***
У мальчика в колодках были грустные глаза. Странно было бы ожидать иного, но чем-то этот незнакомец отличался от десятков других, занимавших это место до него. Незнакомец был невысоким, хорошо сложенным, среднего достатка, судя по одежде, но точно не преступник. Девушка подошла ближе, заинтересовавшись. День был по-летнему жарким, солнце палило немилосердно, а полуденные тени еще не выросли, и мальчик, должно быть, страдал от жажды. — И что ты сделал? — спросила Марго, ловко увернувшись от подгнившей свеклы, брошенной кем-то из горожан. Овощ треснул у самой щеки узника, оставив красный след на деревянном брусе. — Я? Мм, что-то плохое, но виноватым я себя не чувствую, — тот, кого Марго ошибочно приняла за подростка, поднял голову и оказался ее ровесником. Длинная челка падала парню на лоб, в каштановых волосах застряли кусочки капусты. Глаза были цвета темного июльского меда. Взгляд потерянный, встревоженный. — Вот как? — она ухмыльнулась, предвкушая содержательную беседу. — Я — Марго. А ты не местный, ведь так? — Квентин, — он кивнул головой, насколько позволяло его положение. — Я второй день в Камелоте. — И уже влез в неприятности, я впечатлена. Так что именно ты сделал? — Возможно… я, возможно, обозвал кронпринца Камелота ослом, — смутившись, признался Квентин. — Ты что сделал? Марго попыталась не рассмеяться, но быстро сдалась; разговор становился все более захватывающим, а она давно так не веселилась в компании кого-то, кто не Элиот. — Нет, в целом я с тобой согласна, но мне нужны подробности. Квентин тяжело вздохнул. Марго отступила, чтобы уберечь плащ и платье от очередной порции полетевших в него гнилых овощей. Что-то подсказывало ей, что их встреча не случайна — не в значении романтической чуши про любовь с первого взгляда, конечно же, нет. Нечто похожее она, девятилетняя и напуганная новым большим городом, почувствовала, когда впервые встретила Элиота. «Мне нужно увидеть его снова.» — Не знаю, все получилось очень быстро, — сказал Квентин. — Я увидел парня, он прикрывался круглым дубовым щитом, и его гоняли по двору как живую мишень для метания ножей. А несколько рыцарей всячески его оскорбляли, и… — И твое благородное сердце этого не вынесло, — саркастически закончила Марго. — Не продолжай, я знаю, что произошло. Тот парень был брюнетом и в ливрее с гербом Вогов? — Ну да, с алым драконом. — Его зовут Тодд, и сегодня был самый счастливый день в его жизни, я не шучу, — Марго закатила глаза. — В Камелоте есть традиция, что в последний день перед посвящением в рыцари новобранца нужно хорошенько извалять в грязи и напомнить ему о бренности жизни, чтобы научить смирению и другим добродетелям. Но ты этого, разумеется, не знал? — Странная традиция. — Очень глупо, это правда. Мужчины и их идиотские традиции, — она скривилась. — Так скучают по войне, что устраивают турниры и дерутся на них до печеночных колик. А когда турниры надоедают, придумывают себе проблемы на пустом месте. И все же, почему ты здесь оказался? Это непохоже на принца Элиота, он бы просто посмеялся над этим недоразумением. — Так и было. Но вот его рыцари сочли мои слова тяжелым оскорблением их кронпринца. И то, что с балкона всю сцену видел король, только все ухудшило. — Тогда у него не было выбора, — согласилась Марго. — Я могла бы походатайствовать за тебя, использовать связи при дворе. Парень хотел покачать головой, но колодки не позволили. — Спасибо, это необязательно. Скоро у них, — он кивнул на толпу. — закончатся гнилые овощи и меня отпустят. Могло быть и хуже. — Тогда не буду им мешать, — ухмыльнулась Марго, отступая. — Еще увидимся, Квентин.***
Незнакомка с дворцовой площади натолкнула его на очень рациональную мысль: могло быть и хуже, в разы хуже, если бы Пенни не добился его освобождения, если бы у короля было дурное настроение или принц оказался бы обидчивым бараном. Квентин уже провел ночь в темнице и повторять этот опыт не стремился. Когда его наконец отпустили, и он смог вернуться в комнату, выделенную ему придворным лекарем, последний обрушил на его голову шквал ругани и возмущения. — Что я говорил? Чтобы ты не высовывался! Чтобы ни у кого в Камелоте даже мысли не возникло, что в этом мальчишке есть что-то особенное! И что ты делаешь? В первый же день нарываешься на неприятности! Квентину оставалось слушать и кивать в правильных местах. Взгляд его гулял по комнате, останавливаясь то на ароматных пучках засушенных трав, то на склянках с латинскими подписями в шкафах у стены, то на дым, клубящийся в маленьких колбочках на столе лекаря. Пахло здесь старым пергаментом, сальными свечами, полынью, лебедой и немного опасностью — если судить по пятнам на потолке, колбы часто взрывались. — Ты что, не понимаешь на какой риск я иду из-за тебя? Мою магию король прощает, потому что я ее не использую, но тебе такой милости не позволят. — Не используешь? Почему? — к своему стыду, Квентин понял, что забыл спросить его об этом при знакомстве. Пенни излучал уверенность взрослого, умудренного опытом человека, и казалось, что он может решить любую проблему одними знаниями и умениями, без колдовства. Если захочет, конечно. — Она заперта, для моего же блага, — внешне Пенни выглядел ровесником Квентина, но глаза выдавали его настоящий возраст; уставшие и серьезные. — Для тебя и таких как ты, магия может казаться даром, но для меня это было проклятием, непрекращающейся мигренью, гулом голосов, который никогда не затихал. — Ты читал мысли других людей? Я слышал о таком. — Ага, а еще моя магическая защита иногда слабеет, так что не думай слишком громко, — предупредил его Пенни. — Я постараюсь? А почему король так ненавидит магию? Пенни бросил ему чистое полотенце и отошел к столу, заставленному пузырьками и книгами. — Люди боятся того, что не понимают. И он прав в том, что магию можно использовать во зло. Это другой, высший уровень власти, другой баланс сил в королевстве. — Звучит так, как будто ты его оправдываешь, — заметил Квентин из-под полотенца. — Конечно нет. Он сжигает людей, Квентин, невиновных даже в использовании магии, ты считаешь, я его поддерживаю? — Ты ему служишь, — заметил Квентин. — Как служил его отцу и буду служить его сыну, когда тот взойдет на престол. И я делаю это ради Камелота и его людей, не ради его правителей. Тебя может это удивить, но магия — настоящая, древняя магия, дитя Старой Религии — медленно умирает, и умрет вместе с последним живым драконом. Камелот же останется. — Драконом? Разве они не исчезли? Отец рассказывал ему о драконах, когда Квентин был совсем маленьким. Существа из чистой магии, живущие дольше королевств, которых они приводили в ужас. Были среди них драконы коварные и жестокие, но были и мудрые, справедливые создания. Оружием, закаленным в их дыхании, совершали великие подвиги короли прошлого. Пенни глубоко вздохнул. — Двадцать лет назад, когда Тибериус открыл охоту на всех магических созданий, да, но один из них все еще жив. Поговаривают, он прямо здесь, в столице, но это только слухи. Только самые сильные магические адепты, а еще жрецы и жрицы Старой Религии могут чувствовать присутствие драконов, даже слышать их. Вот черт. В первую ночь в Камелоте Квентину показалось, что его звал чей-то глубокий рокочущий голос, звучащий прямо в его голове. Он списал это на переутомление и богатое воображение, но вчера в темнице это повторилось снова, ближе и громче. — И ты тоже слышишь его? — Боги милосердные, да сколько можно тупить, я же объяснил вчера, что наша с тобой магия — не одно и то же. Ты починил мне разбитый котел одним движением, а я все свои умения оттачивал годами, и именно поэтому ты должен скрывать свой дар, а не оскорблять наследных принцев направо и налево! — Я постараюсь этого больше не делать, — Квентин пожал плечами. — Я не специально. — Уж постарайся, — проворчал Пенни. — Не хочу обьяснять твоему отцу, что ты и недели не продержался в Камелоте. Иди вымойся и приступай к обязанностям. Отнесешь снадобье для голоса леди Хелен, она гостья короля, комнаты в западном крыле. Проходя через дворцовую площадь, Квентин вспомнил, каким увидел это место в первый раз. Высокие стены в свежей белой краске, дверные проемы с резными колоннами. Балкон, огороженный тонкой резной оградой с широкими перилами для удобства королевской семьи. Острые, крытые темной черепицей башенки. Церковь нового бога христиан, перестроенная из старого римского храма. Кругом кипела жизнь, слуги толпились у колодца, было многолюдно, как в базарный день. На площади в тот день сожгли человека — осужденного за колдовство преступника, как обьяснил горожанам король. Квентин успел подумать, что его отец ошибся, решив, что в Камелоте ему будет безопаснее, чем дома. Когда предсмертные крики колдуна стихли, из толпы выступила пожилая женщина, мать казненного. «В этой стране только одно зло,» — сказала она королю Тибериусу, перед тем как исчезнуть в клубах черного дыма. — «и это не магия. Это твоя ненависть, твое невежество. Ты отнял у меня сына, и клянусь, очень скоро ты разделишь мое горе.» Покои леди Хелен он нашел почти сразу. Комнаты пустовали, и Квентин уже собирался поставить пузырек со снадобьем на стол и уйти, когда заметил необычную книгу. Он узнал переплет — такую же книгу дал ему Пенни в первый день своего наставничества, и она была полна заклинаний, большую часть которых Квентин не мог даже прочитать. Его магия всегда имела интуитивный, случайный характер. Исчезающие в ладони монеты, фокусы с картами, осколки глиняной посуды, срастающиеся сами собой под его руками. Эта магия была совсем другой: строгой и упорядоченной, почти темной. Он чувствовал исходящую от нее энергию кончиками пальцев, страницы были одновременно горячими и холодными на ощупь. — Что ты тут делаешь? Он обернулся. Знатная дама в лиловом платье смерила его презрительным взглядом и быстро прошла вглубь комнаты, с силой вырвала книгу у него из рук. — Я от лекаря Адиёди, он просил передать вам снадобье, миледи. — Рыться в моих вещах тебя тоже лекарь просил? — выплюнула леди Хелен. — Или это личная инициатива? В этот раз Квентин решил не испытывать судьбу; одного эпизода с колодками хватило с головой. Он извинился и вышел из ее покоев, пытаясь понять, что именно в этой книге и этой женщине показалось ему странным. Во дворе он снова наткнулся на рыцарей кронпринца. — Квентин! — из-за плотного ряда красных плащей показалось горчичного цвета платье и темная копна волос. Марго, горожанка с дворцовой площади. — Я же говорила, что мы еще увидимся. — Ты знаешь его? — один из рыцарей, плечистый коренастый блондин, имени которого Квентин не знал, обернулся к девушке, и от тона его голоса ничего хорошего ожидать не приходилось. — Представь себе, Майк, знаю, — Марго закатила глаза. — А тебе если заняться нечем — иди и поторопи Элиота, иначе солнце сядет раньше, чем он сочтет свой наряд достойным верховой прогулки и появится сам. Рыцарь проигнорировал ее слова. — Как тебе понравились наши темницы? Квенни, или как там тебя. — Не помню, чтобы мы переходили на ты, — пробормотал Квентин, отворачиваясь. — Ты оскорбил моего сюзерена, думаю, это вполне считается. — Ах да, припоминаю, что назвал его ослом, но не знал, что он венценосный. Марго хмыкнула, но Майк ее веселости не разделял. — Ты ответишь за свои слова, — он покачал головой, отступая и обнажая меч. — Ты ищешь драки? Или верной смерти? Предупреждаю, меня учили убивать с рождения. — А как долго тебя учили быть идиотом? Марго смотрела на них обоих с нечитаемым выражением лица, но из праздного интереса не вмешивалась. — Ты не можешь так со мной говорить! — Майк выглядел в большей степени удивленным, чем обиженным. — Извините, как долго вас учили быть идиотом, милорд? Квентин успел подумать, что теперь так легко, как в прошлый раз, он не отделается, но, когда рыцарь кинулся вперед, до них донесся звонкий, как пощечина, приказ. — Стой, отпусти его, — по ступеням спускался сам Элиот Вог, наследный принц Камелота. Заходящее солнце играло на вышивке его одежды, подсвечивало бледный высокий лоб и ямочку на подбородке. Он подошел и подал руку Марго, глядя на Квентина в упор. — Ты, может быть, и идиот, но храбрый. В тебе что-то есть, Квентин. Что-то, чего я не могу понять. Нам стоит это прекратить. — Никаких возражений с моей стороны, милорд, — Квентин бросил на Майка торжествующий взгляд, развернулся на пятках и ушел, намеренно не спросив разрешения. Остаток дня он провел, бегая по поручениям Пенни, с каждым разом все более сложным и странным. Последним заданием было поймать черных лягушек в пруду за стенами Камелота. Он же просто издевался? В отместку за инцидент с кронпринцем? Вымокший до нитки и раздраженный, Квентин рухнул в кровать, намереваясь остаться там до следующей весны, когда снова услышал тот самый голос. Сильный и раскатистый, он шел откуда-то из-под земли, звал его по имени. «Ну уж нет. Достаточно.» Квентин выбрался из постели и натянул первую попавшуюся сухую одежду. Голос привел его в темницы, и Квентин отвлек стражников простым магическим фокусом, проскочил в длинный темный коридор, затем спустился по еще более темной винтовой лестнице. Свечей он взять не додумался, но от падения его спасло маленькое заклинание светящейся сферы, одно из первых, найденных им в книге Пенни. Лестница привела в пещеру, уходящую вниз. Факелов не было, но, тем не менее, он видел все очень четко. Среди темного гранита встречались и другие камни — матовые, белые и бледно-голубые, с мягким свечением. Из-за них стены напоминали звездную ночь, но долго любоваться Квентину не пришлось: снизу зашумели железные крылья, поднялся ветер, и он увидел, как огромный дракон взлетел к потолку пещеры и опустился на каменный выступ, и его длинная, полная острых клыков морда оказалась всего в десяти футах от Квентина. Вслед за ним тащилась тяжелая железная цепь, в кольца которой были втоплены те самые матовые камни, как в стенах пещеры. Дракон выдохнул горячий воздух через ноздри, едва не ошпарив волшебника. — Наконец-то мы встретились, Квентин. Как ты мал, и такая великая судьба, — произнесло существо. Его бронзовая чешуя блестела в свете пещеры, глаза горели ярко-желтым. Почему-то слышать критику своего роста от дракона было особенно обидно. — Почему ты звал меня? Откуда ты знаешь мое имя? — Элиот станет однажды королем Альбиона, — продолжал дракон, проигнорировав его вопросы. — Ему будут угрожать друзья и враги. Без тебя Элиот не преуспеет, без тебя не будет Альбиона. Никто не выбирает судьбу, Квентин. «Сомнительное утверждение.» — Элиот? Мы об одном Элиоте говорим? Потому что в нем я великого короля как-то не вижу. — Твой дар, Квентин, был дан с определенной целью. Не пытайся изменить свою судьбу. — Тогда объясни, что я должен делать? Мне нужно знать больше! Вместо ответа Дракон камнем рухнул вглубь пещеры, мощный поток воздуха едва не сбил Квентина с ног. — Спасибо, так гораздо понятнее! — крикнул вслед волшебник. Отлично, просто замечательно. Очень взрослое поведение, особенно для древнего дракона.***
Утром Квентину удалось ускользнуть, пока Пенни еще не проснулся. Пользуясь временной свободой, он отправился в библиотеку. В книге Пенни не было ни слова о судьбе или предсказаниях, только сотни сложных бытовых заклинаний, которым ему предстояло научиться. Квентину нужны были ответы. Он взял три тяжелых тома о лекарственных растениях для отвода глаз и отправился бродить между книжных полок в поисках чего-нибудь действительно полезного. Пенни объяснил ему, что, после запрета магии, все книги с заклинаниями и другим, опасным для королевской власти содержанием, должны были сжечь по приказу короля, но вместо этого спрятали в запретной секции, куда нельзя было попасть, не зная, где искать. Даже старый, верный Тибериусу библиотекарь не подозревал об этих книгах, двадцать лет лежавших у него под носом. Квентин нашел рычажок, и в стене открылась потайная дверь. Комната, куда он попал, была маленькой, но светлой. Ранее она служила оружейной — на стенах сохранились выцветшие следы там, где когда-то висели мечи и щиты. Вот черт. Он был не один. На широком подоконнике сидела девушка. — Кто ты и что ты тут делаешь? — увидев Квентина, она спрятала книгу, которую читала до его прихода, и вскочила на ноги. — Отвечай мне! Закрытое синее платье и темные круги под глазами прибавляли ей возраста, а заплетенные в косу светлые волосы средней длины придавали сходство с простой горожанкой, но девушка была, без сомнений, из благородных. — Я… я лишь хотел найти место почитать, здесь такой хороший дневной свет, — соврал Квентин. — Кто ты? — повторила блондинка требовательным тоном. — Квентин. Ученик лекаря Адиёди. Я не хотел помешать, миледи…? — Элис. Элис Куинн, воспитанница короля. Ты недавно во дворце? — Да, миледи. — Ты прав, здесь хорошее место для чтения, очень тихо и светло большую часть дня, — Элис поджала губы, разговор причинял ей видимый дискомфорт. От Квентина не укрылось, как девушка медленно прикрыла переплет своей книги подолом платья, глядя при этом в другую сторону. — Я прихожу сюда, чтобы почитать… легенды. Да, о рыцарях и подвигах, которые они совершили. Или часослов. Или… жития святых. А ты с чем пришел? «Ну да, ведь в запретную секцию, полную книг о магии, приходят только затем, чтобы почитать жития святых.» Квентин показал ей взятые в библиотеке травники. — Уильям Адиёди просил найти кое-что. Я могу уйти, если миледи этого желает. Элис огляделась, словно ожидая, что из стены появятся шпионы Тибериуса. — Останься. Ты не помешаешь, если не будешь читать вслух. Квентин сел на скамейку под окном и открыл самую толстую из принесенных книг. «Омела белая, применяется в виде настоек и отваров при болях в животе, истерии, женских болезнях, головокружениях. Медуница темная — полезна при желудочных заболеваниях.» Было сложно сконцентрироваться на чтении из-за взаимной лжи и напряжения в воздухе, но Квентину нравилось рассматривать детальные и точные рисунки растений. «Гусиная лапка или лапчатка гусиная: с лечебной целью используются трава, плоды и свежий сок растения. Отвар из плодов помогает при женских болях. Отвар из травы лапчатки применяют при судорогах, спазмах и болях в животе.» Элис к своей книге не вернулась, что только подтвердило подозрения Квентина. «Жития святых, ну как же.» — Ты когда-нибудь встречал историю о рыцаре или искателе приключений, которая бы не заканчивалась свадьбой с его дамой сердца? — вдруг спросила девушка. Она смотрела в окно, где во дворе тренировалась дружина кронпринца, и говорила тихо, как будто сама с собой. — Только те, где в конце рыцарь благородно погибал, ради своего сюзерена или защищая слабых. Для общего блага, одним словом. — Это странно, не считаешь? Сама концепция смерти, как чего-то хорошего или полезного. И то, что героям никогда не дают выбора, то, что концовка их историй всегда должна быть удобной, понимаешь? Простые сюжеты, простые финалы. Я считаю это странным. Квентин не знал, что ответить. Ему казалось, что они говорят уже не про книги. Элис продолжала: — Как будто история этого рыцаря станет хуже, если закончится не по-правилам. Как будто слушатели останутся недовольны, если в конце, победив злодея, он соберет вещи в мешок и уедет в неизвестность. И тогда, вместо финальной точки, у его истории на самом деле не будет конца. Целый мир вместо брачного ложа или могилы. — Я бы хотел послушать такую историю, — признался Квентин. Они помолчали, а затем Элис отвернулась от окна и встала, скрывая книгу за спиной. — Мне пора идти. Увидимся на пиру, Квентин. Когда ее шаги стихли, волшебник вернулся к травнику. «Мак снотворный. Болеутоляющее, успокаивающее и снотворное средство. Маковое молоко — это растертые семена мака, разведенные с водой. Сухие лепестки маковых цветков, растертые в порошок и отваренные на молоке или на меду, помогают от бессонницы, при умственном переутомлении.» Так, стоп, заклинание. Он же пришел сюда за разгадкой. Судьба и предназначение, а еще странная книга в покоях гостьи Тибериуса: день обещал быть долгим.***
На пир его, разумеется, не пригласили, но одним из преимуществ службы у Пенни было то, что самого лекаря при дворе уважали, а король Тибериус всегда держал его неподалеку, опасаясь яда в собственном кубке. Квентину нужно было попасть туда хотя бы затем, чтобы приглядывать за леди Хелен; интуиция подсказывала ему не пускать дело на самотек. В пиршественном зале Квентин быстро нашел Марго: она оставляла за собой шлейф из восхищенных взглядов и улыбок. Одежда выдавала ее происхождение, но тон голоса, манеры и сбивающее с толку опасное очарование заставляли в нем усомниться. Платье цвета шафрана и ярко-красная накидка, перекликаясь с геральдическими цветами Вогов и золотым шитьем на королевском наряде, усиливали впечатление. — Идем, Квентин, ты еще не пробовал последнее изобретение Элиота, и это срочно нужно исправить. — Изобретение? — Квентин заметил на себе пристальный взгляд Майка и решил довериться судьбе. Марго подхватила его под руку и увела к столам, попутно объясняя, какой интересный вкус приобретает медовуха, если покрошить туда свежую перечную мяту. Квентин огляделся: Пенни стоял у окна и разглядывал гостей, празднично одетый Элиот скучал за королевским столом, по правую руку от Тибериуса. Еще одно место пустовало. — Леди Элис! — объявил распорядитель, и двери распахнулись, впуская королевскую воспитанницу. Квентин едва узнал ее. Утром в библиотеке он видел совсем другую девушку, доброжелательную, но сдержанную, как холодная весна. Сейчас на ней было открытое облегающее платье из алого шелка и дорогие украшения, светлые волосы уложены крупными локонами. Свечи придавали ее волосам золотое сияние, и на светлой коже плясали розовые отблески, но во всей ее позе, вежливой улыбке и взгляде чувствовалось напряжение. Квентин узнал бы этот взгляд из тысячи — взгляд человека, который не хотел находиться в людном месте, но не мог уйти. — Не пялься, мы здесь на работе! — шикнул на него появившийся из ниоткуда Пенни. — Я не пялился! — Ну конечно нет, — лекарь закатил глаза. — Красивое платье, правда? Некоторым на роду написано быть королевами, — Марго повертела кубок в руках, кивая в сторону Элис. — И знаешь, Квентин, в этом что-то есть. — А еще у нее, как и у Элиота, есть обязательства перед Камелотом и династией, — заметил Пенни. Медовухи он не пил, что сказывалось на его настроении. — Ни у кого из вас таких обязательств нет, радуйтесь хотя бы этому. — Ну нет, я бы стала отличной королевой, — возмутилась Марго. — Не обязательно в Камелоте, да где угодно! Где-то, где есть море и никогда нет зимы. Я бы вела своих солдат в атаку, приняла бы на службу сильных магов, друидов, кентавров. Морские разбойники дрожали бы от одного моего имени, лесные тоже. Пенни в ответ закатил глаза, но Квентин, не понимая до конца почему, сразу же ей поверил. — Выходит, не все в Камелоте ненавидят магию? Пенни громко шикнул на него, и в тот же момент со своего места поднялся король Тибериус. Скуластое лицо монарха покрывали морщины. Он был почти полностью седым, но хорошо сложенным для своих лет. Квентин успел трижды себя обругать, думая, что король каким-то образом услышал его слова, но Тибериус только лишь объявил о появлении на пиру своей почетной гостьи, леди Хелен. — Чтобы доказать свою благодарность за приглашение в ваш гостеприимный город, я исполню старую балладу, воспевающую свободу от тирании и любовь к родным местам, — сказала она, проходя между столами к месту, где сидела королевская семья. Люди расступились, пропуская ее. Марго ушла подразнить рыцарей Элиота, Пенни и Квентин отступили к стене. Все произошло очень быстро. Красивый, хорошо поставленный голос леди Хелен разлился по залу как нечто осязаемое, густая прозрачная смола. Слов Квентин не узнавал, язык был древним, но мелодия — знакомая. «Вересковый мед.»* Большое кельтское «пошел ты» лично Тибериусу и всем захватчикам: англосаксам и даже бриттам — наследникам римлян. Интересный выбор для королевского пира. Из вереска напиток забыт давным-давно А был он слаще меда, хмелее чем вино… Квентину захотелось спать, и это удивило его. В Камелоте его разум еще не бунтовал, напротив, большую часть времени он чувствовал себя гораздо лучше, чем дома. За королевским столом и без того скучающий Элиот зевнул так, что едва не вывихнул челюсть. Элис клевала носом над своей тарелкой. Леди Хелен закончила куплет, и гости зааплодировали ей, но их хлопки становились все тише и тише, пока вовсе не умолкли. В зале стало темнее, а женщина продолжила петь. Квентин дернул Пенни за рукав и знаком показал закрыть уши руками. Они спрятались за столом, но никто из гостей не двигался, никто их даже не заметил. Странное оцепенение окутало пиршественный зал. Погасли свечи и факелы, паутина заплела столы и сидящих за ними гостей. Квентин встретился взглядом с Пенни, тот вопросительно поднял брови. Что им делать? Ноль идей. Они не слышали песни, только чувствовали дрожащий от пропитывающей его магии воздух. Выглянув из-под локтя одного из спящих гостей, Квентин увидел, что леди Хелен перестала петь. Он убрал руки. — …и я обещала тебе, Тибериус, обещала, что ты разделишь мое горе, — женщина отступила на шаг назад и подняла руки. Чары упали с нее, как змеиная кожа, и перед королем оказалась старая ведьма с дворцовой площади. — Что нам делать? — быстрым шепотом спросил Квентин. — Она хочет убить короля? — Остановить ее, что за вопросы! — возмущенно прошипел Пенни. — Ты и останови, ты опытнее! — Я не могу творить магию, придурок! Квентин испугался, как бы их перепалку не услышала ведьма, но ее внимание было целиком на Тибериусе. Король не шевелился, но его глаза были открыты. Он находился в сознании и боролся с действием чар, но не мог пошевелить ни пальцем. Элиот спал на соседнем кресле, запрокинув голову назад. Элис лежала головой на сложенных руках, вино из пролитого ею кубка стекало по скатерти и капало на пол. Паутина оплетала ее волосы и цеплялась за платье. — Теперь я могла бы просто убить тебя и освободить королевство от твоей тирании. Я бы так и сделала, если бы любила Камелот или пеклась о судьбах его жителей, — ведьма невесело усмехнулась и достала из рукава кинжал. — Но я хочу только мести. Она повернулась к наследному принцу, и вот тут Квентин понял, что пора действовать. Двигать предметы силой разума не было его сильной стороной; чаще всего Квентину казалось, что сильных сторон у него попросту нет, но ситуация не оставляла выбора. Он представил, как тяжелая двухъярусная люстра падает вниз, прямо на ведьму, и направил всю силу на нее. Люстра задрожала, с потолка посыпалась краска. — Я отниму твоего сына, так же, как ты отнял моего, — сказала старуха Тибериусу, делая шаг вперед, но в этот момент последние крепления со скрежетом поддались силе Квентина, и тяжелый железный каркас рухнул вниз, придавив собой ведьму. Падая, она издала нечеловеческий крик, разом пробудивший спящих гостей. Пенни выбрался из укрытия и занял место подле короля. «Я служу Камелоту, а не его правителям,» — ну конечно, как же. Квентину не было стыдно за свои сомнения: Тибериус не производил впечатления мудрого и милосердного монарха, а вот гибели Элиота волшебник не допустил бы. — Уильям, что это было? — требовательно спросил король. Сбоку от него Элис брезгливо отряхивала паутину с волос, а Элиот тер глаза руками, оба растерянные, но целые. — Темное колдовство, милорд, — ответил Пенни. — Она создала заклинание в форме песни и погрузила ваших гостей в сон. Все уже кончено. Как бы ни так. Квентин увидел, как ведьма, еще живая, приподнимается на локтях и хватает выпавший из рук кинжал. Почему никто этого не видит? Почему никто ничего не делает? Движение — Мысль о том, чтобы остановить оружие магией, промелькнула и исчезла. Квентин бросился вперед и дернул Элиота на себя, так сильно, что его элегантный камзол разошелся на плече. Кронпринц оказался на полу, а в спинку его кресла с глухим звуком вонзился кинжал. — Хочу придумать остроумную шутку, подходящую ситуации, — спокойным голосом сказал Элиот, приподнимаясь на локтях, — но почему-то в голову ничего не идет. Камзол жалко. К ведьме бросились очнувшиеся рыцари, но та была уже мертва. В зале поднялся хаос, звуки и голоса сливались в однородный гул, как рой встревоженных шмелей. — Ты спас жизнь моему наследнику. Я должен заплатить этот долг, — сказал Тибериус, поднимаясь с места, — Не скромничай, — добавил он, видя неуверенность Квентина, — Ты будешь вознаграждён. — Честно говоря, вы не должны, милорд. — Нет, должен. Это заслуживает награды. Знаю! Ты вознаграждаешься назначением в штат королевской прислуги, — неожиданно сказал Тибериус. — Ты будешь слугой кронпринца. — Отец?! — недовольно воскликнул Элиот. Улыбка Квентина погасла, как только до него дошёл смысл фразы короля. Зал аплодировал, но Квентин всеобщего ликования не разделял. Элиот, судя по виду, тоже. Камзол ему жалко, черт возьми. А поблагодарить за спасение своей жизни — это, конечно, не судьба. Когда все немного успокоились, гости стали расходиться. Праздничного настроения не было ни у кого. Элиот проводил Элис в ее покои, а Марго нашла Квентина в толпе и вручила ему еще одну порцию медовухи. — Поздравляю с повышением, Квентин Колдуотер. — Ты знаешь мою фамилию? — слабо удивился волшебник. Магия и общение с людьми истощили его, и нельзя было определить, что повлияло сильнее. — Пенни проговорился. Ты сегодня совершил хороший поступок, так что последуй совету тетушки Марго: прими поздравления, выпей и перестань кукситься хоть на немного. — Я попробую, — пообещал Квентин. — Кстати, а как люстра на нее упала? Это была магия? — Да, это был Пенни, — закивал Квентин. — Кто же еще? Я имею в виду, магия запрещена, это всем известно, но когда она спасает жизнь кронпринцу, можно ведь сделать исключение? — Да, но не забывай, что магия же подвергла его опасности. На это ответить было нечего. Квентин неловко попрощался с Марго и вернулся к себе. Пенни тоже не заставил себя долго ждать. — Ну наконец-то ты нашел себе работу! — с порога заявил лекарь, ухмыляясь. — Куда делся твой цинично-утомленный образ? Обменял на королевскую благосклонность? — парировал Квентин. — Не дерзи мне, Колдуотер, я в пять раз тебя старше и в пятьдесят — умнее. Но сегодня ты был молодцом, этого не отнять. — Раз ты такой умный, обьясни, что имел в виду Дракон, когда сказал… — Квентин замялся. — Ты виделся с Фоггом? В подземелье? — Ну да, я слышал голос, который звал меня по имени, а потом нашел Дракона. Он сказал, что Элиот станет великим королем, приведет Камелот к процветанию, и что помогать ему в этом — моя судьба. Пенни нахмурился. — У драконов самый сильный дар предсказания из всех магических существ. Обычно все, что они говорят — правда. Квентин вздохнул, знаком обрывая разговор. Он устал за один вечер так, как не уставал за неделю. Но едва он успел согреть себе воды магией, как его заслуженный отдых омрачил чей-то голос из коридора: — Квентин, принц Элиот хочет, чтобы вы сейчас же пришли! — Твоя судьба зовёт. Узнай, что ему нужно, — с нечитаемым выражением лица сказал Пенни, кивнув на дверь. Квентин еще раз глубоко вздохнул.***
О нет. О нет, нет, нет, нет. Нет. Ну конечно же, ничто хорошее в его жизни не могло длиться вечно. Ну конечно же — ему суждено было снова все испортить. Нет, Квентин был уверен в том, что видел. У него даже было доказательство — отрубленая змеиная голова, но какое это имеет значение, если Элиот теперь его ненавидит? Но обо всём по порядку: Тибериус устроил рыцарский турнир. Квентин мог быть подвержен предубеждениям, но ему начинало казаться, что все несчастья в Камелоте начинаются с Тибериуса. Среди принявших участие в турнире рыцарей был сэр Себастиан, иноземец с тремя темно-зелеными змеями на гербе. Он побеждал одного соперника за другим и быстро сыскал славу среди придворных. Сам Тибериус похвалил его доблесть и отвагу, сказав: «Только в битве раскрывается истинная суть рыцаря — воин он или же трус.» Вдохновляюще, даже слишком. Когда король произнес эту фразу утром второго дня турнира, Квентин изо всех сил пытался не рассмеяться, потому что в это же время Марго смотрела ему в глаза и делала вид, что ее тошнит. Реакцию Элиота он увидеть не успел, но Квентину и без того было известно, что турниры в большей степени заставляют кронпринца нервничать, нежели развлекают. Он услышал это случайно, в разговоре Марго и Элиота в ночь перед первым днем турнира, и не удивился. С таким давлением со стороны короля, сложно было наслаждаться происходящим. Тибериус присутствовал на каждом поединке сына, и все его поведение и взгляды говорили: «Не вздумай меня опозорить. Не вздумай опозорить корону.» В первый день турнира Элиот выиграл все свои поединки. Во второй день турнира одного из побежденных противников Себастьяна разбил паралич, и Пенни, обследовав его, предположил яд. А потом были ожившие змеи в оружейной… Квентин с силой выдохнул воздух из лёгких и встал с подоконника. Вечно прятаться было невозможно. Да, он подвел Элиота и разозлил короля, да, его трижды проклятый день мог бы быть хоть чуточку лучше, но у него оставались нерешенные проблемы. Сэр Себастиан не собирался отказываться от поединка с Элиотом. Можно было украсть его щит, но предупредительный рыцарь забрал его из оружейной и запер на замок в своих покоях. Можно было попробовать отговорить Элиота от поединка, но после того, как король обвинил сына в трусости перед всем двором, совета Квентина он бы точно не послушал. Марго могла уговорить его отказаться; здесь присутствие Квентина бы только помешало, поэтому он пошел к Дракону. — Судьба снова привела тебя ко мне, юный волшебник, — подозрительно бодро заявил Фогг, увидев его. Хорошее расположение духа появлялось у Дракона редко. Квентину хотелось надеяться, что это сподвигнет его отвечать на вопросы развернуто и понятно, но надежда была тщетной. — Мне нужна твоя помощь, — с порога заявил Квентин. — Я видел, как один из участников турнира, сэр Себастиан, использовал магию, чтобы победить. Невинный человек поплатился жизнью, а принц Элиот поверил мне и обвинил рыцаря в присутствии всего двора. Мы не смогли доказать факт колдовства, и теперь он наверняка меня ненавидит. Завтра его поединок с сэром Себастианом, и я никак не могу этому помешать. — Половина целого не может ненавидеть другую половину, — невозмутимо ответил Фогг. — Жизнь Элиота в опасности, и ты единственный можешь его спасти. — Как мне это сделать? — Заставь их увидеть истинную суть вещей, юный маг. Будь дракон человеком, он бы непременно пожал плечами, говоря это. — Как мне это сделать? — повторил Квентин, чувствуя себя совершеннейшим болваном. С другой стороны, он сюда не загадки разгадывать приходил. Весь план «спасай Элиота от всего, что может ему навредить и возведи его на престол» был и так достаточно сложным. Нет, кронпринц не был ни жестоким, ни глупцом; напротив, они достаточно быстро пришли к взаимопониманию, да и Марго по какой-то необьяснимой причине считала Квентина человеком, достойным доверия. И вот теперь он разрушил все это собственными руками. Дракон не ответил. Свет кристаллов отразился от его блестящей чешуи, заскрежетала железная цепь, и Фогг рухнул вниз, в глубокие недра пещеры, дна которой Квентин никогда не видел и вовсе не стремился увидеть. «Ну вот и поговорили.»***
Когда он зашел в покои принца, Марго лежала головой на груди Элиота и что-то тихо ему говорила. За недолгие дни их знакомства, волшебник усвоил, что если ему нужно было найти Элиота, стоило в первую очередь искать Марго, и наоборот. Когда Марго и Элиот проводили время вместе — а это почти всегда, кроме тренировок Элиота и его обедов с королем, да еще тех редких минут, которые Марго проводила у Элис Куинн, у которой служила — Квентин чувствовал себя лишним. Саму Элис он почти не видел. Девушку часто можно было встретить в запретной секции библиотеки, «оружейной», как окрестил ее про себя волшебник, но теперь она читала только то, что могла открыто ему показать. Баллады. Сонеты. Сказания об отважных королях-завоевателях и да, жития святых, будь они неладны. Ей отчаянно не хватало друга — Квентин чувствовал это по тону их редких разговоров, когда Элис цеплялась за любую возможность обсудить то, что ей действительно важно. Иногда он думал, что мог бы стать для нее таким же другом, каким был для Марго Элиот. Исключая, разумеется, курение засушенных трав из запасов Пенни и сон в одной кровати — вольность, которую кронпринц и Марго позволяли себе так часто, что в какой-то момент она перестала быть вольностью и стала привычным порядком вещей. Квентину казалось, в его сердце есть место для такой дружбы, и казалось, что когда-то давно он ее знал. У него было ощущение сродни тому, когда в незнакомом городе все выглядит таким знакомым, словно ты жил здесь всю жизнь. Именно так он чувствовал себя, когда впервые приехал в Камелот, когда получил место при дворе, когда попал в «оружейную». — Квентин, проходи, чего ты у порога жмешься? — Марго подняла голову и махнула ему рукой. Вопрос вернул его в жестокую реальность, и Квентин вопросительно посмотрел на Элиота, ожидая худшего. Конечно, он просто слишком вежливый, чтобы кричать на него в присутствии Марго. Или не кричать — просто выставить из своих покоев и приказать убраться из Камелота к утру. Или посадить под стражу, к удовольствию Тибериуса и сэра Себастиана. Элиот приподнялся на локте и перехватил его взгляд. На лбу у кронпринца лежал кусок мокрой ткани, волосы на висках липли к лицу. По словам Марго, мигрени случались чаще и сильнее, чем раньше, и Квентина каждый раз мучило осознание собственной беспомощности: он не мог использовать магию, чтобы облегчить его боль, а Пенни, в свою очередь, не хотел снимать свою магическую защиту, чтобы не слышать мысли других людей и не сойти от этого с ума. — Квентин, ты в порядке? — Я? Милорд спрашивает в порядке ли я? — Да, ты как-то бледен. А что в этом такого удивительного? — Я думал… Думал, милорд не захочет меня видеть, после того, что случилось в тронном зале, — честно признался Квентин. — Нонсенс, — Элиот откинулся обратно на подушку и перевернул повязку холодной стороной к себе. — Ты, каким-то непонятным мне образом, попал в очень короткий список людей, которых я могу выносить. Вот так просто? Квентин успел вообразить себе невесть что, жгучую ненависть до гробовой доски и позорное изгнание из Камелота, а Элиот даже не злится? — Но Его Величество сказали… — Его Величеству не нужна причина, чтобы обвинить меня во всех смертных грехах, — беззаботно ответил Элиот. — Ты просто дал ему еще один повод. И то, что твоего свидетеля убили именно тогда, когда он хотел рассказать о поединке с сэром Себастианом… Это только доказывает, что дело сложнее, чем король пытался нас убедить. — Конечно же дело нечисто, Эл, ты еще сомневаешься? — в голосе Марго чувствовалось раздражение, но под ним прятались сомнения и страх. — Я верю Квентину, Бэмби. Да мне и самому не хочется биться с Себастианом, он весьма привлекательный. И эта легкая седина ему очень идет, понимаешь о чем я? — Эл, милый, мы говорим о колдуне, который завтра попытается тебя убить! — Что такое жизнь без толики риска? — Элиот прикрыл глаза, скривил рот в невеселой усмешке. Марго и Квентин выразительно переглянулись. Такое настроение иногда находило на него; нечасто и никогда — с последствиями, но Квентину были слишком хорошо знакомы эти признаки, короткие фразы, распознав которые, можно было предвидеть моменты дурного настроения и апатии, которые кронпринц ловко маскировал под утреннее похмелье. — Придумала, мальчики, — вдруг сказала Марго, садясь прямо. — Я убью этого мудака первой. — Стой, что ты сделаешь? — Элиот, ну подумай сам. У вас не получилось открыть его истинную сущность с помощью королевского правосудия, что показательно, потому что там не было меня. А драться с заклинателем змей я тебя тоже не пущу. Сейчас отличный момент, сам подумай, он может не открыть дверь королевским стражникам или слуге принца, но он уж точно не откажется провести ночь с красивой девушкой, — Марго мрачно улыбнулась и от этой улыбки по спине Квентина пробежал холодок, — даже если окажется, что эта ночь будет последней. — Тибериус не вынесет, если гостя убьют под его крышей, — заметил Элиот. — Хотел бы я на это посмотреть, честно говоря, но скандал бросит тень на весь Камелот. — Если сэр Себастиан не увидит рассвет, вас станут подозревать в первую очередь, милорд. Может быть, есть другая возможность избежать поединка. — Мы с Марго спорили об этом последние полчаса, Квентин. Тибериус никогда этого не позволит, тут легче сразу упасть на меч, чем попытаться что-нибудь ему объяснить. Милосердие для него сродни поражению, слабости, от которой нужно избавляться, что уж говорить о страхе или здравом смысле. — Элиот, не пытайся списать свою тупость на доблесть и героизм, — Марго щелкнула кронпринца по носу и повернулась к Квентину. — Это его скрытое желание смерти, не дай себя одурачить. — Бэмби, ты считаешь, я хочу этого поединка? Квентин перестал слушать: Марго и Элиот находили новые аргументы и обговаривали старые, продолжая ходить по кругу в своей дисскуссии, а в голове у него крутилась одна сказанная Марго фраза. «Открыть его истинную сущность. Открыть его истинную сущность.» А что если…? — Мне нужно… если я на сегодня свободен, могу я идти? В ответ Элиот кивнул на середине фразы, не до конца осознавая, о чем спрашивал Квентин. В оружейной было пусто, Элис, должно быть, давно вернулась в свои покои. Квентин вспомнил про одно заклинание, которое в свое время счел слишком сложным, чтобы попробовать. Заклинание, «показывающее истинную природу вещей».***
Рассвет встретил его за книгой. Заклинание было подходящим, но совершенно невыполнимым. Чем больше он пробовал, чем сильнее нервничал, время уходило, и шансы остановить поединок таяли вместе с рассветными сумерками. К черту предназначение и блестящее будущее Альбиона — после бессонной ночи только страх за жизнь Элиота — не кронпринца — Элиота, не давал ему заснуть. Шесть слов на латыни и не самая сложная фигура, сложенная пальцами, отделяли его от триумфа, но что-то было не так, заклинание не работало. Квентин был в шаге от отчаяния: магия, единственное, что отличало его от других и делало особенным и даже стоящим чего-то, предала его именно сейчас. Он не знал, сколько еще времени прошло, но в одну из попыток, когда Квентин нашел в себе силы хоть немного успокоиться, колдовство сработало. Вот так просто — без скрытых ингредиентов или подсказок невидимыми чернилами, а лишь потому, что буря его разума утихла настолько, что стало видно берег. Квентин выбежал из замка и кинулся к ристалищу, но сражение уже началось. Элиот отступал назад, отбивая каждый удар. Он был быстрее своего противника, но этого было недостаточно. Вместо меча, с которым он тренировался ежедневно и к которому привык, Тибериус вручил ему свой, королевский, с рубинами на рукояти в виде раскрытой драконьей пасти. Король смотрел на их сражение, впиваясь пальцами в поручни кресла. На арене сэр Себастиан шагнул вперед, вложив всю силу удара в тяжелый двуручный меч, но Элиот отбил удар в сторону, на краткий миг потеряв равновесие. Его противник воспользовался этим, и обрушил свой меч на локоть правой руки кронпринца. Защищавший сустав тонкий эмалированный металл треснул, Элиот охнул, с усилием поднимая оружие. — Принц ранен! — закричали с трибун. Квентин проталкивался в толпе любопытных горожан, едва сдерживаясь, чтобы не распугать всю публику сбивающими с ног магическими снарядами. Колдовать в толпе он не мог, но время уходило. По руке Элиота стекали струйки крови. Сэр Себастиан атаковал рубящим ударом, но кронпринц снова отступил. Квентин пробился к заграждению и быстро сотворил заклинание, голос его потонул в криках зрителей. Из щита сэра Себастиана в тот же миг выросли две змеиные головы. Гладкие, с темно-зеленой чешуей на спинке и кремовым брюшком, они зашипели на Элиота, и тот отскочил еще дальше, к трибуне. — Сражайся, черт тебя побери! Остановись и прими бой! — крикнул ему Тибериус, и только потом увидел змей. В толпе закричали, поднялся такой шум, что Квентин не слышал собственных мыслей. Сэр Себастиан чертыхался и пытался магией загнать змей обратно, но ничего не выходило. К нему бежали рыцари Элиота и королевская стража. Квентин с трудом заставил себя уйти с трибун и смешаться с толпой. Раной Элиота займется Пенни, а вот ему, после разоблачения колдуна, показываться на турнире не следовало. Когда час спустя он вернулся в покои кронпринца, на него налетела Марго, переполненная нервной энергией, готовая действовать, кричать, сражаться. — Черт, Колдуотер, где тебя носило? Сначала он подумал, что девушка злится, но та внезапно обняла его. — Как он? — спросил Квентин в ее ароматные волосы. — Я надеялся, ты отговоришь его от поединка. Я был в библиотеке, искал, как убить змею, а потом готовил противоядие у Пенни. — Уже лучше. Пенни наложил повязку, но кровь только что остановилась. Я думала, что умру прямо там на трибунах, Квентин, честное слово. Он быстро оглядел комнату. Кронпринц лежал на кровати, бледный, в полузабытьи, а над ним хлопотал Пенни. Рана была не смертельная, и самое опасное уже миновало, но от вида окровавленных полотенец на полу Квентин почувствовал тошноту. — Ты не могла бы… принести свежей воды? — попросил волшебник. — И проследить, чтобы Его Величество не наносил наследнику визитов, ему нужно отдохнуть. Я останусь с Пенни. Марго вышла. Квентин приблизился к постели. — Мы дожны помочь ему, — сказал он. — Рана обработана, и больше не кровоточит, — устало ответил лекарь. — Помочь ты можешь, если попросишь на кухне свекольного сока, тогда кровь восполнится быстрее. — Я имею в виду магию, Пенни. — Если бы я использовал магию, чтобы залечить каждую разбитую коленку принца все двадцать лет, то не дожил бы до этого момента и не выслушивал бы твои странные просьбы. Не самый худший вариант, к слову. — Это не разбитая коленка! Это правая рука, а значит, рана, даже затянувшись, помешает держать меч. Элиот должен стать великим воином и королем, спроси Фогга сам, если не веришь. Пенни помолчал, обдумывая его слова. — Тебе не придется снимать магическую защиту, — придумал Квентин. — Я знаю заклинание, просто подними над ним руки, на случай если кто-то зайдет, а я все сделаю сам. — Лучше бы тебе не ошибиться, Колдуотер, — пробормотал Пенни, выполняя его просьбу. Он стал так, чтобы от двери было видно его, а не младшего волшебника. Квентин сказал нужные слова и сделал движение, подобное тому, которым выравнивают тесто на пироге, и вот тогда он ее почувствовал. Магия текла сквозь его пальцы потоком золотистых искр и исчезала в ткани, закрывающей рану. Элиот опустил нахмуренные брови, на лице появилось выражение умиротворенного покоя, но в сознание он не пришел. Молодое, нежное лицо юноши, на которого свалилось слишком много всего. И если Квентин мог облегчить его ношу, пусть даже простым исцеляющим заклинанием, он был рад и этому. Время текло расплавленным стеклом. Магия сшивала кожу, сращивала сосуды и мышцы, продвигаясь медленно, от самых краев раны к основанию. Вскоре все было закончено. — Я иногда забываю, что ты на самом деле талантливый волшебник, а не неловкий, мямлящий мальчик на побегушках, — заметил Пенни, заглядывая под повязку на сгибе локтя Элиота. — Умение хвалить у тебя в крови. — Не порти момент, Колдуотер. Это была красивая магия. В дверном проеме появилась Марго с миской воды. — Король занят на допросе сэра Себастиана, он нескоро освободится. — Спасибо, — Квентин забрал у нее воду, и поставил на прикроватный столик. Только теперь он подумал о последствиях своего поступка. Марго лучше было признаться сразу — она первая увидит здоровую руку, когда Элиот проснется. — Марго, пока тебя не было, мы… Пенни исцелил его рану. Магией. Глаза Марго расширились, но она быстро справилась с удивлением. — Хорошо, а он не приходил в сознание? — Пока нет, но крепкий сон его излечит, — пообещал ей Адиеди. — Моя помощь здесь больше не требуется. Лекарь без лишних слов собрал свои снадобья и вышел. Марго сложила перепачканные кровью полотенца и убрала их подальше. Из движений ее рук пропала твердость. Кровь Элиота запачкала и ее одежду, бурые пятна засыхали на льняной накидке. — Квентин, я могу доверить его тебе, пока схожу сменить платье? — Конечно. Я никуда не уйду, обещаю. — Спасибо, котёнок. Знай, что я рада, что могу доверять тебе, даже если не показываю этого, — Марго подошла к нему, но больше не обнимала. Ее глаза, темные и выразительные, смотрели в самую душу Квентина. — До тебя у Элиота служил Тодд — хороший парень, восторженный, но глуповатый. А ты… ты искренний и храбрый, не спорь, Тодд рассказал, как ты за него заступился тогда на площади. И мы знакомы совсем недолго, но мне кажется — и Элиот со мной согласен — что заслужить твою дружбу — это получить бесценный подарок. Квентин заморгал, пытаясь не рассмеяться, не разрыдаться, не закричать. Хороший друг, ну как же. Что бы сказала Марго, узнав про его магию? Что бы сказал принц Элиот? В ту ночь он так и не вернулся к себе в комнату. Когда Марго вернулась, простоволосая и в ночной рубашке, она забралась на кровать и легла на бок, отгораживая глубоко спящего кронпринца от остального мира. Квентин разыскал запасные одеяла, потушил свечи и свернулся на кушетке у стены, лицом к ним обоим. Он спал без сновидений. Утром он слышал сквозь сон шелест простыней и шаги, но не открыл глаза, только уткнулся замерзшим носом в одеяло и снова уснул. Позже, когда солнце заливало опочивальню до самого потолка, и тёплый воздух звенел от бьющего в глаза света, Квентин проснулся. Элиот полулежал на высоких подушках и смотрел на него, бледный, но отдохнувший. — Не вставай, — сказал он, видя, как дернулся Квентин, сбросив остатки сна. — Как ваше самочувствие, сир? — Лучше всех. И каждый раз, когда ты обращаешься ко мне «сир», на моей голове появляется новый седой волос, а мы же этого не хотим? Наедине достаточно просто «Элиот». Квентин кивнул. — Мне принести что-нибудь? Еды, воды? Пенни говорил о свекольном соке для кроветворения, а я читал, что полезные свойства свёклы усиливаются, если принимать ее с оливковым маслом, а еще повар может пожарить свежую печень или кровяную колбасу… — Не подавай виду, что я проснулся, — Элиот заговорщически подмигнул. — Стоит только дать им повод, и сюда набегут все, кому не лень. Цирюльники, пажи, а первее всех — мой коронованый родитель, полный праведного гнева за мою ужасную технику боя вчера на турнире. Квентин промолчал, подумав, что король должен быть вне себя от радости, что его единственный сын и наследник жив, и в ярости на сэра Себастиана за покушение на принца, а не наоборот — Кстати о вчерашнем, я проверил повязку и не нашёл раны, подумал, может быть ты прольешь свет на эту тайну? — О, да, Пенни исцелил ее с помощью магии. Надеюсь, ты не против. — Так я и решил. Только вот он оказал мне медвежью услугу: на исходе месяца король зовет меня на охоту, и рана послужила бы хорошим предлогом для отказа. Но, по крайней мере, не придется отменять конные прогулки и упражнения с мечом, так что спасибо. И это был не Пенни. Квентина прошиб холодный пот. — Как это — не Пенни? А кто тогда? Элиот пожал плечами и отстранённо улыбнулся. — Магия Пенни чувствуется иначе. Он лечил меня в детстве, я помню это ощущение. Она теплая и тяжелая, как аромат благовоний. Густая, как кровь, и такая же темно-красная. А еще терпкая, как кожица переспелой виноградины. «Но это невозможно, — с ужасом думал Квентин, — простые люди не чувствуют на себе магию, ее цвет, форму и вкус, ничего, иначе их нельзя было бы заколдовать.» Элиот продолжал: — Но вчера — я, конечно, был без сознания и за достоверность не ручаюсь, но я помню присутствие чего-то другого, сильного и свежего. Сложно описать, но это похоже на весну, на кислые яблоки и на рассвет, на купание в холодной воде, когда кожу покалывает острыми иголочками; на лесную прохладу и горный воздух. Согласись, это два разных ощущения. Квентин снова кивнул — а что ему оставалось? — Может быть, магия меняется со временем? — слабым голосом предположил он, каждой частицей своего существа понимая — нет, нет, не меняется. Элиот не ответил. Он поднял с тумбочки серебряный колокольчик и позвонил, и опочивальня сразу же начала наполняться людьми. Цирюльники. Пажи. Из коридора доложили о прибытии короля. Так начинался день.***
Она вынырнула из кошмара, как выныривают из ледяной воды — резко, с криком и колотящимся сердцем. В открытые ставни рвался ветер и холод предрассветных сумерек. Элис откинула голову на подушки, убрала прилипшие ко лбу волосы. Подняла глаза на серо-голубой балдахин, вышитый серебром. Ей хотелось пить, но липкие лапы кошмара еще не отпустили ее. Элис не шевелилась, успокаивая дыхание. Ее кошмары всегда начинались одинаково: она стояла в пещере с высокими каменными сводами, с которых свисали сталактиты, а снизу им навстречу росли соляные столпы. На стенах дрожали отблески странного, подводного огня. Вода в подземном озере была зеленовато-желтой и мертвой. Элис знала, что это был Сид — потусторонний мир духов и фэйри, мир под холмами, на оборотной стороне нашего мира. Она слышала пение, тонкие голоса сливались с шумом бегущей воды. На другой стороне озера стояли четверо. Они громко, с жаром говорили между собой, но слов было не разобрать. Высокий мужчина в красном плаще с короной Тибериуса на голове и молодой воин в черных доспехах — он стоял к ней лицом, и Элис сначала решила, что это Элиот, но нет, крупный нос и прямые волосы отличали его от принца даже на таком расстоянии. Он вытащил меч из ножен и направил его на короля. Третьей была сама Элис. Никаких сомнений: те же волосы, только спутанные, растрепанные. Тот же овал лица, фигура, только платье было незнакомым. Чернильного цвета, без вышивки и украшений, ткань потертая, лоскутами. Четвертая из присутствующих, темноволосая женщина среднего роста, одетая в открытое платье цвета крови, взяла другую Элис за руку и между ними заискрилась магия. Алые и голубые искры змейками оплели меч рыцаря. Элис, затаив дыхание, наблюдала, как другая Элис поднимает руку и указывает на короля. Он крикнул ей что-то, потянулся к ножнам, но в этот момент рыцарь сделал выпад, и острие меча вышло у короля из спины. Элис видела, как расплывалось пятно крови на алой ткани плаща, как переглянулась другая Элис с темноволосой колдуньей, как мальчик в доспехах отшвырнул меч в сторону и осторожно опустил умирающего на пол. Корона звякнула о холодный камень пещеры. Другая Элис нагнулась, подняла ее и передала незнакомой ведьме. Из глубины пещеры раздался крик. Кричал мужчина, но первой в просвете каменного коридора появилась женщина. Она не шла, не бежала, а летела по воздуху; ясный солнечный свет исходил от всей ее фигуры, полы белоснежного струящегося платья разлетались во все стороны. Другая Элис и ведьма в бордовом платье бросились бежать, но взгляд Элис был прикован не к ним. Мужчина в светло-коричневом плаще с капюшоном, появившийся вслед за волшебницей, бросился к лежащему королю. Он больше не кричал, но от всего его существа исходил такой мощный поток силы, что по спине Элис побежали мурашки. Каменные своды пещеры треснули с ужасным грохотом, и огромный осколок породы рухнул в воду, подняв волну. Пещера разрушалась, сверху падали камни, кричали люди, клубилась магия — красная, голубая и золотая, а волна неслась прямо на Элис. Ее окатило водой; свет, дым, сияние, огонь и темнота пещеры — все поплыло вверх, унося ее с собой. Она проснулась. Элис лежала без движения, пока пот на ее коже не высох, а в спальне не стало еще светлее. Заснуть больше не представлялось возможным, да ей и не хотелось. Девушка встала и умыла лицо водой. Кошмары давно стали частью ее жизни. Пенни давал ей средства от бессонницы, а Элиот делился своими особыми снадобьями, от которых весь следующий день болела голова и хотелось пить, но сны никуда не исчезали. Просыпаясь, Элис чувствовала усталость и дрожь в руках, чувствовала, как щекочет кончики пальцев горячими искрами. Она давно подозревала, что видения могут быть связаны с магией, но не могла заставить себя по-настоящему подумать об этом. Существовала огромная разница между тем, чтобы взахлеб зачитываться старыми книгами из «оружейной», собирать знания о магической сути вещей по кусочкам, где придется, и тем, чтобы признаться вслух самой себе: «Я — волшебница». Разница между тем, чтобы считать, что магические адепты не заслуживают ненависти, которую распространяет вокруг себя Тибериус, и тем, чтобы причислять себя к ним. Иногда Элис думала, не узнай она о магии, вся ее жизнь пошла бы по-другому. Она не была бы счастлива, вовсе нет, но она не была счастлива и сейчас. В ней не было природной живости и темпераментности Марго, ее дурманящего очарования. Не узнай она о магии, Элис стала бы одной из тех истово верующих христианок, не пропускающих ни заутреннюю, ни вечернюю мессы. Она проводила бы время в тишине храмов, окруженная их торжественным спокойствием и запахами ладана, со сложенными в молитве руками. Она не нашла бы счастья в браке, не нашла бы утешения в детях. Вместо этого она нашла магию. Вне всякого сомнения, каждый ребенок, рожденный в Камелоте после начала Великой Чистки, знал о магии — по рассказам, легендам, историям: даже после запрета, магия пропитывала воздух. Нельзя было не знать о магии, но мало кто за последние двадцать лет видел ее вживую. Элис видела. Момент, который изменил ее навсегда, случился шесть лет назад, перед Бельтайном.** Ей сказали, Элиот подскользнулся на лестнице и сильно разбил лицо. Принца перенесли в покои лекаря Адиеди, и сам король, искренне взволнованный за сына, говорил о чем-то с Пенни приглушенным голосом. Стражу выставили, всех любопытных придворных тоже. Пользуясь шумихой, Элис, незаметная как тень, проскользнула к лестнице и прокралась на второй этаж лекарских покоев, к книжным стеллажам. Она всегда чувствовала себя невидимкой в королевском дворце, но сейчас это играло ей на руку — ни Тибериус, ни Пенни ее не замечали, а сверху ей было отлично видно все в мельчайших деталях: как вывернута под неестесственным углом рука Элиота, как наливаются кровью синяки на щеке и плечах, как в свете ламп кровоподтек на лбу кажется почти черным. — Ты можешь это сделать? — спросил Тибериус. — Я даю свое разрешение. — Могу. Пенни отошел к столу, порезал руку ножом и отвернулся, создавая какое-то заклинание. Тибериус отступил, сложив руки на груди, на лице его читалось осуждение. Пенни подошел к лежащему на кушетке Элиоту, поднял руки; магия потекла из кончиков его пальцев, и что-то в душе Элис поднялось, отозвалось на эту магию. Цветные искры осыпали наследника престола, его синяки бледнели, кровь затекала обратно. На лбу Пенни выступил пот, он тяжело дышал, а Элис не могла оторвать взгляд. Спустя шесть лет она все еще помнила это чувство — чувство абсолютной правильности происходящего, словно все звездные карты сошлись в одной точке, в одном сверкающем мгновении. На следующий день после этого Элис обошла всю библиотеку в поисках любых магических знаний, а через месяц нашла «оружейную». Она годами не пробовала творить заклинания, считая необходимым сначала изучить сам механизм. Сейчас же, стоя посреди спальни после очередного кошмара, с бьющимся сердцем и неожиданной решимостью, Элис захотела попробовать. Она подошла к столу, где в лужице воска стоял огрызок свечи, оставшийся с вечера. Было так просто поднести дрожащую руку к свече, закрыть глаза, представить, как она горит. Элис часто думала, что жила в вечном ожидании весны. Не потому, что она любила это время года, а потому, что первые дни марта, когда природа еще скупа на зеленые краски, а ветви голы, но полны соками и готовы расцвести в полную силу, напоминали ее саму. Сверкающая магия поднялась из глубины, потекла сквозь ее кожу. На нее пахнуло жаром: вместо свечи заполыхал весь стол.