Назад в никуда 3. Сломанные крылья

pov: Акинэ

      Время будто замерло. Стояла полная тишина.       И только сердце, кажется, вновь вспомнило, как стучать, и теперь пленённой птицей билось в грудной клетке. Силясь вырваться и полететь к тому, кто был так дорог, нужен и любим. Чья жизнь вот-вот оборвётся.       Удар сердца. Гул в ушах. Свист клинка… — Стойте!       Возглас Аматерасу резанул по ушам, но в то же время он был как глоток воздуха. Я не смогла сдержать вздоха облегчения и, открыв слезящиеся глаза, посмотрела на неё: властную, строгую, но явно недоумевающую. — Неужели вы все настолько глупы? Или самоотверженны? — она посмотрела на Ято, а после на меня. — Или и вправду считаете себя невиновными, раз пошли такой шаг?       Я поднялась со скамьи и перевела взгляд на Ято: клинок, который палач уже начал опускать, застыл в нескольких сантиметрах над шеей любимого. — Я всё ждала, когда кто-то из вас скажет, наконец, что происходящее — самый что ни на есть фарс! Или же, что у кого-то всё же лопнет терпение и вы расставите точки над i в вопросе, кто виновен, а кто нет, — Верховная Богиня сложила руки на груди и, сощурив глаза, снова оглядела присутствующих. — Но нет! И, если я правильно понимаю, ты, — она теперь говорила со мной, — считаешь себя невиновной, впрочем, как и вы, — она обратилась к Ято. — Я не считаю себя невиновной, — не знаю, правильно ли было говорить, тогда как мне не давали разрешения, и всё же я решилась. Видя при этом, как повернув голову, Ято посмотрел на меня со смесью ужаса и жалости. — Однако не думаю, что я или Ято заслуживаем смерти. Мы были неправы, особенно я. Точнее… можно сказать, в основном я. Но я не хотела всего этого! И если бы не…       Я уже хотела было упомянуть шантаж Бога Алчности касательно моих родственников, однако вовремя вспомнила, что в зале присутствуют шинки. — Если бы не те обстоятельства, о которых, я уверена, вам известно, я бы не сдалась ещё тогда — когда только меня заперли в подвале дома Валаама. Я была и остаюсь верна своему единственному хозяину! И так было бы и дальше, но… Что случилось — то случилось. Да, я делала много плохого, но раскаиваюсь! И умоляю вас дать и мне и Ято ещё один шанс! Ведь… все его заслуживают!       Я почувствовала, как по щекам потекли слёзы, но не стала их вытирать. — Я сделаю всё, что скажете, буду помогать своему хозяину, готова приносить благо Небесам хоть целую вечность, но, прошу вас, — я смотрела в холодные как сталь глаза Верховной Богини и молила все возможные силы о том, чтобы я не сделала хуже, — дайте нам ещё один шанс.       Я хотела сказать что-то ещё: возможно напомнить о монетке и обещании смягчения приговора за её нахождение, о том, как Ято много сделал… Но ком встал в горле. Я продолжала стоять возле лавки, хотя с каждой секундой всё меньше чувствовала ноги, и казалось — вот-вот упаду. — Казнь отменяется! — спустя, как мне показалось, вечность произнесла Аматерасу, и в этот момент палач убрал клинок от шеи моего хозяина, и он, не в силах стоять даже на коленях, упал на четвереньки, почти прислонившись грудью к полу. Его трясло. — Ваше наказание, Ято, будет вынесено в самом конце — мне нужно об этом подумать. А пока мои помощники озвучат приговоры для всех причастных орудий. Начинайте!

pov: Ято

      Облегчение: невероятное, окрыляющее, показывающее все краски моего существования. Именно его я испытал, когда понял: смерть мне не грозит. Захотелось прыгать, кричать… может даже потанцевать, что я вообще-то не очень люблю, но в эту самую минуту во мне кипела жизнь. Я чувствовал себя таким… целым, таким сильным! И казалось, ничего не сможет меня сломать.       Правда, оставалось дикое волнение за Юки и Акинэ, впрочем, как и за других присутствующих в зале шинки, но почему-то теперь во мне к тому же проснулась необъяснимая уверенность, что всё будет хорошо. Монетка удачи работает! Она нас защитила!       Поэтому, когда Акинэ на негнущихся ногах прошла в центр зала, я не замер от испуга, а лишь ждал момента её оправдания. Жаль, только любимая не ощущала того же: ей было жутко страшно, она тряслась с головы до пят и, похоже, готова была вот-вот расплакаться. А ещё постоянно бросала на меня взгляд, ища поддержки. И я ей её давал: всем видом показывал, что всё будет хорошо и вскоре мы все вернёмся домой.       Хотя, что она так легко отделается — даже я не ожидал. Когда помощники Аматерасу озвучили приговор: сто лет исправительных работ на благо Небес, — все присутствующие, в том числе и помощники Богини Солнца, продолжили молчать, ожидая дополнительных пунктов наказания. Но… тишина. Ни тюремного заключения, ни штрафа, ни ограничения передвижений.       Была, конечно, мысль, что нас просто испытывают на прочность и сейчас Аматерасу вклинится в разговор, и вынесет ещё пару вердиктов, но… Вот вызвали Юкинэ, потом Казуму, Дайкоку…       Они, кстати, получили лишь штрафы: хозяин каждого из них обязан отдать определённую сумму в течение месяца, или приговор будет заменён, но, кажется, здесь об этом никто не переживал. Кто-то был более богат, кто-то менее, но каждый был уверен, что попроси он — и друзья помогут. И я был не исключением: с финансовой стороны я сейчас почти что бедняк, поэтому очень надеялся, что выкуп за Юки внесут Кофуку или Эбису. Я, конечно, всё отдам, но главное в данный момент — не допустить ареста моего паренька.       А после снова вызвали меня.       В этот раз я шёл в центр зала с улыбкой, понимая, что пусть даже меня посадят — рано или поздно я выйду. Вряд ли мне нужно ждать такого же сурового наказания, какое было вынесено для Валаама, а значит… Год, десять, сто лет — но я окажусь дома! С родными! — И почему же с вами всегда так сложно? — Аматерасу будто говорила не со мной, и даже не с кем-то в зале, а скорее, просто озвучивала мысли. — Хотя да… разумеется, я знаю.       Она теперь уже осознанно на меня посмотрела, и я ждал какого-то продолжения её монолога и объяснения последней фразы, но Верховная Богиня, похоже, не собиралась более разглагольствовать: вид у неё был понурый и усталый, что в общем-то понятно. Хотя, это даже плюс — чем скорее вынесут приговор, тем раньше он вступит в силу. — Думаю, вы понимаете, Ято, что пусть я и отменила казнь — наказания вам не избежать. Вы виновны! Несмотря на благие намерения, чистые помыслы и доброе сердце, — Аматерасу всё ещё не сводила с меня глаз, и это начинало немного напрягать. — Понимаете? — Разумеется, — я склонил голову в знак почтения, при этом пользуясь моментом и разрывая этот невыносимо долгий зрительный контакт. — Тогда не станете оспаривать тот факт, что я имею право лишить вас всех привилегий, кои вы ранее получили на службе? — она так спрашивала, будто от моего ответа что-то зависело, однако я решил не расстраивать её и тоже поиграть в эту игру. — Не стану, — спокойно констатировал я, ведь думал об этой мере наказания ещё вчера. — Это разумно. — А ещё вам было бы на пользу посидеть за решёткой и обдумать произошедшее. Впрочем, как и вашей шинки, но раз уж вы взяли наказание за неё… — Верховная Богиня чуть наклонила голову, смотря на меня холодно, но без презрения и злости. — Двадцать лет заключения с возможностью сокращения срока до года. Такой вердикт вас устроит?       Судебное разбирательство стало походить на какие-то дружеские посиделки: мы с Аматерасу общались точно приятели, не обращая внимание на собравшихся в зале свидетелей этого разговора. И вроде как это должно было меня расслабить, однако я, наоборот, напрягся. В происходящем было нечто неправильное…       Или я просто привык ждать ото всего подвоха? — Не устану благодарить вас за милосердие и сострадание, — я с удивлением ощутил, что мой голос снова дрожит. Будто тело о чём-то догадывалось, а разум — ещё нет. — Спасибо! — Взнос за каждый год условного ареста семь миллионов йен! — толком не дослушав, Аматерасу выплеснула это на меня, понимая, что таких денег у меня нет. — Итого сто тридцать три миллиона за девятнадцать лет, если, конечно, подсчёты мои верны. С этим тоже согласны?       А вот теперь я замер. Да я столько заработал разве что за всю свою жизнь! И то этих денег у меня нет: даже храм, который можно было продать, и тот сгорел. Однако краем глаза я увидел, как Кофуку мне помахала, а после, когда я повернулся в её сторону, утверждающе кивнула, будто я задал вопрос, а она на него ответила.       Неужели эта розоволосая Богиня готова внести за меня целое состояние?! — Со-согласен, — я вдруг вспомнил, что от меня ждут ответа. — А каков срок на внесение залога? — Месяц, как и у всех, — буркнул тот Бог, который в течение всего лета нас допрашивал. — Но не забывайте — год всё равно обязаны отсидеть, и, поверьте, он будет не из приятных! — Спасибо за это уточнение, Гэндзи, — Аматерасу явно начало веселить происходящее, но чем шире расплывалась её улыбка, тем страшнее становилось мне. — Я продолжу?       Он ей не ответил — лишь склонился над столом, пряча глаза, а Верховная Богиня снова встретилась со мной взглядами, точно она ждала чего-то и боялась пропустить мою реакцию. — Я хотела отнять у вас храм в Токио, но, как мне сообщили, он сгорел. А если я лишу вас недостроенного дома в Такамагахаре — вы не сможете выполнять возложенные на вас Небесами обязательства и перемещаться сюда по необходимости, — она пожала плечами и поджала губы, будто скрывая смех. — Но, думаю, штрафа в дополнительные сто лет службы к предыдущим пятиста годам будет вполне достаточно.       На этот раз она не задала конкретный вопрос, однако замолчала, давая мне время на возражения, но я не смел говорить. И хоть почти пятьсот восемьдесят лет службы без должности, зарплаты и подчинённых, которым можно делегировать некоторые задачи — пугали, я не пререкался. Зато я жив, и мои шинки тоже. И это наказание — достойная плата! — Буду рад служить вам верой и правдой на протяжение всего оговоренного срока, — я посмотрел на Юкинэ. — И мой священный сосуд, я уверен, тоже.       Ох, надеюсь паренёк не будет проклинать меня за это. Ведь работать без него я не могу, и выходит, он вынужден отбывать наказание, которое ему не предназначалось. Но злости и тем более ярости его я не ощущал, поэтому успокоился. Он у меня понимающий… Мне с ним очень повезло!       Я вновь взглянул на мальчика, а потом — на Аки. Они улыбались мне и, поняв, что я на них смотрю, подняли вверх большие пальцы, не давая мне переживать. Ну что может случиться плохого, когда они рядом? Когда они так искренне и с любовью поддерживают меня? Да я горы готов свернуть вместе с ними! А теперь, понимая, что эти двое в безопасности — тем более.

pov: Акинэ

      Я была так рада. Это не передать! Да, Ято придётся пробыть за решёткой целый год, но… судя по всему, я буду усердно работать на благо Небес ещё век, а первое время — особенно: по давнишним рассказам Ято, я сделала вывод, что придираются обычно к новичкам, тем, кто только принялся отбывать наказание, а после начинаются поблажки. С ним и Юкинэ, кстати, тоже так было. Поэтому расставание с любимым пусть и будет горьким, но, по всей видимости, это время быстро пролетит.       Главное, все мы живы! Очень жалко, что Ято больше не начальник, да и непонятно, откуда мы будем брать деньги на еду и вещи первой необходимости (я уж молчу про долги, в которые мы сейчас влезем), но отчего-то всё казалось мелочью. Мы столько всего вынесли, столько проблем победили — справимся и с этими! Самое важное, что наша семья вместе. — Есть ещё кое-что, — пока мы с Ято переглядывались, Аматерасу вновь начала говорить, повысив голос: будто её обижало, что обвиняемый утратил к ней интерес. — Это последняя мера наказания, которую для вас приготовил суд. И уверена, её вы тоже примете с достоинством.       Она снова сделала эту драматическую паузу, словно актриса театра, а меня уже подташнивало от её странного отношения к происходящему. То злая, то весёлая, то говорит, что не будет вставать на чью-то сторону, то отменяет наказание… В прошлый раз, когда я встречалась с Аматерасу на суде почти двадцать лет назад, она выдавала минимум эмоций, точно была роботом, вершащим правосудие. Сегодня же её настроение было столь переменчивым, что это, пожалуй… немного пугало. — Уверен, вы будете справедливы, — Ято был довольно весел, и по лицу его становилось понятно: что бы она не сказала, он примет это с высоко поднятой головой и не станет пытаться переубедить суд в замене приговора. Он избежал смерти, и не может быть ничего хуже этого! — А бывает как-то иначе? — и вот Аматерасу вновь натянула на себя маску высокомерия. — Моё слово не может быть не справедливым. Боги всегда правы! А я — тем более. Поэтому ко всему прочему я приговариваю вас…       Моё сердце почему-то кольнуло от плохого предчувствия. — … На протяжении девяноста восьми лет…       Меня испугала эта цифра, хоть я и не поняла из-за чего. — … Чувствовать и разделять…       Ком встал в горле. Я взяла Юкинэ за руку и была рада, что вновь сижу: колени почему-то задрожали, и ноги стали чуть ватными. — … Страдания своего орудия, запертого в ящик. Вы ведь об этом просили, не так ли?       Улыбка сползла с моего лица. Вообще было ощущение, будто меня окатили холодной водой, которая смыла все хорошие эмоции, что были во мне до этой секунды.       Я почувствовала, как Юкинэ дёрнулся, но после осознал: речь не о нём. А обо мне.       Вновь появилось чувство нереальности. Она ведь шутит? В смысле… девяносто восемь лет? Кто вообще такое выдержит?! — Нет, — произнесла я, но так тихо, что это вряд ли кто-то услышал.       Тело отказывалось слушаться. Разум затуманился. А сердце то билось где-то у горла, то останавливалось. — Сатоши упомянул, что Валаам заключил договор с забранным у вас орудием, Ято. Она должна ему сто лет службы, а после — свободна! Поэтому… — Она ничего ему не должна! — Ято тоже выглядел ошарашенным и сейчас смотрел на Аматерасу широко распахнутыми глазами. Кажется, он испытывал примерно то же, что и я. — Не перебивайте меня! Иначе отбывание наказания вы начнёте в эту самую секунду! — Верховная Богиня стукнула по столу, опять повысив голос, а её помощники противно заулыбались, наконец поняв, что их госпожа не прогнулась и сделала ход конём, который заставит страдать и меня, и Ято. — Так вот, два из этих ста лет она была у него на службе, и я решила — пусть лучше оставшееся время эта шинки окажется заперта. Так будет правильно и… безопасно. Разве нет? Ну же, Ято, вы всё слушание со мной соглашались, так где же ваша покорность теперь?       Мне стало понятно: Аматерасу всё это время над нами издевалась. Заранее зная, чем всё закончится — глумилась над тем, как мы радуемся, что избежали строгого наказания. Держала туз в рукаве, чтобы потом показать нам, кто тут главный.       Но эти мысли о ней были какими-то поверхностными. Сейчас я могла думать лишь об одном: скоро меня запрут в тот же ящик, который описывал Риотто. Запрут почти на век!       Тошнило… Я часто дышала через нос, стараясь побороть это противное чувство, но вышло лишь хуже: ещё и голова закружилась, и мне стало сложнее слышать, что происходит в зале. Но я старалась. Вдруг сейчас Богиня Солнца всё же скажет, что пошутила? Или что это наказание исполнилось бы, если бы не монетка, которую мы для неё добыли? Или за меня вступится кто-то из её помощников?       Ну хоть что-то должно случиться! Не могут меня запереть! Я отказываюсь в это верить! — Пожалуйста, это слишком жестоко! — Ято, как и до этого Валаам, хотел подойти ближе к столу Аматерасу, но стражники тут же кинулись в его сторону, поэтому он остановился, не сделав и пары шагов. — Вы же обещали её пощадить! — А я разве этого не сделала? — Аматерасу очень хорошо играла удивление. — За то, что творила ваша шинки полагается одно наказание — смерть! А я пошла на уступки, буквально наступая себе на горло.       Верховная Богиня вновь улыбалась, но это выглядело так… страшно. И напомнило мне улыбки детей из фильмов ужасов, которые мы смотрели с Юкинэ: когда с виду милая девочка оказывается убийцей или призраком и в конце вот точно так же улыбается, стоя на костях других.       Ужас уже полностью заполнил меня. Но я пока что сохраняла спокойствие, по крайней мере старалась это делать. Сейчас Ято всё исправит! Он поможет мне! — Всего-то один век — для нас, живущих вечно, это сущий пустяк! Просто… миг! — Аматерасу с ехидством посмотрела на одного из своих помощников, который чуть было не засмеялся, но в последний момент сделал вид, что закашлялся. — Уверена, убитые ею орудия на всё бы пошли, только бы оказаться на её месте и выжить. Но у них, увы, такого шанса не было. Правда, уважаемый Тэндзин?       Она вдруг посмотрела на него, делая паузу. Но Бог Знаний не растерялся, точнее… не подал вида. — Что было, то было, — ответил он, говоря медленно и рассудительно, подбирая каждое слово. — Как Акинэ заметила до этого — у всех есть право на второй шанс. Мне не хватает Наю, но уверен — была бы она тут и могла бы поговорить с нами, обязательно простила бы девочку. Потому что прощать — это тот дар, которым награждены самые лучшие из нас. И самые достойные.       Я почувствовала, как рука Юкинэ легла на моё колено и начала поглаживать его: мальчик пытался успокоить меня, но его попытки были тщетны. Теперь я смотрела на окружающее меня пространство сквозь пелену слёз. — Замечательные суждения! — Аматерасу ни на миг не смутилась. — Но что же вы тогда скажете об эффекте домино, который я запущу, будучи слишком мягкотелой. Если не чтить закон — это грозит смутой. Смута — предвестник беспорядков. А беспорядок — верный друг анархии. А это недопустимо! Мы здесь находимся на слушании лиц, в той или иной мере причастных к неосуществившемуся захвату Небес, силимся исправить ситуацию, но вы хотите, чтобы я одним поступком перечеркнула все наши старания? — Конечно, нет, — Тэндзину явно было не по себе. — Я лишь хотел… — Тогда внесите ящик!       Аматерасу не стала его слушать. Да и вряд ли его суждения вообще были ей интересны: она лишь хотела показать, что права, и напомнить, что падшие от моего клинка намного ближе, чем многие могут подумать. Что они были когда-то среди нас, что это не безымянные и никому неизвестные личности. А невинные.       Но мне уже было всё равно. Пытаясь вспомнить, как сделать вдох, я ждала, когда моё наказание вступит в силу.       И вот будто из неоткуда появившиеся рядом охранники схватили меня за плечи, с силой вытащив на середину зала. Уже сейчас лишая меня свободы, которая в этот миг казалась для меня самым ценным из того, что у меня когда-либо было. — Аматерасу! Умоляю, пересмотрите решение! Вы же обещали наказать меня, а не её! — а Ято тем временем, наоборот, пытались увести на скамью, но он не поддавался, всеми силами упираясь. — Вы же знаете, что выдержать столько в ящике никому не под силу! — Нет, не знаю, — на лице Богини Солнца словно появилось сожаление. — Откуда? Если столь долгий срок пока никому уготован не был.       Сидевший слева помощник Аматерасу поднял руку и многозначительно посмотрел на свою госпожу. — А ну да, есть одна*, но там срок — вечность! — Богиня солнца приподняла бровь и ухмыльнулась. — Так что Акинэ, ты должна быть благодарна, что не на её месте.       В это время в зал внесли ящик: металлический, совершенно простой с виду. Он, скорее, напоминал шкатулку. Заметь я такой на улице или в магазине антиквариата — даже внимания бы на него не обратила. Но сейчас… У меня кровь застыла в жилах. И даже дикий адреналин, казалось, не мог заставить её течь по венам. — Нет! Нет! Ято! — теперь уже закричала я, когда окончательно поняла: всё взаправду. И через несколько минут единственное, что я буду видеть — темнота. — Умоляю, не надо! Я сделаю, что скажете, но только не туда! Я не хочу! Прошу вас!       Но никто не ответил.       Мне снова вспомнились слова Риотто: " … ты ощущаешь тело, но не можешь пошевелить и пальцем, тишина давит на уши, а кислорода, которого так требует тело — просто нет. Ты не умираешь от его отсутствия, а также от невозможности поесть и попить, однако каждой клеточкой чувствуешь, как горят лёгкие, как кровь густеет в жилах, как без жидкости и еды ты будто превращаешься в живую мумию! И некому пожаловаться, не у кого попросить пощады…» — Пожалуйста, лучше убейте меня. Умоляю! — кричала я, надрывая горло. — Убейте прямо сейчас! Но только не запирайте! Неужели я многого прошу? Пожалуйста! Будьте милостивы!       В какой-то момент мы с Ято оказались рядом: меня вели в одну сторону, к центру зала, а его — в другую, к скамьям. Но всего один миг мы были очень близко, и я ощутила его запах. Такой родной и любимый!       Неужели это конец? И я больше его не почувствую? Этот аромат? Хотя… если всё же смогу продержаться и выйти — снова буду с любимым, но сейчас я хотела иного. Уйти навсегда. Вдохнуть запах Ято, как когда-то на крыше вдыхала аромат его куртки, и, как и тогда, шагнуть в лапы смерти, которая избавит от всего, что мне уготовано.       Да, я многого не узнаю и не почувствую, не смогу исполнить ещё несбывшиеся желания и мечты, но… может там, в другом мире, будет Мичи? — Госпожа Аматерасу, прошу вас, будьте милосердны! Казните меня, я не хочу… — теперь уже не кричала, а плакала я. — Только не запирайте. — Казнить? Не-е-ет! Твой хозяин чуть не умолял меня не убивать тебя. И привёл такие правильные, веские аргументы, что я… прониклась, — она более не скрывала нахальной, жестокой улыбки. — Действительно, каждый достоин второго шанса. И через сто лет — ты его заслужишь, — она прикрыла улыбку ладонью. — Даже через девяносто восемь. — Аматерасу, стойте! — Ято продолжал вырываться. — Выслушайте меня! — Я думаю, с нас уже довольно, — Верховная Богиня посмотрела на своих помощников, будто ей нужно было подтверждение её позиции. И они, разумеется, кивнули в знак согласия. — Давайте уже покончим с этим! Я хочу домой.       Сев на своё место, она тем самым показала, что более не намерена вести диалоги с кем-либо. И теперь просто восседала на своём стуле, точно троне, готовясь наблюдать за тем, как её приговор приводят в действие. — Ято! Сделай что-нибудь! — мокрые от слёз щеки противно пощипывало, а глаза застилала пелена. Но я видела своего хозяина и всё ещё верила, что он сможет что-то сделать: пусть не спасёт, но поможет навсегда уйти. Кричала из последних сил, до хрипов в горле. — Пожалуйста! Ято! Ято!       Но вот ящик передали в руки одного из Священных Сокровищ Аматерасу, Мицуруги, который теперь подошёл ближе ко мне, смотря на свою хозяйку. Ожидая приказа. — Я что угодно сделаю, но умоляю, не надо! — любимый продолжал биться в руках стражи, а я… вырваться больше не пыталась. Силы будто разом покинули меня, ноги подкосились, и я упала на колени.       Всё кончено. Она его не послушает. — Госпожа Аматерасу, кажется, ясно выразилась, — один из членов суда скривил покрытое морщинами лицо, глядя на то, как Ято противится воли Богини Солнца. — А будете вырываться, я буду ходатайствовать о том, чтобы ваше заключение под стражей продлили! — Ято, не надо… — шепнула я себе под нос, но он каким-то чудом меня услышал. — Хватит.       И любимый замолчал. Перестал упираться и позволил оттащить себя к остальным подсудимым. Дал Юкинэ обнять себя, однако же всё это время не сводил с меня глаз. — Хотя бы дайте попрощаться, — теперь уже тихо попросил он, поглаживая вздрагивающего Юки по плечу. — Снова? — Аматерасу продолжала издеваться. — Вы же видите — ей страшно, — по щекам Ято тоже текли слёзы. — Хотя бы пару минут!       И как только Богиня Солнца кивнула — кинулся ко мне. А я ощутила дежавю, ведь совсем недавно он был на моем месте, а я — на его. — Девочка моя, — с ходу сев рядом со мной, любимый обнял меня, насколько позволяли кандалы: так ласково, так нежно! Но вместо того, чтобы успокаиваться, я начала плакать ещё сильнее: уже не стесняясь никого вокруг, в голос, навзрыд. — Аки, это важно, послушай меня!       Он взял моё лицо в ладони и повернул его так, чтобы мы встретились взглядами. — Апелляцию можно подавать раз в год, поэтому, как только я выйду из тюрьмы — сразу же начну действовать. Аматерасу ничего не сказала про это, а значит, данная возможность у меня остаётся. Я вытащу тебя отсюда! — Я не смогу, — я покачала головой, насколько позволяли его руки. — Ято, умоляю, сделай что-нибудь. Я не хочу туда. Мне страшно! — Прости, — его голос теперь был скрипуч и слегка неразборчив. — Я бы хотел всё исправить, но не могу. Малыш, ты должна держаться! Но…       Он глубоко вздохнул, словно сам не верил в то, что собирается сказать. — Если поймешь, что больше не можешь терпеть — не нужно. Сдайся. Я смогу это вытерпеть, если так тебе будет лучше, — теперь он взял меня за руки, крепко сжав пальцы. — Но если найдутся силы — знай, что я не бросил тебя! Я думаю о тебе каждую минуту, каждую секунду! И я так люблю тебя!       Он снова обнял меня, но лишь на несколько мгновений. — И ещё, — он с осторожностью взглянул на судейский стол, боясь, что нас вот-вот вновь оттащат друг от друга. — Помнишь, ты обещала, что больше меня не потревожишь? — Нет, о чём ты? — на миг я даже забыла, что происходит. — Я такого не говорила. — Нет, говорила. Вспомни! — он качнул головой, рвано вздохнув. — Та часть тебя, что хотела отомстить за Мичи. Та девушка, которая смогла вытерпеть рабство.       Он замолчал, ожидая моей реакции. — Кинха? — это имя сорвалось с губ, хотя я не хотела этого. И в душе появилось странное чувство: будто я с кем-то давно не виделась и скучала, а теперь мы наконец встретились. — Выпусти её. Она часть тебя, ты часть неё — вы одно целое! — Ято был серьёзен, как никогда, и, смотря мне в глаза, почти не моргал, отчего слёзы, собираясь в углах его глаз, так и оставались там. — Тогда ты справишься! Ты сможешь. — Но мне страшно, — повторила я, всё ещё, как ребенок, веря в чудо. — Я боюсь.       И вновь слёзы. А ещё дыхание сбилось, и я начала задыхаться, представляя себе, что вскоре буду ощущать нечто подобное, только… в сто раз хуже. — Я тоже, но у нас всё получится! — прислонившись ко мне лбом, он закрыл глаза, перейдя на шёпот. — Ты такая сильная. Я так тобой горжусь! Я люблю тебя! — И я тебя, — я тоже хотела шептать, но получился какой-то несвязный вой. — Сделай всё возможное, пожалуйста!       Я видела, что Мицуруги кивнул Аматерасу, а после подошёл ближе, взявшись за обе половинки металлической шкатулки. — Ято…       Я ощутила, как его тёплые руки отпустили мои.       Стало холодно…       По телу пробежали мириады мурашек, и захотелось обнять себя руками, но я замерла.       И во второй раз за разбирательство закрыв глаза, ждала… — Шууки! — услышала я собственное имя, и последнее, что почувствовала: ярость, злость от того, что со мной делают, а ещё — желание выстоять. Всем на зло! И особенно — на зло Аматерасу, которая возомнила, что имеет право вершить на чужими судьбами!       Та часть меня, что так часто защищала и помогала выжить — вышла на волю.       А дальше… темнота.

***

      То, что описывал Риотто… Я думала, после его слов имею представление о том, что будет, но на деле же это и на сотую долю не позволяло представить то, что со мной происходило. Полное бессилие. И моральное, и физическое. Хотелось кричать, и, кажется, будто я это и делала, но не слышала своего голоса. Вообще ничего. Полная, густая тишина.       Я хотела попробовать расширить пространство вокруг себя, силилась двигать руками и ногами, но не получалось. Хотя тело я чувствовала. Походило на то, словно меня скрутили, намертво связали невидимыми веревками и оставили так. Без возможности шевельнуть даже пальцем.       Я ощущала жажду. А ещё голод и желание сделать вдох, поплакать, позвать кого-нибудь на помощь, сказать хоть слово… издать хотя бы звук. Но не выходило. Я ничего не могла, и это сводило с ума.       Бессилие…       И единственное, что мне оставалось — думать. Потому что разум — то, что было мне подвластно: мысли, воспоминания, мечты. Это не давало сойти с ума и сдаться, хотя порой я боролась с этим желанием, которое было столь сильным, что затмевало собой всё остальное. Ведь Ято сам говорил — я могу это сделать. Могу сломаться и более не терпеть этот ад.       Но я не сдавалась. Всего лишь год! И Ято вытащит меня! У него получится, и я буду свободна. Не буду бояться.       Всего год! Я вытерплю. Ради него! Ради Юкинэ! Ради Мичи…       Я справлюсь. Всего год… . . . .

Сентябрь, 2031 год

. . . . .

Сентябрь, 2032 год

. . . . .

Сентябрь, 2033 год

. . . . .

Сентябрь, 2034 год

pov: Ято

      Я не видел Акинэ четыре года. Четыре бесконечно долгих года.       Не думал, что так получится. Почему-то, сидя за решеткой, был полностью уверен: как только выйду и подам апелляцию — увижу свою девочку! Однако ошибался. Всё оказалось намного сложнее: нужно подать грамотное заявление, получить разрешение с датой слушания, найти веские аргументы… А у меня, кроме второго, пожалуй, и не было ничего. Находясь в тюрьме, сложно серьёзно подготовиться к такому событию, и мне бы подумать, взвесить всё, подождать пару месяцев и подсобрать информацию, но я так соскучился по своей шинки, что уже через месяц после освобождения, в сентябре, побежал к служащим Аматерасу с намерением пересмотреть решение суда.       Разумеется, на слушании, которое, несмотря на мою безграмотность в данном вопросе, всё же состоялось — надо мной лишь посмеялись.       Но тогда я укоренился во мнении, что это произошло лишь из-за моей безалаберности. И, когда вышел за двери зала, где проходил судебный процесс, снова был уверен: пусть я облажался сейчас, но впереди у меня ещё год! Это ужасно, что Акинэ придётся провести взаперти ещё так долго, но она справится! Но теперь уж всё получится наверняка.       Только вот и вторая попытка провалилась. Я нашёл кучу полезных сведений в исторических сводках и документах, привёл суду примеры других слушаний, где орудия оправдывали, но и тогда мои доводы оказались неубедительными. По крайней мере, в конце заседания вердикт был такой.       Я начинал терять надежду. Но кое-что держало меня на плаву… Имя! Её имя, гревшее мое сердце.       Я засыпал и просыпался с именем Акинэ на устах. Я разговаривал с ней, когда был один, и почти каждый вечер рассказывал, что интересного со мной произошло за день. Я хвалил её за стойкость и терпение, а ещё просил прощения. Ведь я подводил её! Два года прошло, а я не сдвинулся с мёртвой точки! Наверно, со стороны я выглядел умалишенным, разговаривающим сам с собой, но я верил — она слышит! И скучает.       А как я скучал по ней! Я не знал точно, когда именно, но верил — я обязательно её обниму! А пока, старался согреться пусть не её теплом, но именем, что дал ей когда-то. Именем, что ярко горело во мне, давая надежду на светлое будущее.       Жаль, не все разделяли моего оптимизма. Не друзья, нет: они-то как раз очень поддерживали! А вот коллеги… Я ведь вернулся на службу, хоть и снова в качестве самого низшего звена, однако по-прежнему знал большинство Богов, с которыми приходилось иметь дело. И они, будучи в курсе всей истории, часто твердили, что моя задумка — бессмысленна. Я, мол, прилагаю столько усилий, а моей шинки, может, и нет уже!       Но я не обижался. У них действительно было право так думать, ведь я… ничего плохого не чувствовал: Акинэ, запертая в ящик, должна постоянно испытывать страшные муки, но по моим ощущениям так было лишь первые несколько недель — они были самые тяжелые, и в то время я был рад, что сижу за решёткой и меня мало кто слышит. Я выл, кричал, стонал, бил стены от тех ужасающих ощущений, что передавались от моего орудия. А после… это сошло на нет.       Мне рассказали, что душа, запертая в эту шкатулку, не может сломаться в полном смысле этого слова. Заклинания, наложенные на эту вещь, не позволят. Однако, если душа сдалась, она более не будет ощущать боли и, как только ящик откроют, тут же станет аякаши.       Вот меня и убеждали, что нет смысла сворачивать горы ради того, чтобы как можно скорее увидеть и почувствовать, как моя шинки станет духом, а после — как её убивают у меня на глазах. Но я не слушал. Я верил в Акинэ! И знал, что она — жива. Что не сдалась! Она далеко, заперта, но я будто слышал ночами, как билось её сердце. Тук. Тук. Тук. Оно разгоняло кровь по попавшему в западню телу: медленно, обречённо, с болью. Но билось.       А я начал готовиться к третьему слушанию, но в этот раз нанял для этого помощника. Это была девушка, которую мне посоветовала Бишамон: она была что-то типа адвоката — только среди Богов такой должности нет, поэтому её звали помощником по судебным делам.       Но и в третий раз у меня не получилось, хотя, когда я слушал, как грамотно и правильно она строит речь перед присяжными и Аматерасу — был уверен в победе. Но нет. Апелляцию опять отклонили. Пришлось ждать ещё год.       И вот, завтра нас ждёт уже четвертое слушание. А мне одновременно и хотелось, и не хотелось на него идти.       Конечно, грела сама мысль о том, что, вероятно, завтра я увижу Акинэ. Но при этом предыдущий опыт подачи апелляций поубавил мой пыл и заставил стать в некотором роде пессимистом. Ведь, возможно, мои провалы в попытках освободить Акинэ никак не связаны с тем, что я нахожу неправильные аргументы или применяю не ту стратегию.       Что если Аматерасу ни при каких обстоятельствах не собирается освобождать Акинэ? И пусть даже весь мир будет ходатайствовать за это — Верховная Богиня не отступится? Ведь как жестоко она поступила с моей шинки! Дала надежду, озвучив сначала один приговор, а после, когда Аки уже радовалась свободе — заперла её, да ещё и на такой срок.       Это напомнило мне рассказ любимой о тех днях, когда мы только познакомились. Валаам узнал, что я дал Аки имя и, вызвав её к себе, сначала отчитал, а после сказал: ему, мол, нора не нужна и пусть она катится на все четыре стороны. Моя шинки тогда очень обрадовалась и даже благодарила Бога Алчности за понимание и доброту, но, стоило Кинхе направиться к выходу, её схватили Риотто с его братом-близнецом. А после Валаам сначала прислонил раскаленную сталь к месту на коже Аки, где было моё имя, а потом ножом вырезал другое: Кинха. Он тоже сперва дал надежду, а потом забрал… И, выходит, Аматерасу в плане правосудия не намного лучше него.       Поэтому я отчасти и не хотел идти, но у меня не было выбора. Акинэ на меня надеялась! Конечно, я мог бы попробовать плюнуть на всё, попытаться забыть о ней, жить своей жизнью, а спустя девяносто четыре года в случае благополучного исхода отпустить своё орудие на свободу… Но разве у меня бы получилось? Даже если отбросить в сторону, то как я к ней отношусь — такой поступок полностью меня обесчестит. Акинэ и так постоянно предавали! И, кстати, я в том числе. Но она дала мне шанс, простила… Так разве я мог позволить себе не бороться за неё? Нет.       Она — моя жизнь. Часть моей семьи. И пусть последние годы изменили Акинэ — я хочу её вернуть. Я хочу, чтобы она была дома.

***

16 сентября, 2034 год

— Ну что же, Ятогами, расскажите, когда уже наши встречи, наконец, закончатся и вы перестанете отвлекать меня и остальных судей от наших дел бесполезными апелляциями?       Аматерасу сегодня, как и всегда, была зла, но пыталась тщательно это скрывать, натянув маску безразличия. — Думаю, больше я вас не потревожу, — произнёс я, чуть пугаясь собственных слов. — Потому что сегодня вы пересмотрите решение и освободите моё орудие.       Я склонился перед Богиней Солнца в знак почтения. — Самонадеянно… — протянула она еле слышно. — И какие аргументы у вас на этот раз? Нашли исторический случай, когда шинки был помилован за то, что украл у кого-то козу?       Она засмеялась и остальные члены суда тоже сделали это, как по указке. — Нет, — коротко ответил я и обернулся на свою помощницу, Дзюри.       Это была невысокая, я бы даже сказал низенькая девушка, с шоколадными и немного взъерошенными волосами, которые она усердно приглаживала у корней: от этого вначале волосы были гладкими, может даже прилизанными, но на концах пушились, точно сладкая вата. Будь девушка постарше на вид — это выглядело бы смешно и нелепо, но так как, будь Дзюри человеком, я дал бы ей не больше двадцати — это, наоборот, смотрелось как-то мило и трогательно.       И сейчас дождавшись её еле заметного кивка, я достал из кармана свёрток бумаги, который должен был помочь мне не перепутать даты и не запнуться. — Однако вы оказались правы насчет того, что в исторических сводках покопаться пришлось, — продолжил я. — Но не в судебных делах, а в законах. Так сказать, я решил узнать получше все его многозначительные пункты. — Вау!       Возглас Аматерасу был вроде как похвальным, однако лишь по тону голоса — на деле же она напряглась. Неужели знает, о чём я собираюсь сказать? — Спасибо, — я кивнул в её сторону. — И вот, к своему удивлению я обнаружил, что, уж простите, точную дату сказать невозможно, но примерно в семьсот тридцатом году вами был подписан один любопытный указ. А вернее, непреложный пункт закона, касающегося связи Бога и его орудия, а также их возможного наказания, — я поднял листок, что до этого опустил, и зачитал текст, переписанный мною пару месяцев назад с древних архивных свитков. — Сим указом я, Аматэрасу-о-ми-ками, постановляю: наградить орудия Богов с данным им именем правом на раскаяние в совершении любых, в том числе тягостных преступлений, описанных в Законе Небес. Человеческие души, кои приходят в этот мир в качестве слуг Божьих, должны понимать, что такое грех — их обязанность направлять и показывать нам, Высшим созданиям, на какой путь ступить, живя на благо Небес и человечества, а не наперекор. Однако если для орудий Божьих и только для них есть понятие греха, значит, и понятие отпущения быть должно. Они неразрывны. Поэтому в случае совершения преступления любой шинки имеет право раскаяться, а высшая или иная мера его наказания обязана быть заменена на менее серьёзную.       Я поднял глаза на Аматерасу, ощущая, как колотится сердце. — Там ещё было написано что-то о возможном применении Священных Сокровищ для подтверждения намерения орудия, но документ очень ветхий — в этом месте слова не прочитать, однако того, что я сказал ранее, думаю, достаточно. И если необходимо — можете запросить у вашего архивариуса подтверждения, что документ — подлинный и сказанное мной — цитата. Ведь взять тот папирус сюда возможности не представилось: повторюсь, документ очень ветхий.       Я вновь склонил голову, показывая, что жду ответа Аматерасу, однако она очень долго молчала. Только смотрела на меня со злобой, и я даже видел, как вздулись вены у неё на лбу и висках. Неужели она и вправду помнила об этом законе и теперь в ярости, что я тоже о нём узнал? А значит, наказывая Акинэ, она прекрасно знала — та имеет право на раскаяние. Но… Аматерасу — умолчала!       Ненависть к этой Богине уже давно преодолела во мне тот порог, когда можно не любить кого-то, но при этом уважать. Но сейчас… Пока она молчала, я представлял, как кинусь на Верховную Богиню, как с лёгкостью оттолкну её стражу, как скину её на пол с её постамента и буду бить… долго! — Неужели вы хотите сказать, что я не знаю собственные законы? — в конце концов почти что прошипела Аматерасу, глядя на меня сощуренными глазами. — Это уже неуважение к суду, Ятогами! — Ни в коем случае! — я поднял руки, всё еще держа в пальцах лист с перечнем других писаний, которые могут мне понадобится. — Уверен, вы прекрасно во всём осведомлены, однако нельзя помнить всё. Вы управляете огромным пантеоном, и я предполагаю, что на суде, в столь неприятной для всех нас обстановке, просто могли… — я сделал паузу, — запамятовать. — А вы, я так полагаю, взяли на себя роль смельчака, который решил напомнить мне об этом? — она проговорила это с теперь уже нескрываемым презрением. — Простите, госпожа Аматерасу, но со всем уважением — это к делу не относится. Ято подал апелляцию и имеет право приводить любые доводы и аргументы в защиту свою и, в данном случае, своей шинки, — я поражался, как смело Дзюри перечила Верховной Богине, но на то она и помощник в этом деле. И что самое странное — на неё Аматерасу свой гнев не выливала. — Поэтому с огромным почтением прошу вас не переходить на личности и принять к сведению суда вышеизложенные факты. И пересмотреть наказания орудия под именем Акинэ, принадлежащего Богу Ято. — Так может я уже это сделала? Приняла раскаяние и смягчила наказание? — Аматерасу вновь какое-то время обдумывала ответ, а когда всё же прервала паузу — улыбалась. — Мои помощники не дадут соврать: четыре года назад, на основном слушании, я упомянула, что за столь ужасное преступление грозила смерть и только смерть. Но я смило… — Вы действовали согласно букве Закона — вы это хотели сказать? — Дзюри вышла вперёд, ко мне, тоже встав в центр зала, чтобы её хорошо видели и слышали. — Указом, подписанным в 1367 году, было установлено, что убийство шинки, даже в карательных целях, является преступлением. В том же году высшей мерой наказания для орудия, повлекшего за собой значительные для Небес неблагоприятные последствия, был назначен приговор в виде заключения в металлическом сосуде на срок, достаточный для раскаяния. На данный сосуд, или как его сейчас все называют — ящик, было даже наложено заклинание, не позволяющее томящейся внутри душе сломаться. Дабы не нарушить вышеупомянутый закон. Или я ошибаюсь?       Дзюри стояла ровно, как по струнке, и без тени волнения смотрела Аматерасу в глаза. С виду хрупкая, безобидная девочка, которой, будь она человеком, я не дал бы и восемнадцати, на деле оказалась настоящим бойцом! Нам много времени пришлось проводить вместе: мы всё искали лазейки, строили планы… Частенько к нам присоединялись мои друзья, которые теперь стали и друзьями Дзюри, а иногда — её парень и его шинки. Мы сблизились, стали общаться не только по будущему слушанию. Делились радостями и печалями, смеялись. Конечно, я платил девушке за её услуги: всем нам нужно как-то жить, и, не занимай я времени Дзюри, она нашла бы другого клиента, с которого можно было бы поиметь даже большую сумму, чем платил я. Но она почему-то осталась, несмотря на скудный бюджет с моей стороны. Как она сама объясняла, её очень зацепила моя история и история Акинэ. Девушка захотела во чтобы то не стало сделать так, чтобы «влюбленные были вместе». — Не ошибаетесь, — подтвердил один из помощников Аматерасу, перебрав ворох бумаг, но тут же замолчал, поймав на себе строгий взгляд Богини Солнца. — Но вам не кажется, что своими речами вы пытаетесь вытащить одного, но роете яму другому? — Аматерасу вновь перевела взгляд на нас. — В законе от 1376 года есть ещё одна строка, о которой вы интересным образом умолчали! И там сказано, что в случае совершения преступления, ответственность за орудие перекладывается на Бога, что дал ему имя, а в случае, если хозяев несколько — в равной степени на каждого из них. То есть высшая мера наказания для орудий не упраздняется, а перекладывается на другого ответственного. Так что же мешает мне казнить вас, Ято, прямо сейчас, следуя всем подписанным когда-то мною бумажкам?       Аматерасу явно считала, что выиграла этот спор, и я, честно сказать, был склонен к тому же выводу. Ведь выйдя из тюрьмы и вдохнув свежий воздух — в полной мере ощутил, как это здорово — жить! И теперь совсем не желал умирать… Конечно, я не отказывался от прошлых слов, что хочу защитить Аки и Юкинэ пусть даже ценой своей жизни, но сегодня на такой поворот событий явно не рассчитывал.       Поэтому опешил. Что делать? Сказать, что забираю заявление об апелляции, тем самым сохранив себе жизнь? Или же стоять на своём? Вот только каково тогда будет Юкинэ, который уверен, что вечером точно меня увидит? — Не думаю, — а вот Дзюри, к моему удивлению, улыбалась. — Нельзя просто взять и отменить приговор, данный судом. Его можно лишь обжаловать, и вы, уважаемая Аматерасу, знаете это не хуже меня. Для этого должна быть подана апелляция, содержащая все необходимые доводы, которые суд счёл бы вескими. Только есть одна загвоздка — инстанция для подачи заявления должна быть вышестоящая. А выше вас, насколько мне известно, никого нет.       Она приподняла плечи и сделала такое лицо, будто очень сожалеет нынешнему стечению обстоятельств, однако я точно знал: моя новая подруга крайне горда собой и счастлива, что помогает.       Выходило, что Аматерасу не могла забрать слово у самой себя. Если бы четыре года назад приговор мне выносили её помощники, как это часто бывает на менее серьёзных слушаниях, то да — она могла бы сейчас убить меня, не моргнув и глазом, пересмотрев их решение как вышестоящее руководство. Но в тот день она решила лично присутствовать на суде, чем сейчас утвердила моё право жить. А точнее, не могла это право отнять. — Пожалуйста, — однако, переживая, я взял слово, потому как все члены суда молчали, то ли переваривая услышанное, то ли пытаясь найти лазейки в своих же законах, — дайте Акинэ шанс. Я готов поручиться за неё, да и не только я: другие, многоуважаемые и почтенные Боги хоть сейчас явятся на слушание и подтвердят мои слова. Лишь скажите!       В голове пронеслась мысль, что если мы не добьёмся справедливости сейчас — можно больше и не пытаться. Более весомых доводов нам уже не найти, и впору с уверенностью считать: Аматерасу, прикрываясь Законом, на самом деле чтит его не больше, чем бульварную газетёнку. — Но вы ведь знаете, что может тогда случиться? — похоже, Верховная Богиня решила зайти с другой стороны. — Как заметила ваша очаровательная помощница, на коробке, в которой заключена душа вашей шинки, наложено заклинание — сломаться внутри неё нельзя. Но если душа перешла определённую грань, то при выходе — она обратится. И, став духом, будет сразу же уничтожена, как прямая угроза суду и Небесам. Вы отдаёте себе в этом отчёт? — Отдаю, — я хотел сказать это громко, но ком встал в горле, поэтому получилось лишь прохрипеть ответ. Но для пущей убедительности я ещё и кивнул, стараясь взять себя в руки и не выглядеть трусом. — Но готов рискнуть.       Я старался не думать о плохом, однако кровь будто похолодела и, ледяным потоком проносясь по венам, заставила меня содрогнуться. Но я стоял на своём. Если Аки сдалась — пусть я узнаю об этом сейчас. Узнаю и отпущу её, надеясь, что любимая попала в лучший мир. — Хорошо, — Аматерасу противно ухмыльнулась. — Тогда внесите ящик!

***

      Когда один из служащих Небес наконец внёс шкатулку в зал — у меня всё внутри замерло. Неужели я сейчас её увижу? Мою Акинэ?       Только появился и страх. Что если Аматерасу снова решила поиздеваться и сейчас найдёт иной способ вновь заточить Аки? Скажет, что если максимальным наказанием было девяносто восемь лет заключения, то теперь она снижает это число… ну не знаю, до пятидесяти? И тогда моя шинки, почувствовавшая свободу, вновь окажется в ящике? Этого она точно не перенесёт…       А что если она и вправду уже сломалась? И сейчас я увижу то, что уже когда-то видел: как моё орудие превращается в духа.       Гибель Сакуры оставила на моём сердце огромный шрам, хотя при нашей с ней первой встрече я толком и не знал, что значит любить кого-то.       А что же будет теперь? Когда на моих глазах убьют девушку, которая является всем для меня?       А что будет с Юкинэ? Он такого раньше не видел: духов убивал — тысячами, но никто из них ранее не был тем, кого он считал матерью. Кого он так сильно любил. Уверен, при таком раскладе он не скоро сможет оправиться. Если вообще сможет… Есть вероятность, что в его сердце, помимо скорби и тоски, поселится страх, что и с ним такое когда-нибудь случится. А страх для шинки смертелен: он разъедает душу, точно яд, и может нанести непоправимый вред.       Но что сделано — то сделано. Назад пути нет. Остаётся только просить все возможные силы о помиловании той души, что сейчас заперта в ящике. И ждать чуда. — Стражники, на изготовку, — произнесла Богиня Солнца с нескрываемой ехидной улыбкой: она, наоборот, была настроена на то, что Акинэ не выдержала заточения. — Увидите, что орудие ведёт себя странно — стреляйте! Не давайте ему возможности причинить вред кому-то из нас.       Тут же несколько стоявших в разных углах зала стражников с оружием дальнего боя встали на изготовку: один был с луком и стрелами, второй — с обрезом**, и третий — с недлинным копьём. И каждый из них был настроен решительно. Стало ясно, что опять-таки о таком раскладе их предупредили, а значит, у Аматерасу ещё есть козыри в рукаве. — Откройте его, — холодно произнесла она, переводя взгляд на меня и Дзюри, — а вы — отойдите. Не хватало нам тут лишних жертв.       Теперь несколько охранников мягко, но уверенно отодвинули нас от центра — оттуда, куда вынесли металлический ящик. А сами они тоже встали на изготовку с заранее призванными орудиями.       Я замер. А моя подруга мягко взяла меня под локоть, похоже, чувствуя, что мне необходима поддержка. — Всё будет хорошо, — шепнула она, тоже внимательно наблюдая, как одно из Священных Сокровищ Аматерасу взялось за две половинки шкатулки. — Ты говорил — Акинэ сильная. А значит — со всем справилась! — Надеюсь, — бросил я хрипло, не сводя слезящихся глаз с центра зала. — Но если нет — я хотя бы буду знать, что сделал всё возможное.       И начал ждать.       Уже в который раз время замедлило свой ход, точно издеваясь надо мной и моим терпением. Словно испытывая меня на прочность. Заставляя мучиться и нетерпеливо переступать с ноги на ногу, то представляя себе самый благополучный исход сегодняшнего слушания, то, наоборот, самый ужасный.       Картины этого настолько смешались в моей голове, что я уже не понимал, о чём толком думаю: просто будто смотрел какой-то странный фильм из жанра артхаус, в котором и смысла-то нет. А картинки всё мелькали, мелькали, мелькали…       Вот я обнимаю Аки. Вот вижу, как она превращается. Она улыбается и целует Юки в макушку. Её сердце пронзает стрела. Она тянется ко мне с улыбкой. Она тянется ко мне с болью. В её глазах грусть. Печаль. Радость. Животная злость…       Мне казалось, ещё чуть-чуть и я точно свихнусь, но вот — шкатулка наконец открылась. Засветившись, она будто вылила поток света на пол, но он не растёкся, словно вода, а преобразовался сначала в светящийся кокон, а после, приняв человеческую форму, погас. И теперь на его месте лежала Акинэ. А я не мог в это поверить!       Первым вполне естественным желанием было подойти к ней, обнять, сказать, как я скучал! Но Дзюри, вновь взяв меня за руку, остановила от столь необдуманного поступка. — Подожди, — произнесла она дрожащим голосом, не сводя глаз с моей шинки. — О, чёрт…       Мне хватило мига, чтобы понять, о чём она. Акинэ вела себя странно. Поднявшись и приняв сидячее положение, она не начала оглядываться, не поспешила выяснить, что происходит. Лишь закрыла уши, зажмурила глаза, а после принялась качаться взад-вперёд. Не говоря ни слова, не обращая внимания ни на кого вокруг. Выглядя будто умалишенная.       А ещё я ощутил почти животный страх, передавшийся от неё.       Неужели это всё же произойдет? И она превратится? Нет! Только не это!       Конечно, я не знал, как Акинэ должна была вести себя после столь долгого заточения, но, похоже, и остальные не ожидали такой реакции: я услышал, как натянулась тетива лука первого стражника, как второй снял с предохранителя своё оружие, и увидел, как третий служащий Небес поудобнее перехватил своё копьё. Кажется, они готовы были действовать…       А Аматерасу улыбалась всё шире, прямо излучая удовольствие от происходящего. Она явно не сомневалась в исходе этого заседания и была счастлива! И некоторое время я готов был с сожалением принять, что она права, однако… — Стойте! — я в последнюю секунду всё понял и, возможно, вовремя остановил стражей Небес от убийства души. — Она отвыкла от света и звуков! Она не сломалась!       Я почувствовал, что руки одного из Богов, державшего меня, ослабили хватку, и вырвался вперёд. Прекрасно понимая, что этот жест могут расценить как неуважение к суду. Да и что говорить, за такое и наказать способны, но сейчас плевал я на всё. Единственным желанием осталось обнять мою любимую и успокоить её. А ещё защитить от стражников, которые могли и, вполне возможно, не восприняли мои слова всерьёз. Я им никто, и если Аматерасу заранее приказала убить мою шинки — их ничего не остановит. — Аки, я здесь, маленькая моя! Всё хорошо. Всё хорошо! Ты в безопасности! — оказавшись рядом с ней, я приготовился ощутить, как мою спину пронзит стрела или копьё, но ничего не происходило. Стража замерла, как, впрочем, и все присутствующие — нас накрыла тишина. — Малыш, ну, посмотри на меня. Ты со мной, я рядом! Ну же, открой глазки.       Аккуратными движениями я взялся за запястья Аки и постарался отодвинуть её ладони от ушей, чтобы она хорошо меня слышала, но моя шинки тут же замотала головой и со стоном заплакала. Однако я от начатого не отступился и смог немного отодвинуть её руки. — Девочка моя, успокойся. Это я, понимаешь? — теперь, наклонившись к ней настолько близко, насколько мог, я говорил так тихо, что сам себя не слышал. Чтобы не навредить. — Ты рядом со мной. Это я, Ято! Ну же. Ты ведь меня помнишь! Родная!       Её запах кружил голову. Прижавшись к любимой, я чувствовал её тепло, а ещё, как гулко стучало её сердце, отбиваясь пульсом по кожей.       Я мечтал увидеть её аметистовые глаза, услышать знакомый голос. Но ждал, когда она придёт в себя и сможет откликнуться на мою ласку. — Всё хорошо, — повторял я снова и снова, теперь поглаживая её по голове и лицу, целуя её, то прижимая к себе, то чуть отстраняясь, желая убедиться, что она действительно рядом! Что происходящее — не плод моих фантазий, не сон. — Ну же, посмотри на меня. Малыш, ну же. Я вместе с тобой, слышишь? Пожалуйста, хотя бы просто открой глаза.       Я бы мог дать Акинэ и час, и день, но терпение судей было не безграничным. И чем быстрее я докажу, что с Аки всё в порядке, тем лучше. Поэтому волновался и торопил её.       Но вот, она прекратила упираться, а спустя ещё минуту даже перестала дрожать, глубоко вдыхая запах моей футболки.       Пока ещё не поднимая век, но уже явно стараясь сориентироваться в происходящем. — Что происходит? — можно сказать, пропищала она тоже почти неслышно. — Ято? Где я?       Я глубоко и с облегчением вздохнул. Всё позади. Она смогла. Справилась! — На суде. Тебя заперли в шкатулку. Ты разве не помнишь? — я всё ещё шептал, радуясь её голосу и всё ещё желая встретиться с любимой взглядами. — Но теперь всё позади! Ты скоро будешь дома!       Я не мог знать этого наверняка, но сейчас решил, что ложь будет во благо. Точнее, не ложь: ведь такой исход реально возможен, а, скорее, выдача желаемого за действительное. Но я хотел вселить в неё надежду и помочь побороть страх. Главное, чтобы эти надежды не разрушила Аматерасу. — Я не… Я не… — она мотала головой, всё ещё прижимаясь ко мне, а после вдруг замерла и, резко открыв слезящиеся глаза, осмотрела зал суда, находившихся здесь Богов и шинки, а после наконец перевела взгляд на меня. — Так всё это время я была… там?       Я не совсем понял вопроса. Думал, что понимание этого нечто само собой разумеющееся, но после решил: скорее всего, пока что сознание Аки слегка затуманено, а мысли путаются. Поэтому ответил. — Да. Прости, что не смог вытащить тебя раньше. Я пытался, клянусь! — А сколько прошло… времени? — теперь она говорила иначе: будто была выжата. Уставшим, потухшим голосом, но я не понимал причину перемен. — Четыре года, — с горечью сознался я, стыдясь этого. — Прости. — Четыре?..       Её губы задрожали. — Прости… Всё… Всё хорошо, — она вновь покачала головой, сглотнув. — Ты молодец. Вытащил меня, но… Мне нужно время это… принять. Понять, что происходит.       Она глубоко, но прерывисто вздохнула. Мою шинки немного трясло, словно знобило от температуры, поэтому я начал водить по её рукам, надеясь согреть. — Конечно. Я дам тебе столько времени, сколько нужно, но сейчас, родная, послушай меня очень внимательно! — а после я взял Аки за плечи, привлекая к себе её стопроцентное внимание. — Скоро Аматерасу начнёт задавать вопросы, и ты должна дать понять, что раскаиваешься в том, в чём тебя изначально обвинили. Возможно, к допросу подключатся её Священные Сокровища — не бойся этого. Говори от чистого сердца, не волнуйся, и скоро мы уйдём отсюда. Вместе. Хорошо? — А если они… — шепнула Аки, взгляну на трёх шинки Богини Солнца, тоже находившихся в зале, — спросят сам знаешь о чём?       Я тоже думал об этом: при прошлых допросах Аки смогла обмануть их. Точнее, это сделала Кинха. Но сейчас та, вторая часть моего орудия, явно спала или… ещё не пришла в себя, и передо мной была именно та Аки, которую я знал дольше всего: скромная, добрая, не умеющая лгать. И это плохо. — Нет, зачем им ворошить прошлое? — я вновь начал её успокаивать, радуясь, что любимая не может распознавать моё притворство. — Не бойся! Скоро всё закончится. — Сколько можно вас ждать? — спросила Аматерасу нетерпеливо. — У меня много дел, и я не хочу провести тут весь день! — Да, простите, конечно, — спустя пару мгновений ответил я. — Но можно я останусь здесь? Рядом с ней? Пожалуйста! — А от этого она станет честнее? — Богиня Солнца приподняла одну бровь и сложила руки на груди. — Нет, просто не будет так бояться, — я всё ещё обнимал Аки, прижимаясь к ней одним плечом. — Вам ведь это ничего не стоит?       Сегодня рядом с Аматерасу сидел новый помощник: он чем-то походил на Тэндзина, был таким же старым и мудрым с виду. И именно он сейчас взял слово. — Госпожа, простите, что влезаю без спроса, но как лекарь хочу заметить, что этот Бог прав: орудие, запертое в шкатулке так долго, эмоционально нестабильно и может не понимать ваши слова и не осознавать происходящее. Этой шинки необходимо время, — он поправил тонкие очки без оправы, сползшие почти на кончик носа. — Если ей будет легче в присутствии хозяина — думаю, так и нужно поступить. Если вы, конечно, хотите сегодня закончить с этим вопросом. — Я и вновь возвращаться ко всему этому не хотела, — буркнула себе под нос Аматерасу, явно недовольно, однако кивнула мне, а после перевела взгляд на Акинэ. — Хорошо. Давайте уже продолжим!

pov: Акинэ

      Поначалу я слышала гомон вокруг, но все присутствующие будто говорили на незнакомом мне языке. Все, кроме Ято.       Слезящимися глазами я видела яркие пятна, всплывающие перед взором, когда я поворачивала голову: силуэты людей, мебель, солнечный свет, пробивающийся через запылённое окошко… Но чёткими для меня были лишь его глаза.       Я должна была ощущать запах затхлости закрытого помещения, пыли, что поднималась с пола, каких-то цветов, что стояли сейчас на судейском столе, представляя собой странную для этого места композицию… но чувствовала лишь его аромат.       Ято. Он был рядом: от этого моё сердце билось не так сильно, и грудь хоть и сжималась — не настолько, чтобы я начала задыхаться. Он был моим спасением в этот миг, моей опорой. Хоть было страшно. Больно. Горько. — Даже если её слова искренни, — Аматерасу, только что допросившая меня с помощью Священных Сокровищ, будто специально говорила громче обычного, чтобы причинить мне дискомфорт. Или же мне так казалось с непривычки… — Что мне мешает запереть её за решётку? Это наказание не столь суровое, как предыдущее, разве нет? И закон я не нарушу. Так пусть сидит с Валаамом, пусть хоть сгниёт там за вечность. Какой во всём этом смысл?       Её явно бесило, что она обязана чему-то там следовать, хотя я не понимала, о каком законе речь. Голова шла кругом ото всего, и сосредоточиться на чём-то было нереально. Удивляюсь, как я вообще смогла чётко отвечать на вопросы. — Простите, но в таком случае вы тоже рискуете! — девушка, сидевшая на скамье слева от нас с Ято, почему-то вступилась за меня, поднявшись. — Вы же видите: орудие на грани. Она может сломаться в любой момент. И если вы поместите её в камеру — это точно произойдёт. По вашей вине, как бы жестоко это не звучало! — Почему, мисс всезнайка? Я к её горлу нож подносить не собираюсь. Если она не справится со своим эмоциональным состоянием, виноваты в этом будут… — Вы! — я удивлялась, насколько та девушка бесстрашна и как смело возражает Аматерасу. Правда кололо где-то в груди, когда она переглядывалась с Ято и улыбалась ему. Что вообще происходит?       Тем временем любимый сильнее обнял меня, и, лишь ощутив дрожь в его теле, я осознала — речь ведь обо мне. О моём заключении в тюрьму и, возможно, навечно! Но до сего момента я слушала присутствующих точно аудиокнигу: происходящее будто меня не касалось, лишь было интересно, чем дело закончится. Но теперь новая волна страха накрыла меня, заставляя осознать: если это случится, я буду сидеть одна в четырёх стенах! Уж лучше тогда вернуться в ящик… Но, судя по тому, что я поняла — это уже невозможно. — Ято, мне страшно, — прошептала я, прижимаясь подбородком к его плечу. — Мне очень-очень страшно. — Я вытащу тебя! Я рядом!       Он всё так же сидел рядом со мной, потому что подняться я не сумела, хоть и пыталась. Ноги, да и вообще всё тело, перестали меня слушаться. Точнее… я словно не могла понять, как всем этим управлять. Наверно, похожее чувство испытывают автовладельцы, которые пересели с низенького седана на внедорожник: ты вроде знаешь куда нажимать, но не ощущаешь габаритов транспорта.       Так и я. Могла, конечно, поднять руку, вздохнуть или нахмуриться, но всё это делала так неумело, точно кукла в руках начинающего кукловода. — Что за бред! А если я отпущу её и эта шинки погибнет завтра — тоже я буду виновата? И через месяц, через год? — Аматерасу смеялась, посматривая на всех своих помощников. — Это абсурд! — Ответственность за орудия лежит на их хозяевах. Они за них отвечают — всегда! За редким исключением: когда их лишают этого права, — вновь заговорила та девушка, и я заметила, что Ято не просто не сводит с неё глаз, а смотрит с огромной благодарностью, уважением… и, возможно, благоговением? Или мне это кажется? — То есть, по-вашему, суд всегда ставит себя под удар? Ведь любое заключенное под стражу орудие может погибнуть, и что же тогда? Отвечать за каждого, кто сейчас заперт? — буркнул помощник Аматерасу справа от неё. — Да! — громко возразила девушка! — Но бояться вам вроде нечего, ведь сколько на данный момент заключенных шинки за решёткой? — она сделала паузу. — Я подскажу — ноль. Потому что вы знаете, что я права. — Да как вы смеете! — снова возразил тот Бог, но Аматерасу резко ударила по столу. — Молчать! — приказала она, но все и так мигом затихли. — Вы очень умны, Дзюри. Но ваши способности да в нужное бы русло! А не на защиту тех, кто… заслуживает наказания.       Её лицо исказила ненависть, и если бы я не видела такой реакции Богини Солнца раньше — удивилась бы, как настолько милая с виду девочка, большая похожая на ангела из фильмов, может быть такой злой. — Просто у нас с вами разное мнение касательно того, кто и чего заслуживает. Я никогда не беру дела, в которых нужно вступаться за настоящих преступников. Считаю это ниже своего достоинства, да и, как кто-то правильно заметил, каждый должен получать по заслугам, — она посмотрела на меня, а после на Ято. — Однако эта девушка давно свои грехи искупила. И думаю, со мной многие согласятся… Но последнее слово, разумеется — за вами! На этом прошу считать доводы Ято по апелляции — произнесёнными. И ходатайствую принять решение касательно освобождения его шинки из-под стражи.

***

— Получилось? Получилось! Дайкоку! Юкинэ! Акинэ освободили!       Кофуку первая бросилась ко мне, стоило нам выйти на залитый солнцем луг перед зданием, в котором проходило слушание. Но она лишь успела сделать несколько шагов и, споткнувшись на ровном месте, упала, с размаха по инерции проскользив на животе ещё около метра. Однако помогать ей кинулся лишь Дайкоку: остальные побежали дальше, и первым, кто обнял меня, был Юкинэ. — Аки! Я так рад! Я так скучал! — его объятия были такими крепкими, что я улыбнулась. Даже несмотря на то, что творилось в душе. — Я тоже рада тебя видеть, дорогой мой! — чуть отстранившись, я теперь взяла его лицо в ладони и, смотря в его насыщенно янтарные глаза, будто заново вспоминала, какими яркими бывают цвета. — Ято! У тебя получилось! — Румиха, с которой Юкинэ начал встречаться ещё перед моим заточением, тоже оказалась рядом. А после с улыбкой перевела взгляд на меня. — Акинэ, я очень рада, что тебя освободили. Это такое важное событие! — Я бы не справился без Дзюри, — Ято на радостях приобнял девушку, что была с нами в зале суда, но, уловив мой взгляд, тут же опустил руку, вставая между нами. — Кстати, Аки, это Дзюри — я нанял её в помощь для подачи апелляции. Она… что-то вроде юриста по божественным делам и помогала мне вытащить тебя, придумала стратегию, и всё такое…       Ему было явно некомфортно, а я всё ждала фразы: «Теперь я люблю её, а тебе ничего не должен». Но Ято молчал. — Приятно познакомиться. И спасибо вам, — я тоже посмотрела на девушку, стараясь быть дружелюбной, однако улыбка выходила вымученной. — Видимо, вы проделали огромную работу, чтобы я сейчас стояла здесь. Как мне вас отблагодарить?       На самом деле что-либо делать для неё не очень-то и хотелось, но я не собиралась быть невежей или истеричкой в глазах остальных, поэтому силилась хотя бы подать видимость, что говорю искренне. — Да ничего, я работаю не за бесплатно, — она хохотнула, по-дружески ударив моего хозяина по плечу, отчего он тоже засмеялся. — Поверьте, оплаты Ято вполне достаточно. Да и видеть вас на свободе — тоже счастье. Я очень хотела встретиться!       Я знала, что не просто колю, а жгу любимого своей ревностью, но он не подавал вида: был таким счастливым, будто сегодня лучший день в его жизни. Вероятно, он и вправду всё это время чувствовал вину за моё заточение, а теперь рад, что можно наконец оставить меня в прошлом и пойти вперёд другой дорогой? — Это хорошо, когда оплата достойная, — теперь я почти что говорила сквозь слёзы, отчего-то представляя, как именно мой хозяин ночами расплачивался с Дзюри за её услуги. — В любом случае огромное спасибо. И всем остальным тоже.       Я обвела взглядом других собравшихся: Кофуку, Дайкоку, Бишамон, Казуму, Румиху, Эбису и Юкинэ. — Вы наверняка очень переживали, — горло начало щипать изнутри, заставляя сделать глоток на середине фразы. — Простите, что немногословна… Нужно ко всему привыкнуть и, — я посмотрела на Ято, — многое осознать. — Разумеется! — теперь любимый подошёл вплотную, обняв меня так нежно, что показалось — я вот-вот растаю. — Может завтра отметим это событие? Вы как? Никто не против?       Он оглядел всех, в последнюю очередь смерив меня ярко голубым взглядом. — Позовём Тэндзина, — он мне улыбался, — а ещё Такаши и Ютаку: первый — мой новый друг по работе — он, кстати, тоже будет очень рад новости о твоём освобождении. А второй — парень Дзюри. Уверен, он тебе понравится.       Ято будто бы сказал это невзначай, точно ему пришлось, однако же я лишь спустя добрую минуту осознала смысл слов. Парень Дзюри? То есть… между ней и моим хозяином ничего нет?       Ну какая же я дура!       Волна облегчения заставила меня закрыть глаза от наслаждения… Он всё ещё мой! Я буду с ним, а он со мной. Как раньше! — Замечательная мысль! — я ощутила, как на выдохе дрожат лёгкие, но это было от счастья. — А пока можно кое о чём попросить?       Я уже хотела было признаться, что хочу домой… точнее, туда, где сейчас живут Ято и Юкинэ, ведь нашего храма давно нет, но тут на порожках появился один из судей Аматерасу, тот, который на слушании представился лекарем. — Извините, господа! — он бежал по ступенькам, и я переживала, что мужчина вот-вот запутается в полах своей длинной белой мантии и упадёт. — У меня важные новости.       Подбежав к нам запыхавшимся, он некоторое время молчал, глотая воздух: мужчина был в возрасте, и, похоже, даже такая пробежка оказалась для него серьёзным испытанием. — Я проконсультировал госпожу Аматерасу по вашему вопросу и попросил отсрочить приговор Акинэ до десятого октября, то есть на двадцать дней, — он всё ещё был красным, но дыхание мужчины уже выравнивалось. — Какого ещё приговора? По какому вопросу? — удивилась Кофуку, которая не умела скрывать эмоции и теперь глядела на гостя волком.       Дело в том, что, несмотря на освобождение, первоначальное моё наказание оставалось в силе: сто лет исправительных работ на благо Небес. И начать я должна была завтра, однако, похоже, ситуация поменялась. — Потом расскажу, — отмахнулся от неё Ято, переводя взгляд на старика. — И она прямо согласилась? Так просто? — Наша правительница весьма разумна и великодушна, — лекарь поклонился в никуда, будто Аматерасу сейчас стояла рядом с нами и видела его, — и плюс ко всему я объяснил, что в ближайшее время от только освобожденной из ящика шинки толку будет мало.       Он пожал плечами, а после, положив изъеденную морщинами руку на моё плечо, говорил только со мной. — Голубушка, ты не переживай: то, что ты сейчас ощущаешь, словно всё не так — это пройдёт. Нужно привыкнуть. К цветам, звукам, запахам, температуре. Сегодня может немного знобить или бросать в жар, а ещё еда будет казаться невкусной или странной, но покушать нужно. И попробовать поспать. Хорошо? — он был таким ласковым, точно со мной говорил отец, но я не понимала, чем заслужила подобное отношение. — Я постараюсь — кивнув, я положила ладонь поверх его пальцев. — Спасибо вам. Правда! Не знаю, как бы завтра справилась со всем. Единственное, чего сейчас хочу — побыть в тишине. У меня барабанные перепонки будто лопнут скоро.       Я старалась перевести свою жалобу в шутку, но он воспринял её всерьёз. — Да-да, говорю же, это нормально, — он улыбнулся и уже двинулся в сторону здания суда, но остановился и посмотрел на Ято. — Берегите её. Этой душе и так немало досталось. Пусть она будет счастливой.

***

— Погоди, пока не открывай глаза, хорошо? — я поняла, что мы с Ято и остальными куда-то переместились, но пока не знала куда. Да и мысли об этом перебивала тошнота: видимо, такие манипуляции для моего тела пока были сложными. — Сейчас, вот так. Ага, ещё чуть-чуть. Стой!       В Ято было столько энтузиазма, по крайней мере судя по голосу, а вот я ощущала себя больной, не способной на сильные эмоции. Однако старалась натянуто улыбаться и не портить этот день хозяину. — Готова? — сначала повернув меня вокруг своей оси, а после остановив, наконец, сказал он. — Открывай! Та-дам!       Подняв веки, я не сразу поняла, что происходит. Перед глазами была знакомая улица: сотни машин, всё те же магазинчики, дома, витрины. Даже некоторые люди, спешившие по своим делам, казались знакомыми, разве что мир был непривычно ярким. Поэтому я не осознавала, чего Ято от меня ждёт. Неужели со мной всё так плохо, и я не понимаю элементарного? — Эм… Это же улица перед нашим бывшим домом, так? — спросила я, поворачиваясь к любимому. — Прости, но я не совсем… не совсем…       Оборачиваясь, я ожидала сначала встретиться взглядом с хозяином, а после перевести глаза на сгоревший храм, который к этому времени, возможно, совсем зарос сорняками и лозой.       Однако передо мной будто из ниоткуда появился большой дом: он был очень похож на тот, что стоял здесь раньше, но был выше и красивее! Даже сама прилегающая к нему территория нынче была не просто засажена газоном и парой деревьев: клумбы — благоухающие, радующие всеми цветами радуги, росли почти везде; кусты, которые теперь уже, правда, начали желтеть, окружали вымощенный каменной плиткой центр двора — здесь по кругу стояли несколько лавочек, а посередине находилось место для костра и что-то типа небольшой гриль-зоны; да и деревьев прибавилось — к тем, что росли ранее, присоединились мелкие саженцы: некоторые из них в это время года как раз пестрили ярко красной листвой. А ещё были пруд с кувшинками и маленький деревянный мостик, поднимавшийся над водой. И пахло так приятно… — Вау… — только и смогла произнести я, понимая, что открыла рот от удивления. — Как… Как это? Мне не кажется? — Нет! — Ято улыбался так широко, будто маленький ребенок, у которого день рождения и к которому на праздник пришли все друзья с кучей подарков. — Это всё для тебя! Я хотел, чтобы ты вернулась… домой! Я хотел… Чтобы ты радовалась! Понимаешь?       Мне был задан вопрос, но ответить я была не в силах: до сих пор находилась в состоянии шока, который, кстати говоря, смог отвлечь меня от неприятного физического изнеможения. Я даже забыла, что буквально несколько часов назад ещё пребывала в заточении. — Аки, ты так загадочно молчишь. Я уже не знаю, что и думать, — Ято и вправду заламывал пальцы от волнения и больше не улыбался. Видимо, всерьёз запереживал, действительно ли я рада новому дому. — Прости! — глубоко вздохнув, я всё собиралась с мыслями. — Это… потрясающе! Когда ты успел? А где деньги взял? Как это вообще?..       Наверно, стоило сначала обнять своего мужчину, что так старался в моё отсутствие, поблагодарить его за всё, расписать весь спектр невероятных эмоций, что я получила, увидев всю эту красоту. Но опять же из-за своего состояния я не могла. Понимала, что надо, но во мне точно батарейка садилась. Всё давалось с огромным трудом. — Ну, с деньгами ребята помогли: я бы, конечно, столько не заработал. А строили мы с Юкинэ и Румихой. Ещё Эбису подсобил, Казума… Да много кто! Честно сказать, в этот раз было проще: я уже, считай, шёл по накатанной. Но это и не важно! — ещё чуть-чуть, и Ято готов был запрыгать на месте от нетерпения: он снова улыбался и был приятно взволнован. — Заходи внутрь! Нам столько нужно тебе показать!       Однако он не дал мне ступить и шагу: подхватив на руки, он подождал, когда Юки распахнёт для нас входную дверь, а после занёс меня внутрь, только тогда поставив на ноги. — Как-то так, — он обвёл взглядом коридор, будто видел его впервые. — Добро пожаловать домой, Акинэ!       Внутри храма изменения тоже были разительные. Во-первых, всё стало больше и шире: коридор, гостиная, ванная комната… Во-вторых, добавился второй этаж, которого раньше не было — на том месте, где была комната Юкинэ, теперь располагалась лёгкая витая лестница, уходящая наверх, и именно там были спальни: две для хозяев, и одна для гостей. А на том месте, где когда-то спали мы с Ято, теперь было что-то вроде рабочего кабинета.       Однако кое-что осталось неизменным… — Стены под цвет моих глаз? — спросила я загадочно, вспоминая, как мы красили таким же оттенком прошлую гостиную. — И ничему-то тебя жизнь не учит.       Я ухмыльнулась. Ведь и в прошлый раз была против такого, сказав Ято, что в случае моей гибели гостиная будет напоминать ему обо мне. А это больно! — Как раз наоборот! — обняв меня за талию, он продолжал осматривать результаты своих трудов. — Я осознал, что нам с тобой всё по плечу. И мы будем счастливы в этом доме с аметистовыми стенами. Вечность! Поняла?       Это было сказано тоном, не терпящим возражения. И меня это очень умилило. — Слушаюсь! Буду счастлива вечность! — будто отрапортовала я, а после засмеялась. На этот раз искренне. — Спасибо, родной! Уж чего-чего, а этого я не ожидала… — Он очень тебя ждал, — незаметно для меня в дом зашли и остальные, а Кофуку, произнёсшая это, почти плакала, наблюдая за нами с Ято. — Скучал. Это все видели! — И мы скучали! — вставил Юки, который тоже вдруг обнял меня. — Как хорошо, что ты дома!       Не знаю, сколько мы так стояли. Наверно, больше чем положено в таких случаях, ведь нас окружали гости, которые жаждали чем-то поделиться, о чём-то рассказать или, наоборот, спросить. Но мне было так хорошо… И я всё стояла, стояла, стояла… И обнимала тех, кого люблю. Сожалея лишь об одном: что рядом нет Мичи.

pov: Ято

— Ято, можно тебя? — сквозь танцующих и веселящихся гостей ко мне спешила Румиха. — Хочу поговорить.       Это было вечером следующего дня: как и обещал, я устроил вечеринку в честь освобождения Акинэ, и теперь пусть скромный, но всё же праздник был в самом разгаре.       Я во всю веселился, однако тон девочки меня насторожил. На самом деле она редко беседовала со мной наедине, без Юкинэ. Я в шутку называл Румиху его хвостиком: куда мой шинки, туда и она. Но теперь она оставила своего кавалера разговаривать с Казумой и, поудобнее взяв стакан с соком, кивнула в сторону коридора, где музыка была не такой громкой. — Что-то случилось? — спросил я, ощущая волнение: к этой девочке я испытывал очень нежные, теперь уже отцовские чувства и всерьёз переживал о ней. — Тебя Юки обидел? — Нет! Что ты? — она округлила глаза, точно такого вообще не может случиться в принципе. — Я переживаю за Акинэ. Тебе не кажется, что она… странно себя ведёт?       Мы оба выглянули из-за угла, ища взглядом мою шинки: она сидела на диване, смотря в одну точку, с нетронутым коктейлем в руках. Ни с кем не говорила, не реагировала на музыку, не ела… Лишь иногда вздрагивала: её колотило со вчерашнего вечера, хотя температура тела была нормальной. Но тот старик-лекарь предупреждал о таком, поэтому я просто ждал, когда эти неприятные последствия заточения пройдут сами собой. — Ну… Я думаю, это относительно нормально, — пожав плечами, я поймался на мысли, что больше успокаиваю себя, чем Румиху. — Представь, что она пережила. — В том-то и дело! — девушка явно злилась, что я не понимаю её посыла. — Представь, что ты четыре года ничего не видел, не слышал, не ощущал. Да я бы на её месте бегала везде, рассматривала, нюхала, пробовала… А Аки сидит как… статуя! Поговори с ней! Тут что-то не так! — Да я пытался! — я сказал это чуть громче необходимого, после испугавшись, что в гостиной меня могли услышать. Но вроде обошлось. — Вчера раза три спрашивал, сегодня тоже… Аки отвечает, мол, всё нормально и она рада, что вернулась. Лжи я не почувствовал, поэтому… ведь правду говорят — у всего есть последствия. А уж у такого наказания и подавно! — Но, Ято… — Румиха покачала головой. — Возможно ты и прав, но я переживаю. — Я тоже, поверь. Но не хочу навязываться. Как-то, когда Акинэ была ещё в братстве, она сказала, что ей нравится свобода. А раньше, мол, я всегда её сдерживал, опекал, контролировал… — я сглотнул, вспомнив этот наш разговор. — Не хочу повторять прошлых ошибок и быть дотошным.       Внутри похолодело. Все ошибки прошлых лет разом буквально на миг навалились на меня всем своим грузом. И хоть это чувство тут же отпустило, тяжесть на сердце осталась. — Это не то же самое, — Румиха положила руку мне на плечо. — Ты нужен ей сейчас, поверь! А говорит она так, потому что наверняка не хочет всех нас беспокоить. Это ведь… Акинэ!       Девочка улыбнулась, кивнув мне, а после пошла к Юки.       А я остался, понимая… Она действительно права.

***

— Ты чего убежала?       После разговора с Румихой, я поднялся наверх за тёплой кофтой для Акинэ, а когда вернулся, в гостиной её уже не было. Я немного испугался, но Эбису сказал, что Аки вышла на улицу. И я последовал за ней. — Захотелось подышать свежим воздухом, — она сидела на лавке и смотрела на звёзды, когда я подошёл, а теперь перевела взгляд на меня. — Знаешь, он и вправду свежий! Раньше я не всегда это замечала.       Любимая замолчала, продолжая смотреть мне в глаза. — Вот, я тут принёс. Накинь, — не дожидаясь ответа, я набросил кофту на плечи своей шинки. — Всё так же знобит? — Ну… нет. Со вчерашним вечером не сравнится! Это так, отголоски. Не волнуйся, — бросила она, хотя в кофту сразу же закуталась. — А ты чего не веселишься? — А ты? — вопросом на вопрос ответил я. — Гости переживают. Виновницы торжества нет, или она сидит, смотрит в одну точку… Может я всё-таки могу тебе помочь?       Я замолчал. Любимая тоже сохраняла тишину. — Наверно, зря я так рано этот праздник затеял. Надо было дать тебе время, — покачав головой, я усмехнулся, вспомнив один очень далёкий день. — Повторю фразу, сказанную когда-то в Капипаленде: «Когда я с тобой, то забываю про тормоза. Я безнадёжен!»*** — Ну что ты. Всё хорошо! — на лице Аки было удивление и грусть. — Огромное тебе спасибо за этот день! Мне очень приятно! Правда! Ведь я вижу — остальные счастливы, что я вернулась, и не держат зла… — Тогда в чём дело? Родная, ну скажи мне. Пожалуйста!       Однако она не ответила. Снова замолчала, переведя взгляд на небо. И я решил больше её не донимать. Когда придёт время, Аки сама поделится. А пока лучше сменить тему… — Русалочка моя! — шепнул я, проводя по её волосам и вдыхая их запах. — Такие красивые… — Спасибо, — любимая сначала улыбнулась, а после вновь будто погасла. — Хочешь кое-что расскажу?       Она тоже дотронулась до волос, словно о чём-то вспоминая. — Мы с Мичи порой с ними играли. С волосами. — Это как? — я удивился, не сразу поняв, о чём речь. — Ну… пока была в братстве, я редко делала причёски: времени не было. И зачастую — просто собирала волосы в хвост, — Аки пожала плечами. — А когда приходила с заданий, так уставала, что даже голову не всегда мыла. Так и ложилась в постель с тем хвостиком, с которым пробегала весь день.       Она неосознанно начала собирать пряди в единый пучок, вспоминая прошлое. — И у Мичи была такая забава. Она искала выпавшие из причёски волосинки: те, которые ещё оставались в хвостике, — Аки сама только что нашла такую и, потянув за кончик, вытянула её, рассматривая на свету. — Знаешь, когда волос расстаётся с головой, но ещё находится в прическе — он длиннее остальных. Так Мичи их и отыскивала!       Кажется, Акинэ считала, что делиться таким глупо, но всё же продолжала. А я боялся даже дышать, чтобы не спугнуть её желание хоть чем-то со мной поделиться. — Но иногда Мичи путала их и тянула за те волоски, которые… ещё были частью меня, — Аки усмехнулась, да и мои губы дрогнули от улыбки. — И мне было больно, но я терпела, говорила ей: «Тяни сильнее, он, видимо, застрял»! И когда она всё же доставала волосок, то наматывала его на два указательных пальчика, закрывала глаза, загадывала желание, а после с довольным личиком рвала на две части…        Почему-то в мыслях сразу всплыл образ девочки: светящиеся радостью глаза, сияющая улыбка, тёмные волосики, закрывающие пухлые щёчки. Я видел её всего раз, да и было это больше четырёх лет назад, однако её портрет отчего-то засел в памяти… — А знаешь, что она всегда загадывала? — в глазах Аки теперь стояли слёзы, но она продолжала говорить. — Нет, — шепнул я, заранее зная, что ответ заставит моё сердце сжаться. — Что? — Не игрушки или поездку в Диснейленд, не новый велосипед, компьютер или телефон. Ничего из этого!       Акинэ остановилась, не сводя с меня глаз. — Папу, — шепнула она, а слёзы, что теперь потекли по её щекам, оставляли на коже две блестящие в лунном свете дорожки. — Каждый раз она загадывала, чтобы у неё была полная семья: папа, мама, брат или сестрёнка. Ей не нужны были подарки, одежда… Ничего этого! Представляешь?       Шмыгнув носом, Акинэ ненадолго отвернула от меня лицо. Стараясь дышать глубоко и размеренно, чтобы немного успокоиться. — И знаешь, — продолжила она спустя пару минут, — однажды я спросила её: «Мичи, почему же тогда ты рисуешь на картинках только нас? А папу, которого так хочешь — нет!». А она мне ответила, мол, мама, какая ты глупая! А что если я нарисую его с чёрными волосами или рыжими, а он будет блондином? Он ведь тогда… обидится…       Последнее слово Акинэ еле выговорила. А в груди моей уже так жгло от боли, что хотелось выть… — Маленькая моя, мне так жаль, — я искренне хотел помочь, но она покачала головой, как бы говоря, что желает продолжить. — Но знаешь что? — Аки взяла меня за руку и крепко сжала её, будто так рассказывать было легче. — Каждый раз беря карандаши или фломастеры, рисуя новые картинки, Мичи всегда оставляла на них место! Она исправно рисовала нас с ней, машины, дома, магазины… Всегда заполняла всё пространство листа, но… оставляла место рядом со мной. Чтобы потом дорисовать… папу.       Больше говорить она не могла. Уткнувшись мне в плечо, она наконец дала полную волю слезам, которые, словно прорвав какую-то дамбу, полились бесконечным потоком. — Ты должен был быть на том месте, Ято! — шептала она так тихо, будто голос и вовсе пропал. — Моя девочка обязана была жить и наконец обрести семью, о которой мечтала! А теперь… Есть папа и даже брат. Но Мичи нет… И уже никогда не будет.       Её снова трясло, но не от холода. От боли. Но я не понимал, почему именно сейчас? Ведь столько лет прошло… Даже перед судом Аки уже не плакала так сильно: она попрощалась с Мичи и отпустила её. Так что изменилось?       И я озвучил этот вопрос: осторожно, без грамма претензии. И получил ответ. — Потому что я видела её вчера, — Аки пожала плечами, точно извиняясь. — Прости, звучит как сумасшествие, но это так! И… наверно, мне всё же нужно тебе кое-что рассказать. Хоть мне и страшно. — Почему? — это и вправду звучало дико, но я не подавал вида. — Ты можешь мне довериться. Тем более — я желаю тебе только добра, ты же знаешь! И хочу понимать, что с тобой.       Я провёл пальцами по её спине, чувствуя, как от плача вибрируют её лёгкие. — Не ругай меня за это, — шепнул я, прислоняясь щекой к её виску. — Я очень люблю тебя, малыш. Но, видя тебя такой… мне не по себе.       Наверно, этот страх сделать хуже будет со мной ещё долго, если не всегда. Раньше я не боялся ошибиться, считая — всё в жизни бывает. Тем более, если эта жизнь — вечная. А сейчас оступиться равносильно чему-то ужасному. Наверно, потому что всё начало налаживаться, приходить к тому ритму, в котором я буду счастлив. И мне страшно, что моя «удачливость» это разрушит. — Страшно, потому что… Да не знаю почему. Боюсь, что тебя это заденет. Хотя это глупо. Ладно, — Аки смущённо потупила глаза. — В общем, я сказала тебе правду. Я и вправду видела Мичи вчера утром. Точнее, думала, что видела.       Акинэ соединила пальцы на руках, явно обдумывая то, о чём хочет сказать. Успокаиваясь. — Дело в том, что когда я только попала в тот ящик — мне казалось, я сломаюсь. Я чувствовала своё тело, но одновременно с тем его и не было. Оно будто было фантомом, который при этом точно так же нуждается в еде и воде. Это была пытка: я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, хотя чувствовала их; ничего не видела, хотя знала, что смотрю куда-то; не ощущала воздуха и необходимого мне кислорода, хотя пыталась сделать хоть один вдох. А ещё, вокруг стояла тишина… И даже когда мне казалось, что я кричу от ужаса — ничего не слышала. Даже звона, даже еле заметного шелеста, — Аки сглотнула и, подняв ноги на лавку, обняла колени, словно ей стало холодно. — В какой-то момент я хотела сдаться, но, вспоминая о тебе и Юкинэ, держалась, несмотря ни на что, пыталась понять, сколько времени прошло: день или… год — и сколько мне ещё осталось. А когда получилось хоть немного расслабиться — стала видеть картины несуществующего прошлого и будущего. Надеясь, хотя бы так не сойти с ума. И у меня вышло!       Аки посмотрела на меня, но без радости. — Поначалу было сложно, мысли путались, а картинка, которую подсовывало воображение, не всегда была чёткой. Но спустя какое-то время моя фантазия стала такой бурной, что моментами я вовсе забывала, где нахожусь, будто переносясь в мир иллюзий, который представляла, — любимая глубоко вздохнула и медленно выдохнула, на несколько секунд прикрыв веки. — В нём Валаам не забирал меня и вообще обо мне не думал, поэтому я продолжала жить в нашем доме: готовила, убирала, хлопотала по хозяйству. Целовала тебя после работы и помогала Юки делать всё новые и новые открытия. Встречала с вами каждый новый год и с радостью смотрела, как вы раскрываете преподнесённые мною подарки. А однажды…       Теперь Акинэ искренне улыбнулась. — Мы встретили Мичи, — продолжила она. — Малышка просила помощи, и мы забрали её к себе. Ты дал ей имя, и мы… стали одной семьёй: большой и счастливой!       Моя шинки вновь похмурнела, и в её глазах снова стояли слёзы. — В этих иллюзиях прошёл не один год, и каждый… каждый новый день я прокручивала в голове. Что мы делаем, о чём говорим, куда хотим пойти, какие блюда я готовлю… В какой-то момент именно тот мир стал для меня реальностью, а то, что находилось за стенами чёртового ящика — казалось кошмаром, из которого я каким-то чудом выбралась.       Акинэ посмотрела на меня с испугом округлила глаза. — Не подумай, что я не благодарна за спасение! Я прекрасно понимаю, что жить фантазиями — неправильно, и, освободись я через сто лет — наверно, сошла бы с ума от того, что реальность не там, не в моих снах. Но… — любимая пыталась произнести это спокойно, но слёзы душили, голос дрожал, а в груди, её и моей, будто была дыра, которая не давала говорить без горечи. — Я опять её потеряла, понимаешь? Мичи была со мной, снова! Я обнимала её по утрам и целовала на ночь, мы гуляли, веселились, она называла тебя папой и… вдруг всё закончилось. На меня свалилась реальность, в которой она погибла и… Мне снова пришлось мириться с её утратой. А это больно! Очень больно!       Она вновь заплакала, сотрясаясь всем телом. — Ничего, всё хорошо, — я поглаживал любимую по спине и плечам, пытаясь представить, что она чувствует в душе. Каково было бы мне сначала потерять Акинэ, после подумать, что вновь обрёл её, а потом снова утратить… Это ужасно! Но сделать я мало что мог. Разве что быть рядом с ней и поддерживать. Что я и делал.       Я обнял её, и теперь Акинэ рыдала в моё плечо, продолжая говорить: сбивчиво, с большими паузами, еле-еле находя возможность переводить дыхание от настигнувшей её истерики. — Я вспоминаю ту ночь, когда мы были в моём домике после дня работы. Когда ты привёл нас в Кииро и на утро украл для меня пояс Тадзикарао, — любимая шмыгнула носом, и я крепче прижал её к себе. — Тогда Мичи проснулась ночью в испуге и рассказала, что её мучил кошмар, в котором её обижали. В котором она кричала и звала на помощь, но я не пришла!       Аки трясло, но, наверно, так даже лучше… Выплеснуть всё, а не хранить в себе. — Тогда она рассказала, как боится, что этот сон сможет стать реальностью. В её больших карих глазах был страх, ведь в том кошмаре ей делали больно! И это сбылось! Понимаешь? Она ведь и вправду звала меня, молила о помощи, пока Рамон и остальные истязали её, в попытке выудить мой адрес, а я так и не пришла. Не спасла её!       Плач Аки стих, и она сама теперь почти шептала, всё ещё дрожа — Ей было так больно! Из-за меня! Мою маленькую девочку убивали, а даже не знала об этом…       Убрав голову с моего плеча, Акинэ посмотрела на меня чуть припухшими, заплаканными глазами. — Я так тоскую по ней, Ято! Так хочу, чтобы она была жива, ведь она этого заслуживала! Как никто другой! Но я… не уберегла, не защитила. И теперь эта вина… она давит так сильно, что мне кажется, будто ещё немного и она расплющит меня, точно букашку. Мне страшно и больно, я не знаю, как жить с этим, как попытаться не думать… Как забыть о том, что, засыпая, она каждый вечер говорила: «Я люблю тебя мама и всегда буду любить». Как Мичи сказала мне это день, когда я видела её в последний раз, — Акинэ была раздавлена и словно бы говорила уже не со мной. — Я не знаю, как жить без неё.       А после замолчала. Больше не проронив ни слова. И мы сидели так долго-долго: уже Юкинэ вышел к нам несколько раз, дабы убедиться, что всё в порядке. А после он и остальные подтянулись на улицу, перенеся праздник на свежий воздух.       Стояла прекрасная осенняя ночь: ясная, чистая. Странно, но на небе даже были видны звезды, хотя для крупных мегаполисов это не свойственно. Все веселились, танцевали, разговаривали, пили и ели закуски: укрывшись разномастными цветными пледами, каждый из присутствующих заряжал этот дом какой-то невидимой, но явно ощутимой положительной энергией. Мне стало легче.       И самое важное — что и Акинэ в конце концов начала улыбаться. Только вот примерно раз в несколько минут всё так же бросала грустный взгляд на небо… Всматриваясь в его тёмно синие краски и будто выискивая кого-то взглядом. Произнося что-то шепотом и иногда точно вслушиваясь в слова, которых больше никто не слышал.       Но я не беспокоился. Просто Мичи сегодня была рядом. Она смотрела. И тоже радовалась… ________________________________ От автора:       Привет всем! Знаю, я заставила вас ждать и томиться в ожидании, а что же там случилось с Ято, но уверена — сейчас вы счастливы! И я тоже!       Остались последние штрихи: 38 глава под названием «Эпилог» и «Эпилог: 20 лет спустя». Они выйдут одновременно, поэтому по срокам не могу ничего обещать.       Единственное — постараюсь, конечно же, побыстрее, но жизнь не устаёт удивлять)) За май я уже побывала в больнице, несколько раз лежала под капельницей XD Но это ведь и вправду жизнь: со всеми её преимуществами и недостатками, радостями и печалями. Поэтому именно таким я стараюсь сделать каждый свой фанфик: достоверным!       Признаюсь, в этой части достоверности должно было быть ещё больше! На самом деле у меня изначально был написан финал, о котором я часто упоминала и там… Ято должен был погибнуть. Я даже потом покажу вам его, возможно выложу этот черновик в блог ВК, но там… Ято погиб и переродился, Аки и Юкинэ воспитывали его. А Аки ещё и учила биться на клинках. Они как бы поменялись местами в этом деле…       Но относительно недавно, наверное, в конце того года, я поняла, что убить Ято не смогу. Как говорится, делайте со мной, что хотите, но его я в обиду не дам! И пришлось многое переписывать, причём не только суд, но и часть событий ДО него — тех, которые помогли в итоге Ято не погибнуть.       Признаюсь, это было сложно. Когда в голове один финал, и нужно срочно всё переиграть… Тяжко, правда! Но я была окрылена тем, что спасу Ято! Ура! Он будет жить! А ещё мне очень помогала моя команда, а в особенности гаммы: Люба и Юля. За что им огромное спасибо!       Суд и вправду был для меня сложен: продумать всё на несколько шагов вперёд, найти логичные возражения для обеих сторон и после уладить их… Я и вправду почувствовала себя адвокатом! Но одновременно это было и очень интересно! И описание суда и обдумывание самого алиби для Ято.       Но вернёмся к тому, что было чуть раньше — я решила, что он должен жить! Но от этого утвердилась в мысли, что Мичи должна погибнуть. Напомню… реализм, и всё такое. Ну не могут все остаться живы и быть счастливы… так не бывает. А уж тем более сложно представить, что Рамон забрал Мичи и был с ней чуток и заботлив. Чушь! Всё сложилось вполне логично, хоть я и ужасно горюю по этой девочке!       Последний кусочек (и последний абзац — тем более) я писала в слезах, буквально ими захлёбывалась. Но что сделано, то сделано. Эта героиня… эта малышка — навсегда в моём сердце. Как и вина за то, что я сделала.       Как всегда, я очень жду ваши отзывы. К прошлой главе их было так много, что я прям окрылилась! И заметила, что и печатать намного проще, даже когда нет сил, времени, желания… Я просто читала ваши комменты и… улыбалась!       Спасибо вам, дорогие читатели, за то… что читаете) Тавтология, знаю, ну и пусть! Просто хочу, чтобы вы знали — я благодарна каждому из вас! И каждого ценю!       Надеюсь, у вас всё хорошо! Ваша Hikari!