Наружу изнутри

Как там было у Сплина? «Она хотела даже повеситься, но институт, экзамены, сессия»? Анька Никитина с каждым днём все чаще напевала эту фразу, пусть она и бывалый студент, а эта сессия была двенадцатой в ее жизни, поплакать ей довелось достаточно и не только на экзамене по актерскому мастерству для получения хорошей оценки. Нет, мыслей о суициде ни в коем случае не было, но ни один день подготовки не обходился без слез. Остаться одной в комнате было невозможно, все готовились к экзаменам одновременно и подготовка была малоэффективной. Поэтому и плакала, слишком много навалилось одновременно. Ей казалось, что она глупая, что материала слишком много и некоторые вопросы она видит вообще впервые, хотя на протяжение семестра исправно учила все темы, которые они разбирали на семинарах. Девочки учили по ночам, Ане же эта идея не нравилась абсолютно, но сделать она ничего не могла, портить отношения с соседками и просить выключить свет настольной лампы и не мешать ей спать не хотелось. Кто знал, может быть потом ей понадобиться учить полночи, а они решат отомстить ей её же способами? Именно поэтому Аня, закутавшись с головой в одеяло, терпела, недосыпала сама, волновалась и ходила злой и нервной. Зато экзамены сдавала на «хорошо» и «отлично». Практически каждый день Ане звонил Музыченко. Она боялась себе признаться, но это было в какой-то степени отдушиной, пусть она и не воспринимала его больше, чем просто друга. Головой понимала, что он надеется на большее, но позволить себе не могла. Что-то останавливало. Юра звонил преимущественно по утрам, так как на даче, где он и предпочёл готовиться к экзаменам, делать особо было нечего. Солнечная погода в посёлке стабильно каждый день держалась до шести вечера, а потом небо затягивало тучами и начиналась гроза. Настоящая, от которой отрывались ветви с деревьев и небо то и дело озарялось вспышками молний. Красота. Погода сама следила за их скромным огородом и Юре не приходилось отвлекаться. Когда жара немного спадала и к нему возвращалась возможность думать, он садился и до вечера штудировал учебники. И не зря. Три экзамена были сданы на твёрдое «хорошо», один на «удовлетворительно». Мама была довольна. Оставался последний. В то утро он проснулся около десяти, заварил чашку растворимого кофе с сахаром и сухим молоком, вышел на веранду и по привычке набрал номер Аньки, желая спросить, как продвигается подготовка, поднять боевой дух, но в ответ услышал лишь поникшее «Да». По Юриным меркам было ещё очень рано, Аня не могла готовиться так долго, чтобы уже устать. Внутри что-то дёрнулось от волнения за девушку, вдруг, что-то случилось, а он не в курсе. Никитина рассказывала ему многое, но в некоторые вещи старалась его не посвящать. — Аньк, ну ты чего? — развалился на скамейке, закинув ногу на ногу. Парило. Связь была паршивая, но это не препятствовало желанию хоть как-то поднять собеседнице настроение. Разговоры с Анькой уже вошли в привычку, как чистка зубов и душ по утрам, не мог представить своё утро, не узнав, как у неё дела. — Подожди секунду, я выйду из комнаты, — по шороху бумажек на фоне понимает, что она с самого утра зубрит, обложившись книжками и конспектами, по крайней мере именно такая картинка возникает в его голове, — слушаю тебя, — вышла в коридор, по звонкому эхо понятно. Они шифровались, никто их однокурсников даже не догадывался, что они общаются, поэтому Аня каждый раз выходила из комнаты, чтобы соседки не грели уши. — Это я тебя слушаю, — смеётся Музыченко. Смешная такая, будто не знает, зачем он ей звонит. — Что, твои драматические актрисы снова готовиться не дают? — Да, — тяжко выдыхает и, помолчав пару секунд, будто делая умозаключение, продолжает: — Почему-то на первой вышке учится было проще и даже в общаге мне не мешали готовиться. Я боюсь, что завалю. — Ой, Никитина, не смеши меня, пожалуйста, завалит она, — будь она поближе, хорошенько бы тряханул, чтобы дурь это выбить. Аня была такой умной и организованной, что у Музыченко порой взрывался мозг от того, как она всё успевала, её приступы какой-то глупой и детской неуверенности он не понимал и старался сделать всё, что внушить девушке, что у неё всё получится. — Прекрасно ведь знаешь, что сдашь! Уже сколько раз так было! — достаёт из пачки сигарету и прикуривает. — Юр, я серьезно, — и имя почему-то как всегда говорит тише, чем остальную фразу, видимо боится, чтобы никто из однокурсников, живущих по соседству, не услышал и не пошли слухи. — Я читаю все это, читаю, читаю, а потом отрываю взгляд… и ничего не помню! — за голову хватается и пальцы утопают в волосах. В коридор выходит однокурсница и приветственно машет ей. Аня улыбается и кивает в ответ, но едва девушка скрывается в кухне, улыбка с лица Никитиной исчезает. — Ну, и ты думаешь, что твоя умная голова ничего не запомнила? — Юра чувствует, как лоб начинает припекать и уходит в дом, там сейчас гораздо прохладнее, особенно благодаря тени, которую отбрасывает виноградная лоза, обвившая значительную часть стены. Рука тянется к собранной вчера вечером вишне, которая ждала своего часа в ведре рядом со входом. В этом году сладкая, не такая, как все предыдущие годы, что есть было невозможно, мама постоянно варенье закатывала, лишь бы не пропала. — Могу предложить тебе приехать ко мне на дачу, закроемся в разных комнатах и будем учить, у меня тут куча вкуснятины, на всю жизнь вишни наешься, — мечтательно прикрывает глаза. Она не согласится, Юра это предлагает уже не в первый раз и каждый раз получает один и тот же ответ. А как было бы замечательно, если бы Анька скрасила своим присутствием его пребывание здесь. На даче такая благодать, как раз дозревает клубника и вишня, он постоянно рассказывал Ане о том, как ему надоело есть ягоду, а та по-доброму ему завидовала. Он перед каждым экзаменом порывался привезти ей ягод, но забывал, она потом обижалась. — Ага, а ты снова целоваться полезешь и никакой подготовки не будет, — Музыченко угадал её ответ. Каждый раз она припоминала ему ту дурацкую неудавшуюся попытку поцелуя на остановке, когда Анька вовремя увернулась и шутливо дала по губам. Посмеялись и забыли, как оказалось, до поры до времени. Завтра обязательно захватит ей вишню, не в одиночку же Юре уничтожать богатый урожай с дачи. — Вечно мне будешь это припоминать, да? — Ты какой идёшь завтра? — как всегда умело переводит тему. Она всегда делает это с одним выражением лица и Юра готов был поспорить, что сейчас оно было именно таким. Закусила губу, чтобы не улыбаться, и сделала невинные глаза. О порядке ответов на экзамене они говорили вчера, только вот Аня, видимо, напрочь об этом забыла. — Пятым, перед тобой, — завтра их последний экзамен. Юра понимал, что Анька уедет домой на летние каникулы и несколько месяцев они не смогут видеться. Последние пару недель она только и говорила о том, что нужно купить билет, пока они не подорожали, и отказывалась ходить с ним куда-либо гулять, чтобы не тратить лишних денег, даже если Музыченко предлагал заплатить за неё. Лишь один раз ему удалось обманом заплатить за ее мороженое, когда они отмечали удачный показ, Аня тогда замешкалась и не заметила, как Юра расплатился быстрее её. Она не хотела чувствовать себя как на свидании, именно по этой причине в последнее время виделись они исключительно на экзаменах и после них. Держала в голове и про себя, как мантру, повторяла: «Мы просто друзья, просто друзья». — Понятно, — тихо выдыхает и они снова молчат. Молчание затягивается, она не в настроении и не хочется портить его ещё сильнее своими пустыми разговорами. Аня загналась по поводу экзамена, а он отвлекал её от подготовки. — Ладно, я пойду учить дальше. Увидимся завтра, — Юра слышит улыбку в ее голосе и сам невольно улыбается. — До завтра. — До завтра. Он так и надеялся на отношения, пусть Аня постоянно твердила, что они не больше, чем друзья, и между ними ничего быть не может. Музыченко продолжал верить, что все-таки может, и не оставлял попыток завоевать сердце Никитиной, которое по чуть-чуть все-таки оттаивало и он это видел. Перестала быть такой категоричной и не дёргалась, как ошпаренная, когда Юра совершал попытку приобнять и брал за руку, чтобы поскорее пробраться через толпу. История с поцелуем вышла забавной, Юра ни разу не пожалел о своей попытке. Он как обычно провожал её до остановки после экзамена, Аня много-много болтала, была такой красивой в своём хлопковом голубом платье, что у него зубы сводило. Совершил манёвр, Аня быстро сориентировалась и с возмущённым «Музыченко, ты офигел!» увернулась. Попытка провалилась, но у них с Аней появилась шутка, которую понимали только они вдвоём. Следующее утро выдалось, наверное, самым солнечным за последние две недели и погода не поменялась за пять минут, как это имело обыкновение в Петербурге. Белая блузка с коротким рукавом была отглажена с вечера, утром из-за волнения она просто сожгла бы ее стареньким утюгом. Руки тряслись, ладошки потели, кусок в горло не лез, живот предательски сводило. Стандартные ощущения, одолевающие перед экзаменом, к которому ты думаешь, что не готов. Хорошо, что хотя бы выспаться удалось, ей даже показалось, что вчерашний тяжёлый материал улёгся в голове. В академию Аня приезжает одной из первых, чтобы в случае, если кто-то опоздает, зайти вместо него и «отстреляться» пораньше, дел было невероятно много, пусть она и чувствовала, что придётся все отложить. Без прощальной прогулки перед ее отъездом Юра ее не отпустит, она была уверена. Время заходить первой пятёрке, а главного героя её душевных терзания Юрия Музыченко ещё нет. «Как предсказуемо!» — думает Аня и заходит вместо него. Значит, приехала все-таки не зря, ответит раньше, а Юру все равно придётся ждать после экзамена, либо под аудиторией, если там никого не будет, либо в холле на первом этаже, если одногруппники решат потолпиться. Юра уверенно вошёл в аудиторию как только вышел первый ответивший, бросил взгляд на Аню, вытянул билет и сел готовиться. За ее спиной послышался скрип ручки о листок и тихий шорох шпаргалок. Так и знала, что будет использовать. За двадцать минут, что они усердно готовились, Никитиной успела надоесть гробовая тишина в аудитории и теперь, когда кто-то перед ней рассказывал преподавателю об особенностях живописи эпохи Возрождения, она, подготовив свой ответ, сидела и смотрела в окно. Погода прямо шептала отложить все планы и провести день с Юрой. Хорошо, что ей попался билет, который отскакивал от зубов, так хорошо она его выучила, хорошо, что сегодня последний экзамен и она не провалится на нём, хорошо, что успела купить билет домой до повышения цен и завтра вечером она уже будет сидеть в аэропорту и ждать вылета домой. Выдохнула. Главное, чтобы преподаватель не решил завалить её дополнительными вопросами, хотя Аня была уверена, что и на них сможет ответить. Настя получила «хорошо» и убежала довольная, взмахнув копной рыжих волос. Ее в холле кавалер с розами ждёт, Анька сразу заметила, он несколько раз забирал подругу с их посиделок и подвозил Никитину до общежития. — Отлично, Аннушка, как всегда отлично, — склонившись и выводя закорючку в зачетке, говорит преподаватель. Улыбается, глядит на Никитину поверх очков с толстыми стёклами, такую умницу грех было и дополнительными вопросами заваливать, выдала весь материал, который был в учебнике, и даже больше. — Успехов и хороших каникул! «Отлично», как она и планировала. Музыченко незаметно для окружающих показывает ей большой палец. Из аудитории выходит окрылённая, буквально вылетает, но доля волнения все-таки сохраняется, Юрка ведь остался там, а в том, что он хорошо подготовился, Аня сомневалась. Главное, чтобы удалось списать и со шпаргалками не спалили. Под аудиторией толпилась куча народа, рассказав все подробности об экзамене, Аня передала зачётку старосте, чтобы та отнесла ее в деканат, попрощалась с ребятами и спустилась в холл. Приятная прохлада буквально обожгла открытые плечи и ноги. Свобода. У подножия лестницы кто-то горько плакал из-за заваленного экзамена, вахтёры обсуждали последние спортивные новости, из периодически открывающихся с грохотом дверей веяло жарой, в горле пересохло и ужасно хотелось пить. Обычно Юра носил с собой бутылку воды, сейчас пара глоточков спасла бы Аню. Ждать ещё долго. Достала телефон, написала смс: «Жду тебя в холле на первом этаже». Главное, чтобы этот дурачок не оставил звук включённым, а то ведь точно выгонят. Их послеэкзаменационная прогулка даже не обсуждалась, на летней сессии это стало маленькой традицией. Прогулка и мороженое, за которое каждый платит сам. Основным условием, поставленным Аней, было, чтобы их никто не видел, поэтому выбирали парки поменьше и поотдаленнее, где вероятность встретить кого-то знакомого стремилась к нулю. Запрыгнула на обшарпанный подоконник, поправила юбку, чтобы сильно он задиралась, переплела растрепавшуюся за несколько часов косу. В академии во время сессии было немноголюдно, в холле можно было разглядеть весь спектр эмоций, от безмерного счастья до крайней депрессии. И это никак не было связано с их будущей профессией. Спустя двадцать минут, когда Аня уже практически умерла от жары и жажды, по лестнице спускается Музыченко с довольным лицом, по которому можно понять, что сдал и уж точно не на «удовлетворительно», а как минимум на «хорошо». — Ну, что? Завалила? — подтрунивает парень, подойдя ближе и загородив ей путь, уперевшись руками в подоконник по обе стороны от Аниных бёдер. У Никитиной была особенность, она всегда наговаривала на себя, даже когда сомнения в успехе не было. Аня спрыгивает с подоконника и складывает руки на груди. Сейчас снова переведёт тему, чтобы не оправдываться. Юра лезет в рюкзак и достаёт маленький контейнер с тёмно-бордовыми ягодами внутри, Анечка тут же меняется в лице, какая-то детская радость появляется, она даже слов для благодарности не может подобрать, просто хлопает в ладоши. Он наконец-то не забыл о своём обещании. — Куда пойдём? — выходят из прохладного здания на солнышко, как всегда на пионерском расстоянии, чтобы Музыченко руки не распускал. Жарко было обниматься, хотя сегодня после успешно сданного экзамена и долгожданной вишни она даже разрешила бы. Юрка рукава в рубашке закатал и верхние пуговицы расстегнул, Аня наслаждалась кисло-сладкой ягодой прямо на ходу. Боялась запачкать блузку, яркий вишнёвый сок так просто не отстирывался. — Погода хорошая, — щурится от солнца, мнётся, будто обдумывает что-то. Хотелось как-то запомнить этот день, хотелось нагуляться с Никитиной на два месяца, которые они не увидятся. — Аньк, я тут подумал, сейчас же белые ночи, — девушка обрывает его на полуслове, будто пытаясь предугадать ход его мыслей. — Хочешь предложить мне гулять все ночь? — И залезть на крышу, если не боишься, — улыбается, Аня как всегда поняла с полуслова. — Я узнал про парочку открытых, сможешь даже выбрать сама, — он хотел разбудить ту авантюристку, которую Никитина так яро пыталась спрятать. Юра понимал, что сейчас разгар белых ночей и вряд ли на какой-то из крыш они останутся вдвоём, но все это казалось таким чертовски романтичным, что он не мог ни предложить это Ане. Сам он развлекался так всего пару раз, но вчера, когда ему чертовски хотелось порадовать угнетённую сессией девушку, он глянул на календарь и вспомнил о главной петербургской фишке. Только Аня, он и чувства, тут-то точно их никто не увидит и они смогут побыть только вдвоём. — Если ты согласна, то в десять я буду тебя ждать здесь, — они дошли до остановки и Аня поняла, что это был до мелочей продуманный план. Было немного страшно, не хотелось искать проблем на свою пятую точку в последний день перед отъездом, но такую возможность упускать тоже не хотелось. В ответ улыбнулась и просто кивнула. Юра просиял. В очередной раз Аня просто не знала, как это расценивать. Стоит ли говорить о том, что за эти несколько месяцев их более тесного общения она запуталась в своих чувствах окончательно, и чем дальше все шло, тем тяжелее становилось. Чувствовала себя мушкой в мухоловке, чем больше двигаешься тем сильнее сжимает, медленно, а потом финальный щелчок. И все, дальше не выбраться. Каждый день она становилась всё ближе к этому финальному хлопку. Ловила себя на мысли, что было бы, если бы они встречались. Наверное, было бы как минимум весело, они не были бы среднестатистической парочкой, в этом она убедилась хотя бы на основе их дебильных и порой чересчур пошлых шуток и вещей, которые они творили, когда гуляли вместе. Она могла запросто взять его на слабо и через минуту Юра шёл по перилам моста, доказывая, что у него всё в порядке с равновесием, а у Ани сердце замирало от малейшего его покачивания. Теперь она даже не отрицала, что может быть влюблена в него. Юра оболтус, но что-то в нём её зацепило. Забирается в подъехавший трамвай, свободных мест нет, ехать придётся стоя, больно вжавшись поясницей в поручень. Набирает номер мамы, выслушивает то, какая она умница, как они ей гордятся и ждут домой. Будь возможность и не скучай она так сильно по дому, Аня обязательно бы осталась на лето в Питере, нашла бы подработку, скучно ей точно не было бы, Юра не дал бы заскучать. И снова Юра. Юра, Юра, Юра. Ничего не занимало столько места в ее голове и не возникало так неожиданно, как Музыченко. Последовала советам мамы, подпустила слишком близко и сама начала тонуть. Дура. Ровно в десять они встретились на остановке и медленно пошли в сторону метро. Аня не любила метро, там было слишком тяжело дышать и от запаха мазута щекотало нос. Она выглядела как-то встревоженно, все время прятала руки в карманы своей темно-зелёной толстовки и кусала губы. Музыченко пытался развеселить, рассказывал что-то про свою совсем ещё маленькую племянницу, Аня смеялась, но как-то сдержано, будто голова была забита не их встречей, а совсем другим. До нужного дома в центре города добрались быстро, поднялись на лифте, который был больше похож на старый тёмный шкаф, который при подъёме колотился так, будто сейчас остановится, на последний этаж, шикали друг на друга, когда кто-то забывал о шёпоте, оглядывались все время, чтобы никто из жильцов не заметил. Первым полез Музыченко, потом под руки затащил туда Аню, которая всю дорогу причитала, что ей страшно и что она на хочет провести ближайшие десять суток в отделении милиции. Слишком шумно опустил ее на ноги, шифер загремел и перепугал стайку птиц. Жалобы прекратились, едва Никитина встала на ноги и посмотрела на город с высоты птичьего полёта. Замолчала, казалось, даже дышать перестала, а Юра так и стоял, держа за руку, чтобы вдруг не поскользнулась и не упала. Тишина. — Красота какая, — прошептала, будто боясь спугнуть и потерять такой момент. Слишком уж волшебным он казался. Весь город будто на ладони, небо необъятное и чистое, кажется, встань на носочки и ты сможешь до него дотронуться и разогнать сбившиеся в не живописный ком облака. Она и вправду боялась поскользнуться, пусть кроссовки и были на устойчивой подошве, шанс все равно оставался, поэтому не отпускала руку Музыченко, а только сильнее сжала его пальцы. Доверяла, знала, что не отпустит. Шагнули немного ниже, спугнув парочку голубей, ворковавших на ограждении. Юра бросил на шифер свою старенькую выгоревшую на солнце куртку, сели на неё, всё ещё не расцепляя переплетённых пальцев. Снова молчит и вглядывается куда-то вдаль. Прикрыла глаза и вдохнула ночной воздух. Сердце забилось где-то в районе горла. — Так забавно, — подаёт голос спустя несколько минут молчания, нарушаемого воркованием голубей и сигналами машин далеко внизу, — вроде ночь должна быть, а небо светлое. Чудеса. — Это Питер, — только и может ответить. Смотрит на неё влюблёнными глазами, не отрываясь. Каждую мелочь старается заметить, каждую ресничку. Волосы слегка распушились и развеваются, губы влажные и обкусанные, видно, что нервничает, а глаза почему-то грустные, как будто заплачет сейчас. Столько времени прошло, а он до сих пор от глаз ее безумно карих в восторге. И вроде ничего особенного в них нет, вон, его собственные практически такого же оттенка, но от того, как она на него глядела просто дух захватывало. — У меня самолёт вечером, — тихонько, голос охрип. Музыченко ее тут же перебивает, почувствовав, как нервно дрогнули замёрзшие пальцы в его руке. — И из-за этого у тебя такой вид, будто ты сейчас расплачешься? Что ты, навсегда уезжаешь? — усмехается, только вот Никитиной не до смеха. Видит, что глаза ее все более влажными становятся с каждой секундой, блестят сильнее, и носом сопит слишком подозрительно. Стирает покатившуюся слезинку рукавом, думает, что он не заметил. Ну уж нет, сырости в такую ночь он точно не потерпит.  — Иди сюда, Аньк, — широко раскрыл руки. Никитина посмотрела на него покрасневшими глазами и сдалась. Подумала «Плевать!» и прильнула к тёплой груди, Юра аккуратно положил руку на плечо и прижал к себе. Так близко к ней он ещё ни разу не был. Чувствовал нежное тепло через толстовку, значит не замёрзла. Куда делась та Анька, которая могла матом накричать на пацанов за неубранные окурки и хохотать до слез от его глупой шутки или, того лучше, от его заразительного смеха? Она была той ещё авантюристкой, соглашалась на любое приключение и думала, что совсем не умеет плакать, а вот как оказалось, стоило втюриться по уши. Серьёзная мадам превратилась в девочку. Так глупо себя чувствуют, вроде и сказать что-то надо, а слов подобрать не могут. Оба. Аня слышит как тревожно дрожит его сердце под футболкой, а ее, такое чувство, что выпрыгнет сейчас, пульс просто зашкаливал. От прохладного дуновения ветра по его руке бегут мурашки, она гладит, пытаясь согреть, только теперь мурашки ползут от прикосновений. Больше не боится дотронуться до него. Антенны и шифер шумят металлом от порывов. И так хорошо, так спокойно, так тихо, что хочется замереть вот так вот, на крыше в центре города, и просидеть все жизнь. С ним было «так». Именно то, что Аня искала и долго не могла найти. — Я буду сейчас говорить, — она вздыхает и чувствует его аккуратные и нежные поглаживания по плечу, хочется прильнуть к нему покрепче, как кошке к любящему хозяину: — ты не перебивай меня, пожалуйста, а то я собьюсь, — его спокойное контрастное по температуре дыхание поверх её волос согревает и Аня прикрывает глаза, так будет проще сосредоточиться и сказать именно то, что она задумала.Обратного пути нет. — Я с ума схожу, Юр, у меня такая каша в голове. Я так противилась всему этому, что запуталась окончательно. Со своего дня рождения даже мысль гнала, что между нами может быть что-то, кроме дружбы, но как-то все так закрутилось с этими прогулками, со вниманием твоим, со звонками. Ты же помнишь, как я отпиралась в первые разы, — чувствует, как улыбается ей в волосы, предаваясь воспоминаниям. Это правда, Аня действительно пару недель динамила его после их встречи в день её рождения, но потом сдалась. Она осознала, что глупо противиться, когда тебя тянет к человеку, когда долго и упорно коришь себя после своего отказа на предложение пойти гулять. — Последние два месяца каждую свободную минутку только и думаю о том, что я чувствую и никак разобраться не могу, постоянно что-то останавливает. У меня два года не было нормальных отношений, у меня слишком завышенные стандарты к мужчинам, но ты, — вздыхает, Юра крепче стиснул её ладонь в своей, — ты просто все мои стандарты перечеркнул. Я, блин, старше, Юр, сильно старше, и меня нереально это пугает. Я впервые в жизни боюсь того, что люди подумают, скажут, что совратила малолетку. Я боюсь очень громких слов, но, мне кажется, что я,  — на выдохе замолкает, не размыкая пальцев с Юрой, стирает слезу уже промокшим рукавом, сейчас расплачется окончательно и он не сможет её успокоить. Она не сможет сказать задуманное до конца, закончить всё фразой, способной всё изменить. Обжигалась, сперва говорила, а потом жалела, потому что говорила это тем, кто в последствии не ценил её искренних чувств. Пожимает плечами, Музыченко и так всё понял. А облака все бегут и бегут, сегодня они какие-то особенно пушистые, словно сливки в чашке с кофе, воздух холоднее становится, поднявшийся ночной ветер разметал патлы Музыченко, но его это сейчас волновало меньше всего. Почувствовал, как девушку слегка потряхивает, ёжится от холода. Обхватил руками покрепче, Аня чувствует горячее, с запахом сигарет, дыхание на своём виске, а он медлит, будто пытаясь понять, можно поцеловать или нет. Чувствует, что не оттолкнёт. Легонько прикасается губами к виску и скользит на лоб. Последняя запоздалая слезинка ускользает из внешнего уголка. Глупая, все ведь у них будет хорошо, только тушь зря размазала. Вытирает мокрые дорожки со щёк, смеётся собственной слабости и глубоко-глубоко дышит, будто надышаться не может. — Наплакалась? — усмехается Музыченко, успокаивающе поглаживая по плечу. Вроде и старше, а ведёт себя, как маленькая. Она наконец выговорилась, он услышал то, что мечтал услышать, но в очень неуверенной и завуалированной форме. Не хотел давить, чувства ведь не навяжешь, ей нужно время понять и разобраться в своих, принять сам факт того, что она смогла влюбиться в парня младше на несколько лет. — Да, и мне теперь жутко стыдно за все то, что я сказала, — слегка отстраняется, когда понимает, что наговорила. Две минуты назад твердила, что запуталась, что сама себя в топь эта амурную загоняет, и потом сидит вот так, прижавшись, на крыше, и душу изливает. Противоречит сама себе. Музыченко возвращает Аню на её теперь законное место, в свои объятия, и она больше не сопротивляется. — Это ты виноват, сам меня сюда притащил, вот я и растрогалась, — в шутку ударяет его в ребро и шмыгает носом, — дурак ты, Музыченко, манипулируешь мной как можешь. — Нужно было тебя сразу сюда в сентябре притащить, — смеётся, Анька подхватывает его смех, освобождает руку, разворачивается и пропускает пальцы сквозь его волосы, будто стирая ту невидимую грань, убирая наконец дистанцию. Волосы у Юры мягкие, он довольно жмурится, так ему приятны прикосновения прохладных ладошек девушки. В воздухе витала какая-то щемящая нежность, внутри все переворачивалось от осознания ситуации. Они вдвоём на крыше в практически центре Петербурга, и несколько минут назад Аня практически призналась ему в любви после стольких месяцев метаний и отказов. — Позняк метаться, Ань. Понимаю, тебя сейчас о-очень удивят мои слова, — решается на ответную откровенность, самому смешно становится, уж слишком очевидные вещи он собирался сказать Никитиной, — но я, кажется, люблю тебя. И она, кажется, тоже. Аня в ответ протягивает ладонь к его лицу и гладит по щеке. Какие же у неё нежные руки. Музыченко готов был всё, что угодно сделать, лишь бы она не переставала улыбаться так, как делала это в тот момент. — Юр, что мы будем делать? — Не знаю, — выдыхает и буквально душит в объятиях, желая в сотый раз убедиться, что это не сон, что она настоящая. Целует волосы, висок, щёки в опасной близости к губам, но она вовремя уворачивается. Не могла пересилить себя, пусть ей так же, как и ему хотелось этого поцелуя. Не сейчас, ей нужно время. Музыченко мокро целует в щёку и сцепляет пальцы на её талии. — Провожу тебя через пару часов в общагу, улетишь в свою Тынду, а я скучать буду, — мягко улыбается и прижимает к себе, Анька ничего не отвечает. Она тоже будет скучать, это и обсуждению не подвергается. По-другому и быть не может, он стал для неё слишком необходимым. С Юрой сейчас было как в том сне, который приснился ей прошлой осенью. Спокойно от осознания того, как крепко Юра её держит, тепло от чувств, которые она наконец признала, и трепетно нежно от его робких прикосновений к её волосам, щекам и рукам. Ни разу в жизни Аня не испытывала такого сильного желания просто держать кого-то за руку и слушать дыхание. Договорились созваниваться каждый день и ждать конца августа. И скучать. Очень скучать.