Правда или действие

Изуку немного опешила от резкого ответа девушки. Ей осталось лишь рассеянно разглядывать бывшую соперницу. Это была хорошенькая, крупного телосложения блондинка, затягивающая свои пшеничные волосы в толстую косу, которую она не переставала нервно теребить с того момента, как к ее компании присоединилась Изуку. Одноклассница Ито-куна нервно закусила губу. — Вы же приходили как-то к нам всем классом, проводили с нами тренировку и делились первым опытом стажировок, — пояснила она. Изуку понимающе кивнула. — Ну и вас тяжело не знать, обучаясь в U.A. Вас, и Бакуго-семпая, и... — она сделала небольшую паузу и закусила губу сильнее. — И Тодороки-семпая. Катсуки довольно хмыкнул и занял одно из мест за столом. Изуку даже на секунду испугалась, что он сейчас закинет ноги на стол и их со скандалом выгонят из кафе. — Так чего эти все убежали, сверкая пятками? — спросил он, развалившись на стуле. — Испугались гнева Мидории-семпай, — нехотя призналась девушка. — Гнева Деку? — в голос рассмеялся Катсуки. — Единственный вред, который она может вам принести, это замучить вас до смерти вопросиками из своей анкеты по поводу ваших причуд. — Кстати, — у Изуку как по волшебству буквально из ниоткуда образовалась ручка. Она вытащила салфетку из стоявшей на столе коробочки и приготовилась записывать. — Я же так и не знаю ни твоего имени, ни причуды. — Акияма Саюри, — представилась девушка, с интересом разглядывая, как Изуку записывала ее имя на обычной салфетке. — Моя причуда немного похожа на вашу, Бакуго-семпай. Мое тело способно вырабатывать феромоны, и при определенных комбинациях, они образуют вещества, способные влиять на поведение человека, изменяющие его порой до неузнаваемости. — По-моему, на мою нихера не похоже, — сказал на это Катсуки. Изуку молча с ним согласилась, но младшекурснице она широко улыбнулась. — Очень интересная причуда, мне не терпится узнать, как она действует! Если ты не против, я бы хотела как-нибудь с тобой лично встретиться, чтобы подробненько обо всем расспросить... — Я не имею права распространяться о ней. Так что прошу прощения, что разочаровываю, — немного резко снова перебила ее Акияма. — В смысле? Почему? — непонимающе посмотрела на нее Изуку. Акияма замялась. Она зачем-то оглянулась по сторонам, словно их кто-то мог подслушивать. — Понимаете, я поступила в Академию по личной рекомендации самой Полночь-сенсей. Ей безумно интересна моя причуда, как и вам, Мидория-семпай. Можете считать меня ее личным проектом. Она практически сразу взяла меня себе под крыло, но только под условием, что я не буду никому, кроме персонала, рассказывать о себе. Так что поймите меня, пожалуйста: я не хочу подрывать ее доверие. Пусть Изуку и была раздосадована отсутствием возможности узнать секреты причуды Акиямы, но давить на нее она не собиралась. — А ты не считаешь, что Деку обязана знать, что ты там за дрянь ей вколола? Слышал, что ее неплохо так вштырило, — надавил на Акияму Катсуки, пристально разглядывая ее. На лице Акиямы заиграла ухмылка, от ее былой закрытости не осталось и следа. Изуку заметила, что настроение девушки менялось пугающе резко буквально за секунды. — Не собираюсь раскрывать свои козыри. — Охерела? — остался недовольным ее ответом Катсуки, угрожающее из его ладони раздались хлопки. — Каччан, — Изуку жалобно взглянула на него. Она всерьез испугалась, что взрывной характер одноклассника сейчас даст о себе знать во всей своей красе. Тогда тяжелый разговор им предстоит с руководством не только этого заведения, но и Академии, если на Акияму падет вся мощь его гнева, как бы ей не нравилось поведение той. — Что значит «раскрывать козыри»?! — не унимался он. — Деку ж там сознание потеряла. Невидимка, говорят, чуть не обосралась, когда эта дуреха не приходила в себя, пока ее трясли как безвольную куклу! — Каччан, ты преувеличиваешь, — вклинилась в разговор Изуку. — Меня осмотрела Исцеляющая Девочка и не нашла ничего странного, просто давление поднялось, да пульс участился... — Погодите, — Акияма вопросительно подняла бровь. — Вы только потеряли сознание, Мидория-семпай? — В смысле «только»? — грозно спросил Катсуки. — Если уж говорить откровенно, — Акияма задумчиво прикусила губу, — Мидория-семпай вообще не должна была терять сознание. Этого не было в симптомах... — В симптомах чего? — спросила Изуку, хватаясь за свой шанс выяснить хоть каплю информации, но Акияма будто пропустила вопрос Изуку мимо ушей. Ее лицо и шея покрылись алыми пятнами. — Бакукго-семпай, а в поведении Мидории-семпай не было каких-то странностей в последнее время? Она не вела себя как-то... непристойно, что ли? Открыв одновременно рты, Катсуки и Изуку переглянулись. Акияма неуютно поерзала на стуле. Похоже, разговор принимал уже совсем не шуточный оборот. — А что ты подразумеваешь под непристойным поведением? — нашла в себе силы спросить Изуку, Акияма лишь потупила взгляд. — Не нравится мне, к чему она клонит, — махнул в сторону Акиямы рукой Катсуки. — Попахивает какой-то херней. Акияма хранила молчание, она опустила глаза в пол и крепко сжала губы. Ладони, покоившиеся на чуть дрожащих коленях, нервно сжимались в кулаки. — Блять, да ты скажи хоть что-нибудь! — не выдержал Катсуки, пока Изуку сама впала в оцепенение и лишь беспомощно наблюдала за мимикой первокурсницы. Ей стало не по себе. — Да не знаю я, что сказать! — ответила криком Акияма, не выдержав давления. — У Мидории-семпай должна была быть совершенно другая реакция на сыворотку! — Так ты уже расскажи, какая должна была быть! Прекрати тут строить из себя героиню дешевого шпионского фильма с «великой и ужасной тайной»! Чувствуя себя загнанной в угол, Акияма наконец подняла голову. — В шприце содержалась одна из наших проверенных разработок с Полночь-сенсеем. Действует она, скажем так, как афродизиак: пробуждает в человеке неконтролируемое сексуальное желание. — К-какое желание? — осипшим голосом спросила Изуку, чувствуя, как пересыхало ее горло. — Прекратите уже все переспрашивать! — вспыхнула Акима. Все ее лицо уже приобрело какой-то багровый оттенок. — Ты не в том положении, чтобы дерзить, — сквозь зубы прошипел Катсуки. — Нахера ты это сделала? Как тебе это вообще в голову пришло? — Это должна была быть безобидная шутка, ясно? Ничего страшного бы не произошло, — не стала сбавлять тона девушка, нервно облизав губы. — Просто шутка. — И что смешного в том, что Деку захотела бы вдруг трахнуть условный столб? Или ты хотела, чтобы кто-то конкретный оказался на месте этого столба? — Сыворотка не дает мгновенный эффект. По моим расчетам, Мидория-семпай испытала бы сильное возбуждение через пятнадцать минут. — Ну и что? В упор не вижу повода посмеяться, — не унимался Катсуки. — Мы хотели, чтобы Тодороки-семпай увидел ее в таком состоянии! — выпалила Акияма на одном дыхании и снова принялась с интересом изучать стол, не смея поднять глаз. — Зачем, блять?! Ты можешь объяснить нормально зачем? Почему я должен из тебя информацию клещами вырывать? Что еще за мы? Почему именно Двумордый? В отличие от собеседницы Изуку сидела белая как мел. Ей будто не хватало воздуха, потому что у нее не было сил, чтобы просто сделать вдох и выдох. Она не становилась объектом розыгрышей с момента поступления в Академию, и одна только мысль о том, что над ней снова захотелось кому-то поиздеваться, да и еще таким мерзким способом, выбивала из нее дух как удар в солнечное сплетение. Чем она могла прогневать человека, которого даже не знала? Чем она вновь заслужила такое отношение? — У нас есть свой фан-клуб, — с агрессией Акияма перекинула свою косу через плечо. — Фан-клуб поклонниц будущего Героя Номер Один — Шото Тодороки! И я в нем вице-президент. Только не смейтесь! Никто не смеялся. Катсуки молча смотрел на нее с гневом, а Изуку вообще даже не дернулась, будто ничего не слышала. — Мы всегда замечали, что отношения Тодороки-семпая и Мидории-семпай весьма близки, но в последнее время некоторым членам клуба показалось, что происходящее между ними уже переходит все границы дружбы. Если они начнут встречаться, то тогда Тодороки-семпай начнет уделять меньше времени тренировкам и учебе, и ему будет тяжелее добраться до первого места в рейтинге героев. Мы думали, что чересчур развратное поведение Мидории-семпай покажется ему неподобающим, и он отдалиться от нее. Вот и все! Какого-то физического вреда мы не хотели ей причинить! — А не много ли вы на себя берете? — со зловещим спокойствием в голосе спросил Катсуки. — Двумордый уж как-нибудь сам, наверное, разберется со своей жизнью без вашей заботы. В его взгляде было столько презрения, что Акияма обиженно поджала губы, не зная, что ответить. Между ними тремя воцарилось молчание. — Это... конечно... все очень любопытно, — нашла в себе силы заговорить Изуку, устремив взгляд в одну точку. — Но мне сейчас гораздо интереснее, что могло быть в том шприце. И мне кажется, что тебе тоже, Акияма-чан. Акияма повернулась к ней всем корпусом. — У меня есть кое-какие подозрения, но мне потребуются подробности. Расскажите, Мидория-семпай, что вы почувствовали после экзамена. Ну и сразу после того, как я вколола сыворотку. Помню, что вы говорили про жар. Тогда меня это не смутило, решила, что это индивидуальный побочный эффект. Вообще по задумке, сначала вы должны были почувствовать невероятную тяжесть во всем теле, которая не давала бы вам двигаться. — Да, мне резко стало жарко, — кивнула Изуку. — А из легких будто медленно выкачивали весь воздух. Из-за нехватки кислорода у меня сильно закружилась голова. Вроде как я потеряла ненадолго сознание. — И что было потом? — А потом меня привело в чувство прикосновение Тору-чан, моей напарницы. Ее прикосновение, — Изуку зачем-то подняла свою руку, — показалось мне тогда спасением. Ее ладонь принесла желанную прохладу, буквально пробудила во мне неизведанные силы. Я была будто бесформенным непонятным комком, а стала человеком с бьющей энергией через край... Мне жутко хотелось вцепиться в ее руку, чтобы они никогда меня не отпускала, чтобы не переставала дарить это чувство эйфории. В целом, это было все очень странно... — А через какое-то время вы чувствовали себя так плохо, что хотелось волком выть? — перебила ее Акияма. Изуку наконец взглянула на нее. — Да. — Похоже, ты что-то поняла, Косатая, — хмыкнул Катсуки. — Косатая? — резко повернулась к нему Акияма, снова схватив свою косу. — Ты не отвлекайся, а делись своими выводами. Она сделала глубокий вдох. — Похоже, я перепутала ампулы. И вколола случайно Мидории-семпай очень сырую разработку, — она закрыла глаза и устало провела рукой по лицу. — Мы решили поэкспериментировать с Полночь-сенсей, решили, что можно сделать что-то не только для борьбы против злодеев, но и что-то, что даст героям моральное преимущество. — В каком смысле? — нахмурился Катсуки. — Ну как допинг, что ли. Только влияет он не на физическую форму, а на восприятие. Конечная цель — высокий и непоколебимый моральный дух. Мы посчитали, что последние события порой сильно влияют на психику, не помешало бы что-то поддерживающее... — Как наркота что ли? Вы типа косплеете Уолтера Уайта и Джесси Пинкмана? — сам ухмыльнулся от своей шутки Катсуки, только, похоже, веселила она только его, потому что обе девушки и бровью не повели. — В общем, — продолжила Акияма, — мы пока и близко не подобрались к конечной цели, у нынешней сыворотки больше недостатков, чем плюсов. Пока она начинает работать согласно задумке только при... телесном контакте. Но даже не это самое страшное, — она сделала паузу и снова посмотрела по сторонам. — Самое страшное то, что организм под действием сыворотки перестает сам вырабатывать ряд соединений, которые, грубо говоря, помогают сохранять хорошее настроение — все приходит в норму только при телесном контакте с другим человеком и только на какое-то время. — А что в этом такого страшного? — не без тревоги спросила Изуку. — Скажем так, человек без подпитки будет постоянно хандрить, а если при этом будут происходить тяжелые события, то психика без снятия стресса начнет давать сбои, которые могут плохо кончиться. Теоретически. Мы не проводили тесты на людях, так как над этим экспериментом еще работать и работать. — То есть ты просто вколола «грустинку без обнимашек»? — Катсуки расслабленно откинулся на спинку стула. — Что ж, не все так плохо. Жить Деку будет. — Я бы не стала спускать ситуацию на тормозах, — покачала головой Акияма, задумчиво нахмурив лоб. — Даже на сегодняшнем уровне развития науки ментальное здоровье человека — потемки. Плюс еще всякие индивидуальные особенности. Может случиться все, что угодно... На ее лице наконец можно было прочитать искреннее раскаяние. — Мидория-семпай, прошу прощения за то, что так все сложилось. Похоже, я перенервничала перед экзаменом и перепутала впопыхах ампулы. Я, конечно, и так дел наворотила, но мне нужно задать вам один важный, но личный вопрос. Она бросила взгляд в сторону Катсуки. — У меня нет секретов от Каччана, — твердо сказала Изуку, поняв ее намек. — Он в праве знать все. — Тогда... — Акияма запнулась и снова сделала несколько глубоких вдохов. — Вас никогда не мучили мысли о самоубийстве? — Ч-что? Этот вопрос застал Изуку врасплох. Почему-то именно его она ожидала меньше всего. — Это очень важно, — пояснила Акияма, — знать, способны ли вы что-то с собой сделать в минуту отчаяния. — Я... Я... — Изуку чувствовала, как холодели ее руки и ноги. — Не знаю, как правильно ответить... — Нет или да? — тон первокурсницы стал требовательным. — Нет, наверное... Не думаю, — тихо произнесла Изуку, чувствуя себя загнанной в угол. Акияма скептически осмотрела ее с ног до головы, будто не поверила. — Ну ладно, — сказала она. — В любом случае, я советую вам быть всегда рядом с близкими и друзьями. Почаще проявлять всякие чувства. Следить за своим эмоциональным состоянием. Не употреблять всякие успокоительные... — Ей надо в больницу. И срочно, — перебил ее Катсуки. Он сидел, опустив голову так, что большую часть лица нельзя было разглядеть, однако это и не требовалось, чтобы понять, что он был не в духе — из ладони шла предупредительная тонкая струйка дыма. — Но... — хотела что-то сказать Изуку, только Акияма не дала ей этого сделать. Она резко вскочила, стул жалобно заскрипел. — Пожалуйста, не надо! Мне же придется все-все рассказать людям, которые ничего не смыслят в моей причуде! Я же подведу Полночь-сенсея! — А раньше надо было думать, — рыкнул Катсуки, ударив незадымленной ладонью по столу так, что посуда задребезжала. — Захотела повыпендриваться перед своим чертовым клубом, так и отвечай теперь! Неси ответственность за свои действия сполна! — Каччан... — Нет, Деку, ты не будешь молча это терпеть!.. — Каччан! Голос Изуку был громким и полным отчаяния. Он заставил Катсуки взглянуть на нее. — Я сама в состоянии с этим справиться. Ничего страшного не случилось, ты же сам сказал, что это «грустинка», — Изуку говорила четко и твердо и улыбалась, а в ее взгляде была решимость: похоже, она готова была вступить в схватку с Катсуки, если он и дальше будет гнуть свою линию. — Не надо поднимать лишнего шума. Он не выгоден ни мне, ни Акияме-чан. Сама Акияма смотрела на Изуку с открытым ртом и широко распахнутыми глазами. Похоже, она никак не ожидала найти в ней свою союзницу. — Акияма-чан, — повернулась к ней Изуку, продолжая улыбаться, — как думаешь, сколько будет длиться эффект? — Точно не знаю, но сыворотка планировалась долгодействующей. В районе месяца, наверное, — растерянно ответила Акияма. Услышав ее ответ, Катсуки громко засопел, но ничего не сказал, и встал из-за стола, чтобы сразу же развернуться и пойти прочь из кафе. Не успела за ним закрыться дверь, как все посетители вздрогнули от нескольких хлопков от взрывов. *** Он шел домой, не разбирая дороги, на автомате. То и дело из рук вырывались крошечные взрывы. Сказать, что Катсуки был в бешенстве — это ничего не сказать. Его в очередной раз выбесила Деку, эта ее дебильная черта, желание быть для всех удобной. Как бы ей не было плохо, она будет молча терпеть еще и улыбаться. Как бы ей не доставалось, она никогда ни на кого не жаловалась ни в детском саду, ни позже в школе. Она даже никому не рассказала, как он предложил ей сброситься с крыши. Ведь нужно сносить все трудности с улыбочкой до ушей. Тогда он не понимал, что наговорил. Это было сказано на эмоциях. Скорее даже по той причине, что он точно знал, что Деку никогда не пойдет на такой шаг, так как он не знал ни одного человека, который бы любил жизнь так, как любила ее Деку. Но пару раз после осознания, что же он наговорил, ему снился кошмар, где Деку, сложив руки, будто молится, шла задом наперед по крыше здания их средней школы, пока не оказывалась у самого края. Самого падения он не видел, ему одного этого осознания хватало, чтобы проснуться в холодном поту. А теперь он узнал, что Деку находится во власти причуды, которая может заставить ее покончить с собой. И она может вспомнить о тех глупых словах, о которых Катсуки уже сотню раз пожалел... — Каччан! Каччан! — донеслось до него. Он не стал сбавлять шаг, а наоборот пошел еще быстрее. — Ну подожди же, Каччан! — ближе звучал ее голос. Через несколько секунд его схватили за локоть, резко развернули и грубо впечатали в ближайшее здание, что Катсуки даже зашипел от боли. Перед ним стояла Деку и пыталась отдышаться. Вокруг нее искрили зеленые молнии. — Что за хуйня? — вырвалось у Катсуки. — Прости, — на выдохе сказала она. — Просто я тебя минут пять уже кричу, а ты все никак не реагировал. Не очень удобно бегать с растертыми в кровь ногами, пришлось применить силу. — Ну да, ты же только на свои силы и рассчитываешь, — съязвил Катсуки. Он ненароком взглянул на локоть, в который вцепились пальцы Деку. Она, будто только что осознала происходящее, тут же разжала пальцы. Ее руки как разваренные макаронины безвольно болтались. — Я хочу с тобой поговорить, — тихо сказала она. — А я вот не хочу. — Пожалуйста, Каччан... — Ты не хочешь меня слушать, так какого хрена я должен слушать тебя? — Потому что я хочу, чтобы ты меня выслушал. Пожалуйста. Катсуки не знал, о чем ей захотелось поговорить. Извиниться за свою излишнюю самостоятельность? Оправдывать эту мелкую? Он лишь пошел дальше в сторону дома. — Подожди, — воскликнула Изуку, но в этот раз она не стала хватать его, лишь шла рядом с ним в его темпе. — Я не хочу, чтобы мы с тобой выясняли отношения перед Дядюшкой. Вдруг он маме расскажет, что мы с тобой опять разругались, и она начнет волноваться по пустякам. Она и так тяжело работает, пусть хоть спокойно отдохнет в свой отпуск... — Боже, заткнись! — прорычал Катсуки. — Что угодно делай, только заткнись! Уголки ее губ едва приподнялись. Она махнула сторону ближайшей площадки. — Пошли туда. Солнце еще высоко стояло, поэтому народу было полно. Какие-то дети, как Катсуки с Деку когда-то, резвились в песочнице, а те, что постарше — играли в догонялки или прятки. Малыши, качавшиеся на качели, быстро ретировались, стоило им разглядеть недовольное лицо Катсуки, которое пугало до чертиков взрослых, не то что детей. Они сели на качели. Вокруг стоял шум и детский визг, в котором до них никому не было дела. Не самое плохое место, чтобы поговорить и не быть подслушанными. — Ну так что? — немного раздраженно спросил Катсуки в то время, когда Деку начала раскачиваться. — Какой у тебя план? — Его, если честно, у меня нет, — ответила она. — Вообще, это все может быть одной большой шуткой. — Ты видела ее лицо? Она вряд ли шутила. У нас все-таки Геройская Академия, а не Актерская, — казалось, что нельзя было нахмуриться еще сильнее, но у Катсуки это вышло. — Даже если Акияма-чан не шутила, то я не заметила причин для беспокойства, просто возможно нестабильное состояние... — Ты оглохла, Деку? — перебил ее Катсуки. Он вскочил и схватил цепь, за которую держалось сидение качели, заставляя Деку остановиться. — Она явно намекнула, что если спустить все на тормозах, твоя крыша поедет на столько, что ты наложишь на себя руки! — Он взглянул ей прямо в глаза. — Ты сейчас находишься под ответственностью моего отца. И знаешь ли, я не очень сильно хочу проснуться утром и увидеть тебя в собственной ванне в луже крови. — Ты драматизируешь, — Деку попыталась улыбнуться, но вышло у нее лишь какое-то жалкое подобие улыбки. — Все будет хорошо, не думаю, что высок вариант развития именно таких событий. — Ты видела себя со стороны, Деку? Когда ты вчера пришла к нам, ты была похожа на труп. И я не преувеличиваю, а скорее даже преуменьшаю. Ты была настолько на себя непохожа... будто это и не ты вовсе была. А после того, как ты всю ночь меня тискала, ты вернулась в свое привычное раздражающее меня состояние. Деку открыла рот, чтобы что-то возразить, но Катсуки просто не дал ей этого сделать. — Ты всю жизнь мне отравляешь своим бесявым оптимизмом, поверь, я знаю, про что говорю. Такие перемены сразу бросаются в глаза. По-моему, следующей стадией было добровольное отбрасывание коньков. По лицу Деку можно было много чего прочесть. Она смотрела на Катсуки с легким испугом и продолжала сидеть с открытым ртом, из которого не выходило ни звука. Ее руки крепко вцепились в цепи, да так, что покрытые шрамами пальцы побелели. — Если тебя это не тревожит, — продолжил он, — то возвращай Один-За-Всех и делай, что хочешь. Я не могу молча смотреть, как из-за тебя и твоего раздолбайства рушится наследие восьмерых отважных людей. — Я... Я... — Деку была похожа на рыбу, выбросившуюся на берег. Похоже, что слова Катсуки наконец-то возмели нужный эффект. Она опустила голову и еле слышно пролепетала: — И что мне теперь делать? — Ну, первым делом, ты должна сообщить Айзаве... — Нет, — Деку резко подняла голову. — Я не буду никому ничего говорить. — Да почему ты упрямишься?! — вспылил Катсуки, которому уже начало не на шутку надоедать ее поведение. — Потому что из-за этого у всех будут проблемы. — А тебе не кажется, что они их заслужили?! — Ты не понимаешь, — снова поникла Деку. — Как минимум достанется Полночь-сенсей, а она ни в чем не виновата — сомневаюсь, что Акияма-чан решилась на все это с ее разрешения. Ее могут уволить, ты же знаешь любовь директора к радикальным методам решения проблем. Да и сама Акияма-чан... Ее же могут исключить. Представь, что ей придется пережить! А если она на всех обозлится и пойдет по пути злодейки? С ее багажом знаний она может стать опасным противником, многие наши друзья пострадают... А если ее оставят, то к ней прилипнет ярлык злодейской причуды. Она станет изгоем, как Шинсо-кун. Знаешь, как ему тяжело, пусть он этого и не показывает? Он постоянно слышит про себя всякие грязные сплетни и мерзкие небылицы, хотя он ничего плохого не сделал. Я не хочу, чтобы этой девочке пришлось пережить то же самое. — И поэтому терпеть будешь ты? Чтоб какой-то экстра не было грустно из-за того, что на нее может быть раз покажут пальчиком и косо посмотрят? — Да, буду терпеть, — упрямо сказала Деку, кивнув. — Да пошла ты, — злобно прошипел Катсуки и сел обратно на свои качели. — А что ты будешь делать с последствиями? Как будешь бороться? Деку пожала плечами. — Не хочешь позвонить и обрадовать Двумордого? — У меня это бы не получилось, даже если бы я этого очень сильно хотела, — даже слабослышащий распознал сколько боли выплеснула тогда Изуку в одном предложении. — В смысле? — Шото не отвечает на мои звонки. Да и скажем так, он практически не обращал на меня внимание еще после устной части геройского экзамена, — с этими словами она отчаянно оттолкнулась ногами, чтобы снова раскачаться. — Ему до меня и моих проблем просто нет дела. Глаза Катсуки удивленно расширились. — Что это он вдруг? — вырвалось у него. — Как бы это не было смешно, но из-за моего «развязного» поведения, — цепи под определенным углом печально скрипели. — Иронично, но вышло в итоге так, как те девочки из клуба его поклонниц и хотели, пусть и без их вмешательства. В мой день рождения он наговорил... всякого. До сих пор не совсем понимаю, какого извинения он хочет от меня услышать. Но суть в том, что он, похоже, не хочет ничего от меня слышать. — Так вот что ты тогда разревелась, — догадался Катсуки. Ответом ему был лишь протяжный скрип качелей. — И Тетушка уехала, — продолжил он. — И мама уехала, — ответила Деку, спрыгивая с качелей и поднимая невысокие столбы пыли. Она аккуратно приземлилась и повернулась к нему, улыбаясь, но уже так, как улыбалась обычно. — Не переживай, Каччан, я что-нибудь обязательно придумаю! — Да я и не переживаю, — огрызнулся он скорее по привычке. Хотя Катсуки действительно особо не переживал. Потому что что-то потаенное, некое темное «я» уже склонилось и жарко нашептывало ему прямо в ухо: «Это твой шанс. У нее не будет выбора. Ты ей ведь якобы поможешь, а значит ничего плохого не делаешь. Ну же, только руку протянуть...» Это темное «я» определенно взяло контроль над его телом, ведь ему бы самому вряд ли бы пришло в голову сказать то, что он сказал в тот момент. — Я могу помочь тебе, Деку. Он даже перестал дышать. И Деку, похоже, тоже. Она уставилась на него так, будто у него вторая голова выросла. — Ч-что? — заикаясь, произнесла она. — У тебя определенно проблемы со слухом в последнее время, сходи уже ко врачу, — сквозь зубы выплюнул он и вскочил с качелей. Он резко разозлился на себя за то, что предложил такую глупость. — Но Каччан... Мне неудобно заставлять тебя... — Что? Терпеть твои тисканья с моего же согласия? — Ну вроде того, — ответила смущенная Изуку. — Я же знаю, что тебе с трудом удается терпеть мое общество, не хочу нарушать наш хрупкий мир еще больше... — Я согласен потерпеть, чтобы ты не сдохла. В конце концов, я обещал и твоей маме и Всемогущему, что буду приглядывать за тобой. Тут все же ничего сверхъестественного от меня не требуется... А хотя знаешь что? Забудь все, что я говорил! Поступай так, как сама посчитаешь нужным. Он развернулся и пошел в сторону дома. В этот раз никто уже его не окликал. *** Это все было неправильно, неестественно. Да и вообще походило на какой-то дурной сон. Нащупав в спортивных бриджах несколько завалявшихся монеток, Изуку купила самую дешевую булку хлеба и направилась на пляж Дагоба — возвращаться в дом Бакуго ей нисколечко не хотелось. В беседке на причале обнималась какая-то парочка, поэтому Изуку осталась стоять на берегу и со всей силы кидала кусочки хлеба в океан, которые прямо на лету ловили жадные чайки. С каждым разом она отламывала кусочки все меньше и меньше, чтобы была хоть какая-то жалкая причина остаться здесь подольше. Пронизывающий ветер оставлял соленый привкус на ее губах. Когда все успело стать все таким сложным? Вот еще совсем недавно они в общей комнате смеялись над тем, как Минета и Каминари засовывали себе то в нос, то в уши картошку фри под гневные крики Ииды, что нельзя играть с едой, а сейчас она стоит и думает, стоит ли ей обнимать Каччана, чтобы жить привычной жизнью, когда у нее вроде как есть отношения с Тодороки, который, похоже, поставил в этих отношениях за нее точку. Какой-то сюр. С тяжестью на душе она отряхнула руки от хлебных крошек. Как бы ей хотелось, чтобы сейчас появился Всемогущий и помог решить все ее проблемы. Хотя, если честно, после их последнего разговора ей совсем не хотелось лишний раз докучать ментору — он был настолько обеспокоен низким итоговым баллом за семестровые, что в течение сорока минут выпытывал ее, не случилось ли чего в ее жизни ужасного. Беспокоить его всякими глупостями хотелось ей меньше всего. Да и он тоже может посчитать нужным привлечь всю администрацию Академии. Ей ничего не осталось, как медленно побрести обратно. Чужой дом встретил ее невероятно аппетитным ароматом, от которого у нее заурчало в животе. — Добрый вечер, Изуку, — как всегда вежливо поздоровался Масару, доставая из духовки сочное мясо. — Очень вкусно пахнет, — улыбнулась Изуку и начала накрывать на стол. — Катсуки сказал, что не будет сегодня ужинать, — остановил ее Масару, когда она взяла третью тарелку. — Оу, — уголки ее губ медленно поползли вниз. — Да, вернулся он явно не в духе, — сказал он, раскладывая им двоим мясо. — Сразу пошел к себе и попросил не беспокоить. Вы опять поругались? В ответ Изуку лишь рассеянно пожала плечами. Тяжесть на душе будто увеличилась. Пока они ужинали, Масару что-то рассказывал про подготовку к последней коллекции, только Изуку слушала его вполуха, из-за чего ей приходилось постоянно переспрашивать. Перед тем, как встать из-за стола Масару легонько похлопал ее по голове и понимающе улыбнулся. — Все будет хорошо, — добавил он. Сейчас Изуку в этом сильно сомневалась. Ситуация вышла куда более неловкой, чем должна была быть. Будь это кто-либо другой Изуку бы уже была готова пробить головой закрытую дверь, чтобы поговорить с человеком и найти решение их общей проблемы. Но годы общения с Каччаном научили ее, что так с ним поступать нельзя. Ему нужно было дать время, иначе станет только хуже. Правда это время может растянуться на годы... Она помыла посуду, прибралась на кухне и, взяв с собой чашку с горячим шоколадом, поднялась к себе. Гостевая комната встретила ее запахом пыли и затхлости. Она так и не успела разложить футон. Разглядывая помещение при свете электрических ламп, она не могла не отметить какую-то удручающую атмосферу: углы были завалены непонятными вещами, окно закрывали тяжелые массивные шторы, на подоконнике стоял еле-еле живой кактус. — Тоже неважно себя чувствуешь? — обратилась к нему Изуку, пусть и знала, что ответа ей не дождаться. Она не поленилась и спустилась обратно на кухню, чтобы вернуться со стаканом воды. — Мы должны с тобой держаться вместе, — продолжала она одностороннюю беседу, поливая растение. — Будешь до лагеря моим главным другом. Я не дам тебе пропасть. Где-то в сумках зазвонил телефон. Это была мама. Их разговор затянулся почти на час, и Изуку забралась с ногами на подоконник к кактусу. Пока Инко с детским воодушевлением рассказывала, как они доехали, как устроились и что успели посмотреть, за окном медленно портилась погода, и Изуку изучала как усилился ветер и как набежали тучи. Когда они попрощались, пожелав друг другу спокойной ночи, Изуку уже ничего не могла разглядеть из-за идущего стеной дождя. Разговор оставил неприятное послевкусие, и чтобы прогнать нехорошие мысли, она решила занять себя листанием ленты соцсетей. Ее одноклассники не теряли времени и проводили свободные от школы летние денечки — лента пестрила яркими фотографиями пляжей, лесов, гор, семейных ужинов. Находясь одной в маленькой грязной комнате, Изуку чувствовала, как ее и без того не хорошее настроение катилось еще ниже, но она продолжала с мазохистским упорством изучать чужое счастье, чтобы найти конкретное. Шото ничего не обновлял аж с начала нового учебного года. Последней фотографией было селфи их четверых (ее, Шото, Ииды и Очако), сделанное Очако у школьных ворот. Они все улыбались, пусть и Шото делал это не так широко, как остальные. Изуку казалось, что эта фотография была сделана в другой жизни. Но сдаваться девушка не собиралась. Она с уверенностью зашла на профиль Фуюми, его сестры. Последний пост был опубликован как раз несколько часов назад. Это тоже было селфи, на котором была Фуюми и худая женщина, в которой без проблем можно было узнать мать семейства Тодороки. Они сидели обнявшись на фоне чистого белого песка. Изуку пролистнула чуть ниже. И вот то, что она искала. На фоне заката, а именно моря, пожирающего розовое солнце, стоял в рубашке с коротким рукавом Шото, засунув руки в карманы белых брюк. Фуюми удалось поймать момент, когда его лицо сохранило теплое спокойствие. Изуку уже и забыла, когда видела его таким в последний раз. Кошки на душе заскребли своими острыми когтями с новой силой. Она сама не заметила, как медленно начало расплываться изображение Шото перед ее глазами из-за выступивших слез. Она чувствовала горечь во рту. Конечности похолодели. Ее затрясло. Она чувствовала себя чужой на этом празднике жизни. Все развлекались и наслаждались окружающим миром по полной. Без нее. Даже ее мать... Ох, мама... Она столько лет не могла никуда вырваться из-за нее, так как Изуку толком не с кем было оставить. Это маленькая женщина столько всего взвалила на свои хрупкие плечи ради нее. Мама отказалась от всего, у нее так никто и не появился после ее отца. Отказывалась от всех свиданий, чтобы провести вечер с ней. Брала лишнюю смену, чтобы сделать хороший подарок на день рождения. А сейчас... Изуку вспомнила счастливое лицо матери с фотографии с профиля Тетушки. Давно она не видела ее такой расслабленной и искренне улыбающейся. Рядом с ней стояла и разделяла счастливый момент ее хорошая подруга. И таких счастливых моментов у нее могло быть гораздо больше, если б не было Изуку. Она могла бы чаще позволять себе отдыхать душой и телом. Ее бы не омрачали мысли об одинокой старости. И сейчас, когда Изуку не живет с ней, ей бы не было так мучительно одиноко, потому что такой хороший человек, как ее мама, обязательно нашла бы себе порядочного спутника. И Шото... Он, наверняка, приехал к своей матери, которой и так нездоровиться, в дурном настроении. Из-за нее, из-за Изуку. Потому что у нее не получилось быть той, с кем Шото было бы комфортно. Она и ему приносила лишь проблемы и огорчения. Она хорошо помнила, с каким выражением лица он ходил последние дни учебы. Интересно, сколько времени ему понадобилось, чтобы вернуть себе душевное равновесие?.. А вот из Момо вышла бы отличная девушка для него. Она красивая, умная, никогда не теряет самообладания. Она внимательная и чуткая даже к тем, кто этого не заслужил. Уж она бы точно не огорчила Шото. Да и вообще, они бы так хорошо смотрелись вместе!.. Тому клубу бы и в голову не пришло их разделять, стоило бы им взглянуть на них. Но хуже всех она, наверное, испортила жизнь целому миру. В тот день, когда Всемогущий решил отдать ей свою причуду, он невольно подписал всем смертный приговор. Ведь разве сможет она, маленькая зашуганная слабая девочка, когда-нибудь по достоинству воспользоваться свалившемся на нее даром? Пока она представляет собой лишь одно большое разочарование. А ведь от нее пока требуется пока не так много — всего лишь научиться контролировать свою силу и прилежно заниматься в Академии. И она прекрасно не справляется с обеими задачами. И если бы она тогда не влезла в спасение Каччана, то Всемогущий нашел бы более достойного преемника, сильного, отважного, такого, как Каччан. Каччан! Она резко закашлялась, захлебываясь в собственных рыданиях. Ей все никак не получалось сделать хоть какой-нибудь вдох. В ушах барабанил ее собственный пульс так, что заболела голова. Из груди лишь вырывались пугающее ее хрипы — она задыхалась. На инстинктах она потянулась к ручке, чтобы открыть окно, и нащупала ее далеко не сразу. Она дернула ее с такой силой, что даже испугалась, что сейчас выдернет раму целиком. В душную комнату из распахнутого окна с оглушающим гулом ворвались хлесткий ветер и ледяные дождевые капли, больно и безжалостно ударяющие по лицу. Это помогло ей немного прийти в себя. Она задышала, пусть и каждое движение грудной клетки приносило ей практически невыносимую боль. Она не знала, сколько простояла так, зажмурившись, но успела вымокнуть практически до нитки. Сделав над собой усилие, Изуку приоткрыла глаза, и перед ее глазами предстала картина непогоды: черное низкое небо, которое то и дело рассекали молнии, новообразовавшиеся реки, быстро стекающие вниз по улице, блестели в мигающем свете фонарей, опасно качающиеся деревья... Она, оказывается, практически вываливалась из окна, держась только за влажную раму. Левая рука опасно соскользнула... Как ошпаренная Изуку откинулась назад, упала на спину, но физической боли практически не почувствовала. Она попыталась встать, но из-за луж, образовавшихся на полу, ноги не слушались ее и разъезжались в стороны. Собрав последние силы, Изуку все же поднялась и бросилась из комнаты прочь, громко хлопнув за собой дверью, только этот шум был идеально замаскирован громом. Она будто надеялась, что, выбежав из комнаты, успокоится, будто ее кошмар сидит там, а не происходит у нее в голове. Она почувствовала, как ее трясло всем телом как при лихорадке. У нее даже зубы стучали. Ей нужна была помощь. Она сама не справляется. В ее голове не было никаких лишних мыслей, когда она нагло вломилась в комнату к Катсуки. На тот момент ей было абсолютно плевать, если он ее сейчас убьет за то, что она потревожила его драгоценный сон. Может, она бы его даже поблагодарила за избавление от пульсирующей боли в голове и где-то в области сердца. Тот спал так крепко, что даже не услышал, как резко открылась дверь в его спальню. Не проснулся и он, когда Изуку осипшим голосом позвала его, подойдя к его кровати. — Каччан... Каччан... Почему-то из-за того, что он не отвечал ей, Изуку захотелось плакать, несмотря на поток слез, который шел не прекращаясь из ее глаз и так. Возможно, на тот момент она думала, что это стекали капли дождя. — Каччан, — она слабо потрясла его плечо. От прикосновения мокрых холодных пальцев Катсуки резко дернулся. Он непонимающе поднял голову. В темноте его комнаты Изуку не могла разглядеть выражение его лица. Ей даже было непонятно, открыл ли он тогда вообще глаза. — Деку, — прохрипел он сонно, — ты что здесь делаешь? Изуку бы не придумала, что ответить, даже если бы она была в чуть более адекватном состоянии. — В-все б-были бы с-счастливы без меня? Д-да? — заикаясь, спросила она. — Ты что несешь? Чокнулась что ли? — недовольно и устало спросил он, поднося руку к лицу, чтобы потереть глаза. Не зная, что сказать, Изуку обняла себя руками. Сквозь шторы сверкнула очередная молния, заставившая ее подпрыгнуть. На какое-то время мир застыл, тишину нарушал только барабанящий без устали по окнам дождь. — Тебе плохо? — похоже Катсуки окончательно проснулся и смог понять, что происходит. — Тебя жуть как трясет. Он встал на колени на кровати, чтобы его лицо было на уровне лица Изуку. Она не знала, мог ли он что-то разглядеть в этой кромешной тьме, но от осознания, что он увидит сейчас ее всю такую заплаканную, жалкую ничтожную... Со сдавленным стоном она закрыло лицо руками и сделала несколько шагов назад. — Эй-эй!— сразу же воскликнул Катсуки. — Иди сюда. Он потянулся к ней, схватил за запястья и с силой развел ее руки, из-за чего Изуку снова почувствовала, что паника возвращалась в ее тело. Ноги опасно задрожали, она вырвалась из его хватки, но только для того, чтобы найти опору, схватившись за его плечи. И через пару секунд ее тело понемногу наполнило долгожданное тепло. Повинуясь порыву впитать в себя все возможное тепло, она ринулась к нему, уткнувшись носом куда-то в шею. Однако ее продолжало сильно потряхивать, когда она почувствовала, как руки Катсуки легли чуть ниже лопаток. — Деку, ты можешь меня отпустить? Я никуда не денусь. Изуку не понимала, почему она должна была его отпускать, поэтому лишь усилила хватку. — Деку, — он мягко, но настойчиво отодвинул Изуку от себя. — Мне надо достать салфетки, у тебя все лицо мокрое, возможно, в соплях, мне это неприятно. Я вытру тебе его и все. Я буду рядом. Все время. Он говорил с ней как с маленьким ребенком, будто объяснял самые очевидные вещи. Кусая губы, Изуку все-таки отпустила его. Катсуки из тумбочки, стоявшей рядом с кроватью, достал салфетку и аккуратно, совсем не как в прошлый раз в парке, вытер ее лицо от слез, после скомкал салфетку в шарик и ловким движением баскетболиста отправил ее в корзину для мусора. — Вот и все, — сказал он и сам притянул ее обратно к себе. — Я же сказал, что никуда не денусь, что помогу тебе, глупая Деку. Они так стояли обнявшись несколько минут точно, пока Изуку совсем не перестала трястись, пока не выровнялось ее дыхание, пока не потеплели ее пальцы, вцепившиеся ему в кожу. Изуку, наслаждаясь обжигающим теплом его ладоней на ее спине, слышала, как он тихо ругал ее. Было что-то вроде: «Сама справится, ну как же...», — но она особо не вслушивалась. — Можно, — она могла поклясться, что не узнала собственный голос, — я останусь сегодня здесь? Изуку чувствовала кончиками свои пальцев, как его мышцы напряглись. Катсуки не спешил отвечать, но он и не дернулся от нее как от огня, поэтому Изуку осталось лишь терпеливо обмякать в его теплых руках. — Только без глупостей, — прошептал он. Изуку не знала, про какие глупости он говорил. Выпустив ее из объятий, Катсуки лег обратно в кровать, только уже на самый край, оставляя ей место. Без промедления Изуку юркнула к нему. Она не стала ложиться ему на плечо или — прости Госпади! — на грудь. Ей хватило ощущения тепла рядом с собой. И осознания, что с каждой секундой зудящая дыра в груди потихоньку затягивалась. Глаза сами собой закрылись под тяжестью век — она медленно погружалась в исцеляющий сон и совсем не замечала, как аккуратно, почти невесомо, сильные пальцы аккуратно перебирали ей волосы на затылке.