебе предоставить, правда? Ведь оно уже давно твое. Тесса, я перестал писать тебе после обвала, я не мог найти слов, мне казалось несправедливым обрекать такую светлую душу, как ты, проживать мои страдания. Я знаю, ты бы не отступила, читала бы каждое моё слово по много раз, стараясь понять меня. Боюсь, что ты бы поняла. Тебе бы стало страшно и я… Я никогда не отправлю это письмо, Тесса. Потому что ты будешь ждать меня, встретишь на вокзале, обнимешь и прошепчешь «Я ждала тебя, Томас Шелби, каждый день.» Ты навсегда будешь моей. Я мечтаю об этом больше всего на свете в те дни, когда нахожу силы мечтать, и я не могу этого допустить. Потому что в остальные дни я живу обрывками воспоминаний, в которых сделал не всё, что мог, или ничего не мог сделать. Я вижу этих искалеченных мальчиков перед своими глазами, которые мертвы уже много дней и раз за разом думаю, что мне стоило спасти их. У каждого из них были родители, сестры и свои Тессы. Иногда их лица нечеткие, следующее, что я вижу — это туннель. Немцы, которые стучат лопатами. Каждый раз у меня останавливается сердце, когда они делают последний удар и прорываются в наш туннель. О, Тесса, я не думал, что возможно испытывать такой страх, мои руки дрожат, я чувствую, как сжимается челюсть до хруста, а ноги готовы унести меня, куда глаза глядят. Я ничего не могу сделать, только стою в этом адском подземелье, весь сжавшись от ужаса. Потом выстрел, взрыв, всё сливается в одно и я пытаюсь руками копать землю, чтобы выбраться, но лопаты опять стучат, немцы прямо передо мной, бежать некуда, они стреляют, но Фред закрывает меня от пули. Так по кругу, до бесконечности, до полного изнеможения. Я бессилен что-то изменить или прогнать эти видения. У меня ощущение, что с каждым разом они только реальнее. Боюсь, когда-то я сойду с ума и не смогу отличить, где воспоминания, а где жизнь. Я вспоминаю тебя, Тесса, каждый раз, когда мне страшно, я представляю, как ты держишь меня за руку и говоришь «Всё будет хорошо, Томми, я с тобой», но иногда ты становишься частью этих кошмаров. Один из немцев душит тебя или ты пропадаешь в завале, я не могу найти тебя. Так что мне приходится перестать использовать тебя. Я опять стою один, повторяя «Я люблю тебя, Тесс, я люблю тебя, люблю, люблю!». Они опять пробивают стену, взрыв, выстрел, все смешивается. Я дрожу от страха, как маленький щенок, которого топит хозяин. Мне стыдно даже писать об этом. Я рад, что ты никогда не прочитаешь это, мое чудо. Потому что я бы не хотел разочаровать тебя. Я знаю, я и так это сделаю, когда вернусь и не попрошу твоей руки. У меня есть надежда, что ты нашла кого-то другого и любишь его всем сердцем, как умеешь только ты. Я не верю в это, не могу так оскорблять даже мысль о тебе. Я знаю, что мне придётся расстроить тебя. Я сделаю это, чтобы не сломать тебя. Война забрала у меня всё. Мой рассудок, храбрость и веру. Она не заберёт тебя. Я сохраню твою судьбу и счастье, которого ты достойна. Я исчезну из твоей жизни, когда вернусь. Надеюсь, ты не подумаешь, что я полюбил ещё раз, это невозможно. Только твой образ заставляет меня продолжать двигаться сквозь морок войны. Я храню каждое твое письмо, мое сердце сжимается от того, что ты всё ещё пишешь их, хотя я не отвечаю больше года. Не знаю, чем я заслужил быть твоим. Вчера я чуть не умер, дорогая Тесса, и решил, что хотя бы этот помятый лист бумаги должен знать, что я чувствую и насколько сильно люблю тебя. Никому больше не смогу доверить эти слова. Мне так жаль, что я не подарю тебе всё то, чего ты заслуживаешь. Однако в моих силах не стоять на пути твоего лучшего будущего. Надеюсь, у меня хватит сил не дать тебе увидеть меня сломанным и потерянным, каким я сейчас являюсь. Я буду хранить любовь к тебе до своего последнего вздоха, Эстер Мириам Брук, самое яркое солнце моей жизни.
Твой навечно, Томас Шелби.»