Бит-поколение

Я напрочь обомлел, не иначе. Такое чувство, как будто это меня жестоко имели на протяжении пяти часов, а не холст. А началось всё с того, что Сехун с невинно восторженным видом, капая слюной, вцепился в мои кисти и краски и начал творить такую оргию с ними на пару, что мне оставалось лишь смиренно в такт его взмахам руки подёргивать правым глазом. Что только не вытворяло со своей мимикой это цветастое чмо, какие виражи, какая пластика. Так профессионально может гримасничать только Бекхён по ночам, когда думает, что я сплю, и фантазирует на тему «каково это быть под Пак Чанёлем». - Он вообще человек? - на выдохе произносит Чунмён и крестится. - Лухан, или ты сейчас его закапываешь туда, где благополучно отрыл, или общий коэффициент самооценки нашей группы падает до минус ста, - Лэй смотрит сквозь пальцы и тихо поскуливает. – Я серьёзно, выкинь его в окно. А я вот не уверен, что секундой позже сам не отправлюсь в иные миры, использовав то самое окно, как телепорт. Ладно, скажу честно, с точки зрения самой техники Сехун воспроизводит неопознанный пиздец, но, если следить за результатом, пресвятая девственность Бекхёна, как он это делает? А сам Скитлс тихо мурлыкает и продолжает без хирургического вмешательства делать трепанацию мозга каждому в этой чёртовой мастерской. Первым сдался Чанёль, забившись в угол и врубив в наушниках самый тяжелый трёхтонный метал, какой у него имелся в распоряжении, начал тихо пускать слёзки ручьями. Чунмён делает пальцами пистолет и засовывает себе в рот. Бам! Староста падает на пол, показывая средний палец пустому пространству. Лэй подходит впритык ко мне, и мы продолжаем стоять так, за спиной Сехуна, на протяжении остальных часов. Аура безысходности хлещет через все поры и трещины, её противные щупальца тянутся к шее этого внезапного бомжа. - Экхмф… Ну, вот… - неловко жмётся Сехун. – Кажется, закончил. - Ты нашу жизнь кончил, мудила радужная, - я якобы перерезаю своё горло большим пальцем. – Что это за хрень генитальная (см. гениальная) у меня на холсте? - Матерь божья… - отзывается чей-то потусторонний голос у входа в мастерскую. Мы все припадочно подскакиваем на месте. Сехун что-то пищит и прячется у меня за спиной. Боже, сделайте ему тройную эвтаназию. На нас полным детского восторга взглядом смотрит престарелый мужик, собственно говоря, ректор Ли Суман. Один из тех людей, у которого мозг пятилетнего соплежуя с розовой пеленой промеж глаз. - Мальчик, ты кто такой? – педофильские нотки звучат отчетливее некуда. – Это ты нарисовал? - Его Лухан притащил! – высовывает язык Чунмён. - Мы пытались его остановить, но он брыкался копытами и рогами. Я завел руку за спину и показал средний палец так, чтобы староста-шлюха обязательно увидел моё мнение на всё происходящее. Но почти мгновенно почувствовал, как в меня яростно что-то втирается. Кажется, ядерный запах растворителя для масляных красок сорвал девственную плёнку токсикомании с нашего Сехуна и его немного занесло. Занесло в меня. На мне повисла многокилограммовая тушка, на что ректор удивлённо хмыкнул. - Вы только посмотрите. Это гениально, - поняв, что от бомжа-капитошки он ничего не добьётся, Суман переключился на картину. О, мать твою, да. Я держу плавно сползающего по мне Сехуна и стараюсь сделать непринуждённый вид, а то дедок подумает, что мы его тут килограммом кокаина заправили. Перевожу взгляд на картину и ищу способ, как бы мне пофейспалмить без возможности использовать руки. - Лэй, приложи свою ладонь к моему лицу, будь добр. - Всегда пожалуйста, - повинуется Единорог, не забывая и себе рог второй рукой прикрыть. Типичный импрессионистский высер, думается мне, но остальные почему-то считают это чуть ли не сродни второму пришествию Иисуса. Издалека может показаться, что на картине изображено месиво спермы, но, нет, это снег. Хаотичные мазки и пастозные слои краски делают нехилое ощущение движения и живости. Но самый борщ состоит в центре композиции. Мне кажется, или это, блядские снежинки, я собственной персоной? Точнее мои ноги. Да, мои ноги, торчащие из сугроба. Мне нужно ещё десять рук для фейспалма. Немедля! - Какая глубина… Вы только посмотрите. Такой подтекст понять не каждому дано, - изо рта Сумана валится пена, а я уже мысленно облюбовываю лопату, которой вырою могилу Сехуну. – Как зовут молодого автора? - Блядскийвыродоксехун, - я констатирую. - Прости, что? - Сехун, говорю, зовут его. Сехунни. - Приятно с вами познакомиться, Сехун. Суман тянет руку для приветствия, но мой кадр только приглушённо крякает мне на ухо, видимо, пытаясь сказать что-нибудь адекватное. - Он немного сегодня мозгами по льду проехался, не обращайте внимания, ректор, - вступается Лэй, как мило с его стороны. - Экхм, бывает, особенно, у вас ребята, - возьму на заметку. – Ладно, вы из какого учебного заведения, приятель? - Я не учусь… - шепчет мне на ухо Сехун. - Он бомж, - перевожу я. - Какая… жалость, - старается мило улыбаться Суман. – Знаете, а у меня есть для вас предложение. Было бы истинным грехом оставлять такой талант на улице. А кто его на улице оставит-то теперь? Разве что под землёй. Очень глубоко под землёй. - Почему бы вам не поступить к нам в академию вне конкурса?.. - Воу-воу, старик, - восстаёт из ада Чанёль. – Не шути так, середина учебного года, зимняя сессия скоро. - Которую ты не сдашь, если не прекратишь пугать первокурсников своим внешним видом, Пак, - тянет Ёля за ухо старикан. – Ты хоть знаешь, сколько из-за тебя невинных человеческих душ попросило академический отпуск? - Я не виноват, что они ограничены в мышлении! - завывает Чанёль. - А я не виноват, что скоро ограничу твою стипендию, сосна ты новогодняя, - Ли по-доброму трепет алые патлы Пака и даёт увесистого пинка под зад. – Так что, Сехунни? Как насчёт нашей академии? - А разве так можно? – ломается Скитлс. – И у меня нет денег на материалы. - О, это не проблемы. С середины года зачислить тебя, конечно, вряд ли получится. Но мы можем наколдовать тебе стипендию, поселить в общежитие и предоставить эту мастерскую для практики. - ВОУ-ВОУ-ВОУ, - хоровое пение всей группы не оставляет сомнения в нашей дружности. - Нас и так много для одной мастерской, - тараторит Чунмён. – Мы как консервированные овощи. - Его патлы дезориентируют мое цветовиденье! – вопит Ёль. - Пак, лучше ты дезориентируйся куда-нибудь за дверь и перестань орать, - Суман резко разворачивается ко мне. – А ты как считаешь, Лу? А я пчёлка. Жу-жу-жу. - Эээээ, ну, оки-доки, - сама доброта. Сехун окончательно взваливает весь свой вес на меня. Великолепно. - Лухан, ты случайно, пока падал, не замечал, как через ушные отверстия проскальзывают мозги? Ну, знаешь, такое серое вещество, чем-то похоже на сперму, но только серое. Хотя я теперь не уверен, что у тебя это не одно и то же, - Чунмён говорит со скоростью сто слов в секунду. – Ты вообще адекватен? Адекватен? Нет? Ой, прости, я-то не знал. - Соси свой собственный старостский чле… - Мальчики! - Упс, простите, ректор, - я мило улыбаюсь. – В общем, я не против. Скучно же жить, чуваки. - Отлично, тогда, Сехунни, мы делаем так: зачисляем тебя в ряды абитуриентов. Вот эти, - нас обводят придирчивым взглядом, - милые люди будут по очереди помогать тебе с основами в течение полугода, а к летней сессии ты нарисуешь картину, по которой мы решим, зачислять тебя на бюджетное место или нет. И тут я понимаю, какой тотальный пиздец породил. - Чанёль, самое время говорить «воу-воу-воу», - я страдальчески стону. - Я себе скоро татуху с этим набью, - и он не шутит. – Меня жизнь к такому не готовила. Пусть берёт мастерскую, но помогать ему не буду, не для этого моя роза цвела, - я пытаюсь скинуть с себя Сехуна, но он уже пустил свои корни в мою ангельскую тушку. - Поздно что-либо менять, - Суман издевательски тянет каждое слово. – Сехун, пройдём со мной, нужно оформить документы. Ещё долгие пятнадцать минут наша группа находилась в мелодично офигивающем состоянии. На шестнадцатой минуте первым очнулся Чунмён и со всем своим старостским энтузиазмом запустил в меня маслёнку. - Ах, ты кусок копытного дерьма! – вопил он, раскидывая вещи. – ЧТО ЗНАЧИТ, Я НЕ ПРОТИВ? У ТЕБЯ ЧТО, РОГА В МОЗГИ ПРОРОСЛИ? Я удачно скомбинировал два средних пальца и мустангом выбежал из мастерской, прихватив свои вещи. Подумаешь, облажался, с кем не бывает. И тот раз, когда я решил побаловаться магнитом и чуть не порвал губу Чанёлю его пирсингом, не считается. И когда я поменял чунмёновское фруктовое желе на обычный пропавший желатин, а он потом облевал весь холл, тоже. И то, что я каждый год раздаю первокурсникам флаеры с объявлением содержания: «Бен Бекхён, дешёвая обнаженная натура. Обращайтесь по номеру…». А номер, кстати, Чанёля. Ох, сколько трупов приходится соскребать каждый сентябрь со стен академии. В этот раз до общежития я добрался без всяких Сехунов и вознесений. Уже из коридора слышалось злостное сопение Бекхёна, видимо, он всё ещё слегка на меня обижен. Господи, чего он мелочный-то такой? Одним членом на работе меньше, одним больше, всё равно он не дотягивает до моего божественного уровня, можно даже и не стараться. - Бекхённи, я дома, - я пытаюсь избежать праведного гнева. – Знаешь, со мной столько занимательного сегодня произошло. А Бекхёна, в принципе, ничего не интересует. Он гневно метает молниями из глаз, аки Зевс, и всё ещё закрашивает моё постмодернистское творчество на своём дипломе. - Лухан, лучше молчи, или я сделаю 3D эффект и вместо этого нарисованного члена прибью степлером твой. Очень правдоподобная угроза, учитывая особенности характера Бекона, мне бы незаметно рассредоточиться по комнате, но это скучно. - Бекхённи, у нас осталось что-нибудь после вчерашней гулянки? Что-нибудь с градусами? - Ну, разумеется. Следующим утром - Ебкон… - я насильственно раздираю свои глаза и пытаюсь сообразить, где нахожусь. - Кто, прости? – говорит мне полуголый О Сехун, а я понимаю, что… на самом деле, ничерта не понимаю, просто пиздец.