* * *
Тайн нервно ёрзает на лавочке в парке, прикрыв лицо ладонью на манер козырька. Сегодня палит так, что хочется залезть под воду по самую макушку и не вылезать до вечера. Только вот у Типакорна нет ни малейшего желания прохлаждаться, пока Сарават призраком снуёт по коридорам. После вчерашнего происшествия его лицо напоминает грушу, которую хорошенько поколотили. Тайн никогда бы не подумал, что его лучший друг — забияка. В школьные годы Ват был сдержанным, отзывчивым и неконфликтным. Никто и не намеревался вступать с ним в спор, потому что в старшей школе на него даже парни засматривались. Как только Тайн раньше не заметил, что Гунтитанон относится к нему не так, как к другу. Или всё-таки замечал? Он с тяжелым вздохом закидывает ногу на ногу, прислушиваясь к шагам за спиной. Пришёл всё-таки. Они с Ватом часто встречались на этом месте, когда не могли связаться по телефону. Тот, кто приходил первым, терпеливо ждал второго. Здесь, в тени деревьев и высоких кустов, посторонние не могли подсмотреть или подслушать. Это было только их место. — Тайн, прости меня, — Сарават опускается на противоположный край скамьи, упершись локтями в колени. Он прячет лицо в ладонях, чтобы не выдать волнение, но каждое слово вырывается болезненным шепотом. Ват чувствует пристальный взгляд Тайна. Он так сильно боится жалости. Остаться рядом только из чувства долга Типакорна — это ещё хуже, чем потерять его навсегда. — За что? — Тайн резко поворачивается к нему, но Гунтитанон не поднимает головы. — За то, что концерт пришлось перенести из-за твоей пьяной драки? За то, что обманывал меня и отталкивал всё это время? Или за то, что ты любишь меня? Ват засовывает сжатый кулак в карман брюк и зажмуривается до кругов перед глазами. Всё затягивает темнота, и он не слышит ничего, кроме собственного дыхания. Сарават отсчитывает про себя каждый вдох и выдох, но в груди становится так тесно. Будто ребра раздавили до крови, хлестнув молотком. Голова тяжелая, будто из камня вылепленная, уже не держится на плечах. Гунтитанон склоняется на спинку лавочки, но глаз не разлепляет. Тайн, которого он знал столько лет, никогда бы не ударил по больному. Наверное, он теперь другой, и Саравату не обязательно его узнавать. — Ты жестокий, — Ват едва шевелит губами, и голос у него потерянный, неживой. Типакорн испуганно пододвигается ближе, но не решается коснуться. После того, что он вчера услышал, каждый неосторожный взгляд или прикосновение — это надежда для Саравата. Тайн не хочет кормить его ложными надеждами. Он вообще не понимает, что должен говорить. Он не может видеть Гунтитанона таким разбитым. Он хочет вернуть своего лучшего друга, который для него так много значит. — Пэр так и не стала моей девушкой, потому что я переживал за тебя, — Тайн смотрит на его дрожащие веки и не знает, куда деть руки. Чёрт, это так сложно. — Я чувствовал себя виноватым, а ты всё равно молчал. — И что бы изменилось, если бы я рассказал раньше? — Сарават поднимается с лавочки, растирая переносицу. Солнце рябит перед глазами красными пятнами, а головная боль так и не прошла. Ядовитое чувство съедает сердце изнутри, и Ват не может этого остановить. С каждым шагом всё ближе к концу. — Тебе нравятся девушки, Тайн. У меня никогда не было шанса. Он должен отпустить его прямо сейчас. Там, где всегда начинали, нужно поставить точку. Головоломку не разрешить, потому что ответ очевиден — крест на всём, во что верил Гунтитанон. Когда ты любишь безответно, ты можешь надеяться ровно до того момента, пока не спросишь прямо. Удар будет настолько сильным, что однажды ты просто не сможешь подняться. Наверное, время Саравата пришло. Ветер сдувает чёлку на глаза, и Ват облизывает губы. Ком в горле душит, саднит, расщепляет на части, и слёзы хлынут горячей волной, если он не уйдёт прямо сейчас. Сарават ходит кругами вокруг лавочки, но молчание не помогает. Или черное, или белое. Третьего не дано. — Мы бы придумали что-нибудь, — Тайн останавливает его, мягко коснувшись плеча, и испуганно отдергивает руку. У Гунтитанона вместо глаз две черные дыры. Две пропасти, где навеки пропали страх, отчаянье и боль. Тот Сарават, которого он знал с детства, всегда улыбался при встрече. У него горели глаза, когда он видел лицо Тайна. И только сейчас Типакорн понимает, почему. Почему Ват так тепло к нему относился. Дружба между ними всегда была односторонней, а Сарават всего лишь терпел, прятал свои чувства так глубоко, чтобы никто не догадался. Тайн должен был разобрать. Он знает Вата с первого класса. Они вместе больше четырнадцати лет, и что будет с Типакорном, когда Сарават уйдёт? Нет, он не уйдёт. Он не бросит Тайна никогда. Ведь так? — Не нужно ничего придумывать, — сурово отрезает Гунтитанон, повернувшись к Тайну спиной. — Нам просто нужно перестать общаться. Сарават, не делай этого. Пожалуйста. — А как же музыка? — Типакорн почти всхлипывает, и Ват исчезает за деревьями. — Я уйду из музыкального клуба, — он выбегает на тропинку, вьющуюся между кустами роз. Тайн снова возвращается в тот день, когда едва не потерял своего лучшего друга. В который раз уже? В третий? Сначала школьный выпускной, потом тот вечер в баре, когда Сарават так странно себя вёл. Теперь этот разговор, мучительно короткий и тревожный. Тайн не имеет права обвинять или осуждать его за любовь. Это же Ват, самый близкий в мире человек. Тот человек, который терпел его переменчивый характер столько лет. Он единственный не отвернулся от Тайна, когда тот самостоятельно постригся в шестом классе. Он единственный бросился спасать телефон Типакорна, когда тот утопил его в унитазе. Он единственный водил его в дорогой ресторан, в котором подавали самую вкусную рыбу в Бангкоке. Сарават отдал ему всё, а Тайн растоптал его, уничтожил, убил. Типакорн вытирает слёзы рукавом и поднимает глаза к небу. Он без Вата не справится.* * *
— Тайн, может, запишем видео в другой день? — Пэр забирает у Типакорна гитару, отложив её на стол. — Я же вижу, ты чем-то расстроен. Тайн отворачивается, прикрыв глаза. Он проваливает одну репетицию за другой, потому что пальцы больше не слушаются. Гнутся, как пластилин, рвано хватаясь за струны, но звук постоянно смазанный, ломкий, фальшивый. Только голос Пэр и спасает, потому что её песня необыкновенно красивая. Наверное, это песня о любви, но вслушиваясь в её слова, Типакорн почему-то вспоминает Саравата. Его поникший взгляд в парке, когда он уходил. Его приглушенно-тихое «Нам нужно перестать общаться». Какое-то невозмутимое спокойствие в движениях и буря в груди, рвущая грудную клетку. Тайн чувствовал то же самое, потому что без Вата ему никак не привыкнуть. Три дня. Прошло ровно три дня, как Сарават ушёл из музыкального клуба. Почему ПиʼДим его отпустил? Почему так легко избавился от подлинного таланта? — Мы с Ватом поссорились, — Тайн подсаживается к Пэр, комкая в ладонях листок с аккордами. Типакорн должен сейчас думать о ней, о самой милой девушке в университете. С чувством играть её песню, подпевая на припеве. Улыбаться ей, убирая волосы с её лица, и ловить каждое мимолётное прикосновение. Разговаривать с ней о музыке и кино, водить её на свидания. Он хотел с Пэр именно этого, так ведь? Тайн хотел настоящих отношений, к которым оказался не готов. Сарават занимал каждый уголок его жизни, и пустота, образовавшаяся с его уходом, пропитала сердце насквозь. Типакорн чувствует себя одиноким даже рядом с Пэр. Ему так страшно, как не было никогда раньше. — Что произошло? — Пэр подсовывается ближе, накрыв ладонью его колено. Тайн ощущает её тепло, но не так, как раньше. — Я не знаю, как объяснить, — он хлопает кулаком по губам, убирая дрожь в пальцах, но получается только хуже. Слабак, который не справляется с собственными чувствами. Трясётся и сопли жуёт на глазах у девушки, которая ему нравится. Разве такой парень нужен Пэр? Ей нужен тот Тайн, который водил её в кино и помогал учить аккорды. Который срывал для неё цветы в университетском парке, пока никто не видит. Который играл на гитаре её любимые песни и заботился о ней каждый день. Тот Тайн, который сейчас сидит рядом, думает не о ней, а о Саравате. Типакорна будто замкнуло на нём, а тот за три дня ни разу не позвонил и не написал. — Уверена, вы скоро помиритесь, — Пэр примирительно улыбается, взяв его за руку. Холодно. Тайн не чувствует ничего, кроме холода, будоражащего кровь. — Пэр, мы с тобой друзья? — его виноватый взгляд Пэр принимает с опасением. Медленно отпускает его ладонь, прижав руку к бедру, и отворачивается. Кажется, Тайн смутил её или того хуже обидел. Типакорн почти не видит её лица за длинными волосами, но губы едва заметно дрожат. Тайн больше всего боли причиняет самым близким. Саравата он уже потерял, то же самое будет с Пэр. Он заслужил. За то, что не ценил тех, кто его любит. За то, что сам не умеет любить по-настоящему. — Конечно, — Пэр поднимается с лавочки, отряхивая юбку, и улыбается ему так же доверчиво. Как будто минуту назад Тайн не поставил точку на всём, что их связывало. Дружба осталась, и это самое ценное в отношениях людей, потому что только друг принимает твои недостатки и достоинства. Типакорн хотел бы, чтобы дружба между ними осталась. Если у него ещё будет шанс. Пэр застегивает чехол, вкладывая в него свою гитару. — Только не обижайся на меня, — Тайн провожает её до двери, робко пряча глаза. Они будто снова вернулись к тому, с чего всё началось. Типакорн смотрел на неё огромными глазами, боясь cболтнуть какую-то глупость, а Пэр постоянно улыбалась. Её искренняя улыбка притупляла страх, и Тайн с каждым днём становился всё ближе. Пэр пустила его в своё сердце, а Тайн всё испортил. — Я всё понимаю, — она выходит из зала, едва мазнув пальчиками по его плечу. Короткое касание, мягкое и неосязаемое. Как будто ветер ущипнул за рукав футболки. Пэр пыталась объяснить, что всё понимает, но Тайн и половины не разберёт. Что он делает? Что с ним будет дальше? Теперь Тайн совсем один. Он не отдаёт отчёт своим поступкам, и голос в голове пугает. Типакорн отпустил девушку, которой нравился, из-за того, что… Из-за чего или из-за кого? Из-за Саравата? Нет, всё не так.* * *
Пять дней. Тайн не видел его уже пять дней. Ни звонков, ни сообщений в Инстаграме. В других социальных сетях Сарават не зарегистрирован, а в Инстаграме отвечает очень редко. Теперь молчит, игнорирует, прячется. Раньше Типакорн хоть на репетициях краем глаза мог подсмотреть, как Ват настраивает гитару. Послушать его тихие напевы, тонущие под дрожащими струнами. Поиграть вместе, как будто у них песня одна на двоих, а музыка отнюдь не под пальцами, а где-то в левом подреберье. Они всегда, сколько Тайн себя помнит, выступали вместе. На школьных концертах, в музыкальном лагере, в университете. Музыка связывала их только крепче. Может, из-за этого Тайн не может играть? Потому что Гунтитанона нет рядом. Тайн не запишет музыкальное видео, провалит выступление на концерте в следующую пятницу и больше никогда не возьмёт в руки гитару. Ему стоило уйти из музыкального клуба следом за Ватом. Всё равно без него Типакорн ни на что не способен. Тайн поворачивается к окну, укутываясь в одеяло, и закрывает лицо подушкой. — Ты написал новую песню? — Типакорн почему-то вспоминает прошлое лето и разговор с Ватом. Те слова ещё долго не выходили у него с головы. Наверное, до того момента, пока он не познакомился с Пэр. На первый взгляд ничего необычного, Сарават всегда возвышенно рассуждал о любви, как будто превращался в другого человека. Но в тот вечер он говорил откровенно, и не только из-за алкоголя. Гунтитанон впервые открыл то, что было у него в сердце. Если бы Тайн серьёзнее отнёсся к их разговору, всё могло сложиться по-другому. — Я просто никогда её не играл для тебя, — щеки Вата горели в полумраке бледно-розовым, и он лениво перебирал струны. Как будто пытался вспомнить старую мелодию или просто заполнить неловкую тишину. Все разбрелись по комнатам, а они вдвоём остались возле костра. Музыкальный лагерь особенно запоминался песнями у костра, запахом жареной рыбы, вкусом первой любви. Каждый год, когда они приезжали сюда на летних каникулах, Тайн выбирал самую очаровательную девушку. На самом деле их было всего две, но Типакорн вспомнил прошлое лето не из-за девушки. Из-за песни, которую Тайн услышал в тот вечер впервые. Он не слышал эту песню раньше, но Сарават играл её без остановки. Музыка вела его далеко-далеко, потому что взгляд у него был расплывчатый. — Если бы я тебя не знал, — Тайн выпил в тот вечер не меньше, чем Гунтитанон, и лепетал без умолку, как заведённый, — я бы решил, что ты безответно влюбился. Чёрт, он понял уже тогда. — Ты так уверен, что знаешь меня настоящего? — Сарават провёл пятерней по его волосам, остановившись всего на мгновение. Задержался, будто завис. Осторожно коснулся пальцем мочки его уха, прожимая кожу до крови. Руки у него были горячие, то ли от огня, то ли от играющего в крови вина. Тогда в лагере ничего крепче не было, да и настоящие музыканты не за этим в лагерь приезжали. Тайн просто запомнил его прикосновение. Чумной взгляд и губы, налившиеся огнём. А если бы Ват поцеловал его в тот вечер, что тогда? — За тобой носятся толпы фанаток, но ты ни с кем не встречаешься, — Типакорн завороженно смотрел на его ладони, не выпускающие гитару. — Кроме Инстаграма, тебя нет в других соцсетях, но и там ты не всегда отвечаешь. У тебя взгляд одинокого волка, и я не уверен, что у тебя вообще когда-нибудь была девушка. О ком эта песня? Сарават бросил в костёр скомканную бумажку, но Тайну он так и не рассказал, что в ней было. — О том, кто знает меня слишком хорошо, чтобы поверить в мою любовь. О Тайне. Та песня была о нём или для него. Невозможно разобрать. Всё так резко прояснилось, а прошёл почти год. Тайн переворачивается на спину, уткнувшись взглядом в потолок. Ему так холодно, будто льдом стянуло всё тело. Каждый уголок, каждый миллиметр, каждую клетку. И только в висках пульсируют слова Вата о том, что Типакорн не поверил в его любовь. Он кусает зубами наволочку, и горячие горошины катятся по лицу. Тайн уже давно знает правду. Чувствует и держит в кулаке, как последнюю пулю. Пуля уготовлена для него.* * *
Тайн обрабатывает края раны, плотно стиснув зубы. Должно быть больно не ему, а Саравату. Парни с архитектурного факультета, которых тот отделал на прошлой неделе, отомстили ему на футбольном поле. Пара «неуклюжих» ударов по мячу, и у Вата разбито колено. Мэн Типакорну первому позвонил, хоть Сарават и упрямился до последнего. Спустя неделю молчания страшно было смотреть Тайну в глаза, разговаривать с ним, притворяться его другом. Но он сейчас рядом, трясущимися пальцами смачивает в перекиси вату и колено Саравата обмазывает. Щиплет немного, но это не страшно. Куда больнее будет отпустить его снова, потому что мучить друг друга — это всё равно, что рвать старую рану. Ты всё равно умрёшь, хоть и медленно. — Тайн, зачем ты это делаешь? — Сарават накрывает его ладонь, и Тайн выпускает вату в траву. — Я хочу помочь, — произносит он еле слышно, облизывая пересохшие губы. С чего вдруг ему нервничать? Гунтитанон дал ему свободу, избавив от ненужного груза своих чувств. Пора перестать чувствовать себя виноватым. — Ты знаешь, что я имею в виду, — Ват сжимает его запястье, убирая руку со своего колена. Тайн поднимает растерянный взгляд и прячет руки. Он так и не придумал, что скажет, когда увидит Гунтитанона. Он так и не выбросил из головы песню Вата, посвященную ему. Типакорна трясет, как в лихорадке, и он настолько ничтожен в своей беспомощности. Сарават стирает пот со лба, сощурив глаза. — Что с тобой? — Типакорн касается его лица холодной ладонью. Красный и горячий, как печка. Взмокшая челка прилипла ко лбу, и пот рассыпавшимся бисером застыл на виске. Ему не по себе рядом с Тайном, и в этом нет ничего необычного. Они почти чужие друг другу. — Ты должен быть со своей девушкой, — Сарават его ладонь не отпускает, ещё крепче прижимает и смотрит безумным взглядом. — Ты выбрал её. Он сдавливает его руку так сильно, что Тайн едва не вскрикивает от боли. — Что за чушь ты несёшь? — Тайн вскакивает на ноги, на ходу запихивая перекись и вату в коробку. — Я всегда выбирал тебя. Потому что ближе, чем ты, у меня больше никого нет. Он путается в словах, и комок слёз разрастается, давит и рвёт. Гунтитанон замахивается кулаком, попадая ему в щеку. Ещё каплю силы добавить, и Тайн точно лишился бы парочки зубов. Может быть, только синяк под глазом останется. Он потирает красную щеку и смотрит на него пылающими глазами. — Ты сдурел? — со злостью шипит он, тенью нависая над Сараватом. — Уходи! — Ват отчаянно выплевывает ему в лицо и разворачивается, чтобы уйти. Тайн тянет его за футболку и крепко обнимает рукой поперёк живота. — Я не уйду, — он врезается губами в его плечо и будто рукав в труху сжигает. Гунтитанон только его губы на коже ощущает, шершавые и воспалённые. Он дрожит, как лист на ветру, и Тайн его греет каждым касанием. Плечи, спина, всё тело. Типакорн так близко, такой горячий. Такой его. Он ждал этого больше, чем жил. Сарават грубо впивается в его губы, сжав ладонью его шею. Но Тайн не отталкивает его, будто размяк, растаял, поплыл в его руках. Он чувствует, как судорожно артерия вибрирует на шее, и шум в ушах накрывает волной. Только губы Вата на его губах. Только его горячая ладонь на шее. Гунтитанон мягко раскрывает его губы языком, и Тайн крепко зажмуривается, чтобы не упасть. Он земли не чувствует под ногами. Капли слёз смазывают тёплые ладони Вата, и Типакорн жмётся к нему всем телом. Теперь всё правильно. Тайн получил последнюю пулю в сердце.