---
Они не виделись каких-то полтора месяца. А кажется — несколько лет. Конечно же, она не навещала его. Она же сильная, черт возьми. За годы службы прошла все круги ада — неужели не выдержит просто не видеть его? Но вот он здесь. Сидит точно напротив — почти оправившийся, непривычно сосредоточенный и серьезный. Внимательно слушает начальство, что-то уточняет и переспрашивает — но Багиру не обмануть. Чувствует его короткие взгляды кожей — и дышать все труднее. В горле першит. В груди — лепесток за лепестком, бутон за бутоном множится, разрастается ее личный цветочный ад. Даже чувствовать его в каком-то метре от себя — больно, больно, непростительно больно… В последний момент сдерживает движение, чтобы не прижать ладонь к губам. Если бы не выучка боевого пловца обходиться без воздуха в критических обстоятельствах — наверное, уже валялась бы посреди переговорной без чувств… — Прости, Бать, я на минутку, — выпаливает на одном дыхании, срываясь из-за стола. В спину — недоумевающий взгляд Булатова, встревоженно-непонимающий — Бизона. Чересчур пристальный — Кота. Но она думает об этом сейчас меньше всего, бегом преодолевая ступеньки и поворот коридора — всего один, но он кажется бесконечным. Торопливо захлопывает дверь, ящики стола выдвигает судорожно в поисках драгоценной упаковки… Пусто. Недоверчиво вытряхивает на стол стопку блистеров — но ни одной таблетки не завалялось даже случайно. Чертыхается шепотом, без сил падает в кресло. Маленькая неприятность равняется локальной катастрофе. Заказывать препарат — ждать доставки полдня; ближайшая аптека с нужным лекарством — на другом конце города, а ведь еще нужно придумать правдоподобную отмазку для Бати, оставить ИВЦ без присмотра, раздать всем указания и все объяснить… — Не это ищешь? Кот стоит в нескольких шагах у стола, тянет из кармана камуфляжа неприметную упаковку — точь-в-точь как у нее, только практически полную. Багира не двигается с места, поспешно отводя взгляд от заветной пачки. Кот только хмыкает неопределенно, качнув головой. Обходит стол, в пустую чашку до краев — воды из кувшина, на столешницу — две таблетки. — Спасибо. Так отстраненно и холодно. Как будто все, что их связывает — одинаковая болезнь. Одна на двоих. Избегает его взгляда, неловким движением ставит чашку обратно на стол — на полированном дереве неровная цепочка капель. — Не за что. — Кот выдвигает стул, устраивается напротив, перехватывает ее совершенно ледяные руки, чуть сжимая. — Что делать будем? Багира резко высвобождает ладони. Голос — сухой, деловитый, привычно командный. — Ты — завтра же в клинику. А я сама разберусь. Кот скептически усмехается, нервно дергая уголком губ. — И как я сразу не догадался?.. Какие будут еще указания, товарищ командир? Ответа не дожидается. Перегнувшись через стол, жадно всматривается в ее лицо — и все внутри сжимается от восторга и нежности, смешанных с острой тревогой. Как же он скучал без нее. — А если нет? Что тогда, Рит? Вздрагивает, будто ударило током. Это его «Рит», такое редкое, давно забытое, бесконечно теплое и родное, бьет куда-то в самое сердце — впору опять задохнуться. Но выдать себя — последнее, что может позволить себе офицер. Даже если ты женщина, даже если ты любишь, даже если внутри у тебя — стихийное бедствие с риском летального исхода. — Тогда мне придется доложить Бате. Уж он-то сумеет тебя заставить, если я не могу, — холодно, казенно, непримиримо. — Почему ты не хочешь даже рассмотреть другой вариант? Дать нам шанс? Так тихо и так серьезно. И взгляд не отводит. Глаза небесные, улыбка солнечная, обаяния море — ну какая девчонка бы устояла? Почему же ее вот так угораздило?.. — Шанс на что, Вась? Это все заведомо обречено на провал. Ты знаешь это не хуже меня. — Я знаю только то, что нам никак друг без друга. И ты это знаешь. Просто признать боишься. У него такие теплые пальцы. И такие бережные касания. Аккуратно ведет по ее щеке кончиками пальцев, будто даже дотронуться — все равно что обжечься. А у нее из-под ресниц — снова слезы преждевременными весенними ручейками. Они обречены. На смерть. Или на провал. Или просто — болеть друг другом.Больно, но красиво
15 марта 2024 г. в 19:29
Нестерпимо больно и нестерпимо красиво.
Рита сползает на пол. В груди после изнуряющего кашля саднит; сквозняк по паркету гоняет нежные лепестки. Если забыть, что на дворе — безжалостные январские морозы, можно решить, что все эти лепестки, бутоны, соцветия нанесло в форточку ласковым летним ветром из ближайшего сада.
Но сад сейчас разрастается в ее собственных легких. Что за издевка судьбы — вот так нездорово полюбить, когда за спиной уже осталось полжизни? И кого полюбить!..
Она ведь такого сроду не чувствовала. Не зарождалось, не прорастало ничего у нее внутри ни к кому прежде — ни в безбашенные школьные годы к какому-нибудь симпатичному мальчику, ни во взрослом возрасте — к тому, кто почти стал законным мужем… И к Шальному не было. И к Виталику, с которым едва не создали семью. Даже к Борисову. С ним, впрочем, и без того все вышло болезненно и трагично…
Рита выдыхает судорожно, поднимается, на ватных ногах идет в кухню. Машинально щелкает кнопкой чайника; по отработанной схеме нашаривает в аптечке упаковку спасительных таблеток.
Через полчаса отпустит. Через полчаса можно будет сделать вид, что с ней все в порядке. Отложить неизбежное решение на потом — до следующего мучительного приступа, который себя ждать не заставит.
Рита лицом утыкается в ладони и чувствует, как по щекам предательски — горячие слезы. Презирает себя за слабость, но сопротивление перебороть не получается все равно.
Несколько лет назад — уговаривала Муру вылечиться и жить. Несколько лет назад — убеждала Кота, что дороже жизни нет ничего. А сейчас сама задыхается от расцветающих в груди чувств и даже подумать боится, каково это — вырезать часть себя, чтобы снова свободно дышать.
Женя оказалась сильнее нее, выбрав жизнь. И Дана смогла исцелиться, выпутавшись из любовного треугольника, не причиняющего ничего, кроме боли.
А у нее не получается почему-то. Думает с кривой усмешкой, как все было бы просто, окажись это какой-нибудь мерзавец из тех, с кем работала под прикрытием — вырезать и забыть без какой-либо жалости.
Но это же Васька.
Ее светлый улыбчивый Васька, по-особенному родной, к кому прикипела непозволительно. Слишком глубоко в сердце впустила его — и чувство проросло, укоренившись в ней намертво. Семь лет спустя… Но ведь ничто не расцветает за пару дней?