Над пропастью

Шерстяной плед, согретый в помещении, мягко опустился Рей на плечи, заботливо окутывая теплом. Она медленно обернулась — сзади стоял Энди, но она не спешила с ним заговорить. Он вышел вслед за ней на террасу, которая вела в обеденный зал. Луна над их головами — крупная серебряная жемчужина на бархатном черном небе, — озаряла светом и дышала холодом. — Спасибо, — тихо поблагодарила она его, бесшумно наблюдая за тем, как он щелкает зажигалкой и прикуривает сигарету. В Рей не осталось больше злости — она испарилась куда-то вместе с пожеланием облить всё бензином и поджечь после того, как её отец — невероятно уставший, измученный несколькими днями беспрерывного разбирательства, что на самом деле происходит, и кто под него начал рыть, просто сказал о том — признался, потому что не хотел в открытую врать дочери, хотя раньше бы до последнего её держал в стороне, — что если они проиграют, то ему грозит по меньшей мере восемь лет. Условный аноним прислал целую папку с каждым из его не таких уж и безвинных делишек, где ярко-красным маркером были выделены места, которые могли представлять особый интерес для следователей, которым по большому счету лишь был нужен повод — Рей знала, что её отец порядочнее многих, кто работал во власти и которых вязали за многомиллионные взятки, но так же знала, что их благосостояние не было лишь следствием исключительно его зарплаты, хоть и немаленькой. А принимая во внимание тесную дружбу её отца и отца Минако — их благосостояние было прямым следствием оной. Во многом благодаря Энди, отец был чист, как святой, в целом, но шила в мешке не утаишь — и даже достаточно веский (немного лживый, конечно, но имевший под собой основания) аргумент о том, что все нажитое являлось приятным бонусом его деятельности до того, как он ушёл во власть, разбивалось об то, что прислал аноним. — Ты же вытащишь его? — еще тише спросила Рей, следя за полупрозрачной струйкой дыма, стремящейся ввысь от сигареты Энди. Энди был ей родным, и она сама в какой-то момент испугалась того, с какой скоростью он стал абсолютно чужим — это мало что меняло в её отношении к их поспешному расставанию, но очень многое меняло в личном отношении Рей к Энди — она прекратила видеть в нем врага и начала видеть человека, у которого в принципе была бы не против попросить помощь в случае чего. Можно ли было назвать это удачным стечением обстоятельств для Энди, для которого общение с Рей чуть ли не сошло полностью на нет после его проступка — вопрос был спорный. Сам бы Энди никогда не счел это фортуной. Ему всё ещё было больно наблюдать за ней теперь уже издалека и не иметь возможности даже коснуться без спроса, в то время как еще несколько недель назад она была запредельно близко. Он знал её слишком хорошо, чтобы в одночасье прекратить видеть её так, как видел и знал до этого. Теперь уже их ссоры казались такими мизерными и такими нестоящими внимания, что он удивлялся самому себе, как мог допустить мысль, что Рей была «может быть, не его». Рей была его и оставалась ею до конца, но теперь уже это всё перестало иметь значение. — Ты открыла мой подарок? — принюхался он, решив ответить на её вопрос чуть позже. Он сразу почувствовал аромат, который источала её белоснежная кожа, едва вышел на террасу — этот экстракт он подарил ей несколько месяцев назад — просто так, потому что хотел порадовать. — Я не стала в истерике выкидывать все твои подарки, — печальная усмешка разрезала её карминовые губы. — Хотя очень хотелось, знаешь. Уголки его губ дёрнулись в жалкой попытке улыбнуться. — Тем более, — продолжала она, — со вкусом у тебя всегда было все в порядке. Парфюм отменный, но я другого и не ожидала, если честно. Энди подумал о том, что он всегда со стопроцентной точностью знал, что подойдёт Рей, потому что неизменно помнил приятный запах её тела — он помнил его даже тогда, когда был вдали от неё самой на работе — даже когда в нос ударяли десятки других запахов. Кроме этого, он знал, какую ткань она предпочитает, какие цвета и какую длину, поэтому если он присылал ей платье с приглашением на очередной светский раут, на котором должен был присутствовать сам, это без исключения было в самое яблочко. Рей всегда спускалась к нему медленно, прекрасно зная, как необходимо ступать, чтобы приковать к себе абсолютно все взгляды, такая ослепительно-великолепная, прекрасная, как рождественское утро, и улыбалась — и конкретно эту улыбку она дарила только ему — всем остальным она улыбалась по-другому, немного натянуто — и об этом знал только он, потому что все остальные в жизни бы не подумали о том, что она неискренна. Рей была вымуштрована своими родителями, и всегда была той, к чьему безупречному поведению и манере речи невозможно было придраться. Он знал, что она ест, что ненавидит, какое вино предпочитает, сколько конкретно ей нужно выпить, чтобы быть подшафе, что принести с утра, когда болит голова, сколько она потребляет в день чашек кофе, что она делает первым делом с утра и в последнюю очередь перед сном… его знаний о Рей хватило бы, чтобы написать книгу. И он на секунду допустил ту мысль, которая задевает без исключения любого мужчину, при расставании его с женщиной, которую он до сих пор — до хрипа, до боли беззастенчиво любит — в жизни Рей появится кто-то, кто со временем будет знать это и заменит самого Энди. Кто будет знать все про Рей, а она, в свою очередь, будет знать про него, включая одеколон, которым он пользуется, и вид запонок, которые предпочитает. Но Энди вряд ли даже об этом узнает, если только не будет находиться рядом с Рей и дальше, при этом стараясь примириться с той выжженной пустыней, которую оставило их резкое расставание. Рей для Энди была всем — и она это знала. Равно как знала, что он для неё был целый миром. Но это знание, в конечном итоге, не спасло их ни от измены, ни от расставания. И благом было уже то, что она не избегала его, едва заметив на горизонте — а Рей, в свою очередь, была благодарна, что он не предпринимал попыток «прояснить ситуацию», хотя она была уверена, что он очень этого хотел бы. Но пытаться расставить все по полочкам ей не хотелось от слова совсем — и по правде, было не до этого. Её отцу грозил суд и в худшем случае тюрьма — он поведал ей чуть больше вечером следующего дня, когда она узнала обо всем. Однако знание всего происходящего не облегчило ей жизнь ни на йоту, если не сказать, что усложняло. Энди был вынужден ночевать у них дома — он перенёс все свои дела и клиентов — лишь ради того, чтобы вплотную заняться делом Господина Хино — и уже это делало ему честь. Если и был кто-то, кто мог помочь её отцу, так это Энди — и хотя бы поэтому она решила не устраивать показательных сцен. — Ты не ответил на вопрос, — Рей облокотилась локтями на ограждение террасы и чуть согнулась, все так же продолжая смотреть на Луну. — Ты его вытащишь? Казалось, что Энди не горел желанием отвечать на этот вопрос — он ненавидел давать обещания, в выполнении которых был не уверен — и это был как раз тот случай. Рей заметила это и внутренне сжалась. — На него пока никто не заводит дело, — аккуратно успокоил он её, однако сложилось впечатление, что он и сам мало верит в то, что говорит — хотя это и могло быть по вине усталости. — А если заведут? Он смотрел на неё, но не спешил говорить что-то определённое. — Я сделаю все, что от меня зависит, Рей, — наконец, сказал Энди после нескольких секунд паузы, не ответить он не мог — особенно видя, насколько Рей нуждалась в этом ответе, — но даже я до конца не понимаю, как она это провернула — здесь слишком много переменных, которые нужно учесть, и я боюсь забыть даже одну. Берилл как будто бы знала, куда бить, — он подошёл к ней поближе и точно так же облокотился на перила совсем рядом. Рей этот ответ устроил — она была от него не в восторге, но при этом мысленно поблагодарила бывшего молодого человека за честность. Если сказал, что сделает все возможное, значит, сделает все возможное. — Почему ты так уверен, что это она? — Потому что больше некому. Твой отец слишком многое знает про своих коллег, чтобы они ему мстили. Пойдёт ко дну он — пойдут все остальные. Я не знаю ни одного человека, который хотел бы посадить другого, прекрасно понимая при этом, что сядет ещё и сам. Здесь принцип «чтоб у меня корова сдохла» не работает. Никому не хочется коротать свою жизнь на нарах. Значит, это кто-то, кто не пойдёт ко дну вместе с ним, — рассудил он, — и единственный человек, у которого был бы хоть какой-то мотив так делать — это Берилл. — Не думаю, что она так хорошо разбирается в финансовых махинациях, чтобы видеть подлог там, где его практически невозможно увидеть. — Мы не знаем, кто за ней стоит, Рей, — спокойно озвучил он. — За то время, пока она крутилась вокруг Айно, она могла обрасти целым ворохом связей. — Не думаю, — повела она головой, — ты знаешь, что в этот круг очень сложно пробиться, в особенности если ты чья-то любовница. Существуешь больше для антуража. — Да, но тем не менее… — было видно, как он не хочет говорить о том, что собирался сказать, — мы не знаем, что ей успел рассказать господин Айно, — он пожал плечами. Неловкая пауза так же неловко повисла в воздухе. Раньше Рей об этом не задумывалась, но после того, как это озвучил бывший жених, она на секунду замолчала. — Не забывай, о ком ты говоришь, Энди, — уверенно возразила Рей после непродолжительного молчания. — Я не уверена, что сам Диамант знает до конца о делах своего отца. Он был кремень в этом плане. — Не спорю, но… — он неловко прошелся рукой по своим волосам, — ты никогда не задумывалась, как резко Минако уехала в Америку? — На что ты намекаешь? — сощурилась Хино. — Я ни на что не намекаю, но это то, что меня смущает. Посуди сама, — он повернулся к ней всем телом, — она поступила в один из лучших вузов страны, у неё здесь семья и друзья, только ежегодный фейерверк на её день рождения обходится в сорок тысяч долларов, — он прищурился на секунду, — она живёт полной жизнью, в которой у неё есть всё — на блюдечке с голубой каёмочкой, отец балует дочь, потому что невероятно её любит, и да, у неё есть разногласия с семьёй, потому что их абсолютно не устраивает её... друг, а её не устраивает Берилл, но при этом — резко брать и из этой жизни, полной роскоши, улетать в неизвестность? Ты сама-то в это веришь? — он выдохнул и покачал головой. — У меня этот пазл не сходится уже четвёртый год. — Может, потому что она рассорилась с ними в пух и прах? — Это она тебе так сказала? — Да, — ответила Рей. — И я ей верю, Энди, — в её голосе мелькнула нотка неуверенности, однако эта мимолетная неуверенность исчезла, едва она продолжила. — Ты знаешь Минако, она — бунтарь. И принцип «назло маме себе уши отморожу» — это про неё. Я вообще удивилась, как она не выкинула ещё что-нибудь, — Рей взглянула на него, теперь убеждённая в своей правоте. — Но она могла соврать, — полу-вопросительно, полу-утвердительно ответил ей Энди. — Могла, — кивнула Рей. — Но зачем? Ещё одна неловкая, тяжёлая, почти чугунная пауза повисла в воздухе. — Я не знаю, Рей, — он снова — в очередной раз тяжело, устало вздохнул. — Но несмотря даже на то, что я не знаю этого, я уверен, что как только мы узнаем, действительно ли её мотивы были такими, как она описывает их и, вполне возможно, верит в них сама, или они были ей навязаны, то нам станет очень многое ясно. Единственная причина, по которой человек может взять и отказаться от такой жизни — по принуждению. А не потому что он сам этого захотел. Ты знаешь Минако лучше меня, Рей. И знаешь, что она любит красивую жизнь, как и ты — и в этом нет ничего зазорного. Но скажи, что именно могло бы тебя заставить бросить ту жизнь, которая у тебя есть сейчас? — но несмотря на заданный вопрос, он не дал ей ответить, а сразу же продолжил, — я не делаю выводов и не обличаю Минако во лжи, и даже если она солгала, я уверен, что она сделала это не просто так и у неё были свои причины. Мы не знаем, что именно тогда произошло и что происходит сейчас, но, если честно, я даже не уверен, что они сами понимают, чего ждать от Берилл. Он прервал свой монолог, теперь уже внимательно вперив свой взгляд в Рей. И Рей видела, что он не ставил своей целью её задеть или разрушить веру в Рей в непогрешимость подруги, которая была практически сестрой — Энди говорил свою точку зрения. И говорил фактами. В нём не было ни злости, ни упрёка, он не судил ни Минако, ни её семью — он просто высказывал то, что, судя по его же словам, накопилось за четыре года молчаливого и отчасти отстраненного созерцания всей этой мутной истории — Рей тоже ещё тогда смутил поспешный отъезд Минако, но она знала так же и то, что сама Минако в то время напоминала пороховую бочку —Берилл вымораживала её единственную из всей семьи и её вымораживала непреклонность отца по отношению к её желаниям. Пока Рей наслаждалась и упивалась своими отношениями с Энди, стараясь при этом сохранить трезвый рассудок и не растворяться в них полностью — жизнь Минако и сама она были похожи на маятник — и в какую сторону её качнет, и она, соответственно, нырнёт сломя голову, не разбирая ничего на этом пути — никто не знал. И дело было не в том, что в ней играл юношеский максимализм, он сошел на нет ещё со смертью её матери, а в том, что она уже тогда видела надвигающийся ад, и никто не хотел её слушать и, что самое важное, слышать. Кроме Рей. Которая и слушала, и слышала. И поэтому сейчас судила не по сухим фактам, как это делал Энди — исключительно талантливый наблюдатель, обладающий проницательным критическим мышлением, — а как человек, который был внутри тонущего корабля — и видел всё воочию. — Что бы ни было, Энди, я знаю, что ты — гений, — она, наконец, взглянула на него, медленно повернув голову. — И я это признаю. Но предлагаю пока оставить тему Минако и её семьи в стороне — мы всё равно не сойдёмся во мнениях, — она пожала плечами. — Потому что ты всегда думала сердцем, — легко сказал он, смотря прямо ей в глаза. — А ты мозгом, — с еле уловимой грустью ответила она ему, не отводя при этом взгляд. Он молча улыбнулся, однако закатанные рукава рубашки дали ей возможность увидеть то, как напряглись его жилистые руки. — Если… — «Если» не будет, Энди, — мягко перервала его Рей. — Будет все, что угодно, кроме «если». Энди запрокинул голову и на секунду прикрыл глаза. — Есть вещь, в которой мой мозг меня предал. Рей дернулась, его фраза резанула по сердцу ржавым ножом. — Мы договорились это не обсуждать… — предупредительно тихо сказала она. — Я и не собирался, — так же тихо ответил он. — Просто вырвалось. Рей не хотела обсуждать всю их ситуацию ещё по одной причине — она боялась пойти в своих решениях на попятную. Несмотря на то, что ей была свойственна врожденная непреклонность отца, — когда дело касалось Энди, вся эта непреклонность куда-то исчезала без следа, оставляя после себя лишь слабое воспоминание. Рей знала, что она была в определённой степени зависима от Энди, равно как и он от неё, а от привычки зависимых отношений, по её собственному мнению, нужно было избавляться, как от привычки есть сахар — одномоментно и резко. И именно поэтому она не хотела мусолить всё это заново — она знала, что при должном усердии она простит. Хотя и пообещала себе этого не делать. Позади них послышались тихие, но уверенные шаги. — Рей, пришёл счёт на $1 на твоё имя от неизвестного отправителя, это шутка такая? — её отец появился в широком проеме, ведущем на террасу, держа в руках чек: его лицо выражало крайнюю степень недоумения. Рей нахмурилась и резко повернулась. — Ты уверен, что там нет ещё штук пяти нулей? — Нет, я, конечно, плоховато видеть стал на склоне лет, но я ещё не в край ослеп, — он протянул ей чек. — Ты знаешь, от кого это? Рей резче, чем было необходимо, вырвала из его рук кусок бумаги, и не менее недоуменно уставилась на аккуратно выведенный доллар. Там так и было написано: $1. — К нему ещё прилагалось письмо, но я читать не стал, — он тактично протянул ей его — полностью закрытое. Рей приняла из его рук послание и молча вскрыла. Энди и господин Хино деликатно молчали, однако любопытство, повисшее в воздухе, можно было почти резать ножом. «Берегите себя» — значилось там — два слова, которые чаще всего ей говорили только близкие люди. — Весьма немногословен, — пробормотала она, складывая лист дорогой бумаги и засовывая его обратно в конверт. За несколько прошедших дней она успела почти забыть об этом — напоминанием ей служила только поменявшаяся на время ремонта машина — вместо своей любимой БМВ, которая теперь спокойненько стояла на ремонте за круглую сумму, она была вынуждена пересесть на имевшийся в их личном автопарке Порше — ей он нравился в разы меньше. Ни отцу, ни Энди об этой маленькой аварии она не сказала ни слова — в первую очередь ей не хотелось беспокоить отца, и уж тем более слушать очередную лекцию на тему безопасного вождения — Рей было уже за двадцать, но привычное ее семье отношение к ее стремлению находиться за рулём могло бы очень сильно подпортить её репутацию, как хорошего водителя. — Пап, я возьму три тысячи долларов из сейфа? — неожиданно спросила Рей. Отец приподнял в удивлении брови: — можешь, конечно… я могу поинтересоваться, зачем? — А я могу не отвечать? — моляще ответила она. — Дело твоё, но я все-таки хотел бы знать, с чего тебе внезапно понадобились три тысячи долларов наличкой. — Я должна их Минако, она купила мне платье. — А Минако зачем наличка? — Пап!.. — Ну я же вижу, что ты лукавишь, — укоризненно поддел он её. — Хорошо, они не Минако, но я все-таки хочу оставить это в тайне. Может, я захотела тебе подарок купить?.. — Рей, если у тебя проблемы… — У меня нет проблем, — немного раздраженно осекла она его. — Мне просто нужны три тысячи долларов. — Тогда почему именно три? — отец поправил очки, сидевшие на его носу, и еле сдержал улыбку — по дрогнувшим уголкам его губ Рей поняла, что он уже ей уступил и сейчас больше дурачился, решив подразнить её и слегка поиздеваться. Правду говорят — первые пятьдесят годиков в жизни любого мужчины — самые трудные. — Ты просто издеваешься, — рука, держащая конверт, опустилась. — Не издевайся. — Рей, кто присылает счет на… один доллар? — Энди приподнял в искреннем недоумении правую бровь. — Что вы к этому доллару прицепились, я не понимаю!? — она всплеснула руками. — Зарплата Стива Джобса составляла один доллар и ничего, — она указала на отца и Энди по очереди, — достали! — Да, но это зарплата и это Стив Джобс, а у тебя счет на один доллар, причем имя не известно, — Рей показалось, что её отец еле сдерживался, чтобы не засмеяться. — Зато есть адрес, — невозмутимо помахала она бумажкой. — Но черта с два я вам что-либо еще скажу, — и с этими словами она прошла мимо них, покрепче перехватив чек и письмо, не без основания опасаясь, что они попытаются выхватить их прямо из рук. — Если что — у меня все хорошо, — обернулась она на выходе и исчезла в обеденной зале. Она прошла в кабинет отца и напрямик перешла в его личную библиотеку, ввела код на сейфе, стоявшем в неприметном месте сразу же рядом с последним книжным стеллажом, и внимательно осмотрела содержимое. — Господин благородство… — бормотала она слегка недовольно. — Со мной такие фокусы не проходят, за кого он вообще меня держит?.. — тихо продолжала шипеть Рей, доставая пачку денег. Она отсчитала ровно три тысячи долларов, взяла со стола лист плотной бумаги и, написав на нём переиначенный вариант фразы, уже ставшей популярным клише: «я всегда плачу свои долги», аккуратно сложила его и вложила вместе с деньгами в конверт. Отдавать его распорядителю, чтобы он завтрашним утром отправил по указанному адресу, было бы очень опрометчиво — отец без сомнений бы захотел выяснить подробности такого странного послания, и они бы с Энди перетирали бы впоследствии это часами за стаканом скотча. А учитывая ещё и то, что отец был в святой уверенности, что они сойдутся… и отнесся к её новости о расставании, как к шутке и «милые бранятся — только тешатся», желание делать это через распорядителя пропало совсем. Она уныло посмотрела на конверт в руках и вышла из кабинета, направившись в спальню. Завтра она отправит его сама.