Бит-поколение

Именно сейчас, да-да, в сию минуту, это утро отнимет последние клочки моей девственности. Жестоко и не без страпона. Спросите меня, откуда такой милый и прилежный парень, как я, Лухан, знает слово «страпон»? Спросите у Бён Бекхёна. Упс. - Какого чёрта… - стонет что-то полуживое. – Кто я?.. Зачем я?.. Из горы хлама и мусора, испаряющих летучие токсины массового поражения, высовывается рука, и я уже было подумал, что это Терминатор, но, нет, Бекон собственной персоной. - Лухна… - Ебкон… - Что мы вчера делали? - Пили. - А потом? - Рисовали диплом. - А потом? - Рыдали и пили. Я навожу чёткость и пытаюсь определить происхождение белого вещества, в котором измазано лицо Бекхёна. Дай Бог, чтобы это были белила, иначе нам придётся серьёзно поговорить. Ну, знаете, милая беседа о всяком, о сперме, например. - Бекхённи, у тебя рожа в белилах. Приятного умывания ацетоном. Под инструментальное сопровождение бекхёньих матов я встаю с кровати, ступая на землю бренную. Под ногами что-то хрустит, и я искренне надеюсь, что оно неживое. В данный момент, в нашей с Бекхёном комнате общежития творится конкретно выраженный пиздец, как будто тут прошёл фестиваль гарлем шейков с индийскими слонами, фейерверками и тяжелыми наркотиками. Среди Гималаев блевоты, тюбиков от красок и прочей неведомой моему воображению атрибутики я пытаюсь найти свою одежду – сказочный провал. Ах, да, пока я тут насилую дедуктивный метод в поисках тряпок, дабы прикрыть свою наготу и не отморозить на двадцатиградусном морозе отдельные конечности тела, позвольте рассказать о себе. Лухан. Просто и со вкусом. А, если конкретнее, студент Академии Культуры и, мать его, Искусств города Сеула. Добрый малый, идеал красоты даже после трёхнедельного хардкорного запоя, гений живописи. Ох, кисточки в моих руках стонут от многочисленных оргазмов. Любой в академии готов вылизывать каждый сантиметр моего тела, дабы вкусить плоть величайшего Божьего творения. Учителя воспевают мне серенады Гарсиа Лорки и стелятся красной дорожкой, как только моя - даже сама по себе - изящная нога переступает порог учебного заведения. В художественных кругах меня крестят, не иначе, ангелом и восьмым чудом света. Я – Божество. Все любят Лухана, отсосите. А вот и мой свитер. Надо же, я нашёл что-то не испачканное красками. Это мощная победа. Аплодисменты. - Лухааан…. По угрожающему тону, доносящемуся из «рабочей» зоны нашей комнаты, я понимаю, что или я нахожу сейчас свои штаны и дезертирую, или Бекон меня кончит, и я даже не хочу знать, по какой причине. - Лухааааан, иди-ка сюда…. Забыл упомянуть, все любят Лухана, кроме Бекхёна. Просто мы лучшие друзья, понимаете. - МАТЬ ТВОЮ, ТЫ ПИДОРА ВОЛШЕБНОГО КУСОК, ИДИ СЮДА!!! Очень кстати находятся штаны, я бы даже сказал, это один из самых решающих моментов моей жизни. В одной штанине, с шапкой в зубах, огромной сумкой-мешком под мышкой и пуховиком под другой, я проскакиваю мимо Бекхёна, успевая заметить его малиновую рожу, полную неподдельного праведного гнева. Он стоит у своей дипломной работы, мирно почивающей на мольберте в углу комнаты. - ЛУХАН, Я ЗНАЮ, ЭТО ТЫ НАРИСОВАЛ ОГРОМНЫЙ БЕЛЫЙ ХУЙ НА ЛИЦЕ МОЕГО ЦЕНТРАЛЬНОГО ПЕРСОНАЖА. ВЕРНИСЬ, ДЕРЬМО, Я СМОЮ ТЕБЯ В КАНАЛИЗАЦИЮ К КРОКОДИЛАМ. «Это, определённо, любовь», - думается мне, когда я уже в нескольких километрах от общежития и могу себе позволить перевести дух. Наверное, пару-тройку дней домой мне лучше не возвращаться. Может произойти всякое: от тройной порции слабительного в моём кофе до ампутации члена ножом для стружки карандашей без анестезии. И, вообще, подумаешь, небольшую детальку добавил, может быть, я так самовыражаюсь. Какая экспрессия, подтекст, пластика. И всё в одном белом половом крендельке. Бекхён пятки мне крестить должен за такое снисхождение. В раздумьях, посвящённых тому, какой в следующий раз человеческий орган я пририсую на работу Бекона, я не замечаю, как начинаю лететь. В прямом смысле. Я уже поверил, что началось моё вознесение, как идеального существа, ибо этот гнилой мирок больше не может выдержать такой кристальной невинности. Но, нет, увы и ах, я просто словил копчиком асфальт, покрытый льдом. И мне в этом определённо помогли. Моё смиренное горизонтальное положение на земле прервало чьё-то метко сказанное «Пиздец». О, как ты прав, таинственный незнакомец, в будущем хладный труп которого будет зарыт в том прекрасном белоснежном сугробе, я почти уверен, что проявлю чудеса ловкости рук и погребу тебя там в одно мгновение. Я пытаюсь встать, но понимаю, что в моей черепной коробке звенят праздничные колокола, и я, пожалуй, ещё немного отдохну, если, конечно, не задубею и меня не скроют сугробы, а весной не всплыву, как собачья какашка. Верчу головой, по левую сторону живописно разбросано всё содержимое сумки, а, уж поверьте, там поместилась целая квартира; по правую сторону чьи-то ноги с побитыми бытовухой кроссовками, явно не по погоде. Привет, ноги, сейчас я вас отгрызу к херам. - Привет, - говорю я левой ступне незнакомца. - Угмф, - отвечает мне она же. - Как твои дела, нога. Мои как-то не очень. А знаешь, почему? ПОТОМУ ЧТО Я, МАТЬ ЕГО, НА ЗЕМЛЕ ВЕСЬ ТАКОЙ КРАСИВЫЙ ЛЕЖУ, А ТЫ ЧО ТОРМОЗИШЬ, ДЕБИЛОИД МЕЛКОМАСШТАБНЫЙ, ПОМОГИ МНЕ ВСТАТЬ. Таинственный незнакомец что-то невнятно бурчит (может быть, у него приморозило мозги к стенкам черепной коробки?), но помогает подняться. - Очень мило с твоей стороны… эээ… Я смотрю на своего нового знакомого и вижу парад геев. У него на голове. Очень много геев. Точнее их флаг, не суть. У этого горячего перца (легкая осенняя куртка и тонкие джинсы в пиздецкий мороз) волосы выкрашены во все галлюциногенные цвета радуги. Великолепно. И, да, лицо попроще. - Сехун, - констатирует он. - Оки-доки, Хун, – я пытаюсь развернуться к своим вещам, но меня плавно заносит. – Воооу, лови меня, мой разноцветный принц. Меня берут под руку, и я чувствую себя тем самым пидором, которым так красочно сегодня материл меня Бекхён. Сехун продолжительно кирпичит, и мне ничего не остаётся, как начать раздавать ценнейшие указания. - Давай, обновляй свою базу данных и внимай. Вон мои вещи, ты их сейчас поднимешь и доносишь вместе со мной до академии. Логическую цепь улавливаешь? Мой молчаливый друг не изменяет себе и покорно исполняет приказы. Это, конечно, всё прекрасно, но радужный бомж знает что-нибудь кроме своего имени, а то мне страшно, вдруг у него что-нибудь воздушно-капельное? В такой слегка напряжённой обстановке проходит вся дорога до академии. Парень тащит меня под руку, а я усиленно изображаю жертву техасской резни бензопилами, хотя головные боли давно прошли. Ну а что? Интересно же. Привет, дорогая академия, гори ясным пламенем, где мой личный запас бензина. Ловя приветствующие ахуи студентов, я раздаю воздушные поцелуи. Смотрите, я апгрейдился и завёл личного раба. Меня всё так же молча доносят до нужной мастерской и буксируют к самому рабочему месту. Моя группа даже не обращает внимания, просто это я, а это мой раб, всё нормально. - Где Бекон? - как бы невзначай спрашивает Чанёль, откровенно зевая на моего Сехуна. – Где моя муза, я спрашиваю. Кстати, обратите внимание, Пак Чанёль. Поклонник всего современного, один из тех парней, который может собрать из консервных банок фаллоимитатор и сказать, что это такое новое течение в искусстве, и вообще он хотел выразить глубинный смысл и первоистоки всего сущего. Внешний вид Ёля, собственно, сам говорит за себя. Этот парень – живой холст. Ало-рыжие лохматые волосы, весь в тату, пирсинге и ещё хрен знает в чём: рукава с каким-то этническим узорчиком народов Южной Африки, огромная лилия на правой стороне шеи, спина разве что не в куполах, уши вдоль и поперёк переколоты, тоннели по пять миллиметров, переносица и ямочки на щеках тоже пробиты. Я бьюсь об заклад, что даже в зоне бикини у Пака есть на что посмотреть. Впрочем, я когда-нибудь добьюсь письменного отчёта от Бекхёна. И, да, они не встречаются. Просто Пак Чанёль в публичном виде дрочит на задницу и пальцы (отличное сочетание) Бекона, а последний уже как пятый курс влюблён в Ёля, но кипятком ссыт признаться. Такие вот пирожки с капустой. - Спрашивай, хоть миллион раз, дуршлаг татуированный, - я заботливо стряхиваю снег с одежды моего раба. – Сегодня он будет занят. У него... ээээ... проблемы с дипломом. - Только не говори, что ты опять ему что-то там пририсовал, Олень, - фейспалмит из-за своего мольберта Чунмён, который староста. - Ничего подобного. Как вы вообще могли такое на меня подумать, фи. - Точно пририсовал, - хмыкает Лэй. – Что на этот раз? Волосатую подмышку? - Мысли шире, мой верный единорожий выродок, - я продолжаю облюбовывать Сехуна, который, кажется, в анабиозе. - Ну, понятно, он пририсовал… - Член, - хором извергает группа и коллективно бьёт челом о деревянные подрамники своих текущих работ. - Ладно, это уже неактуально, - итожит Чунмён. – Но с позволения, я выражу коллективное мнение. Что это за бомж с задорной причёской? В каком сугробе ты его отрыл? - Почти угадал, мистер. Познакомься, это Сехун, мой молчаливый раб. - Понятненько. Все мирно продолжают заниматься своими делами. Замечательно. - Ну, так что будем делать, Скитлс? Как на счёт, проваливай отсюда, спасибо за помощь и за то, что чуть меня не убил. Я демонстративно поворачиваюсь спиной к Сехуну, потому что уже порядком надоела его железобетонная рожа, хоть асфальтом заливай. Раскладываю свои вещи, насвистывая мелодию из телепузиков (ну а что?), настраиваюсь на работу и осознаю, что этот товарищ не собирается распыляться из моего личного пространства. - Ты чего до сих пор тут присутствуешь, солнышко? – я мило тяну улыбку. – Ждёшь, пока тебя ветром сдует? - Можно мне порисовать? – выдыхает завороженно Сехун, и я теряюсь. Всевышний, кажется это первый раз, когда я не нахожу ответа. Где мой всеохватывающий словарный запас? Где мой генератор «блаблабла»? Кажется, речевой аппарат показал жирный средний палец. - Воу-воу-воу, парень, полегче, - находится Чанёль. – Ты хоть знаешь, куда попал? Мы тут не раскрасками балуемся, знаешь ли. - Да я слышал, чем вы тут балуетесь, - это такой тонкий намёк на мою тягу к половым органам, я понял, окей. - Ты хоть знаешь, сколько краски, холст, кисти стоят? Боюсь, продажа собственных почек тебе не поможет, - вставляет своё важное старостское «йа» Чунмён. - Я не против, - вот я ебу даю. – Бери мои вещи, вперёд, твори, не буду губить душу поэта. Я покорно отступаю и освобождаю путь к чистому холсту. Профессиональным взглядом показываю одногруппникам, какие они унылые какашки. Пусть дитя тешится, а мы потом поржём. Кто бы знал. Ребята, кто бы, блять, знал, что случится потом.