see you

      Мне нужно оторвать взгляд от дула. Я вижу шею Томми, у него бешеный пульс, яремная вена выделяется. Рядом шрам. Грубый, выпуклый, около левого плеча. У него много шрамов, о которых я ничего не знаю, но этот узнаю безошибочно, потому что он появился из-за меня. Эта отметина самая яркая, все остальные аккуратные, почти сливались с кожей. Я двигалась глазами дальше, мне нужно было ещё за что-то зацепиться. На левом предплечье татуировка, которую я приняла за сердце, но это изящный шрифт. Тесса. Там написано «Тесса». Я сглатываю слюну, прикрываю глаза. То, что осталось у меня — это пуля на шее, я медленно поднимаю руку и сжимаю на подвеске, чтобы иметь точку опоры.       Я люблю его. В моей голове эта строчка на повторе, и ничего не может сбить иглу с пластинки. Пусть он кричит, пусть угрожает, но я не верю, я тебе не верю, Томми! Тогда я делаю шаг вперед, упираясь в холодный металл пистолета тонкой кожей между ключицами. — Стреляй. Выстрели, Томми, давай покончим с этим, я ведь никуда не исчезну по-другому. Пистолет царапает кожу, рука Томми дрожит, он подставляет вторую, чтобы выровнять оружие, но это не помогает. Он весь трясется, не в состоянии с собой совладать. — Ты не выстрелишь. Не сможешь. — Я подвинулась ещё ближе, между нами был только пистолет. — Я доверяю тебе. Полностью. Ты сможешь довериться мне? Он выпустил пистолет из рук, тот с грохотом упал на пол. Томми держит руки между нами, но это совершенно не каменная стена, я делаю последний шаг и увлекаю его в объятия, пальцами гладя волосы на его затылке. Томми неловко опускает руки на мою спину, боясь прикоснуться. Он говорит рвущимся, тихим голосом: — Я подвел тебя, Тесса. Я подвел всех. Я поднимаю взгляд, чтобы посмотреть ему в глаза, и я вижу там Томми, моего Томми. Он опускает голову ниже, так что наши лбы соприкасаются. Моя рука соскальзывает с затылка на скулу, я вспоминаю как это — быть так близко. — Я ждала тебя, я рада, что ты вернулся, — по моим щекам текли слезы, Томми резко вдыхает, но его глаза тоже наполняются влагой. — Слышишь? Рада. Я… — спустя пять лет, так и не могу сказать на одном дыхании, слишком много это значит непрожитого, но меня перебивает Томми. Он берет мое лицо в свои руки и шепчет: — Я люблю тебя, Тесса. Жаль, что тебе пришлось ждать так долго. Томми хотел продолжить, но у него не получается говорить сквозь ком в горле, так что он просто прижимает меня к себе. Так сильно, что я не уверена, что могу дышать, но к черту, мне это и не нужно. Мои ладони остаются на его груди, я ощущаю, как быстро бьется его сердце. Меня накрывает. Все эти невыплаканные слезы, несказанные слова. Я медленно провожу руками по его коже, чтобы обнять в ответ. Щекой приваливаюсь к его ключице, чтобы чувствовать тепло. Шепчу неразборчивые слова, сама не знаю, что пытаюсь сказать. Потом я резко поднимаю голову, встречаясь с удивленным, затуманенным взглядом Томми. — Я хочу знать, что случилось. Расскажи мне. — Два года отверженности, потерянности, разочарования разливаются во мне ядом, который никуда не делся. Он смотрит на меня долгим протяжным взглядом, таким грустным, что мне хочется взвыть. Потом отступает на шаг и садится на пол, почти падая, закрывая лицо руками. Я опускаюсь вслед за ним, неотступно всматриваясь в его лицо. Я должна знать ответ. — Я хотел тебя защитить, — говорит он глухим голосом. — Ты не спросил меня, — возможно я перебила его, но слишком много молчания накопилось во мне. — Я знал, что ты ответишь, я не мог заставить себя быть таким жестоким. — Уязвимым, — отрезаю я, ощущается, как жестокость по отношению к нему, но уже не могу остановиться. Томми отнимает руки от лица, там одна только горечь, я прикусываю себе язык. — Я не мог причинить тебе боль, Тесса. Я делал все, к чему меня принуждали обстоятельства, я видел, как люди совершают все эти вещи, но я не мог решиться так поступить с тобой. Ты, — он опустил голову, чтобы я не видела, почему его голос дрогнул, — ты — самое светлое и счастливое, что со мной случилось, — закончил он тихо и быстро. Я протянула руку, нащупывая его судорожно сжатые пальцы, он весь был напряжен и вздрогнул, когда я аккуратно накрыла его руку своей. Томми ждал нападения, но я больше не могла наступать, что-то во мне треснуло, и я поняла, что внутри злости была только пустота. Я не в состоянии кричать на него, такого потерянного и печального. — Я люблю тебя, — говорю я. Он сжал мои пальцы, прикрыв глаза, вслушиваясь в мой голос, а я ощутила, как яд сливают из моей груди. Я так злилась на него, что не заметила, что просто боюсь. Что он не вернется, что я скажу и не услышу в ответ этих слов, что все пойдет не так. — Не рассказывай сейчас, я подожду. Ты не должен. — Я сохранил каждое твое письмо, — он сказал это так резко, на последнем слоге моих слов. — Слушая твой голос в своей голове, я не сошел с ума. Я не отвечал тебе, потому что… боялся, — это слово далось ему с особым трудом. Томас Шелби, который боится, конечно, это что-то новое. — Мне было так страшно, я боялся признаться тебе, что больше не тот, кем был в ту ночь твоего дня рождения. Я разучился улыбаться, Тесс. — А танцевать? Он наклонил голову, немного нахмурившись: — Думаю, нет. — Тогда мы точно сможем что-то придумать. Я могла поклясться на самой чистокровной кобыле, которую смогла бы найти в Смол Хит, что уголки его губ дрогнули. Томми свободной рукой потянулся за сигаретами на тумбочке. Он взял одну и протянул мне коробок спичек, я чиркнула и прикурила. Сделав пару затяжек, он продолжил говорить: — Я перестал писать письма после обвала. Я и Фредди пошли волонтерами в отряд туннельщиков. Два месяца мы не видели солнца, закладывая бомбы под их лагерями, а потом они случайно прорвались в нашу ветку.       Томми выдохнул дым, так что на мгновение я почти перестала его видеть. Его голос стал ещё более низким, чем обычно.  — Я стоял, как приклеенный, и тот несчастный, что ввалился в наш туннель, успел выстрелить. Торн прикрыл меня, — скулы Томми сжались, но он не замолчал. — Начались крики, они отдавались эхом в узком туннеле, все смешалось, там ещё не были проложены устойчивые опоры, земля сыпалась кусками. Один немец начал душить меня. У нас не было выбора. Кто-то из наших парней смог добраться до детонатора, — взгляд Томми был стеклянным, он опять весь напрягся. Он провел рукой по лицу, прикрывая рот ладонью, потом заговорил, но по-другому, безлико, пугающе спокойно: — Туннель обрушился на нас. Немцы задохнулись, их ход был слишком узким. Мы застряли в рыхлой земле, барахтались в ней, смогли нащупать лопаты. Четыре человека, мы копали всю ночь, вдыхая землю, она засыпалась в ноздри, рот, глаза, казалось, что это никогда не закончится. В момент, когда Торн потерял сознание, а я уже не чувствовал пальцев, мы услышали голоса, — Шелби затушил сигарету, далее вытер глаза. — Утренняя команда проверяла, почему мы не вернулись и, обнаружив обвал, решили проверить, насколько далеко это случилось. Я очнулся в полевом госпитале от яркого света. Я засмеялся, мне казалось настоящим чудом, что я жив. Ребра болели от смеха, но я не мог остановиться. Все думал — наконец-то эта бесконечная ночь подошла к концу. Он опять сжал мои пальцы, я положила вторую руку на его колено, слушая неотрывно. — Он остался со мной, Тесс. Этот гребаный туннель. Я возвращаюсь в него каждую ночь. Вижу лица немцев, Торна, у которого на робе расплывается кровавое пятно, размыто, потому что на моей шее чьи-то руки, они душат меня, так что не высвободиться. Я изо всех сил старалась не заплакать, мне хотелось опять обнять его и никогда не отпускать, но я должна была дослушать. — Все звуки сливаются в какофонию, так громко, что, кажется, перепонки разорвутся. Я просыпаюсь и всё ещё вижу это перед своими глазами. Злюсь так сильно, что боюсь взорваться. Когда мы приплыли в Лондон, на пристани отдали приветственный залп, я упал на палубу, закрывая уши руками, — он поморщился, как от отвращения, а у меня все-таки опять потекли слезы. — Я сломан, Тесса. Я не удержалась и села рядом с ним, опустила голову на его плечо, обхватывая его руками, как на крыше, когда в первый раз решилась прикоснуться к нему. — Не для меня, — прошептала, чувствуя, как он дрожит. — Я буду рядом. Он плакал, а я поняла, что не смогу без него. Пусть ему страшно, всё изменилось, но я ощущала необъяснимую, казалось, навсегда потерянную полноту проживания жизни, находясь рядом с ним.       В глубине меня шевельнулось что-то немного забытое. Прикусив губу, я задумалась. То, что Томми рассказывал, я ведь уже с этим сталкивалась и не раз. Я тихо заговорила: — Все не будет, как раньше, ты прав, но я могу сделать что-то, и тебе станет легче. Я обещаю, — переплела его пальцы со своими. — Ты работала медсестрой, я знаю, но этого не вылечишь, Тесс. Оно внутри головы, слишком глубоко. — Я видела это в госпитале. То, что ты описываешь, — я замялась, думая, как сформулировать факт того, что медперсонал знал, что делать с снарядным шоком и его последствиями, но не успевал по времени, отправляя солдат обратно на фронт. Однако Шелби сейчас не нуждался в моих объяснениях. Он перебирал мои волосы свободной рукой, медленно, нежно. Я совсем забыла, как это, когда Томас рядом. Ощутила, что стараюсь прижаться к нему ещё сильнее, надышаться этой близостью. Томми поцеловал меня в висок. Тут вдруг вскочил и начал одеваться. Он сделал это так резко, что я почти перекатилась на бок, но вовремя оперлась рукой на кровать, около которой мы сидели. — Томми? — Я должен разобраться с итальянцами. Они порезали Джона и угрожали тебе, ждать больше я не намерен. Я разбужу Артура, соберем экстренное собрание и до утра поставим этих дерьмоедов на место. Я успевала только моргать, стараясь поймать переход от откровенных разговоров к конкретным действиям. — Ты, ты уверен? — Да. Только ты должна пообещать мне одну вещь, Тесса, всего одну. Томми уже был в штанах и белой кофте, когда он опустился на колени передо мной. — Не выходи из этой комнаты, пока я не вернусь. Что бы ни случилось. Я приду через несколько часов. Пообещай. Я закивала. — Скажи это. — Я обещаю. — Хорошо, — он поцеловал меня в лоб. Всё развернулось в старое русло, защищают и оберегают тут меня. Черт. Только вот многое изменилось. Я чувствовала ответственность. — Томми, мне нужно увидеть Джона. Они с Полли в моем доме. — Я отправлю туда людей, если нужно, они поедут в больницу. Ни шагу. Я знала, что мне нельзя высовываться, но я так волновалась за Джона. Однако сейчас не могла ничего сделать. Томас поднял пистолет и вложил его в кобуру. Потом ещё раз глянул на меня, совершенно удивленно, будто никогда и не думал, что ещё увидит, и вышел, громко хлопнув дверью. Я осталась сидеть на полу. Вдруг дверь опять открылась, Томми сделал один шаг внутрь и указал рукой на изголовье кровати: — Под подушкой есть ещё один пистолет. Сними его с предохранителя и держи близко. Опять исчез, так же резко закрыв двери. Я пребывала в некотором трансе. За эти день и ночь произошло столько вещей, что я не успевала их воспринимать. Перед моими глазами яркими пятнами всплывали все персонажи этих событий. История Томми. Я опустила голову на колени и тихо заплакала, будто кто-то мог меня услышать. Как глубоко я зарылась в своей обиде, что даже не подумала раньше поверить в то, что Томми игнорирует меня не из-за прихоти или жестокости. Слезы попадали на губы, оставляя мерзкий соленый привкус. Какое я вообще имею право плакать?       Сидеть тут и ждать, пока Томми и Артур «разберутся» с итальянцами. Убьют кого-то, изобьют. Справятся ли они? Меня пробирала дрожь. Я очень устала, не спала нормально последнюю неделю, а эта ночь была рваной и утомительной. Глаза закрывались, но уснуть было слишком страшно. Я залезла на кровать, чтобы найти пистолет. Он и правда лежал под подушкой. Я сняла его с предохранителя, в голове что-то щелкнуло одновременно с оружием, слышать этот звук третий раз за ночь было перебором.       Я откинулась на подушку, откладывая пистолет на тумбочку, руки дрожали. Люблю. Я это сказала. Голова вибрировала, там, отбиваясь от стенок, тыкались наши неловкие слова «я боялся», «а танцевать?», «подвел». Веки дрожали, я старалась не закрывать их, но отключиться было так легко. Рука сжалась на рукоятке пистолета на тумбочке. Вокруг тихо. Я дернулась, оглядываясь. Джон. Мне нужно проверить, всё ли с ним в порядке, не могу по-другому. Я встала с кровати. Открыла дверь. Снизу доносился разговор шёпотом. Кто-то застонал. Я рванулась вниз. Тётушка Полли присела над Джонни. Входная дверь хлопнула. Кто-то только что принёс его, видимо, и сразу исчез. Я подбежала к нему. — Джонни, прости, я должна была уйти. — Принцесса, не извиняйся. — Дурацкое прозвище. — Тебе идёт. Он хотел продолжить, но сжал зубы от боли. Я побежала за морфием. В этом доме он был, в отличие от моего. Полли кивнула в сторону склада. Остаток ночи я провела около Джона, стараясь сконцентрироваться на его состоянии, а не мыслях о том, как закончились разборки. Полли отправила меня поспать немного, когда начало светать. Я нехотя поднялась наверх, поцеловала Джонни в лоб напоследок. Как только оказалась на кровати, то сразу заснула.       Когда я открыла глаза, то подскочила на кровати, резко оглядываясь, стараясь не закричать. Внутри был один лишь страх, казалось, что кто-то сейчас схватит меня и утащит в свое логово. В комнате никого не было. Светило яркое солнце, а на тумбочке вместо пистолета стояли цветы. Огромные белые пионы. За стеной я слышала шум воды, кто-то занял ванную. Я зажмурилась и помотала головой, может это всё ещё сон. — Да хоть сам Сатана! Артур, это договор! Никаких пальцев на кухне. Да, мизинец все равно считается! Убери его сейчас же. Я открыла глаза. Тетя Полли всегда чудесно справлялась с тем, чтобы возвращать в реальность. Наверное, от их разговора я и проснулась. Ничего нового. Кроме цветов, это явно было приятное улучшение. Я улыбнулась, не удержавшись. Кажется, очень долгая черная полоса подходила к концу. Ещё раз осмотрела комнату. Она уже не выглядела так идиллически, как на первый взгляд. На полу валялась окровавленная рубашка Томми. Меня смело с кровати, я выбежала в коридор. Дверь в ванную была открыта. Там сидел на стуле Томми. Он мыл голову в большом жестяном тазе. Я выдохнула, наконец поверив, что всё закончилось хорошо. Шелби услышал мои шаги и поднял голову. Он улыбнулся почти незаметно, кивая мне в знак приветствия. Я зашла в ванную, присаживаясь перед ним. С его волос текла вода, на скуле разливалась сине-зеленая гематома, но я сосредоточилась на глазах. Ярко-голубых, бесноватых и совершенно моих. Мы поцеловались. Нежно, осторожно, будто боясь спугнуть. Недолго это смущение длилось, Томас притянул меня к себе, усаживая на колени, а я и не сопротивлялась. Только улыбнулась широко, прошептав между требовательными, жадными касаниями: — Спасибо за пионы.