Nightingale

      Единственным, к чему Лелиана никак не могла привыкнуть, было разительное отличие тёплого дня от особенно холодных элдарийских ночей. Казалось бы, сами вьюги севера пришли в пределы Убежища и начали своё вечное царствование. И даже сейчас, когда лето находится в своём зените, ветер до боли сковывает пальцы и забирается в самые укромные уголки одежды.       Лелиана любит холод.       Нет. Она любит ощущать его.       Чувствовать, как кожа покрывается мурашками и медленно немеют пальцы. Смотреть в чёрный омут неба, усыпанный яркими крапинками звёзд, и думать, что ещё не всё потеряно. Что где-то там — за пределами Элдарии — в такое же небо смотрит кто-то близкий её сердцу. Мечется, молит Бога и с ума себя сводит мыслью о том, где же она и как её найти.       Лелиана любит тешить себя этим. По крайней мере, это вошло в привычку. Каждую ночь приходить к Столетней Вишне и думать, что никакого зелья не было, что никто не смог так бесцеремонно ворваться в её пространство и с корнем вырвать все надежды.       Просто так проще.       На губах до сих пор теплеет терпко-сладкий вкус чужих губ.       Рядом слышится утробное урчание и шелест крыльев, вытягивая Лелиану из пучины тёмных дум. Церрат, роняя перья, садится на широкую ветвь дерева и вороньими глазами своими смотрит позади хозяйки. Проследив за взглядом фамильяра, Лелиана поворачивается к гостью медленно, спокойно.       Она уже знает, кто это.       Она ждала его.       Из-за кустов жимолости смело выглядывает светлая макушка, и Лейфтан плавно выходит на свет.       — Снова здесь?       Лелиана давит смешок и машинально поправляет край накидки на плече.       — Не люблю изменять своим привычкам. И ты тоже здесь. Снова.       Не понятно почему, но это всегда забавляет её. То, как Лейфтан каждую ночь приходит к ней, как задаёт ей один и тот же вопрос и то, как она всегда одинаково на него отвечает. Было в этой цикличности какое-то ощущение правильности: она не вызывала чувство пресности, скуки или желания сменить пластинку. Словно так было нужно — а это действительно было нужно.       Губы мужчины растягиваются в тёплой, почти медовой улыбке.       — Не люблю изменять привычкам, — парирует Лей, в азарте склонив голову набок.       — В таком случае, месье, приглашаю Вас на ночной сеанс самобичевания, — выдыхает Лелиана и по обычаю раскрывает руки для объятий. — Вам повезло, эксклюзивные места в первом ряду.       Лейфтан едва заметно кивает и делает шаг вперёд, мысленно замирая в ожидании. И всё случается по обыденному сценарию. Церрат, нахохлившись, дёргается и пронзает тихую ночь громким криком. Расправленные вороновы крылья бьются о ветки, и вишнёвые лепестки, смешиваясь с перьями, дождём падают на землю. Лелиана хмурится и, челюсть стискивая до ощущения всех зубов, подставляет птице перебинтованное предплечье. Беспокойный фамильяр садится на руку, когтистыми лапами впиваясь в плоть, и продолжает следить за каждым действием мужчины.       Только эту часть их встреч Лелиана с радостью больше бы не повторяла.       — Тише, малыш… Ну же... Это же Лейфтан, наш друг. Всё хорошо, — голос её ласковый, текучий. Пальцы осторожно перебирают взъерошенные перья, завитками очерчивая гладкий затылок. — Ради бога, прости. Я не знаю, что с ним происходит. Каждый раз такое…       — Не бери в голову, — Лейфтан снисходительно улыбается и рискует сделать ещё шаг. Церрат не сводит красных глаз своих, но сидит спокойно, наблюдает. — Птерокорвусы отличные стражники. Тебе повезло с фамильяром, эти хищники преданы своим хозяевам. Если потребуется, отдадут за них жизнь.       — Всё равно прости, — девушка косит взгляд, оттягивая уголок губы вниз.       Достав из кармашка «ужасную сладость», Лелиана взвешивает её в руке, а затем подкидывает высоко вверх. Церат, взмахнув крыльями, ловит свой поздний ужин и возвращается на ветку вишни, потеряв всякий интерес к лореалету.       — Хитра, как лиса, Лили, — довольно щурится Лей и уже сам раскрывает руки.       — Вынужденная мера, — нетерпеливо отмахивается она и незамедлительно льнёт к мужчине.       Объятия его тёплые и уютные, как мамин плед в холодную осень, а руки крепко обвивают девичью талию, даря ощущение защиты и безопасности. Лелиане нравится обнимать Лейфтана именно за те чувства, которые он дарит. На душе сразу становится спокойнее, а в груди поселяется чувство чего-то родного — того, что навсегда осталось там, на Земле.       Лореалет аккуратно кладёт подбородок на пепельную макушку и прикрывает веки, тихонько покачивая девушку.       — Всё ещё…? — шепчет он, приглаживая одной рукой мягкие локоны.       — Всё ещё… — еле слышно отвечает она с дрожью в голосе, сжимая края его белого плаща за спиной.       Прошли недели с тех пор, как Гвардия Эль заставила её исчезнуть из памяти землян. Она пережила нападение демона-пожирателя-знаний, срыв перед Неврой, разрешение конфликта в Баленвии, одурманивание и атаку Найтили, но до сих пор не смогла забыть этого предательства.       Лелиана как наяву помнит тот день: волной захлестнули её тогда злость и обида, от бессилия хотелось кричать, рвать в клочья одежду. У неё безжалостно, не спросив, отняли всё — её мир, надежды и будущее. Возможность дожить свой век без разрушенных кристаллов, предателей-врагов и умирающей Элдарии. Но самым страшным было то, что она так и не смогла в последний раз навестить мать. Не смогла убрать около её могилы, заменить сухие цветы свежими и провести рукой по тёплому от солнца надгробию. Она не смогла тогда и никогда не сможет больше.       Единственной отдушиной стало то время, проведённое здесь среди холода и россыпи звёзд в компании Лейфтана. Заботой окружив, он помогал держаться на плаву, не сходить с ума и привыкать быть частью этого чужого мира. В минуты слабости Лелиана чувствовала в нём то, что сталось навсегда потерянным, — семью. И сердце её смягчалось, гнев слабел.       С тех пор эти ночные встречи стали нерушимой традицией с их вечно одинаковыми вопросами и ответами, с одним заученным до дыр сценарием.       — Ты справишься, Лили, — мягко, но настойчиво говорит лореалет тем голосом, который заставляет безоговорочно верить, и сжимает девушку крепче. — Ты обязательно справишься. Нужно только отпустить.       — А если я не смогу…? — всхлипывает она, силясь остановить рвущиеся слёзы. — Просто не смогу?       Лейфтан неожиданно отстраняется, берёт за хрупкие плечи и заставляет заглянуть в глаза. Лелиана противится, крутит головой, льнёт к нему, чтобы ещё раз почувствовать то тепло, но мужчина лишь легонько встряхивает её и успокаивающе проводит одной рукой по щеке.       — Ты сможешь! Я знаю, это трудно. Но если ты не отпустишь, тебе никогда не станет легче. Эти мысли съедят тебя, Лили, и в итоге не останется больше ничего... Дай нам шанс, и мы искупим свои грехи.       Лейфтан смотрит на неё жалостливо, и она прекрасно понимает его. Поблёкшие глаза отдавали болью за версту, а с искусанными чуть ли не до крови губами, чьей синевой позавидовала бы морская гладь, она больше напоминала тех одиноких нимф, про которых в детстве читала мать. Ей самой себя жалко.       — Ты же знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать, — Лейфтан целует тёплый лоб. — На всех нас.       Через тело будто проходит электрический разряд. Лелиана на секунду брови сводит до морщин и, сдавшись его сладким речам, тут же расслабляется. Она знает, что и так долго оттягивает. Наверно, даже слишком долго. Лелиана пытается быть сильной, но как тут стойкость сохранять, если всё вокруг такое чужое, почти недосягаемое?       — Я постараюсь. Клянусь, я постараюсь…       Короткий кивок и сжатые напоследок девичьи плечи. Лей выпускает из рук девушку и отступает на шаг, хотя тело его кричит задержаться подле неё ещё чуть-чуть. Лелиана, переборов желание потянутся к заветному теплу, шмыгает носом и вытирает почти высохшие слёзы холодными пальцами.       — Спасибо, — сбивчиво шепчет она, смотря на мужчину своими красивыми карими глазами. — Спасибо большое…       И, качнув головой на прощание, Лелиана в последний раз смотрит на ночную гладь и уходит прочь, оставляя Лейфтана лишь смотреть ей вслед.