Быть хорошим братом, чтобы стать любимым братом

— Шо-он? Старший брат рисует окружение своей палатки, быстро штрихуя и затемняя одни детали, и выделяя другие. Сейчас ему не хочется отвлекаться, но если игнорировать Даниэля, тот рискует взорваться обиженной атомной бомбой. Потому Шон отвечает с долей раздражения, не отрываясь от рисования: — Ну что ещё? — Тебе нравится Кэссиди? — при произношении имени девушки, лицо взрослого не по годам ребёнка становится до умиления обидчивым. — Потому что мне нет! — Это ещё почему? Шон зарисовывает колени брата, чему младший довольно ухмыляется, подмечая, что он присутствует на очередном шедевре своего домашнего художника. «Надеюсь, когда-нибудь я тоже научусь так рисовать!» — Да потому что! Она хочет забрать тебя… — смущение обрывает Даниэля так, что в горле отчётливо ощущается песок. — У меня. А это, это же херня какая-то! В секунду Шон останавливает бегающий по бумаге карандаш и медленно переводит взгляд на брата, вопросительно приподнимая бровь. Вот теперь поболтать действительно интересно: что может быть веселее, чем уличить братца в собственнических рефлексах? Парень откладывает свой скетчбук и вкрадчиво смотрит на Даниэля. Уголки губ как-то сами собой ползут вверх. — Enano, ты ревнуешь? — щёки мальчика самую малость выдают румянец. — Ну брось, — парень обвивает шею Даниэля одной рукой и задорно треплет его волосы, сдерживая рвущиеся из груди смешки. — Твой клёвый отзывчивый старший брат никогда не бросит тебя! Даниэль немного веселеет от искренних слов и такого лёгкого настроения, с которым Шон ему отвечает. Кажется, сегодня никто не намерен срываться на него за глупые вопросы, и это не может не радовать. Пользуясь моментом такого редкого спокойствия между ними двумя, Шон падает на лежак с предложением начать подготовку ко сну. Несмотря на постоянные разногласия и некоторые отвратительные выходки Даниэля, братья всё ещё предпочитают засыпать вместе. Пусть мелкий хочет казаться крутым в глазах окружающих — и винить его тут, понятное дело, не за что, но только с Шоном ему не нужно притворяться. И Шон это прекрасно понимает, поэтому каждый вечер они вместе уходят от весело горящего костра и смеющихся друзей, чтобы Даниэль мог услышать такую важную сказку о приключении двух братьев-волков, которые справятся со всем этим дерьмом. — Ну что, волчонок, — Шон сладко потягивается и поворачивается лицом к заползающему на спальный мешок Даниэлю. — Продолжим нашу сказку? Мальчик ложится к брату с каким-то уж очень серьёзным лицом, видимо, размышляя сейчас чуть ли не о вечном. «Забавно видеть его таким» — подмечает Шон, улыбаясь самой мягкой улыбкой из всех, что существуют в его арсенале. — Слушай, Шон, а Ингрит и Андерс — семья, да? — Ну, можно сказать и так. — Шон играючи щекочет брата прямо под рёбрами и с удовольствием наблюдает, как мальчик отпускает напряжённую морщинку на лбу и весело извивается в попытке избежать нового нападения. — Они любят друг друга и путешествуют вместе. — Прямо как мы, Шон! — Да, чувак, прямо как мы. Даниэль выдыхается после даже самой малой порции щекотки — должно быть, работа на плантации даёт о себе знать — и падает обратно на мешок рядом с братом в попытке отдышаться. — Но это значит, — мальчик на долю секунды прерывается, чтобы восстановить дыхание ещё немного. — Что я могу поцеловать тебя? Каменное лицо Шона одними глазами выдаёт немой вопрос, который, вообще-то, хочется выкрикнуть: «А это ещё откуда взялось?!» — Нет, ты не… Э… Зачем тебе это вообще? — Шон, — торопливо отвечает мальчик, — Иногда ты ведёшь себя стрёмно! Так, что хочется тебя толкнуть и посильнее! — Даниэль снова задумывается, подбирая слова, вновь приобретая взрослые морщинки задумчивости. — Но иногда ты хороший. Когда выбираешь меня, а не своих новых друзей. И когда не кричишь на меня. И тогда мне просто хочется поцеловать тебя. Ну, знаешь, как сказать «спасибо» за то, что ты здесь со мной. — Тогда просто скажи «спасибо»? Или у тебя такой переизбыток чувств, когда я просто… не веду себя как мудак? В мыслях Шона щёлкает неприятное осознание: «Неслабо же Даниэля задела та грубость, которую я на него выплёскивал, будучи обычным злобным подростком. Теперь он боготворит меня когда я просто не ору на него, что ли?». Парень думает и физически ощущает, как чувство вины начинает скручиваться где-то в желудке. Сейчас-то он изменился. Сейчас он бы ни за что не выставил брата из комнаты, не напугал бы и не повысил голос. Сейчас уже самому хочется покрепче обнять младшего и укрыть от жестокого мира. Сейчас Даниэль — это самое ценное в жизни Шона, и парню самому хотелось бы как-то это выразить. Ведь он преодолеет самое адовое пекло, лишь бы защитить своего маленького разбойника. Даже обидно, что пришлось пройти через леса и коноплю вместе, чтобы понять это. Пока старший путается в собственных мыслях, Даниэль крадётся с видом щенка, который знает, что нельзя, но всё равно стремится нашкодить. Шон лежит на спине, и, отстранённо смотря в потолок, не может остановить свои размышления. «Как же всё изменилось. Когда Даниэль стал так важен?» Спустя ещё несколько глубоких мыслей, парень краем глаза замечает движение. Медленно поворачивая голову, он успевает осознать только резкое приближение родной макушки. А в следующее мгновение его задумчиво сжатых губ касаются губы младшего. Шон не успевает ничего сообразить и только резким движением отталкивает брата от себя, дёргаясь назад, вжимается в стенку украденной на заправке палатки. Какое-то время — может, минуту, но тянется она томительную вечность — братья молча вслушиваются в напряжённое дыхание, волком глядя друг на друга из разных углов. В голове Шона тысяча мыслей в секунду, но главная врезается большим знаком вопроса и встаёт поперёк горла: «Зачем я его оттолкнул?». Парень безмолвно ругает себя и напряжённо ждёт реакции младшего. Вдруг он сейчас отмудохает Шона своей невероятной силой? Или еще хуже — закатит свою привычную истерику и сбежит вместе с Финном, и будет жить счастливо с новым клёвым братом. Ну нет! Шон такого ни за что не допустит. — Прости меня… — голос Даниэля звучит максимально виновато. — Я не… Тебе это было противно из-за меня? Шон, вообще-то, и сам сейчас собирался извиняться. Но вместо этого пришлось задуматься — а было противно? — Да я вообще и понять ничего не успел. Вроде нет. Ты прости, что толкнул так сильно, — Шон замечает, как виновато Даниэль жмётся у противоположной стенки палатки, к которой его оттолкнул брат. Стараясь хоть сколько-то разогнать напряжение, застывшее в их общем импровизированном жилище, Шон первым решает передвинуться на своё привычное спальное место. Он пытается расслабиться и сделать своё лицо настолько дружелюбным, насколько это сейчас только уместно. Устроившись сам, парень мягко смотрит на брата, кивая головой приглашение снова прилечь рядом. Даниэль постепенно отмирает и начинает реагировать на заново зарождающееся спокойствие в обстановке — поправляет фонарик, который сшиб при падении, и плавно приближается к своему спальному мешку. Шон наблюдает за этим осторожным действом и не узнаёт своего брата в таких плавных движениях — смеётся, и замечает, как младший успокаивается ещё немного. Они вновь оказываются рядом и смотрят друг на друга. Шон однозначно жаждет больше объяснений. — Ну так… Что это было, Даниэль? — Шону мерещится, будто брат легонько дёргается, услышав собственное имя. — Ты же любишь меня, Шон? Взгляд мальчика снова полон решимости. «Конечно, — думает Шон, вздыхая и тоже успокаиваясь ещё сильнее. — Это всё ещё мой мелкий прямолинейный говнюк». — Я люблю тебя, Даниэль. Ты моя семья. — А я люблю тебя! Почему я не могу это выразить как все, кто любит друг друга? — мальчик выглядит до краёв переполненным самым искренним непониманием. — Если тебе даже не противно! Ты просто выпендриваешься! Шон умиляется его неподдельной наивности. А если задуматься, что плохого в том, чтобы выразить любовь так, как тебе это нравится? Многие люди иногда чмокают друг друга, когда прощаются, они же от этого не становятся какими-то неправильными? Тем более, Шон и так часто обнимает Даниэля и берёт его за руку, это ведь не кажется никому странным. Это всегда ощущается исключительно правильно — быть одним целым и физически чувствовать присутствие друг друга. Даниэль не в состоянии оценить моральную дилемму брата, но он молча радуется тому, что ему до сих пор не прилетело — сегодня Шон такой добрый и по-прежнему не выходит из себя, не срывается на крик. «Правда, — немного запоздало приходит на ум волчонку. — От этого хочется поцеловать его ещё сильнее». — Знаешь, а почему бы нам не устраивать такие… Э-, «братские поцелуи», — Шону охуительно стыдно произносить это вслух! — Ну, скажем, перед сном? Сможешь, типа, сказать мне «спасибо» за весь день, что я буду с тобой душечкой. — Да! Начнём сегодня же! В вещах, которые Даниэлю интересны, энтузиазма ему не занимать. Вот он уже давит на плечи сидящего брата, чтобы тот опустился пониже, но также быстро оставляет эту затею и попросту залезает на старшего верхом и осторожно дотрагивается до тыльной стороны его шеи. Шон ловит ступор. Минуту назад, в размышлениях, он совсем не так представлял себе братские поцелуи в качестве благодарности. Тем временем Даниэль без задней мысли посильнее сжимает бёдра Шона своими коленями, видимо, всё ещё взволнованный согласием брата. Интересно, он вообще много в жизни повидал поцелуев? Или всё это ненамеренно получается таким романтичным? Шон всё также инертно наблюдает за приближающимся лицом мальчика и не может понять, в каком месте он был настолько добрым сегодня, что заслужил такую крепкую хватку и горящий энтузиазм в глазах брата. Сердце старшего пропускает удар, когда вздох Даниэля горячим потоком касается его губ. Шон уже тотально готов к получению этой странной благодарности, но его брат на секунду приоткрывает один глаз и недовольно вскрикивает: — Шон! А ты почему глаза не закрыл?! — волчонок пару раз возмущённо подпрыгивает на ногах брата и встряхивает его за шею. — Я знаю, что нужно их закрывать! Неужели ты не знаешь? Ты полный профан в поцелуях! — Эй, не дорос ещё учить меня целоваться! — возмущение развязывает Шону язык, но хватает его не на много. — Ну хватит, а то я сейчас уже расхочу тебя благодарить за то, что ты добрый! — Даниэль шутливо бодает брата лбом и смотрит с озорством. — Закрой. Свои. Глаза. Всё, что остаётся Шону — подчиниться этому бешеному напору. Он знает, что брат не отстанет, если что-то задумал — изученный этап. Парень недовольно вздыхает и чувствует, что его спина насквозь мокрая. Его, конечно, не смущает телесный контакт с Даниэлем, они сильно сблизились за прошедшие месяцы. Но обычно объятия брата приносят комфорт и непринуждённость, а сейчас Шон чувствует, что его брат опасен в своём энтузиазме. Схожее чувство со страхом от его силы — только тут не хочется сбегать. Хочется посмотреть, куда же этот энтузиазм заведёт мелкого. А потом можно будет самодовольно сказать: «Ну я же тебя предупреждал!». «Нужно поскорее заканчивать с этим и ложиться спать» — Шон послушно закрывает свои глаза и даже великодушно подаётся подбородком вперёд. Напряжённо, Даниэль оценивает каждое его движение на предмет недовольства — пока всё тихо. Мальчик подмечает задней мыслью, что Шон впервые открывается ему таким… беззащитным? Нет, одно дело, если они оба закрывают глаза, когда просто ложатся спать рядом, но вот сейчас Даниэлю навязчиво кажется, что брат по-настоящему доверяет ему. И это отзывается таким неожиданным приятным чувством, которое подрывает сердцебиение и учащает дыхание. Учуяв неладное, Шон, всё также не открывая глаза, поднимает свои безвольно лежащие руки и проводит ими по талии брата, заводит за спину и немного придвигает мальчика к себе, побуждая действовать поскорее — скорее развеять ни на что не похожее, совершенно незнакомое напряжение, возникшее по вине маленького засранца. Только это не помогает, даже напротив — даёт обратный эффект, и Даниэль сильнее начинает волноваться, нервно ёрзает, сжимает колени. И куда задевался его горящий энтузиазм? — Даниэль, так т… — Шон распахивает глаза в тот момент, когда брат осторожно провозит губами по его губам. Так, на пробу. Затем мальчик прислоняется снова, явно задерживая дыхание, и не двигается, просто сидит так, касаясь тёплых братских губ. Когда лёгкие не справляются с, казалось бы, совсем несерьёзной задержкой дыхания, Даниэль шумно высвобождает горячий воздух через нос. От тяжёлого выдоха появляется небольшое ощущения того, что мальчик задыхается в их невинном поцелуе. И Шону даже начинает казаться, будто этот выдох — знак того, что Даниэлю так понравилось целовать его. Парень почти гордится собой! Он медленно приоткрывает рот, чтобы начать двигаться, прикусить мягкие губы, поцеловать глубже. Вот только Даниэль остаётся неподвижным и непонимающе открывает глаза. Шон тоже их открывает и его лицо покрывается пятнами стыда. «Зачем я это сделал?» — Шон. «Да это же... просто по инерции!» — Шон. «Обычно же целуются именно так!» — ШОН.  — Ладно, м-м… Спокойной ночи, enano. — старший неуклюже выпутывается из объятий брата, который даже не протестует. Мальчик явно слишком занят сейчас, активно обдумывая что-то — ну понятное дело, что! — и Шон решает поскорее уснуть, чтобы не пришлось устраивать ещё один честный разговор. Парень отворачивается к стенке палатки и максимально естественно начинает сопеть. Уснуть ему мешает ураган испытанных эмоций и непонятно откуда возникший прилив гормонов. Ну, да, это всё подростковое. Вечно оно не вовремя, становится жарко и тесно везде — в палатке, в спальном мешке, в штанах... «Блядь! — обращаясь к самому себе. — Шон Диас, твои действия точно будут иметь последствия!»