Бездна твоя течёт у меня внутри

      Рик в самом деле понял и ссыпался с кучи обломков, прихватив зачем-то лоскут изоляционного материала. Этот лоскут он заботливо расстелил на песке, донельзя умилив заботой. Гэвин особо избалованным не был, его и мягкий песочек под курткой устраивал, но возражать не стал, перекатился на тёплую, мягкую подстилку. Ждал, что Рик опять его стиснет в чересчур крепкой хватке, и даже был не против, но когтистые ладони касались бережно и осторожно. Трогали волосы, обхватывали плечи, гладили шею твёрдыми подушечками, чуть-чуть царапая кончиками когтей. т̵ы̶ т̵а҈к҈о̸й̶ х҉р̶у̴п̴к҈и҉й̷ Г҉э҉в̶и̸н̵ т̶а҈к̶о҈й҉ у̸я҈з̷в҈и̵м̷ы҉й̶       Сердце снова глупо трепыхнулось в грудной клетке — его имя, произнесённое бархатным вкрадчивым голосом, творило непонятные, но очень волнующие вещи. Гэвин положил ладони на широченные плечи, сжал пальцы на твёрдом и шершавом. Насколько чувствителен хитин? Есть ли у Рика эрогенные зоны? Он же… Оружие.       Контурные линии до сих пор оставались незакрытыми, но сочиться голубой кровью перестали. На пробу он провёл вдоль одной кончиками пальцев — и покрытое прочнейшей бронёй тело вздрогнуло под руками, Рик хрипло выдохнул и ткнулся башкой в грудь. е҈щ̷ё̶       У Гэвина скакнул пульс и пересохло во рту от этого «ещё». Заполошно подумалось, что не может же быть, чтоб никто никогда… м̵е̴н̸я̵ н̵и̵к̴о̵г҉д̶а̵ н̴е̷ т̸р̷о҈г̸а̷л҉и̴ ж҈и̷в̸ы҉е҉ р̷у̷к҈и̶ т̷о̸л̵ь̷к҉о̴ м̶а̶н̸и̷п̸у̷л̸я҈т҈о̶р̴ы̶       Господи Боже. Одной рукой он неловко обнял Рика за шею, вжимая твёрдую голову в грудь, другой скользнул по хитиновому боку, прощупывая контурную линию. н̸и̸к҉т̵о҉ н҈е̵ з̴в̴а҉л̶ м̵е̵н̷я̴ п̶о̶ и̷м̵е̴н̷и̸ н̷е̷ к̴о̷р̴м̵и̶л҈ н̷е̴ х̸о̷т҉е̶л̵ к̶о̸с̷н҈у҈т̵ь̵с҈я̶       Вслух Рик только клекотал едва слышно на выдохе, но мыслеречь отражала его состояние, подрагивала, интонации сбивались. Волшебный, притягательный запах тоже менялся, густел, расцветал, щекоча ноздри. Так пахнет известняк, раскалённый солнцем. Или испаряющаяся с мокрого песка Бездна на полосе прибоя. т҈о̶л̸ь҈к̷о̷ т̷ы҈ м̵о̶й̸ ч҉е̶л̸о̴в҉е҈к̶ м̵о̷й̴ Г̷э̸в҉и҈н       Рик ощутимо потёрся головой, вжимаясь плотнее в рёбра, туда, где сердце норовило выскочить из груди, хелицеры кольнули кожу. На мгновение Гэвину стало горько. Если бы сейчас рядом был человек — он бы сгрёб его за шиворот и поцеловал, жёстко, почти до боли, до судорожных попыток отстраниться и глотнуть воздуха. Угораздило же, и не поцелуешь.       — Как ты меня чувствуешь, Рик? Я хочу чувствовать тебя так же.       Под руками Рик снова замер, как тогда, в камбузе, и Гэвин успел подумать, что ляпнул что-то не то, но объясниться не успел. Чужие ощущения хлынули в голову, псионическая связь окрепла настолько, что автоматически транслировала эмоции и чувства, отзеркаливала, разгоняла.       Рика разрывало проявлением доверчивости и уязвимости с того момента, как Гэвин бросил станер в коридоре, и Гэвина сейчас разрывало тоже — осознанием, что один импульсивный и необдуманный поступок перевернул целый мир в чужой душе.       Рик почти не нуждался в воздухе, редко-редко дышал, и Гэвин задыхался, забывая, что ему самому нужно намного больше кислорода.       Рику было больно — болело плечо, лишённое конечности, болело обожженное дуло в середине лба, противно ныли опустевшие энергетические центры в корпусе, болела каждая контурная линия. Болело то, что не должно было болеть у Рика и болело у Гэвина — проколотая стеклом нога, голова, измученная встряской, покрытое синяками тело. От этой боли можно было сойти с ума, но Рик бережно сдерживал эту часть чувств, позволяя только мимолётно коснуться. Гэвин всё равно стонал в голос — не столько от фантомных ощущений, сколько от бережливости и заботы. И немного от того, как эта капелька ощутимой чужой боли подстегнула возбуждение.       Рику было невыносимо — каждое осторожное прикосновение пальцев к контурным линиям ощущалось лезвием острейшего наслаждения, беспощадно вспарывающим плоть, и Гэвину было так же невыносимо, но остановиться, перестать прослеживать чувствительные бороздки пальцами он не мог.       Рику было горячо. Передаваемый жар возбуждения и желания падал на благодатную почву, и Рик плавился, сгорал, желая трогать, доставлять наслаждение в ответ. Оставаться равнодушным Гэвин не мог, сгорал тоже и щедро делился стремительно нарастающим возбуждением, ощущением крепкого тела сверху и уверенных, бережных объятий, шумом крови в ушах, стуком сердца, норовящего выпрыгнуть через горло, чувством болезненно напряженного члена в тесном плену белья.       Рик умирал от бесконечной преданности, восторга и обожания. Его человек дрожал в кольце рук, его человек хотел риковых прикосновений, хотел риковых чувств, хотел всего Рика себе целиком. Гэвин умирал вместе с ним — потому что в человеческом языке было всего одно слово для того, что чувствовал Рик.       Любовь.       Это стало финальным аккордом — и вцепившись в Рика так, что костяшки пальцев побелели, Гэвин кончил до звона в ушах, не прикоснувшись к себе, не раздевшись, крепко прижавшись к твёрдому телу. Человеку, возможно, подобный ответ на фактическое признание показался бы как минимум странным, но на Рика пережитый в тесной псионической связи оргазм произвёл поистине оглушающее впечатление. Он просто… Выключился?..       Гэвин отдышался и едва-едва наскрёб в себе сил поднять голову. Рик продолжал держать его в объятиях и не шевелился, диод безмятежно горел ровным белым. Гэвин уронил голову обратно, в мягкий слой лоскута изоляции. Господи, блядь, Боже. Сперва Рик едва не выжег ему мозги, потом — едва не выжег сердце. Нельзя же так.       Кружащий голову запах окутывал их обоих. Гэвин вдохнул его полной грудью и закрыл глаза. Член даже не думал падать, всё так же неудобно распирал ширинку. Мелькнула мысль по-быстрому подрочить, пока Рик в отключке, но тот словно подслушал его мысли, шевельнулся, приподнимаясь. Упёрся твёрдым бедром в пах.       — Я хочу ещё, Рик, — Гэвин не выдержал. Да тут ни один святой бы не выдержал, когда так восхитительно трутся тёплым, чуть шершавым бедром прямо о напряжённый член, когда смотрят в глаза с восторгом и жаждой, обнимают — крепко, но бережно, и знание, что сожми любовник руки покрепче и кости хрустнут, только подстёгивает желание. я҈ с̸д̴е̷л̶а̶ю҉ в҉с҉ё̷ ч̵т҉о̶ х҈о̷ч҈е҉ш̷ь̵       Гэвин выразительно подумал о его языке, и Рик понятливо лизнул в шею, вызвав короткую дрожь удовольствия. Язык у него был совершенно волшебный, с крошечными присосками, и как-то он умел их то сжимать, делая касания шёлковыми и гладкими, то, наоборот, выпячивать, дразня влажной шершавостью. Кожа горела и становилась чувствительней раза в два, Рик хрипло вздыхал и сжимал язык, чтобы не переборщить.       Псионическая связь отшибала рассудок. Под шершавым языком лихорадочно бился пульс, и если щёлкнуть хелицерами как следует, хрупкая человеческая жизнь закончится, Рик мог вырвать горло одним движением головы. И больше всего на свете боялся свести челюсти.       От того, как отчаянно он боялся случайно причинить вред, сносило голову. Гэвин торопливо расстёгивал рабочую униформу, отчаянно путаясь в застёжках, Рик аккуратно, самым кончиком языка вылизывал его губы. Почти поцелуй. Блядь.       Гэвин рванул на груди куртку — что-то треснуло, но поддалось — и прижался пылающей голой кожей к тёплому и твёрдому, освободившимися руками ухватил раздвинутые хелицеры.       — Замри.       И наделся ртом на нелепо высунутый язык. Сомкнул губы, облизал солоноватую упругую гладкость, потёрся языком — и Рик ответил, осторожно шевельнул языком в ответ, скользнул по нёбу, изучая, выпустил присоски. Если бы Гэвин не кончил пятью минутами ранее — сейчас это бы точно случилось.       А ещё он отчаянно жалел, что у него не четыре руки, как у Рика. Оторваться, отвлечься от того, как осмелевшая зверюга трахает его рот языком, было невозможно — и так же невозможно хотелось большего. Пока он метался между желанием лизаться взасос целую вечность и отпустить риковы хелицеры, чтобы расстегнуть штаны, природа решила за него, кислород в груди кончился, и пришлось отстраниться, подышать.       Рик не настаивал. Он лизнул щёку, ухо, шею и спустился ниже, покрывая грудь широкими влажными мазками. Тронул языком сосок, вызвав короткий жалобный стон — соски были не самой чувствительной зоной у Гэвина, но шершавый язык с выпущенными присосками творил невероятные вещи, хелицеры покалывали кожу.       Рик чуть отвёл голову, занялся напрягшейся горошиной соска, дразня самым кончиком языка, и Гэвин хрипло рыкнул, спихивая его голову ниже. Он же не железный, Боже. То, что дальше будет ничуть не легче, до него дошло только спустя несколько ударов сердца, когда Рик проехался языком до впадинки пупка и ткнулся хелицерами в бедренные косточки. Штаны расстегнуть Гэвин хрен знает, когда успел, и теперь длиннющий язык обвился вокруг члена, потёрся о головку шёлковой гладкостью до искр перед глазами.       — Рик, Рик, стой, — влажные ладони соскальзывали с гладкого вытянутого лба. — Я же сейчас кончусь, Рик…       Рик с трудом отвлёкся от самозабвенного вылизывания и трансляции в мозг яркого ощущения нежной кожицы под языком, приподнялся на руках, заглянул в глаза. т҈ы̵ ж̷е̶ х̴о̶ч҈е̶ш҉ь̵ я҈ в҈и̵ж̶у҈ я̴ ч̵у̶в҈с̴т̴в̸у̶ю̶       — Больше, Рик. Я хочу тебя целиком.       И Гэвин скользнул ладонями по его груди, испещрённой бороздками контурных линий, по гладкому впалому животу без малейшего признака кубиков или пупка, дотянулся до лобка. Рик дёрнулся, и глаза у него сделались совершенно дурные. На выпуклом хитине не было даже намёка на гениталии, и Гэвин разочарованно провёл пальцами по контурным линиям, которые с живота и боков стекались именно туда, образуя непрерывный ребристый рельеф.       Под ладонями неожиданно вспучились твёрдые пластины. Гэвин, нихрена не видя, ощупал скользкое и гладкое, заметно дрогнувшее под пальцами, и отдёрнул руки — в голову выстрелило пронзительным резким удовольствием. Они оба вскрикнули, отшатываясь друг от друга.       — Мать твою, — Гэвин посмотрел на ладони, перепачканные чем-то прозрачным и очень скользким. — У тебя всё-таки есть член! я̴ с̸о̸з̷д҉а̷н̷ д̶л҉я̴ к̴о̵н̸т̴а҉к̵т҉а҈ с҉ л҈ю̴д̷ь҉м̴и̴ в̷ т̴о҉м̶ ч̷и҈с̷л҉е       — Только не говори, что никогда не трахался, а то я чувствую, что совратил… я̵ н҈е̶ п҉о҉м҉н̶ю̶       Через голову пронёсся поток смазанных, затянутых дымкой воспоминаний — как кровь разносила по телу впрыснутую манипуляторами химию, как от неё жглась под хитином плоть и разум мерк, оставляя голый инстинкт и обрывочные ощущения чего-то горячего, тугого… Неправильного. И как быстро спадал дурман, сменялся всепоглощающей яростью, и когти вскрывали человеческое тело так же, как за минуту до этого вскрывал член, стремительно втянувшийся в хитин.       — Суки, — одними губами беззвучно выдохнул Гэвин. с̴ т̴о̵б̷о̸й̴ н̶е҉ т҉а̶к̵       Рик нежно коснулся лица языком, и Гэвин внезапно понял, что щёки предательски мокрые. с̷ т̷о҈б҉о̵й̵ п̴р̷а҈в̴и̷л҉ь̵н̷о̵       — Ты действительно хочешь, Рик?       Гэвин не знал, зачем спрашивал. Рик перед ним был — открытая книга, и его желание сейчас скользко упиралось в бедро, щекотало нервы передаваемыми эмоциями, но именно так было правильно. д҉̡̕а̷̧҇       Руки дрожали, когда он неловко стягивал штаны ниже колен. Полностью раздеваться было сложно, медицинский гель застыл, пленив штанину на левой ноге, но Гэвину и так хватило свободы действий. В аптечке под локтем нашёлся запечатанный тюбик противоожоговой мази, и, выдавив на пальцы жирную субстанцию, Гэвин торопливо растягивал себя пальцами под серьёзным внимательным взглядом серых глаз.       Заводило просто пиздец как. Если б не эмоциональные качели, никакая выдержка бы не спасла, особенно когда Рику перестало хватать транслируемых ощущений, и он полез участвовать — языком, вылизывая растягиваемый анус и вторгаясь внутрь вместе с пальцами.       А уж когда он догадался распустить свои ебучие присоски там, внутри — Гэвин и вовсе всхлипнул, крупно содрогаясь всем телом. Торопливо вытащил пальцы, легонько пнул замешкавшегося Рика и пошире развёл колени.       Рик склонился над ним. Прижался каменно твёрдым, скользким членом к растянутому входу и остановился, лизнул в губы, смотрел требовательно, передавал через связь восторг, обожание, преданность и любовь, разжигая и без того бушующее пламя.       И когда наконец-то толкнулся внутрь, Гэвин отвернул лицо, утыкаясь себе в плечо, и впился зубами в воротник. Шишковатый пульсирующий хер вошёл едва ли наполовину, а уже хотелось выворачиваться наизнанку и орать — от упоительного чувства растянутости на твёрдом члене, от того, что сейчас его трахает живое оружие, чёрная хитиновая тварь.       От того, что его трахает Рик.       И от того, что Рик щедрым потоком транслировал, как тугая горячая задница обхватывает напряженную плоть, как чувствуется человеческий пульс изнутри и как в широкой риковой груди пропускает удар сердце от всепоглощающего чувства единения.       Вторым толчком Рик вбился до конца, Гэвин ягодицами ощутил ребристую поверхность прижавшегося лобка и острый край разошедшихся пластин, и глухо взвыл сквозь накрепко сжатые челюсти.       Рик скользнул широкими ладонями по телу, одной рукой сжал плечо, двумя подхватил под поясницу, размашисто двинул бёдрами, выбивая ещё один хриплый вскрик, и ещё. Гэвин взмок от макушки до пяток, вслепую потянулся рукой — то ли обхватить член, то ли оттянуть яйца и продлить невыносимую пытку, но ничего не успел сделать.       Следующий глубокий толчок расколол мир напополам. Гэвин уронил протянутую руку, наткнулся ею на широкое жилистое запястье и вцепился в него что было силы, потому что оргазм полыхнул от макушки до пяток, вскипел в мозгах обоюдным удовольствием, и второй раз за сегодня его голова просто взорвалась изнутри. Только на этот раз не скопившейся силой, а удовольствием, таким невыносимым, что показалось, будто даже сердце замерло, остановилось на секунду-другую.       Рик тоже кончил — сквозь судорожные оргазменные спазмы Гэвин чувствовал, как мокро и скользко стало внутри — но для удовольствия он точно не был приспособлен и опять вырубился. И Гэвина тоже неумолимо затягивало в безмятежную, спокойную темноту.       Запах. Обнимающие руки. Мерный, медленный стук любящего сердца под хитиновой бронёй. Бороться с этим не было ни сил, ни желания, но Гэвин упрямо тряхнул головой, отгоняя послеоргазменную блаженную дремоту, повернул голову набок и смотрел, как малахитовая Бездна накатывает раз за разом на берег. Почему-то саднило горло, будто он орал в голос, и глаза слегка жгло. А ещё он чувствовал, что теперь у него внутри такая же бездна, и заполнит её только Рик, всем собой, зато без остатка.       Рик очнулся, поднял голову, мурлыкнул что-то, как сонная, огромная кошка, и волны его силы снова мягко заструились сквозь мозг. Отказаться от этого ощущения, отдать Рика? Никогда. И Гэвин доходчиво это ему объяснил.       Сумеречный сектор угасающего янтаря — это целая сеть подземных пещер. Сложно исследуемых, местами неприступных, непригодных для человека, но живое оружие там выживет. А через неделю, две, три, или сколько там понадобится, чтобы уладить все юридические проволочки за проёбанный груз и починить «Лиззи», Гэвин вернётся. И вдвоём они свалят куда-нибудь подальше, где не будут спрашивать, откуда взялась биологическая пушка на потрёпанном корвете.       Рик согласился. Рик верил каждому слову. Рик обещал ждать.       Гэвин искал в его эмоциях сомнения, опасения, недоверие, но по отношению к своему человеку Рик ничего из этого не умел, и он заснул, продолжая тревожно вслушиваться в эмоции живого оружия.