Правда или действие

— Вот вы где! — радостно сказала Мина, закрывая за собой дверь, что вела на крышу. — А вас все уже обыскались. Изуку и Очако испугано взглянули на нее. Они сидели прямо на крыше, прижавшись спинами к парапету. — Как ты догадалась, где мы? — спросила Очако. — Да проще простого. Просто никому не пришло в голову, что дверь на крышу может быть открыта, — пожала плечами Мина. Она подошла к девушкам и села рядом с Изуку, пытаясь разглядеть ее лицо. К ее удивлению, она не плакала, но было видно, что ей нелегко. — Как ты? — спросила ее Мина, легонько толкнув ее локтем в бок. — Если честно, я мало понимаю, что сейчас происходит, — призналась Изуку, тяжело вздохнув. — Я запуталась. Сегодня меня впервые поцеловали и впервые предложили встречаться. И это были разные люди. При упоминании поцелуя щеки Очако залились румянцем — похоже, неожиданная близость ее лучших друзей смутила ее не меньше самих Ииды и Изуку. Мина наверняка бы пошутила над ней, но сейчас ситуация не располагала к веселью. — Нашла из-за чего переживать, — улыбнулась она Изуку. — Поцеловалась с самим недотрогой-старостой, а предложил встречаться чуть ли не первый красавчик школы. Не каждая девчонка может похвастаться таким! — Ты прекрасно понимаешь, в чем дело, — Изуку прижала колени к груди. И Мина понимала. Дело было в Яойрозу. Еще на первом курсе перед днем Святого Валентина они собрались у Хагакуре в комнате, где обсуждали, кому хотели бы подарить шоколад. Тогда они смогли расколоть Момо, которая призналась, что ей очень нравится Тодороки, только у нее все никак не получается привлечь его внимание. Они все бросились ее успокаивать, что такой эффектной девушке обязательно удастся «растопить его сердце». Они еще тогда долго смеялись над такой трактовкой. Но время шло, а Момо даже на шаг не удалось приблизиться к заветной цели. Одно только успокаивало: Тодороки полностью посвятил себя учебе и тренировке и не показывал заинтересованности ни к одной из девушек. Изуку еще ляпнула в тот день, что обязательно попытается выяснить, что испытывает Тодороки к Момо, и попытается как-нибудь помочь, так как они много времени проводят вместе. И то, чем обернулась сегодняшняя игра, выглядело с ее стороны самым настоящим предательством. — Ты же знаешь, что Момо не умеет обижаться, — попыталась как-то успокоить ее Мина. — Может быть, — неуверенно произнесла Изуку. — Может быть. Но не думаю, что она сможет так спокойно это пережить. Мы никогда с ней не были близки, а теперь... Не думаю, что смогу рассчитывать теперь на ее дружбу. А она такая классная... — Так, Изуку, стой-стой, — перебила Мина. — Тебя действительно во всей этой ситуации беспокоит только то, как ты дальше будешь общаться с Момо? Изуку взглянула на нее с изумлением, мол, а какая еще причина тебе нужна. — Давай посмотрим на это с другой стороны, — продолжила Мина. — Меня в первую очередь интересует, что ты думаешь о Тодороки. — О Тодороки-куне? — Изуку задумалась. — Что я о нем думаю? Мина кивнула. — Что ты к нему испытываешь? Хотела бы ты с ним встречаться? — уточнила она. — Я считаю, что он очень хороший, добрый, целеустремленный, сильный. Нам пришлось столько всего пережить вместе за этот короткий промежуток времени, он столько раз приходил мне на помощь... — Это все очень интересно, но ты тоже самое можешь сказать про Ииду, — снова вмешалась Мина. — Можешь ли ты воспринимать его как своего парня? Изуку уткнулась лицом в колени, наверное, чтобы никто не смог увидеть выражения ее лица. — Я ничего не понимаю, Мина-чан, — в ее голосе звучала обреченность. — Мне никогда не приходилось раньше задумываться об этом. — Не поверю никогда, что, тренируясь столько с Тодороки, ты никогда не представляла его своим парнем, — ухмыльнулась Мина. На это Изуку непонимающе взглянула на нее. В ее глазах уже стояли слезы, грозившее вот-вот ручьями политься по щекам. — Ты при спарринге с любым одноклассником думаешь о нем, как о своем возможном будущем парне? — Ну со всеми кроме Аоямы и Минеты, — улыбнулась Мина. — И мне всегда казалось, что из Тодороки выйдет очень заботливый парень, так что не могу понять твоих метаний. Все же ты должна в первую очередь думать о своем счастье, а не счастье Момо. Она уж себе парня точно найдет, со своими параметрами. — Не говори так о Момо-чан. Мне правда сложно представить Тодороки рядом с собой в качестве парня, — снова тяжело вздохнула Изуку. — Да и вообще... Понимаешь, Мина-чан, я никогда не думала обо всем этом. — О чем? — Ну... о таких отношениях. Сколько я себя помню, я всегда была в окружении мальчишек, хоть и не переставала надеяться о том, что у меня вот-вот появится лучшая подружка, пока агрессия, что проявлял ко мне Каччан, не начала переходить все границы, и я уже мечтала дружить хоть с кем-нибудь. Но Каччан просто не давал мне сблизиться хоть с кем-то. Я, можно сказать, только с мамой общалась. И сейчас, когда я поступила в Академию, когда меня окружают такие классные ребята, я даже не задумывалась о большем. Мне достаточно вполне того, что кто-то хочет со мной дружить, — на этих словах она повернулась с улыбкой к Очако, которая все это время молча сидела, будто ее здесь нет. — Поэтому мне тяжело думать о ком-то, как о романтическом объекте. Я даже слабо представляю, каково это. Да и вообще, я полностью сейчас сосредоточена на том, чтобы стать Героем №1. Мне как-то и не до отношений. — Кстати, о Каччане, — голос Мины задрожал, она знала, что была обязана у Изуку это спросить, ведь другой такой возможности может больше не представиться.— Может, он на самом деле тебе нравится? И поэтому тебе сейчас тяжело думать о Тодороки, как о своем парне? Изуку испуганно обернулась к Мине. — Ты что? Я и Каччан? Мы с ним с пеленок знакомы, он мне почти как брат. — Но ты так им все время восхищаешься, — возразила Мина. — Это ни о чем не говорит. Я всеми героями восхищаюсь, но это не значит, что я хочу с каждым из них встречаться. — Согласись, что Бакуго для тебя значит больше, чем все учителя Академии вместе взятые... — К чему ты клонишь, Мина? — грубо влезла в разговор Очако. — Что из нее и Бакуго вышла бы прекрасная пара? Мы же вроде как про Тодороки говорили? Внимание Мины и Изуку тут же было переключено на нее. Брови Очако были нахмурены, да и Мина готова была поклясться, что давно не видела такого сердитого выражения лица у одноклассницы. — Не забывай только, пожалуйста, что на какое-то время он превратил жизнь Деку-чан в ад. Да, он может и изменился, но только это никак не искупает его вины. Помолчи, Деку-чан. — Возмутилась Очако, когда заметила, что Изуку хотела ей что-то возразить. — Я знаю, что ты на него давно уже не держишь зла. Но я этого не одобряю. После ее тирады никто не знал, что сказать. Изуку лишь виновато положила ей голову на плечо. Мина, смотря на эту картину, чувствовала себя лишней. Она встала и лениво потянулась. — Ладно, девчата, не засиживайтесь здесь! Мало ли, вдруг охранная система дронами крыши общежитий проверяет — попадет еще. Да и холодает. — Спасибо, Мина-чан, — услышала она тихий голос Изуку, когда уже открывала дверь. Время уже действительно было позднее, многие уже разошлись по комнатам. Да и признаться честно, после предложения Тодороки неловко стало всем. Мидория в тот момент, непривычно бледная, вскочила на ноги, пролепетала извинения и скрылась в коридорах. За ней бросилась Урарака. Оставшиеся в общей комнате смотрели на неизменившегося в лице Тодороки, который лишь молча вышел на улицу. Куда он вечером мог пойти, осталось тайной, ведь никто, даже Иида, не решился его остановить. Через какое-то время Иида тоже встал, сказал, что пойдет искать Мидорию и Урараку, так понемногу общая комната опустела, оставляя только в душе какое-то гадкое чувство. Когда Мина спустилась на первый этаж, она услышала гул, доносящийся из кухни. Она прекрасно понимала, что там сейчас происходит. Бакуго действительно сильно изменился в последнее время, он научился сдерживать свою неконтролируемую агрессию, переправляя ее в нужное русло. Вот, например, все знали, что если Бакуго на кухне колдует трапезу на весь класс, значит он не в настроении, и лучше не попадаться под его горячую руку, в которой еще и нож. Но в целом, все оставались довольными: и Бакуго спокоен, и покушать можно. На кухне действительно царила идиллия: Бакуго склонился над кастрюлькой, в которой не переставал что-то помешивать большой ложкой, пока остальные члены отряда, гордо носящего название «Бакусквад» (Мина с Киришимой считали, что лучше не придумать), сидели за уже накрытым столом, ерзая на стульях от нетерпения. — Смотрю, я к вам вовремя на огонек зашла, — сказала Мина, плюхаясь рядом с Киришимой. — Чем сегодня будут угощать? — Не знаю, но, судя по запаху, чем-то ну очень вкусным, — облизнул губы Каминари. — С чего вы взяли, что вам что-то достанется, дармоеды? — услышали они грозный рев Катсуки. Несмотря на буйный нрав и угрозы, в итоге Катсуки проследил, чтоб гюдона хватило всем, и еще даже что-то осталось тем, кто захочет добавки. — Жрите, только не подавитесь, — дал добро Катсуки, и ребята жадно бросились к своим тарелкам, будто не ели последние сутки. — Боже, Бакубро, это просто объедение — не сдержал стона Киришима. — Блин, Дерьмоволосый, ты сначала прожуй, а потом рот открывай, — проворчал Бакуго, хоть и был доволен похвалой. — Был бы ты девушкой, Бакуго, давно бы сделал уже тебе предложение, — сказал Каминари, отодвигая от себя уже пустую тарелку и хлопая себя по животу. — Иди-ка ты нахуй, — ответил на это Катсуки. — Как грубо! Ладно. Учись готовить, Мина! Путь к сердцу мужчины лежит через желудок! — К женскому сердцу, прошу заметить, тоже! — подколола его Мина, причмокивая губами. — Хотя вам с Минетой женщины не грозят, даже если вы шеф-поворами станете. — Грубо, Мина! — Кстати, о женщинах, — заговорил Серо, ловко орудуя палочками, — куда там подевалась наша сегодняшняя звезда вечера? Они с Ураракой прям сквозь землю провалились. — Если ты про Изу-чан, то я ее запросто смогла отыскать, используя свои навыки дедукции, — довольная собой ответила Мина. — Навыки чего? — переспросил Каминари. — Ну и как там она? — продолжил Серо, не обращая на него внимания. — Поди, там прыгает от счастья? — Нет, она заливает слезами этаж ниже. — Мда, это в духе Мидории. Она, наверное, уже сидит и строчит в своей тетрадке, какие у их детей могут быть причуды, и как их можно будет успешно применять в бою... Серо перебил резкий хруст дерева. Все обернулись на звук и увидели Катсуки, сжимающего в руке остатки от палочек, которые уже начали дымиться. — Если хотите пообсуждать Двумордого и Деку, то пиздуйте в другое место, — сквозь зубы прошипел он, кидая уже обуглившиеся кусочки в раковину. — Да ладно, Бакуго, расслабься, — ухмыльнулась Мина. — Изу-чан, наоборот, не имеет абсолютно никакого желания бросаться в объятия Тодороки. Ее вся эта ситуация только сильно расстроила. — Почему? — не унялся Каминари. — Что ей не нравится? — Так, обещайте только держать язык за зубами. Проболтавшемуся залью литр кислоты прямо в горло! — пригрозила Мина. — Ну же, выкладывай! Парни придвинулись максимально близко к Мине, чувствуя себя заговорщиками. — Она сказала, что ей тяжело воспринимать Тодороки как своего парня, и она видит в нем только друга, — прошептала Мина. — Серьезно?! — вырвалось у Каминари, на которого все сразу зашикали. — Даже такие мегауспешные парни как Тодороки попадают во френдзону? Что же мне тогда ловить? — Бедный Тодороки, надеюсь он сможет это выдержать как настоящий мужчина! — Киришима чуть не прослезился. — Ха! — довольно улыбнулся Бакуго. — А я нисколько не удивлен, что этому лузеру отказывают даже такие безнадежные случаи как Деку. Возможно, это был ее единственный шанс, который она смыла в унитаз. — Зря ты так про Мидорию, — вдруг встал на ее защиту Серо. — Она очень хорошенькая. И добрая. — И сильная, — поддакнул ему Киришима. — И смелая. — Я бы сказал даже, что твердая семерочка по десятибалльной шкале, — задумался Каминари. — Боже, Каминари, ты оценил всех наших одноклассниц по какой-то там шкале? — возмутилась Мина. — Эта шкала не так проста, между прочим, там столько нюансов надо учитывать, такую колоссальную работу провести... Ты, кстати, девяточка. — А почему не десяточка? — Десяточка — это недостижимый идеал, так что радуйся, что ты приближена к нему настолько близко. — Сомнительные поводы для радости, знаешь ли, — не согласилась с ним Мина. — Так вот, я же самое главное не рассказала. Я же еще спросила у Изу-чан про Бакуго! — Про Бакуго? Он-то тут при чем? — непонимающе смотрел на нее Каминари. — А я понял-понял! — радостно замахал руками Киришима. — Ты решила, что Мидория-чан отказала Тодороки из-за Бакуго, ведь они друзья детства? — Блять, Дерьмоволосый, ты сегодня сильно на тренировке ударился, раз тебе такие дикие вещи в голову приходят? — Знаешь, Бакуго, — хитро исподлобья взглянула на него Мина. — Раз тебе не интересно, то я и не буду рассказывать. — Ну не-е-е-ет, Мина-чан, — возмутился Киришима. — Нельзя так поступать. Договаривай. — Зачем рассказывать, если Бакуго это не надо? Это ж и его секрет, в какой-то степени. Бакуго отвернулся, словно не хотел ни с кем из присутствующих встречаться взглядом, но промолчал. — Видишь, ему тоже интересно. Выкладывай! — потер руки Киришима. — Ну вы даете! Сплетничаете хуже девчонок! — не удержалась от улыбки Мина. — Но на самом деле, там тоже ничего заманчивого. Изу-чан сказала, что для нее Бакуго вообще почти как брат, и что он никак не причастен к ситуации с Тодороки. Мина внимательно наблюдала за реакцией Бакуго, как у него заходили желваки на скулах, как сжимались и разжимались кулаки. Ей прекрасно известно, какие чувства он по настоящему испытывает к Изуку, пусть он сам еще это и не понял. Она прекрасно умеет подмечать тонкие перемены в настроении, брошенные взгляды и стиснутые зубы. Особенно у тех, с кем близко общалась. — Какой облом! — не сдержал огорчения Киришима. — А я бы не расстраивался так, — на лице Каминари заиграла гаденькая ухмылочка. — Люблю братосестринские отношения в сами знаете каких фильмах. После такой фразы на кухне воцарилось молчание. Все посмотрели на Каминари так, будто он только признался в том, что по ночам выходит на охоту и ест людей. — Иногда мне кажется, что нам в компании очень сильно не хватает Джиро, — смог наконец выжать из себя Киришима. — Фу, блять, какой ты мерзкий, — отпрянул от Каминари Бакуго. — Не смей больше подходить ко мне. — Да парни, только не говорите мне, что я один такой нехороший порнуху смотрю, — брякнул Каминари в свою защиту. — Ну у нас явно предпочтения будут получше, раз мы все считаем, что этот троп — просто вершина безвкусицы, — пожал плечами Серо. — Не давайте этому конченому извращенцу мыть за нами посуду, — строго сказал Бакуго, его тон явно намекал, что он не шутил. — И вообще следите, что он трогает своими грязными руками, а то никаким мылом не отмоетесь. — Да пацаны, прекратите, вы даже к Минете так не относитесь... *** У Бакуго каждый день был расписан по минутам, и любые мелочи, из-за которых даже незначительно изменялся привычный распорядок дня, вызывали в и без того нестабильном юноше крайне негативные эмоции. И вот сейчас он бесился, что уже полчаса ворочался в кровати и не мог уснуть. Но если прям полностью разбираться в ситуации, то Бакуго сильно раздражала вся эта непонятная ситуация, возникшая между Деку и Двумордым. А еще больше его раздражало то, что его вообще эти события волновали. Какое ему вообще должно быть дело до этих неудачников? Да пусть хоть перед всеми на диване потрахаются, ему-то какое дело?.. Однако все так просто не решалось. С Деку вообще никогда не было просто, и это больше всего его раздражало. Сначала это была дружба, навязанная родителями. Катсуки мог признать, что в детстве Деку была куда веселее, хоть и ее бесконечное восхищение им немного бесило. Постепенно все стало сложнее. Катсуки безумно раздражала эта ее готовность всем помочь, будто она герой, а ведь у нее и причуды-то не было. Она перестала им восхищаться в какой-то момент. Смела смотреть на него снизу вверх, смела говорить, что он якобы поступает неправильно, будто она лучше его. Он быстро сбил ей всю спесь, и скоро она уже смотрела на него со страхом, боялась пикнуть в его присутствии. Каждый раз, когда он просто проходил мимо, она вжималась в стену так, будто надеялась, что она ее поглотит. И Катсуки устраивало такое положение дел. Он смог указать этой выскочке на ее место, правда она все продолжала строчить что-то в своих тетрадках, бегать вперед трусов, чтоб посмотреть на очередную схватку между героями и злодеями. Что ж, Катсуки не монстр, он позволял ей развлекаться. И все было прекрасно ровно до того момента, пока он не узнал, что эта задротка захотела подавать документы в UA. И в итоге поступила. Да и еще в ней пробудилась причуда, наделяющая ее жуткой силой. Ее, некогда низкорослую, бледную, худющую задротку. Которая должна была предано ждать и смотреть, пуская слюни, как он резво добирается до вершины. В итоге именно Деку, посмевшая взять обидную кличку в качестве геройского имени, оказалась достойным противником, который не даст ему так просто занять первое место. Да, Катсуки мог это признать. Особенно после того, как тоже стал хранителем секрета Один За Всех. Но бесить меньше от этого она не перестала. Его бесило, как быстро она стала всеобщей любимицей класса, хотя в прошлом боялась лишний раз просто вздохнуть. Теперь она громче всех смеялась вместе с остальными, не стеснялась позвать всех на ярмарку и всегда была готова предложить любому свою руку помощи. Она изменилась, стала уверенней в себе, стала чаще улыбаться, стала такой же открытой, как когда-то в детстве. Его бесило, что у нее появились близкие друзья в лице Очкастого и Круглолицей, с которыми она проводила все свободное время. В средней школе у нее не было даже приятелей, а теперь она ходила всегда с этими двумя, и вокруг них разве что бабочки не летали, да радуга не появлялась, когда они шли куда-нибудь. А больше всего его бесило, что вокруг нее всегда мельтешил этот Половинчатый ублюдок. После спортивного фестиваля на первом курсе они сблизились. Так к этим трем мушкетерам присоединился Д'Артаньян. Хотя он скорее присосался к Деку. Некогда нелюдимый мистер «мне-не-нужны-друзья» теперь был готов следовать за Деку хоть на край света. Уже ближе к концу первого курса их все чаще и чаще видели только вдвоем то в кафетерии в обеденный перерыв, то в спортивном зале на тренировке, то в библиотеке за подготовкой к занятиям. И со стороны ничего необычного не было; между ними не возникало неловких ситуаций вроде случайных касаний как в седзе-манге, но уж Бакуго видел, какие недвусмысленные взгляды кидает в ее сторону этот Двумордый, когда думает, что на него никто не смотрит. А Деку, конечно, принимала всю его к ней заинтересованность за чистую монету. И смотрела на него так же, как в прошлом смотрела на Катсуки. С немым безудержным щенячьим восторгом. Так на нее уже смотрела Круглолицая. В целом Бакуго относился к ней нормально, даже с неким уважением, но понять этой странной одержимости не мог. Он вообще не понимал, что и думать об их с Деку отношениях. Она определенно стала для Деку той самой подружкой, о которой та мечтала с пеленок. Очкастый вообще не вызывал у Бакуго никаких эмоций, и выглядел слишком нудным и бесявым для дружбы, и он думал, что Деку терпит Очкастого лишь по той причине, что боялась разбрасываться новыми "друзьями". Однако после сегодняшнего их поцелуя Бакуго ни в чем не был уверен. Под конец Очкастый так разогнался, что Бакуго всерьез испугался (вот умора!), что он сожрет Деку целиком. Ну или сунет ей два пальца между ног прям при всех. Да, он признал, что в тот момент у него встал. Но это вполне адекватная реакция у молодого организма. Даже сейчас, когда он вспоминал, как щеки Деку разрумянились, как ее ресницы задрожали, как она не сопротивлялась ее нехитрым ласкам, какой она издала тихий стон, какие пошли разговоры о мягкости и вкусе ее губ, у него внизу живота разливалось приятное ощущение теплоты, которое готово было вновь перейти в возбуждение, если он вовремя не выкинет эти мысли из головы. Представил ли он тогда на месте Очкастого себя? На одну секунду. На одну гребанную секунду. Это ничего не значило. Как и ничего для него не значило то, чем закончилась эта тупая игра. У Двумордого хватило яиц перед всем классом предложить Деку встречаться, на что она не ответила ни решительным отказом, ни радостным согласием. Она лишь трусливо убежала, поджав хвост, и спряталась где-то с Круглолицей. Бакуго подумал, какой же Двумордый лопух: пока он там страдает по этой никчемной, она там, может, уже, когда все спать ушли, пробирается в комнату к Очкастому, чтобы продолжить начатое. Но вместо удовлетворения от возможности позлорадствовать над бесячим придурком, Бакуго лишь получил липкое чувство пустоты в душе, сменившееся на что-то колющее, отчего хотелось посильнее сжать до скрипа челюсти. Он чувствовал, как что-то упустил. Он догадывался, что. Но пока не мог в этом себе признаться. Бакуго не хотел думать о Деку. *** Тодороки никогда не был любителем вечерних пробежек. Но вот он уже завершает пятый круг по школьному стадиону. Он словно стремился убежать таким образом от мыслей, что готовы были вот-вот накинуться на него, стоит ему только проявить слабину. Нравилась ли ему Мидория? Определенно. Иначе бы он не стал предлагать ей вступить с ним в отношения. Мидория стала для него феей, открывшей ему старый мир по новому. Он быстро перестал замечать, что сам тянется к ней, как первая трава к солнцу, потому что Мидория сама стала для него солнцем. Она будто согревала его изнутри. Тодороки раньше не мог представить, что ему может быть не скучно в чьем-то обществе, кроме сестры и брата, теперь же он был готов сидеть рядом с Мидорией сколько угодно, жадно ловить каждое ее слово, вдыхать ее аромат, ощущать ее тепло.Тодороки нравилось, что она сама была готова выслушать его в любой момент, что она не посмотрит на него при этом как на сумасшедшего, что она была готова поддержать его в любых начинаниях. Ему с ней было хорошо. Даже очень. Ему даже начало казаться, что они понимали друг друга с полуслова. Мидория могла вызвать у него улыбку, могла его рассмешить, могла не нарочно заставить его поступить необдуманно. Как сегодня, например. Тодороки с начала нового учебного года ловил себя на мысли, что хочет большего. Ему хотелось держать ее за руку, когда они рядом просто сидят в общей комнате, ему хотелось открыто вдохнуть запах ее чистых после душа волос, когда они отдыхают после совместной тренировки, ему хотелось поцеловать ее в перерывах, когда они просто разговаривали. Но самое главное, что он хотел, чтобы она тоже всего этого хотела. Тодороки жаждал взаимности. Он хотел, чтобы Мидория не стеснялась проявлять к нему свои чувства, как она не стеснялась делать это по отношению к Урараке. Он завидовал ей, когда видел, с какой легкостью Мидория заключала ее в объятия, как клала ей голову на плечо, как позволяла гладить себя по волосам, как держала ее за руку. Руки Мидории, кстати, были отдельным пунктиком в голове Шото. По началу он стеснялся даже смотреть на шрамы, причиной возникновения которых он стал, но теперь Тодороки со смущением отмечал, что хотел провести по ним и пальцем, и губами, и языком. Он хотел узнать, какие они на ощупь, на вкус. Он готов был восхищаться ими вечно. Да и Мидорией целиком он был готов восхищаться, позволь она ему. И больше всего на свете, он хотел называть ее по имени. Не «Изу-чан», не «Деку-чан», не, прости Господи, просто «Деку», а «Изуку». Это красивое имя подходило ей. Иногда он позволял себе так называть ее мысленно, и от этого ему почему-то становилось жарко. И-зу-ку. Так просто и так сложно одновременно. И она тоже могла бы его называть «Шото» так же, как она называет Бакуго детской кличкой. Бакуго вообще был отдельной темой для разговора. Тодороки уважал его как соперника и одноклассника, но никак не мог понять его отношения к Мидории. Он мог прицепиться к ней из-за пустяка, довести практически до слез, но смотрел он на нее так, словно вся эта ненависть была лишь фарсом, театром одного актера. Он смотрел на нее с той же надеждой, с какой смотрел на нее Тодороки. Бакуго ждал от нее какого-то признания, каких-то действий, но стоило Мидории просто обратить на него внимание, так снова отталкивал ее, и Мидорию это очень расстраивало, только Тодороки не мог понять причин, почему она терпит такое отношение к себе. Она говорила, что считает его другом детства и соперником, но Тодороки боялся, что могло быть что-то еще. Ему лишь оставалось надеяться, что это лишь плод его воображения, что даже в самом худшем случае она выберет его, Тодороки. Но сегодня все смелые мечты Тодороки дали трещину. Он привык, что Мидория смотрела на него либо с решимостью, либо с добротой, либо с теплом. Сегодня она смотрела на него со страхом. Этот ее испуганный взгляд Шото запомнит, наверное, на всю жизнь. Она не хотела его так, как он хотел ее. Возможно, он поторопился или просто сделал это не должным образом, но суть осталась: он отпугнул ее от себя. Сама мысль, что Мидория больше не захочет проводить с ним время как раньше была невыносимой. Поэтому он бежал от этой мысли. Бежал на очередной круг.