полюбить
души натягивая струны
полюбить
дрожа от страсти ночью лунной
♫ Jackie-O — Kuchizuke
Ради этого дня стоило умереть и воскреснуть тысячу раз. Даже в самых смелых мечтах Неджи не представлял возможность, что однажды не просто получит позволение любить Хинату, не просто узнает, что его чувства взаимны, не просто сорвет с ее уст поцелуй, обнимет, овладеет ею — но и при всех объявит ее своей, не стесняясь и не ожидая осуждения. Все запреты рассыпались в пыль; пока что только между ними, но и этого было достаточно. Остальных Хьюга решили пока только поставить в известность, ни к чему не принуждая, закон должен был действовать еще как минимум год, чтобы главу и старейшин не обвинили в непостоянстве, поэтому союз Неджи и Хинаты представили, как некую жертву обоих на благо улучшенного генома — в их жертвенность мало верилось из-за сияющих от счастья лиц, но играть на публику им не хотелось. Ханаби выдали замуж за Шино первой, поспешно, но тем не менее пышно — клан Абураме постарался, чтобы свадьба наследника прошла на высоте. В широмуку она выглядела действительно взрослой, и рядом с Шино смотрелась удивительно гармонично — Хината была искренне рада за обоих. Она никогда не видела, чтобы ее друг так часто улыбался, но когда он смотрел на Ханаби, его лицо приобретало совсем иное выражение. «И никаких жуков, ну, там, понимаешь? Я этого боялась», — шепнула Ханаби на ухо Хинате во время вечеринки, вызвав у старшей смех.***
Ее наряжали сразу несколько служанок, натирая все тело кремами, массируя и пудря — Хината позволяла им делать все, что нужно, не желая перечить и не видя смысла. Ее широмуку было дороже, чем у Ханаби: глава клана была обязана потратить на кимоно как минимум половину полугодового бюджета. Его шили вручную, расписывая и расшивая ткань золотыми и серебряными нитями, составляя узор в виде летящих к солнцу птиц. Волосы заплели в бункин-но-такашимада, украсив заколками, лицо выбелили, придав и без того бледной коже жемчужный оттенок — если во время церемонии вступления в звание главы Хината казалась себе гордой и неприступной юки-онной, то теперь, взглянув в зеркало, подумала, что выглядит гораздо нежнее. Или она чувствовала себя нежнее, думая не столько о самом торжестве, сколько о причине этого, и при одной мысли что-то внутри сладко сжималось. Совсем не так, как во время их с Неджи миссий-побегов, где они, как бы ни старались представить себя свободными, не могли окончательно забыться, зная, что рано или поздно вернутся домой, где между ними вновь воздвигнется стена. Больше никаких стен. Никакого притворства. Хината распорядилась, чтобы на свадьбу пригласили всех их друзей; вряд ли можно было скрыть женитьбу кого-то из Хьюга. Если на праздник Шино и Ханаби скрытные Абураме предпочли позвать определенный круг избранных, в который из ровесников Хинаты входил только Киба, то на их с Неджи празднике должны были присутствовать все шиноби и куноичи, вместе с ними когда-то проходившие экзамен на чуунина — потом. Сначала, в дань традиции, их ждала синдзенсики, где круг гостей ограничивался лишь членами клана.***
Медленно выйдя во двор поместья, Хината полной грудью вдохнула аромат осеннего дня, теплого, солнечного — до холодов было еще далеко. Ватабоси мешало смотреть по сторонам, но шаги Неджи позади себя она не услышала даже — ощутила. Его рука сжала ее ладонь, теплая, сильная; сердце Хинаты забилось еще быстрее, когда она увидела Неджи в черном хаори с золотым узором и с волосами, собранными в чоммагэ. Он вел ее к храму клана Хьюга под мелодию гагаку, чинно ступая вслед за каннуси, и они не обменялись ни одним словом. Молча наблюдали за танцем тоёсака-но-маи. Молча слушали сутры, молча совершали сансанкудо, по очереди отпивая саке из чаши. Заговорили, только когда пришло время произносить клятву, но слова сэйсисёдзё ничего не значили: тоже дань традиции, не искренность. Будто молитва богам, а не настоящие обещания любви и верности. Хината выполняла все автоматически: произносила речи, преподносила богам ветви сакаки, менялась с Неджи кольцами… и вздохнула с облегчением, когда все закончилось, и они покинули храм. Дзиндзенсики должна была быть гораздо веселее. Хината сменила широмуку на ярко-алое фурисоде с золотыми узорами, изображающими солнце и птиц. Сняла ватабоси, сменив на цунокакуси, и вошла в ресторан не величаво, а обычной походкой. То, что Хьюга открыто расписались в инцесте, никого не удивило — Хината думала, что услышит много шепотков и заметит много косых взглядов, но, как ни странно, не шептались и не косились; Рок Ли ворвался зеленым ураганом с Тен-Тен на плечах (она давно привыкла, что муж предпочитает носить ее за собой и сопротивлялась только в случае, если не хотела идти), вопя, как он рад, опустил Тен-Тен, до хруста костей обнял Неджи и разрыдался от умиления, заявив, что они прекрасная пара. Следом за ним в технике мгновенного перемещения появился Гай, сжимая в объятиях обоих учеников. Тен-Тен, пожав плечами, сказала, что примерно так и думала — она знала Неджи с детства, и все время он проявлял интерес только к одной девушке. Наруто, вопреки правилам, вручил Хинате подарок — музыкальную шкатулку, и, когда она мысленно удивилась, откуда в нем столько романтики, Узумаки сам себя выдал, сообщив, что выбирала Сакура. Ино обеспечила их цветами, взяв на себя дизайн храма и двора поместья. Киба обнял Хинату, не побоявшись помять ее фурисоде. Шино с Ханаби пришли вместе, держась за руки, и поздравили Хьюга тоже вместе — Ханаби держалась, как подобает настоящей замужней женщине, что позабавило старшую. Среди гостей мелькнула светловолосая знакомая макушка, и Неджи напрягся, но расслабился, увидев, что Миюки держится за руки с парнем из главной ветви Хьюга. Кажется, его звали Мамору. Чем-то он походил на Неджи — тоже носил длинные волосы, только темнее, да и наличие Бьякугана делало лица схожими. Можно было вздохнуть с облегчением; травница нашла того, кто сумеет ответить на ее чувства. Никто не танцевал, в отличие от свадьбы Ли и Тен-Тен. Гости ели, пили, болтали; потом Ино решила петь караоке, продемонстрировав всем наличие у себя красивого мелодичного голоса. Хината не стремилась к общению с друзьями — приняв поздравления, она не отходила от Неджи, а он — от нее. Они сидели рядом, крепко держались за руки, но так и не говорили; Хината ощущала, как ее щеки под пудрой пылают румянцем. Все изменилось. Все перевернулось с ног на голову. Они больше не были теми Неджи и Хинатой, чьи отношения запретили под угрозой почти что смертной казни. Они были… женаты? Они стали мужем и женой уже после первого глотка саке в храме.***
Полная луна озаряла спальню, серебря колосья мискантуса у окна. Хината выдохнула, задвигая сёдзи. Гости разошлись по домам — последним удалились Ли и Гай-сенсей, которых увела Тен-Тен, заявившая, что ей тоже пора заняться собственной семейной жизнью и автоматическим движением поймавшая двух мужчин за уши, как непослушных детей. Слуги бесшумно растворились в тенях, готовые явиться по первому зову. Старейшины где-то скрипели уцелевшими зубами и перелистывали архивы, пересчитывая количество Хьюга, рожденных без улучшенного генома. Неджи сглотнул, рассматривая Хинату — он не мог отвести от нее глаз на протяжении всего дня. Никогда еще она не была так прекрасна — словно богиня, спустившаяся в мир людей по лунному лучу. — Ты устал? — спросила Хината, нарушив тишину. — Нет, — тихо сказал Неджи, шагнув к ней вплотную. Снял с ее головы цунокакуси, бережно отложив в сторону, и обхватил пальцами ее подбородок, глядя в глаза. Хината ласково коснулась его щеки. — Поверить не могу, — проговорила она. — До сих пор. Не могу. А ты можешь? — Я… Склонившись, он поцеловал ее — и, хотя каждый их поцелуй был особенным, этот Хината запомнила на всю жизнь: то, как губы Неджи отчаянно касались ее губ, как он сжимал ее в объятиях, и трепетал при этом так же, как и она. Прервав поцелуй, он снял заколку, и сложная конструкция бункин-но-такасимада рассыпалась смоляными волнами по плечам. Хината потянула за ленту на волосах Неджи, распуская чоммагэ. Коснулась его оби, видя, как напряжено его тело под тканью. Неджи накрыл ладонью ее руку и покачал головой. — Не спеши. Слыша от него «ты», Хината таяла — внутри растекалось приятное тепло, как от касающихся кожи солнечных лучей. Неджи сел на кровать, усадив ее себе на колени, распустил специально не туго затянутый оби, распахнул полы фурисоде и поцеловал метку на ее ключице, после сжав губами напряженный сосок. Хината вздрогнула — все это тоже было новым. Раньше их ночи проходили почти одинаково. Теперь — иначе, и ведущим в эту ночь был Неджи. — Только не говори, что отныне я должна обращаться к тебе «вагакими», — усмехнулась Хината. — Достаточно будет «данна», химе-сама, — его горячее дыхание обожгло мочку ее уха. Ладони скользнули вниз по спине, обнажая плечи. — Неджи, — выдохнула Хината, сжимая ткань косоде на его груди. — А как же «данна»? — улыбнулся он. Потянувшись к его уху, Хината в свою очередь прикусила мочку и томно прошептала по слогам: — Дан-на… По всему его телу прошел ток. Рывком Неджи перекатился так, чтобы Хината оказалась спиной на кровати, а он — над ней. Она смотрела в его глаза, затуманенные возбуждением, и любовалась произведенным ею эффектом — как просто свести с ума одним словом, какую власть над ним имеет один лишь ее голос… — Да… Неджи зажал ей рот ладонью, шутливо возмутившись: — Хината, это запрещенный прием! Потянув его на себя, Хината прижалась губами к его шее — раньше они не касались поцелуями видимых участков тела, чтобы не пришлось прятать следы ночей. Само наличие шейного платка или шарфа говорило о том, что есть, что скрывать. Больше не нужно было прятаться, поэтому… она застонала, когда Неджи втянул губами кожу, интуитивно угадав самое чувствительное место. Он опустился влажными поцелуями к ключице, к груди, наконец в который раз оказавшись там, где было жарче всего. Закрыв глаза и отдавшись ощущениям, что дарили его губы и язык, Хината думала, что с ней делает это муж. Брат — но муж. Неправильность обернулась самой правильной вещью на свете, это было странно, Неджи казался другим, но именно понимание, что все по-другому, придавало еще большего удовольствия. Когда она напряглась, сдавленно простонала и расслабилась, Неджи развел ее ноги, целуя колено. Огладил кончиками пальцев внутреннюю сторону бедра. Он не спешил, растягивал удовольствие — спешить им было некуда. — Ты такая красивая, — сказал Неджи. — Всегда красивая. А сегодня — красивая для меня, и это… — он издал короткий смешок. — Это сводит с ума. — Тогда я каждый день буду красивой для тебя, — сказала Хината, облизнув губы. — Только для тебя. — А для клана? — поддразнил ее Неджи. — Пусть клан думает, что для него, — ответила она. — Но мы знаем правду. — О, я уже не на втором месте? — Неджи, — укоризненно вздохнула Хината. — Я же говори… — остаток фразы потерялся в поцелуе, жадном и нетерпеливом. Неджи вошел в нее медленно, начал двигаться, набирая темп. Ее стоны звучали особой мелодией лунной ночи — стоны, которые могли быть услышаны, но ничего ужасного в этом не было. Горячее семя пролилось внутрь нее — раз брак был затеян якобы ради продолжения рода, оба решили, что больше не будут предохраняться. На всякий случай Хината уточнила у Цунаде, и та подтвердила, что их с Неджи дети не родятся больными, но унаследуют геном. Тяжело дыша, Неджи уткнулся носом в ее плечо. — Любимая, — проговорил он. — Любовь моя, — ни разу Хината не слышала от него подобных обращений. Одно то, как Неджи говорил это, заставляло ее дрожать — его голос, его запах, тяжесть его тела, биение его сердца… Хината не ответила тем же — не смогла, смутилась и слова растаяли на языке, но ее глаза сияли так, что говорили красноречивее слов. Этого было достаточно.