Фрагменты

Бизон не знает, когда крышу у него срывает окончательно и бесповоротно. Может быть, когда он видит Уманову в этом ее легкомысленно-летнем наряде — и заодно впервые по-настоящему и всерьез видит в своем персональном «солдате удачи» всего-лишь-девчонку. Может быть, когда золотым догорающим вечером на веранде Багира, глядя вслед своей любимице, говорит ему одну-единственную фразу — ту фразу, которая оглушает недопустимым совсем откровением. А может быть, позже. Когда в опустевшем дачном домике он сталкивается с Умановой на пороге. Когда душистые ветки сирени выскальзывают из ослабевших девичьих рук, рассыпаясь по лакированному деревянному полу. Когда от смущенно-неловкого смешка что-то замирает в груди. Когда совсем рядом шелестит тонкая ткань кремового в сиреневых разводах легкого платья. Когда тревожно вспархивают умопомрачительно-длинные ресницы; когда вопросительно подрагивают едва приоткрытые губы; когда тенистый лес в ее глазах замирает в предчувствии взрыва; когда… Когда он впервые ее целует. Не веря, не понимая, не контролируя — ее, себя, ситуацию. Жадно впитывает в себя ее изумленный выдох, вкус ее губ, несмелость осторожного поцелуя — и понимает, что падает. Куда-то с обрыва в глухое весеннее безумие, пропитанное запахами сирени и пороха. Куда-то за ту черту, из-за которой не бывает возврата.

---

Ее пальцы пахнут остывающим порохом. Бизон касается их губами — и думает с внезапной растерянностью, что даже не замечал, какие у Олеси красивые руки. Его ладони пахнут дымом и табаком. И когда они бесцеремонно скользят по ее спине, обжигая сквозь ткань, Уманова даже думать не в состоянии — потому что удушливая волна нестерпимого жара, поднимаясь вверх, затапливает сознание до краев. Она вся переполнена. Желанием, жаждой, нежностью — и любовью, бескорыстно-тихой любовью к нему. Чувства выходят из берегов. Самое время тонуть. Но получается почему-то только гореть. Может быть, потому что крепкие горячие ладони под ее платьем разжигают под кожей вулканы. И в венах уже не кровь — раскаленная лава. Еще чуть-чуть — грянет бесконтрольное извержение. За несколько мгновений до точки кипения сильные руки подхватывают ее, опуская на полированную тумбочку у порога. И когда в сиреневом ворохе теряется ее платье, Уманова забывает дышать. Может лишь чувствовать.

---

Они летят с обрыва неразрывными. Слившись, сковавшись, сплетясь. Его неразборчивый полурык-полухрип в самый оглушительно-острый миг. Ее ноги, сковавшие его поясницу. Его прерывисто-шумное дыхание, опаляющее кожу ожогами. Ее руки, обвившие его шею в отчаянно-жадном стремлении не отпускать. Неразделимость их раскаленных тел. Запредельный стук их сердец. Их сорванно-жаркие выдохи, наэлектризовавшие воздух до грани взрыва. И ослепительной вспышкой — падение за черту. Сладостно-страшный полет в бессознательность наслаждения. Ритмично, стремительно, дико. Бесконтрольно-безбашенно. До соли на коже, вылетающих сердец, россыпи звездопада в глазах. До осознания на уровне ощущений. Даже если об этом нужно жалеть — на самом деле не нужно. Нужно только дышать. Дымом, сиренью и порохом.