Эпизод X
Её слова, очевидно, вызвали в нём двойственные чувства — это Минако могла видеть по его едва заметно дрогнувшей руке, которая сжимала стакан с виски, и непонятной эмоции, мелькнувшей во взгляде. Она не могла знать, при каких обстоятельствах её отец и Кунсайт были знакомы, но, что самое удивительное, она и не хотела знать. Если раньше Минако приходилось делать над собой усилие, то сейчас в ней даже не было желания докапываться до истины — иногда лучше, чтобы некоторые вещи оставались неузнанными до конца — она поняла, что так жить будет гораздо проще. Прошлое пусть хоронит своих мертвецов. Минако, несмотря на сиюминутное знакомство, нравились друзья Кунсайта и он сам — в них чувствовалась сила — не открытая, не поражающая своим могуществом, а молчаливая и так же молча заставляющая преклонять колени. Сила, которая давила с милой улыбкой на лице. Такие люди покоряли мир. К слову, Диамант был совсем на них не похож. Он был бравым борцом за добро и справедливость и всегда первым лез на амбразуру, Минако готова была дать голову на отсечение, что Кунсайт никогда в жизни так не делал. Он просто молча выносил свой приговор. И этого было достаточно, чтобы вокруг все всё поняли. Кунсайт никогда не стремился кому-то что-то доказывать, и именно это стало тем самым пусковым механизмом в её зарождавшейся эмоциональной привязанности к нему, к мужчине, которого она видела второй раз в жизни. — Вы уже перешли на «ты»? — Нефрит вопрошающе посмотрел на друга и затем сразу же на Минако. — Мисс Айно, не доверяйтесь ему, он обаятельный только снаружи, внутри творится черте что. — Вы тоже можете обращаться ко мне на «ты», — обратилась она к Нефриту и Джедайту одновременно. — Я терпеть не могу официоз. — Какое поразительное совпадение, — недвусмысленно отозвался Джедайт, покосившись на Кунсайта. Тот сделал вид, что он вообще не понял, о чём идёт речь. — Прошу меня простить, — извиняющимся тоном попросила она, — я присоединюсь к вам, как только смогу. Ответом служили понимающие и отчасти благодарные взгляды со стороны Джедайта и Нефрита и чуть-чуть любопытный (или ей показалось?) со стороны Кунсайта. Едва Минако отдалилась на достаточное расстояние, чтобы не слышать то, о чем они говорили, Нефрит изобразил на своем лице невероятно заинтересованное выражение и с едко-сардонической усмешкой обратился к Кунсайту: — я прям таки сгораю от нетерпения и жду вразумительного объяснения.***
Минако вынуждена была оставить их, так как остальные гости требовали к себе внимания — по меньшей мере, она была обязана поприветствовать их на правах любимой дочери своего отца и третьей в очереди на наследство — обстоятельство, которое особо волновало некоторых присутствующих. Она так же хотела найти Рей, которая затерялась в толпе с самого начала вечера: настроение у Хино было на нуле ещё с утра — Минако заметила это по мрачному взгляду, но Рей держалась, как могла, она явно не хотела добавлять подруге головной боли, и Минако корила себя за то, что отяготила её своими проблемами, а помочь была не в силах, потому что та от помощи попросту отказывалась. На часах было восемь вечера — время, которое было заявлено как начало, а это могло значить лишь одно — те, кто действительно хотел, пришли и ждали слова Диаманта, как главного преемника воли покойного. Минако, как когда-то учила её мать, пыталась уделить время каждому пришедшему, вне зависимости от того, какие цели преследовал гость. Она плыла по залу от одного к другому, с кем-то лишь перекидываясь парой слов, с кем-то задерживаясь больше, чем на минуту, с кем-то лишь только знакомясь — ей было нетрудно признать, что многие из этих людей появились в жизни отца лишь в последние года. Все как один выражали ей сочувствие, осведомлялись о здоровье, желали сил и терпения ей и братьям, некоторые осмеливались даже спрашивать про Сецуну, которая точно так же, как и Минако, оказывала внимание пришедшим. Когда Минако увидела, как она себя ведёт, она без всякого страха и сожаления признала, что Сецуна за время её отсутствия стала полноправной хозяйкой дома: то, как она держала себя, как подавала и заставляла людей видеть себя — и это так отличалось от того, как вела себя сама Мина. Ей было не занимать аристократизма и царственной осанки, но всё это не помогало ей почувствовать себя дома. Мина ощущала себя чужой — чуждой этому миру, из которого она мечтала вырваться и вырвалась три года назад, и в который была вынуждена вернуться. И слабое желание почувствовать себя нужной подало первые признаки жизни. Со стороны могло показаться, что это просто очередной деловой приём, если бы отсутствие столь привычного этим стенам смеха и палитры элегантных коктейльных платьев не доказывало обратное. Тихий гул разносился в воздухе, отталкивался от стен, достигал высокого потолка и возвращался обратно: люди говорили, но говорили тихо. Айно были неприлично богаты, но величину этого богатства можно было осознать, лишь ступив на порог этого значительно опустевшего дома, поражавшего своим размером и убранством, которое при всём желании нельзя было назвать пошлым. Минако, ловко лавируя между гостями, глазами даже во время разговора с кем-то искала Рей, но чем больше она искала Рей, тем чаще натыкалась на пронзительный взгляд Кунсайта — это получалось ненарочно, он тоже был занят — его друзья и он сам держались особняком, но позволяли себя увлечь разговором. Минако усмехалась себе под нос: люди всегда и везде ищут выгоду. К этому она относилась более, чем спокойно. Потому что сама частенько так делала. Особенно пока была в Америке. Главное, чтобы наглость не брала верх над рациональностью. Рей объявилась неожиданно: возникла прямо перед Минако, когда женщина, с которой Мина говорила, и, как выяснилось, которая проработала на компанию отца долгих двадцать пять лет, решила отойти и взять выпить. — Ты будто исчезла, — без укора констатировала факт Мина, внимательно оглядывая Хино. — Я просто не хотела показывать своей кислой физиономии — их тут и так чересчур много. — Я знаю. — Прости. Я не то имела в виду. — Не стоит. Я понимаю. Минако заметила, как нервно она теребила юбку — постоянно разглаживая несуществующие складки. Это было… редкое явление, но не удивительное. Будучи пылкой и невероятно экспрессивной, Рей была примером невероятной сдержанности, когда это требовалось — и сейчас она себя явно сдерживала и была на грани срыва, но понять, что послужило причиной, было слишком трудно — Рей особо не разговаривала с Минако о своей жизни в последние дни, давая той право на собственное горе и свободу от чужих проблем. — Что происходит? — озадаченно спросила Айно. — Ты о чем? — Боже, Рей, не прикидывайся дурочкой и из меня не делай идиотку. Что случилось? Рей молчала: её губы дёрнулись в эмоциональном всплеске, но толком ничего больше не произошло. — Давай потом?.. — неуверенно вымолвила она. — «Потом» в твоем понимании, когда это касается твоих же проблем, равнозначно «никогда». Ты мне не доверяешь? — Боже упаси, Минако! Причем здесь это? — Потому что мне казалось, что со мной ты можешь поделиться. — Я не хочу тебя грузить своей головной болью. — Поверь, твоя головная боль — это лучшее, что может со мной сейчас произойти. Рей издала нервный смешок. — Твой дар убеждения меня просто повергает в шок. — Не своди тему. Рей удивленно на неё взглянула и, взяв у проходившего мимо официанта бокал, нервно сделала глоток. Эти несколько секунд представляли для неё особую ценность — она воспользовалась возможностью перевести дух и собраться с мыслями. — Минако, я обещаю тебе, что всё расскажу, но сейчас ты пойдешь, — спокойно сказала она, — и исполнишь свою роль. Ничего страшного не произошло, я в порядке. Даже более чем. Сделай то, что должна. Её тон не терпел никаких возражений.***
В зале впервые за весь вечер воцарилась мёртвая тишина — именно тогда приём стал истинным воплощением цели каждого пришедшего человека. Диамант стоял перед толпой, как перед стаей голодных шакалов, терпеливо выжидающих своего часа, чтобы накинуться на столь желанную добычу. Он старался концентрировать своё внимание на жене, брате и Минако, которая точно так же старалась не оглядываться назад. Диамант знал, что сейчас она чувствует. Точно так же, как Минако знала, что чувствует Диамант. Три года разлуки оставили им после себя слишком много: невысказанные (или, наоборот, слишком громко заявлявшие о себе) претензии, глубокие (а теперь казавшиеся такими мелочными) обиды, повисшие в воздухе вопросы и полученные ответы, которые не приносили удовлетворения. Но в тот момент, когда он впервые увидел Минако после её возвращения, он понял, что всё это — пустота, бесполезная трата драгоценного времени, которое слишком скоротечно, чтобы давать гордыне все карты в руки. Иногда, чтобы сохранить хотя бы подобие благополучия, нужно принести в жертву собственное эго. Они были одной крови, а потому Минако думала так же. Диамант остановил свой скользящий взгляд на семье Хино, в лице которых он чувствовал безоговорочную поддержку, на людях, которые работали в AINO STEEL и которых он знал, потому что большую часть своей взрослой жизни провел, работая в компании, на друзьях отца, отдавших предпочтение другим сферам, но так же являвшихся его приближенными… и он заметил Кунсайта и его друзей, нарочито показательно стоявших вроде как среди остальных, но вроде бы и отдельно. В этот момент ему очень хотелось обложить всё трехэтажным матом, но он понимал, что это было бы по-детски. С Кунсайтом их отношения были, мягко говоря, не очень. Если быть точным, то Кунсайт считал Диаманта своим заклятым врагом, а сам Диамант Кунсайта — последней сволочью. Приятно было то, что когда-то они друг другу это сказали в открытую, поэтому не было нужды в пассивной агрессии. Посылать друг друга можно было вслух, главное, чтобы не на людях. Причин этой невероятной неприязни было не счесть, но одну из них можно было особенно выделить. Всем этим прекрасным, невероятно забавным с точки зрения любого психолога взаимосвязям можно было дать одно краткое объяснение: «ищите женщину». Женщину, которая в конечном итоге проехалась по ним обоим катком и испарилась, словно бы её и не было. И тем абсурднее становился тот факт, что Минако так прелестно с ним общалась — это был ещё один гвоздь в крышку гроба нормальных взаимоотношений. Но сейчас было не время думать о том, что давно стало историей. Он готовился к этому выступлению, но, как правильно подметила Мина, ни одна заученная речь, даже самая витиеватая и красивая, не будет звучать так, как искренние слова, сказанные от всего сердца. Для Диаманта отец был главным человеком в жизни. После шли сестра, брат и жена, которые делили его любовь поровну. — Мой — наш, — медленно заговорил он и выразительно посмотрел на стоявших перед ним Кэйто и Минако, тем самым обращая внимание собравшихся и на них тоже, — отец был великим человеком, — пауза. — И его величие не измерялось заработками, величиной пожертвований или количеством построенных и обеспечиваемых детских домов. Его величие измерялось волей. Волей вести за собой людей, волей принимать порой невероятно тяжелые решения, подчас обходившихся слишком дорого ему самому, и волей делать так, как правильно, а не так, как выгодно. Это был его главный закон, главное жизненное правило, которое он пытался внушить нам — его детям — с самого детства, а компании — с того самого момента, как мой дед — его отец — передал ему управление AINO STEEL, — он замолчал на секунду, внимательно всматриваясь в лицо Минако, которая продолжала смотреть вперед, на него, но явно видела пустоту. — Он гордился своей фамилией, гордился компанией, гордился теми людьми, с которыми работал и которые сейчас присутствуют здесь, на один вечер забыв о работе и неотложных делах. Я говорю вам спасибо от лица всей семьи Айно и выражаю глубокую признательность за вашу невероятную преданность, преданность, которую не купишь ни за какие деньги. Это лишний раз говорит о том, каким именно был мой отец — тем, за кем люди готовы были идти, не оглядываясь назад и не страшась того, что будет впереди, потому что он был гарантом благополучия. И порой ваше и наше благополучие было превыше его личного. Он не переносил на дух альтруистов, полагая, что они представляют собой паразитов, удовлетворявших свое эго лишь за счет благодарности, которую те видели в глазах людей, которым они оказывали помощь. Когда мой отец оказывал помощь, он никогда не смотрел в глаза тем людям, ради которых это делал. Он вообще никогда не думал, что это за люди и зачем им нужно было помогать. Он просто помогал, потому что считал, что так будет правильно. Мы ссорились с ним, — в этот момент он во второй раз взглянул на Минако и неожиданно его взгляд соприкоснулся с её — и он не посмел его отвести. — Подчас очень серьезно, потому что порой его стремление к правильности шло вразрез с нашими убеждениями, но в конечном итоге он всегда добивался своего. И по прошествии какого-то времени мы понимали, что он был прав, и любая проблема решалась с наилучшим исходом. Мы знаем, что вы хотели бы с ним проститься и в последний раз увидеть, однако это было невозможно, согласно его завещанию. Он не хотел пышных похоронных процессий и бесконечных потоков слез, он хотел уйти из этой яркой жизни, прожитой так, как только многие могут мечтать, тихо и мирно, в кругу семьи, без лишнего шума. Он хотел бы, чтобы вы его запомнили таким: полным сил и энергии покорить, если это потребуется, весь мир. И мы надеемся, что вы сможете это сделать. Он сделал паузу, прежде чем приступить ко второй части, но в зале, который все ещё полнился тишиной, раздались шаги, вступившие в резкий резонанс с царившим почтенным и признательным безмолвием — а уже через секунду на манер аплодисментов, словно аккомпанемент к наглой поступи послышались три хлопка. Берилл умела появляться эффектно.