King and Lionheart

***

До покоев принца он добрался только утром. Едва они с Пенни переступили порог дворца, радостные Джош и Поппи сообщили им, что Элиот поправился, жар спал, и рана просто исчезла, как по волшебству, представляете?. «Удивительное рядом,» — насмешливо подумал Квентин и заснул сразу же, как его голова соприкоснулась с подушкой, обессиленный нервным напряжением, бессонной ночью и ритуалом. Сон растаял вместе с предрассветными сумерками, и Квентин, переодевшись в чистое и наскоро перекусив у занятого замешиванием теста Джоша, добрался до спальни наследника престола. Караульные пропустили его без лишних вопросов, как обычно. Элиот не спал. Он лежал с правой стороны кровати, приподнявшись на локте и обнимая Марго со спины. Выглядел он вполне хорошо, цвет лица был здоровым, а встрепанные после сна волосы делали его еще моложе и ранимее. От правильности всей обстановки, от вида живого, так по-домашнему взъерошенного, уязвимо-очаровательного принца, у Квентина защипало в глазах. — Привет, Кью, — понизив голос, сказал ему Элиот. — А мы уже вас с Пенни потеряли. — Как ты себя чувствуешь? — Квентин сел в ногах кровати со стороны Марго, которая, в отличии от их общего друга, обладала нормальным человеческим ростом и не занимала все пространство. — На удивление хорошо. Расскажешь, что произошло? Это, кажется, становится традицией: я вроде как умираю, а потом не умираю, и никто не может объяснить, как это случилось, кроме тебя. Квентин прокашлялся, но ком в горле никуда не исчез. — Мы можем поговорить об этом позже, наедине? — Марго нас не слышит. Не хочу ее будить, вчера, кажется, никто из вас не выспался. Но если ты вдруг хотел поговорить именно наедине, то только скажи, — он провокационно приподнял бровь, и Квентин невольно хихикнул. Веселость тут же его оставила. Квентин набрал в грудь побольше воздуха, чувствуя легкое головокружение. — Тебе… не понравится то, что я скажу, но если не сказать сейчас, будет еще хуже, — Квентин поджал губы, наблюдая, как Элиот убирает руку с талии спящей Марго и садится прямо. Хмурит брови, неосознанно трогает манжеты своей ночной рубашки. — Я так устал тебе лгать, Эл. — Только не говори мне, что ты саксонский шпион, Кью, а с остальным можно работать. — Я серьезно, Элиот. Помнишь, ты рассказывал, как вам с Марго в лесу путь указал магический шар? И как змеи на заколдованном щите выросли, как по волшебству? Это был я. — Тот, кто совершил это, был волшебником. Или волшебницей, конечно, я просто предположил… — Это был я, — повторил Квентин. Ком в горле мешал дышать, а в груди болело так, как будто его придавило сверху огромным камнем. Элиот нахмурился еще сильнее. — Чепуха. Хорошая шутка, Кью, я почти купился. — Я — волшебник, — выпалил Квентин, моргая несколько раз, чтобы прогнать слезы. — Во мне живет магия. Я использовал ее для тебя. — Кью, ты. — Элиот покачал головой, натянуто улыбаясь. — Ты не можешь быть… Я бы знал. — Посмотри туда, — Квентин указал на свечку, стоявшую рядом с кроватью. Он произнес привычное заклинание, и фитилек вспыхнул ровным оранжевым пламенем, а затем из него начала расти фигурка животного. Длинные уши, круглое тельце: маленький, сотканный из пламени кролик прыгнул вверх, оставляя за собой огненный хвост, как от падающей звезды, и растаял под балдахином. Элиот смотрел на него расширившимися в изумлении глазами, ничего не говоря. Квентин опустил голову и вытер мокрые от слез глаза. — Ты лгал мне все это время, — вопросом это не прозвучало, но Квентин все равно слабо кивнул, не поднимая головы. — Нет уж, давай кое-что проясним. К дьяволу короля и его законы, я говорю о том, что сделал именно ты. Ты знал про тот кошмар с любовным зельем Фен, а потом знал, что я неделю делил ложе не с Майком, а с… боги, я даже не хочу знать, что это было. И даже после целой кучи проклятий всех сортов и мастей, после всей черной магии, с которой нам пришлось разбираться, ты все равно скрывал от меня, что ты — волшебник. Последнее слово Элиот почти выплюнул. Лучше бы Квентин и правда был саксонским шпионом, меньше было бы проблем. — Эл. Я бы никогда не использовал магию тебе во вред, неужели ты правда так думаешь? Все, что я делал, было ради тебя и Камелота. — Я думал, что знаю тебя, Квентин. Волшебник дернулся, услышав полное имя. Это конец. Вот так он и выглядит. У Камелота, может и останется шанс стать великим, но он, Квентин, этого уже не увидит. — Милосердные боги, а можно меньше патетики? Тут люди спать пытаются, — вдруг заявила Марго, переворачиваясь на спину. — Бэмби, он — волшебник! Марго зевнула, изо всех сил стараясь выглядеть удивленной. Сколько она успела услышать? — Ты знала! — Эл, милый, не кипятись. Да, я знала, и Квентин тоже знал — про меня. Мы хотели найти подходящий момент и поговорить с тобой, но знаешь, с той частотой, с которой ты находишься на волосок от смерти, это очень сложно сделать. — Ты… тоже владеешь магией? — Элиот вытаращился на нее, словно девушка отрастила вторую голову. — Больше тебе скажу, ты тоже владеешь магией. У нас есть свидетель, поговори с Пенни, если не веришь. — Конечно я не верю, это же полная глупость, я не… — Элиот, — Марго села на кровати и повернулась к нему лицом. — Милый, когда тебя последний раз мучили мигрени? Элиот помолчал, потом откашлялся. — Зимой, а как это в принципе связано с тем, что вы мне лгали? Черт возьми, Бэмби! — Квентин заметил, как подбородок Элиота задрожал, и все внутри него отозвалось на эту боль. — Я же знаю тебя всю жизнь! — Ну нет, тут огромная остановочка. Я сама недавно узнала. Мы с Пенни поговорили насчет моих сил, твоих тоже, он ведь чувствует такие вещи, надеюсь, ему-то ты веришь? Он сказал, наши способности могут быть вызваны присутствием сильного магического создания в Камелоте. Оказывается, Великий Дракон все это время жил в подземельях, и в этом может быть причина. — Дракон? В подземельях? Это же глупость. — Да, дракон, — кивнул волшебник. — Он ворчливый и говорит загадками. Но он рассказал мне, как снять проклятие после убийства единорога. — Теперь о Квентине, — продолжала Марго тем же терпеливым, спокойным тоном, — Это уже совсем другая магия, без проводника-Дракона. Квентин талантлив от природы, один из сильнейших в целом поколении, и наши с тобой силы проявились после стольких лет именно из-за него. Теперь я понимаю, что видела знаки и раньше, но списывала их на богатое воображение или на делириум от твоих шотов, но потом я нашла цветок, — Марго посмотрела на принца с пугающей серьезностью и лаской. — Элиот, я не рвала запасной цветок тогда в лесу. Я наколдовала себе тот, который помял Тибериус. — И мы с Марго и Пенни, все трое — мы видели, как твоя кровать поднималась над полом, и прочие вещи, они левитировали. Два раза, а может, это происходило и чаще, ты делаешь это во сне и можешь не помнить. Первый раз был в Сочельник, и Марго заметила, что после этого твои мигрени исчезли. — Допустим, исчезли, — Элиот с сомнением покачал головой. — Пенни сказал, что если подавлять магию и не давать ей выхода, хоть иногда, хоть немного… Она может копиться, и давать мигрени. Пенни об этом знает слишком хорошо. — Вы хотите сказать, что я волшебник? То есть, настоящий? — Да, дорогой, — Марго, изо всех сил держа серьезное лицо, погладила его по плечу. — Твой дражайший родитель собрал бинго. Тут Элиот расхохотался. Не вымученно, с достоинством и негромко, нет, совсем иначе. Квентин переглянулся с Марго, убеждаясь, что это был именно смех, а не нервный срыв. — Пламенный ад и все его демоны, боги это же…! — отсмеявшись, он посерьезнел и сжал губы в тонкую линию. — Я все еще злюсь, что вы скрывали от меня такое. — Да ради всего святого, злись на здоровье, — Марго зевнула и встала с кровати. — Эл, обещаю, мы поговорим о твоей магии, но не раньше обеда. Можешь даже покричать, если тебе станет легче. Она наклонилась и поцеловала Элиота в щеку. Тот не отстранился, но и не ответил. — Кью, дальше ты сам, но не делайте ничего, чего тетушка Марго не одобрила бы, — она подмигнула, натягивая верхнее платье через голову. — Прости меня, Элиот, — выпалил волшебник, едва за ней захлопнулась дверь. — А я ведь был прав, когда сказал, что магия Пенни чувствуется по-другому, — Элиот обращался в большей степени к самому себе, и Квентин решил не встревать. — Это был ты. А потом моя маленькая луна, в лесу и в пещере, она тоже была твоей, так? Он кивнул, и ясные глаза Элиота потухли. Принц, должно быть, считал их с Марго предателями, и был не совсем неправ. — Почему ты не сказал мне? — Ты бы лишил меня головы. — Ты серьезно? — Элиот скептически приподнял бровь, оглядывая его. — Сначала я думал, если Тибериус ненавидит магию, то ты тоже. — Квентин, мне казалось, ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать: я обычно не делаю того, что ожидает от меня Тибериус. — Прости меня. За ложь и… за все остальное. — Ты меня тоже. За то, как мы познакомились, — Элиот усмехнулся. В его взгляд снова вернулись искорки веселья, и что-то внутри Квентина растаяло, видя это. — Боги, если бы я знал, что венценосным ослом меня обозвал могущественный волшебник, было бы не так обидно. — И скажи, что я был неправ, — хмыкнул в ответ Квентин. — Эй-эй, прояви немного вежливости, я все-таки буду твоим королем. — Никогда так не делал и меняться не буду. И ты пока не король. — Поговори мне еще тут, — пробурчал Элиот, перебираясь на середину кровати и пихая Квентина в плечо. Рука задержалась там, скользя по грубой структуре льняного полотна рубашки Квентина, — Я не хочу, чтобы ты менялся, — добавил он, посерьезнев. — Хочу, чтобы ты всегда оставался собой. — То есть, ты дашь мне выходной? — прищурился Квентин. Все его силы уходили на то, чтобы дышать ровно и спокойно, но ладонь Элиота жгла сквозь одежду, и он не мог думать ни о чем другом. — Хоть два. Улыбка Элиота смягчилась, и Квентину захотелось коснуться его в ответ. Он сглотнул и улыбнулся, чувствуя, как под кожей запела его магия. — Нужно открыть окно, — Элиот встряхнул головой и отпустил его рубашку. — Тут жарко. Квентин неловко выбрался из кровати, как предлог, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце. Он не позволил себе долгие сожаления об упущенном моменте — в конце концов, никто ему ничего не обещал. Чудом было то, что принц разговаривал с ним и с Марго после раскрытия их тайны. — Почему не используешь магию? — подчеркнуто ровно спросил Элиот. — Так же удобнее. Он стоял за ширмой и стаскивал ночную рубашку через голову, ту самую, которую надевал исключительно ради ночевок с Марго. По долгу службы Квентин отлично знал, что принц предпочитает спать обнаженным. — Привычка наверное, — открыв ставни, он достал из сундука стеганый зеленый камзол и шоссы ему в пару, повесил все на ширму. — Боги, зачем ты это делаешь? Все еще ведешь себя как слуга? — Это моя судьба, — ответил Квентин, а потом, мысленно стукнув себя по лбу, добавил уже мягче. — Некоторые рождаются, чтобы стать землепашцами, лекарями, воинами. Ты рожден великим королем, а моя судьба — служить тебе, и я ничего не хотел бы менять. — Невероятная глупость. Когда стану королем, первым приказом сделаю Марго герцогиней, а вторым — повышу тебя до придворного мага. — Пенни будет вне себя, — предположил Квентин. Переодевшись, Элиот подошел к столу и потушил огарок свечи, ненужный в дневном свете. — Пенни действительно носил этот титул до запрета магии, но теперь он не может использовать свои способности в полную силу, так что придворным лекарем он, конечно, останется, а вот придворным магом будешь ты. — Эм, спасибо. Не уверен, что я справлюсь, но. — Конечно справишься, Кью, — Элиот подошел к нему, заставляя поднять взгляд, — Ты почти год спасал королевство тайно. Представь, чего ты достигнешь, делая это открыто. Ну, — он замялся, — не прямо сейчас. Магия все еще запрещена, а я все еще злюсь на вас с Марго, но хочу, чтобы ты знал — я благодарен тебе за то, что ты делал. От близости Элиота, его запаха и голоса, по коже Квентина побежали мурашки, а в кончиках пальцев появилось знакомое покалывание. — Н-не пугайся, если мои глаза сейчас засветятся, ладно? — Засветятся — это как? — Элиот выглядел заинтересованным, а не испуганным. — Эм… Иногда, из-за сильных эмоций, магия… Ну… Я думаю, что со временем смогу это контролировать, но пока… — Ты при этом чувствуешь боль? — нахмурился принц. — Нет-нет! Это просто свечение, оно безопасно для меня и для окружающих, но это может меня выдать. Как тогда, в день отъезда принцессы Фен. — Что — в день отъезда принцессы Фен? — едва слышно переспросил Элиот. Квентин встретился с ним взглядом, но тут же опустил голову, не в силах вынести такой открытой уязвимости в ореховой зелени глаз Элиота. — Ну… было то же самое. — Но твои глаза не светились, — заметил принц так же тихо. — Потому что я вовремя ушел, то есть… Первым ушел ты. Чувства, которые я… Если бы я этого не сделал… Элиот отступил на шаг, резко выдохнул и поднял руку, прерывая его несвязное бормотание. — Дай-ка уточню, — в его глазах заплясяли искорки смеха. — Это свечение, о котором ты говоришь, в день отъезда принцессы Фен, это было что-то вроде магического стояка? — Нет! — возмущенно зашипел на него Квентин. — Это… не только… Это действие сильных эмоций: злости, страха, радости и… «…и возбуждения,» — мысленно договорил Квентин. — Не помню, чтобы ты тогда злился, — подойдя ближе, Элиот заправил прядь упавших на лицо Квентина волос ему за ухо. — Или боялся? В прошлый раз все его силы ушли на то, чтобы сдержать искрящуюся в крови магию, но теперь он может отпустить себя и просто смотреть. На мягкие спутанные волосы, на ресницы, потемневшие глаза и румянец. На кусочки мозаики, складывающиеся в перламутровое сверкающее целое. Квентин качает головой. Слова не хотят выговариваться, в груди — тесно, внизу живота — жарко, а от того, как сильно ему сейчас хочется поцеловать Элиота, першит в горле. — Если вдруг и ты под заклинанием или зельем, предупреждай заранее, ладно? — просит Элиот. Задуманные как шутка, пропитанные горечью слова выдают его беспокойство, и нет, этого Квентин не допустит. Он поднимает голову и смотрит прямо, и его решимость крепче стен Камелота. — Нет никакого заклинания, Эл, — говорит он сорванным шепотом, не отрывая взгляда от принца и даже не моргая. — Только я. Элиот шумно сглатывает. Его рука, задержавшись в волосах Квентина, перебирает прядки на макушке, посылая дрожь по всему телу. Он смотрит на Квентина так, что хочется обернуться и убедиться — этот ласкающий взгляд не предназначается никому другому, а только ему. — Я думал, ты знаешь, — тихо говорит он, и Элиот наклоняется ниже, чтобы ничего не пропустить, — что я влюблен в тебя, и достаточно давно. — Откуда я должен был это узнать? — в притворном возмущении интересуется Элиот. — Это же ты сбежал собирать трын-траву, когда я хотел поцеловать тебя в прошлый раз. — Сон-траву, — поправляет его Квентин, понимая, что это не имеет совершенно никакого значения. Элиот смеется, и это так глупо — какая, черт возьми, разница, как называлась та трава — глупо, но так хорошо, что Квентин смеется вслед за ним. Так река срывает плотину и уносит с собой все его тревоги и беспокойства. — Теперь ты меня поцелуешь, или мне найти другую траву, которую срочно нужно собирать? Он видит, как Элиот пытается — и не может перестать улыбаться. Когда их губы наконец соприкасаются, это длится так коротко, что Квентин не уверен, было ли это поцелуем; он и сам не может убрать с лица глупую улыбку. — Я думал, ты тоже знаешь, — говорит Элиот. — Что я… ну… Что ты мне небезразличен. «Он не может сказать вслух,» — понимает Квентин. Он знает, что проклятия и злые волшебники тут ни при чем, что Элиоту сложно говорить о своих чувствах, и что сама попытка уже многое значит. — Я не знал. — Марго постоянно ругала меня за трусость. — Сейчас это неважно, — Квентину приходится привстать на носочки, чтобы дотянуться до его лица. Пальцы Элиота скользят по шее, обнимают затылок. Он замирает, отсчитывая мучительные удары сердца — один, второй. Элиот наклоняется, чтобы поцеловать его. Квентин так долго ждал этого знака, что на мгновение теряется, не зная что делать, но почти сразу, опомнившись, отвечает. Будь он проклят, если они потеряют еще хоть сколько-нибудь времени. Вопреки ожиданиям Квентина, вкус у поцелуя вполне обычный, немного соленый, но он с трудом успевает это заметить: мысли текут медленным сиропом. — Кью, — говорит Элиот, мягко отстраняясь, и смысловой нагрузки этот звук вовсе не несет, но вызывает у Квентина волну мурашек по коже головы и плечам. — Чего ты хочешь? — приоткрытым ртом он проводит по линии челюсти Квентина, обжигает дыханием ушную раковину. — Скажи мне. Вместо ответа Квентин тянется к шнуровке на рукавах темно-зеленого камзола принца — без помощи Элиоту его не снять, а снять ой как надо. Он поднимает голову за новым поцелуем, но Элиот все еще ждет ответа. — Хочу быть с тобой. Хочу быть твоим, — отзывается Квентин, внутренне содрогаясь от вырвавшейся банальности, но ничего другого ему в голову не приходит. Он поднимает взгляд, ожидая смеха, но Элиот даже не улыбается. Смотрит благовейно и голодно, как самый преданный жрец — на алтарь своего бога. Он помогает Элиоту избавиться от камзола и отступает к постели, тянет за собой. Он и раньше видел Элиота обнаженным, но теперь он старается рассмотреть и запомнить каждую деталь. Элиот запрокидывает голову, открывая лучший доступ к шее, и издает низкий горловой звук, когда Квентин оставляет там дорожку жадных поцелуев. Он тяжело дышит, сердце несется вскачь, а одежды все еще слишком много. Исправив это, Элиот стискивает пальцы у него на бедрах и опускает их обоих на кровать. Его тело под руками Элиота оживает, просыпается. Они двигаются слаженно, каким-то чудом не путаясь в своих и чужих руках, словно корабль, долгие недели просидевший в мертвом штиле, подхватывает нужный ветер и надувает паруса. — Вот так, Кью, мой хороший, — рвано выдыхает Элиот, когда Квентин толкается ему в кулак, забывая дышать от накатившего удовольствия. Квентин тонет. Квентин отпускает себя.

***

К полудню его нежно, но убедительно растолкали и попросили подождать минутку в гардеробной. Внутренний компас Элиота не подвел: едва дверь за Квентином закрылась, в коридоре упала пика одного из караульных. Квентин не видел, а только слышал, как зашуршало одеяло, и как немного погодя в спальню зашел король. — У тебя затхло, — сообщил он бодрым голосом. — Недостаток свежего воздуха — причина всех болезней, Элиот. — Я проветрю, — пообещал Элиот преувеличенно сонным голосом. — Что с голосом? — Я думаю, что после ранения еще не вполне здоров. — Удивительно, учитывая, что тебя опять вылечили магией, — заметил король, с отвращением выплевывая последнее слово. Элиот помолчал, а король сделал несколько шагов по комнате, его шпоры с лязгом проехались по полу. — И правда, у тебя небольшой жар. Щеки горят, в глазах больной блеск. Я пришлю Пенни. — Он уже был, — сказал Элиот. — Дал что-то от жара и сказал, что ничего серьезного, но мне нужно провести день в постели. Тибериус издал вздох разочарования, явственно дающий понять, что день без тренировок или охоты — это день, потерянный впустую. — Знаешь, что это значит? — Что завтра придётся поработать вдвойне, — отозвался Элиот без большого энтузиазма. Они явно вели этот разговор не в первый раз. Когда король наконец оставил сына в покое, и его звенящие шаги стихли в коридоре, Квентин вернулся в постель. — Извини, что разбудил, — сказал Элиот, переворачивая его на спину и покрывая лоб, щеки и кончик носа волшебника поцелуями, — но что-то мне подсказывает, Тибериус не оценил бы такую преданность короне. — Мы повторим это? Я имею в виду, как-нибудь потом?.. — Конечно, повторим, — Элиот, казалось, удивился вопросу. — Я надеялся, повторим еще до обеда, и вечером, если хватит сил. Я должен сказать это, да? Тогда ты поверишь? Квентин Колдуотер, я хочу быть с тобой в те редкие минуты, когда меня никто не пытается убить, и когда в Королевском лесу не растет какая-нибудь особенно важная для тебя трава. Квентин приглушенно рассмеялся, а потом потянулся к нему, запутываясь руками в волосах, и притянул к себе. Они лежали, тесно переплетясь конечностями, и обменивались легкими, дразнящими поцелуями, ни к чему конкретному не ведущими, но от этого ничуть не менее ценными. В промежутке между двумя ленивыми поцелуями — в линию челюсти и в чувствительную кожу за ухом — Квентин не заметил, как задремал. Сквозь плотную дымку сна он слышал, как Элиот, стоя у двери, отдает кому-то распоряжения насчет ванны. «Нет, — говорил принц, — у него выходной, пусть кто-то с кухни сходит.» Медная ванна с ножками в форме львиных лап с трудом вместила двух взрослых мужчин, но если на полу после их купания и остались лужи, Квентина это не волновало. У него, как своевременно заметил Элиот, был выходной. Выбравшийся из ванны, пропахший вербеной и разомлевший от горячей воды Квентин был искренне удивлен — на самом деле, не очень — когда оказалось, что обычно масло с благовониями в сундуке для белья используется не для того, чтобы поджигать старые рубашки. Они выбрались из постели только к полудню следующего дня, а когда Квентин зашел в свою комнату, его ждало письмо. Почерк был незнакомым, бумага дешевой, но слова, слова… Письмо было написано одним из грамотных соседей из родной деревни Квентина, под диктовку его отца. На середине Квентину пришлось сесть на неразобранную постель, ноги не держали его, и ночь любви вовсе не имела к этому отношения. Теодор Колдуотер сообщал о своей болезни. Внезапный неведомый недуг, поставивший в тупик местного знахаря, распространялся в его теле быстро, как вражеская армия. Тед писал, что ему самому помощь не требуется, что за ним хорошо ухаживают соседи, но потребуется ребенку, в случае его кончины. Какому ребенку? Ответ был спрятан в самом конце письма, и он заставил Квентина обессиленно уронить бумагу на пол и самому сползти туда же. Ариэль. Его соседка, смешливая и рыжая, как осеннее солнце, дочь красильщика и его особенная — почти единственная — подруга. Границы между их дружбой и тем, что принято называть отношениями, всегда были очень размытыми. Мать Ариэль была из друидов: обучив дочь ведьмовским премудростям, она уехала на остров Эрин, где магия не преследовалась. Ариэль жила с отцом, пьяницей, как все красильщики. Будучи дочерью Старых Богов, она не отказывала себе в плотских удовольствиях, с самим Квентином в том числе. От матери ей достались прекрасные огненные волосы и тайный рецепт снадобья на горькой рябине, избавляющего от нежелательной беременности, именно поэтому, уезжая в Камелот, Квентин не переживал, что может стать отцом. Тед писал, что ребенок родился в начале апреля, а через несколько дней Ариэль не стало. Это был мальчик, взявший от матери ямочки и курносый носик, а от Квентина — волосы и спокойный нрав. Отец Ариэль не желал иметь с этим ребенком ничего общего, и за младенцем ухаживал Тед. Квентин пересчитал месяцы, которые прожил в Камелоте, и да, это почти наверняка был его ребенок. Он не понимал, почему именно в этот раз Ариэль решила сохранить беременность, но сейчас ребенок уже был, и размышления о причинах никому бы не помогли. Его сын. Маленькое человеческое существо, приводящее его в ужас даже на расстоянии, одним своим существованием. Эта весть могла лишить его сна на долгие дни, но она меркла по сравнению с гораздо более пугающей вестью о болезни отца Квентина. Именно сейчас, когда Тибериус, чья жизнь была выменяна на жизнь Элиота совсем недавно, был здоров как бык. — Ты знал, что это произойдёт! — закричал Квентин, едва переступив порог пещеры. — Ты сделал так, что я поменяю жизнь своего отца на жизнь Элиота! Ладно, Квентин был несправедлив. Дракон был виноват только чуть-чуть, поскольку решение провести ритуал принимал сам Квентин. В первую же очередь, узнав о болезни отца, он отправился на Авалон, но Адриана исчезла, и руины храма пустовали. Джулию, на которой лежала большая часть вины, тоже еще не нашли, а срываться на Пенни было бессмысленно — он несколько раз предупреждал волшебника об опасностях этого ритуала. — Ты сказал, что сделаешь всё, — невозмутимо заметил дракон. — Ты знал, что мой отец заболеет вместо Тибериуса? — Я знал, что цена будет высока. — Но всё равно меня послал! — Нам нужно, чтобы Элиот остался в живых, разве нет? — золотые глаза дракона прищурились, — Твоя судьба — защищать молодого Вога, пока он не утвердится на троне. И когда это произойдёт, магия вернётся в королевство. Жизнь твоего отца взята ненапрасно, — добавил Фогг. — Мы совершим великие дела, ты и я. — Нет никаких «нас», — оборвал его Квентин. — Я найду Джулию и спасу своего отца, и буду продолжать защищать Элиота и королевство, но твоей заслугой это больше не будет. Ты не увидишь меня снова. В ответ дракон взревел и дыхнул столпом огня в его сторону: напугать, а не навредить. — Ну давай, поплюйся еще, — предложил Квентин. — Когда Элиот станет королем, то магия вернется в Камелот, ты прав, вот только это я буду решать, выпускать тебя из темницы или нет. На дворцовой площади он столкнулся с Марго. В ее темную косу были вплетены золотые нити, сливочная накидка подчеркивала ровный теплый цвет лица. — Красивая вещица, — начал Квентин. — Привет. — Пришлось развлекать себя самой, раз уж вы вчера оставили меня на целый день, — без обиняков заявила Марго. — Допрашивать не буду, но если захочешь чем-нибудь поделиться с тетушкой Марго, не стесняйся. Квентин замялся. — Я, кстати, серьезно, — продолжала Марго, подхватив его под локоть. — Сумеешь меня смутить, и я куплю тебе три пинты эля, но могу поклясться, что этого не произойдет. — Нет, Марго, дело не в Элиоте. Мне пришло письмо… — Плохие новости? — она развернула волшебника лицом к себе и заглянула ему в глаза. Квентин попытался объяснить ей, что именно произошло, но слова не шли. Элиот был занят на совете, Пенни начал бы разговор с победоносного «а я же говорил», а Элис не была посвящена в их с Марго тайну. Он глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. — Магия, которая спасла Элиоту жизнь, забирает ее у моего отца. А еще моя близкая подруга умерла в родах, а ребенок мой, и я даже не знал, что он существует. Марго присвистнула. — Черт, Колдуотер, а я в первую встречу решила, что ты храбрый, но скучный милашка-девственник. — И я не могу отлучиться из Камелота, потому что мы не перестаем искать Джулию, а это единственный шанс спасти отца, а ребенок… Я даже думать не могу о том, что мне с ним делать. — Я могу съездить за твоим отпрыском. Возьму с собой Тодда, он с детьми хорошо ладит. Привезем тебе младенца и отца, тут будет легче ему помочь, — Марго приобняла его за плечи, несильно встряхнула. — Прямо сейчас ты ничего изменить не можешь, так? Продолжайте искать с Пенни ту ведьму-манипуляторшу, а я предупрежу Элиота и отправлюсь в твою деревню, идет? Квентин кивнул. Мир вокруг него кружился, голоса звучали глухо, словно сквозь толщу воды. Он кому-то что-то говорил, отвечал на вопросы, даже совершал какие-то действия, но спустя минуту уже не мог вспомнить, что говорил и что делал. С его телом все было в порядке, а вот разум бунтовал. Мир кружился, кружился, кружился. Карусель замедлилась только тогда, когда вернувшийся с совета Элиот отвел его в постель и положил его голову себе на грудь, и гладил по волосам, и его тихий голос звучал, как журчание лесного ручья, и белый шум в голове Квентина уступил место ровному, спокойному сердцебиению под его ухом.

***

Факел поджигали трижды. Площадь не кишела любопытными горожанами, как обычно бывает на публичных казнях, но все-таки было многолюдно. Элис не могла колдовать на виду, не могла вызвать дождь, сильнейшую грозу с градом и ураганом, хотя ее магии бы на это хватило. Все, что она могла создать, не привлекая внимания, это прицельный порыв ветра, сбивающий пламя. На третий раз ее трюк не сработал, потому что стражники догадались заслонить факел своими телами от ветра, и промасленная тряпица зашипела, распространяя вокруг себя едкий горелый запах. Элис сказочно повезло: когда Тибериус добрался до «оружейной», ее там не было. Она не знала, было ли здесь замешано предательство, или же старый библиотекарь случайно обнаружил спрятанный в потайной двери рычажок, протирая книги от пыли. Запретная секция библиотеки продержалась долгих двадцать лет, с самой Великой Чистки, пока сегодня, накануне Бельтайна, ее не нашли люди короля. Элис ровно туда и направлялась: все утренние часы она проводила в «оружейной», разучивая новые заклинания, а затем шла на поздний завтрак к королю и его сыну, где выслушивала долгие тирады об опасности магии для неокрепших умов современной молодежи. Сегодняшний день ничем особенным не отличался от остальных, у нее не было даже кошмаров. Только подходя к библиотеке, Элис услышала возню, громкие голоса, резкие, четкие приказы, исходящие от короля, и увидела, как стражники выносят стопки ее драгоценных книг о магических искусствах. Она не бросилась их спасать — поступок был бы бессмысленным и подписал бы ей самой смертный приговор. Она тщательно следила, чтобы не оставлять в «оружейной» никаких своих вещей: ни накидок, ни лент, ни пишущих перьев, ничего, что могло бы привести к ней. Простое поисковое заклинание Пенни могло бы, но придворного лекаря в этой суматохе она не видела, а по сожженным книгам ничего отследить уже нельзя. Горящий факел поднесли к стопкам книг, расставленным на постаменте у столба, почерневшего от прошедших казней. Робко, будто стесняясь, язычок пламени лизнул переплет одной из книг, и тут же обратился голодным зверем, расползаясь и с рычанием пожирая кожаные переплеты, а за ними — сотни, многие тысячи страниц, хранящих в себе бесценные знания о самой магической природе и прикладном ее использовании. Среди бестиариев, гримуаров и дневников она заметила травник, который читал Квентин Колдуотер в их первую встречу, и сборник рыцарских легенд. «Чем, по мнению Тибериуса, провинились эти книги?» Элис стояла на дворцовой площади и смотрела, как горит вся ее жизнь. — …и теперь, когда уничтожен последний оплот чернокнижников в Камелоте, — заявлял Тибериус, — магия и все ее зловещие создания останутся там, где им и место — в сказках, которыми матери пугают непослушных детей. Во тьме и безвестности, где они не смогут навредить мирным и трудолюбивым людям нашего королевства. Костер трещал, заглушая ее сердцебиение, король стоял всего в нескольких футов от нее, лицом к костру, потрясая факелом над головой, как боевым знаменем. Было бы легче ненавидеть его, если бы Тибериус был слаб, жалок или до кровожадности безумен. Он не был. Все его решения поддерживались некоторой частью подданных, а умелая внутренняя сеть шпионов позволяла убедить остальную, бóльшую часть в том, что это они в меньшинстве. Когда началась Великая Чистка, всего четверть жителей королевства поддерживали этот закон, но очень скоро магические адепты были убеждены, что их ненавидят и три оставшиеся четверти. Тибериус всегда держался с достоинством древних валлийских королей, но перенял от своего римского предка расчетливую холодность и умение держать лицо. Годы и эль ослабили его выдержку. Он исхудал, заработал проплешину и глубокие морщины в складках рта и на лбу, ястребиный профиль его заострился, но тяжелая парчовая мантия, расшитая гербовыми драконами и подбитая горностаем, не испортила его осанки. О говорил еще что-то: о планах, урожае, величии королевства, уважении и трепете, которые, безо всякого сомнения, династия — считай, он сам — внушала соседним правителям и вражеским племенам. Говорил о сети дорог, которые обещал построить поверх старых римских и налогах, которые для этого дела требовалось повысить. Король говорил и говорил, а книги все горели, горели и горели. Элис больше не могла его слушать. Все знания, которые она не успела получить, все заклинания, которыми никогда уже не овладеет, все это сгорало в голодном оранжевом пламени, и черный дым поднимался к небу, едкий запах спаленной кожи наполнял легкие, а кровь ее пузырилась кипящим маслом. Магия рычала внутри смертельно раненным зверем — такие всегда сражались с отчаянной яростью, чувствуя свою близкую кончину. Она не могла колдовать на виду, не могла вызвать проливной дождь и ураганы, хотя ее магии на это бы хватило. Маленький язычок пламени выбрался из костра и тихонько, незаметно для всех, кроме самой Элис, прополз вперед, к краешку горностаевой мантии Тибериуса. Крохотный и слабый, он вцепился в мех и парчу, и через несколько мгновений богато украшенный подол королевской мантии запылал. Тибериус заметил последним: сначала в толпе закричали, к нему бросились люди, кто-то путался в собственном плаще, чтобы набросить его на королевский. Тибериус вскрикнул, пламя ползло вверх, обжигая ему спину под мантией. Кто-то повалил его на землю, сбивая это пламя. Он упал с грохотом: под мантией были доспехи, он не выходил без них к народу. Он закричал снова, остатки мантии дымились, распространяя вонь от горелых мехов и тканей. — Доспехи! — крикнул он, хватаясь за воротник. — Горячие! Снимите их! Элис отстраненно подумала, что могла бы раскалить их еще сильнее, но тут к Тибериусу бросились новые люди, кто-то тащил воду, кто-то толкнул Элис, продвигаясь вперед, и момент был упущен. Тибериус вертелся на брусчатке неловким позолоченным жуком, и этот вид так рассмешил Элис, что она не выдержала. Неконтролируемый хохот рождался где-то в глубине ее груди и волнами рвался выше; она схватилась за живот и почти согнулась пополам. Короля полили водой, затушив последние язычки пламени и охладив доспехи. Железо издало шипящий звук и остыло, и все взгляды на площади обратились к Элис. Она смеялась и не могла остановиться. Она никогда не теряла над собой контроль настолько сильно, она никогда не теряла над собой контроль в принципе. Королю могли подняться. Элис держалась за живот и рыдала от смеха, и дело уже давно было не в подожженном короле. Она не пыталась ничего себе объяснить, она просто смеялась — громко, заливисто, на всю площадь. — Элис, какого черта? — требовательно спросил Тибериус. — Что смешного ты в этом нашла? Она с трудом открыла глаза между двумя приступами смеха. Мокрый, покрытый сажей король прожигал ее взглядом, за ним догорали книги. Она рассмеялась с новой силой; боги милосердные, ей никогда в жизни не было так смешно. Перед глазами она видела слепящий белый свет и ничего более, словно ее глаза сами превратились в два солнца, и это тоже было очень смешно. На площади послышались крики, кто-то побежал — она слышала звон стальных башмаков и шпор, слышала, как чей-то меч стучит о набедренник. Прошло еще достаточно долго, прежде чем она перестала смеяться. Элис зажмурилась, вытерла слезы и открыла глаза. Опустошенная, обессиленная, она тяжело дышала, сложив руки на животе. Никто не шевелился. Тибериус стоял в толпе рыцарей с написанным на лице ужасом. Выглядела она наверняка кошмарно, с красными пятнами на щеках и спутанными волосами, это правда, но что он ожидал? Часть толпы схлынула, и это удивило Элис — не каждый день жадные до зрелищ горожане получали возможность понаблюдать за истерикой такой знатной дамы, как она. Пять четвертований из десяти. — Леди Куинн, — позвал ее осторожный голос из-за спины. Она обернулась, и тут же кто-то схватил ее руки — двое, рук точно было больше, чем две. Сзади на голову набросили плащ, скрывая лица и движения. Ткань была красной и пропахла потом. Что-то щелкнуло, она почувствовала под ладонями дерево. — Что… Что вы делаете?! Руки исчезли. Она с досадой стряхнула с себя плащ и огляделась. — Кандалы? — спросила она Тибериуса. — Серьезно? — В этой женщине — магия, мы все только что это видели! — возвестил король, обращаясь к толпе. — А магия карается смертью в Камелоте, и я не делаю поблажек чернокнижницам, какое бы высокое положение они не занимали! Закон есть закон: он един для всех! Только вместе мы можем выстоять против черной магии, желающей поглотить наше королевство. Элис выдохнула, расслабляясь. Если бы он на самом деле захотел ее казнить, то уже назвал бы время казни, и приказал бы расчистить место от догорающих книг. Громкие слова и призывы к единству, может быть, и подействовали на восторженную толпу, но ее не впечатлили. Элис на пробу подергала руками, и тут поняла, почему король так бесстрашно себя вел. Кандалы были необычные, вытесанные из твердых пород дерева, и от них шел слабый травяной запах. Элис могла поклясться, что они были вымочены в выварке омелы, а значит, не позволяли ей использовать магию. — Скажи мне честно, Тибериус, — начала Элис, намеренно игнорируя этикет. — Во всем этом меня волнует всего один вопрос. Это ты приказал убить Чарли Куинна? Король сжал челюсти и сделал своим людям знак увести ее. — Ответь, и я признаюсь в любых заклятиях и преступлениях, твои пыточных дел мастера могут взять выходной, просто признайся, что это ты приказал убить его. Сир Бедивер осторожно тронул ее за рукав, но Элис дернула плечом, сбросив его руку, и шагнула к Тибериусу. Ее глаза снова светились, магия искрила внутри нее и не находила выхода, запястья жгло от омеловых кандалов. — Признай, что это ты приказал убить Чарли! — повторила она еще громче. К ней подошли двое. Тибериус стоял под защитой своих людей, молча, с насупленными бровями. — Признай, что это ты убил Чарли! Признай, что это ты убил Чарли! Признай это! Она кричала эти слова снова и снова, а затем оказалась в темнице. Она не помнила, как добралась туда: может быть, ее несли, а может — шла сама. Тибериус не признался. Камера, куда ее впихнули, насквозь пропахла омелой, но по уровню удобства была одной из лучших. Пол застилала свежая солома, на койке лежало выцветшее и старое, но даже по виду теплое покрывало из грубой овечьей шерсти. Полосы света, проникая сквозь решетку в маленьком окошке, стелились на полу, подсвечивая пыль. Элис села на койку спиной к стене, обняла колени руками. Васильковая синева ее платья в этом освещении превратилась в чернильную. Если она выйдет отсюда, то обязательно раздобудет себе черное, как вороново крыло, платье. А может, просто приручит ворону. А что, птицы умные, с хорошей памятью. Точно, сначала приручить ворону, а потом бежать в Мерсию и предложить саксам соглашение. Ни Филлори, ни Лория Камелоту не враги, по крайней мере, открыто, а у пиктов-северян и своих магических адептов достаточно. Да в Мерсии ее с руками оторвут. Принца жалко, и Пенни тоже, но вина-то не ее: это плешивому старику нужно было подумать о последствиях перед тем, как отдавать приказ об убийстве Чарли. Полосы успели переместиться к дальней стене, когда в коридоре раздались голоса. — Вы не имеете права меня не пропускать! — ругался кто-то с голосом Элиота. — Да, я прекрасно осведомлен, в чем ее обвиняют! Мой отец узнает об этом, и у тебя лично будут большие неприятности, как, говоришь, твое имя? В ответ раздалось недовольное бормотание, и в свете закрепленного на стене напротив факела она увидела Элиота, Пенни и Квентина. Неужели уже утро? Тогда почему все, кроме Пенни, выглядят, как будто только проснулись, непричесанные и одетые впопыхах? — Элис, ты в порядке? — В полном. Не волнуйтесь, маловероятно, что Тибериус отдаст приказ об убийстве уже второго наследника семьи Куинн, правда? Пенни и Элиот переглянулись, оба невозможно высокие по сравнению с Квентином. — Король сейчас занят, — осторожно начал Пенни. — Готовится к приезду какой-то знатной дамы, чужестранки, и у нас есть время придумать, как вытащить тебя отсюда. — С удовольствием поучаствую в обсуждениях, — Элис звякнула цепью своих деревянных кандалов и сложила руки на коленях. — Когда услышу правду от вас двоих. Насчет моего брата. Элиот сглотнул. Даже в слабом свете факела, Элис видела, как движется его адамово яблоко, и как Квентин оглядывает их с Пенни с непонимающим лицом, но молчит. — Это правда, — наконец сказал Пенни. — Все твои подозрения — правда. — Я должна была уже давно узнать это от вас, а не клянчить правду у Тибериуса. — Отвратное оправдание, я знаю и прошу у тебя прощения, но Марго убедила нас не говорить, — Пенни встал ближе к решетке и перехватил ее холодный взгляд. — Подумай сама, вы с Марго — потрясающие и самые сильные духом и целеустремленные люди из всех, кого я знаю. И она сказала, что если бы оказалась в твоей шкуре, если бы это Элиота убили из-за какого-то вздорного мальчишки, из-за того, что одним своим существованием он создавал бы угрозу наследнику престола, она бы ни перед чем не остановилась, чтобы убить этого мальчишку из мести. — И вы боялись, что я буду мстить Элиоту? — насмешливо спросила Элис. Когда слова уже были произнесены, она задумалась о том, что предположение вовсе не было глупым. Она могла бы… Пенни придвинулся еще ближе к решетке, снял капюшон. — Если бы ты рассказала мне про свою магию, Элис… — То ты бы — что? Покрывал магическую адептку? Ты служишь королю, а не своим братьям и сестрам, это давно известно. В разговор вступил Квентин: — Элис, ты многого не знаешь, и… Его прервал шум в конце коридора, кто-то вскрикнул, чей-то меч с лязганьем покинул ножны. — Что там происходит? Элиот, до этого цепенеющий под ее презрительным взглядом, обнажил Эскалибур. Факелы по всему коридору потухли, и единственным источником света осталось маленькое окно у самого потолка камеры Элис. В темноте сбоку от них звенела сталь, и кто-то звал на помощь, потом все стихло. Раздались шаги. На свет вышла женщина с мечом в руках. — Отступите, — прямо сказала она. Элис никогда ее не видела; одежда на ней намекала на наемную убийцу, но лицо было открытым, а капюшон — опущенным. Пенни встал ближе к Элиоту, изо всех сил пытаясь рассмотреть ее, в его взгляде промелькнуло узнавание. — Я знаю, кто ты, — отрезала женщина, указывая на лекаря острием меча. — И ты не сможешь прочитать мои мысли, не пытайся. А ты, — она кивнула на Элиота, — не сможешь победить меня. Можешь попробовать, конечно, но на шум сбежится стража, и охрану Элис усилят. Исчезните отсюда, пока вас не начали подозревать в сговоре. — Идемте, — Пенни кивнул Квентину и потянул принца за рукав к выходу. — Я узнал ее, она не причинит Элис вреда. У нее лучше получится помочь ей, чем у нас. Элиот салютовал Элис и спрятал Эскалибур в ножны, затем последовал за Пенни. Квентин метнулся к решетке. — Помни, что ты не одна, ладно? — взмолился он. — Ты не единственная волшебница в Камелоте. И у тебя есть друзья, и мы не допустим казни, хорошо? — Я не допущу казни, — оборвала его женщина, подходя к решетке и с впечатляющим умением вскрывая замок отмычкой. — Исчезни и не мешайся под ногами. Когда коридор опустел, и Элис вышла из камеры, ее спасительница принялась за кандалы, вскрывая их с тем же умением. — Как твое имя? — спросила Элис. На лицо женщины падал слабый вечерний свет, и скулы казались острыми, как лезвие ее меча. — Асмодей. Нам нужно спешить.

***

Ночью Элиот до хрипоты ругался с Тибериусом. Квентин не присутствовал при споре, он ждал их с Пенни снаружи тронного зала, где рассеянно болтал с одним из стражников, чтобы скрыть нервозность и отвлечься. Эрик, рыжий высокий парень в красном плаще королевской гвардии, рассказал ему о приезде той самой гостьи Тибериуса, о которой вспоминал Пенни. Саму знатную даму он не видел, но Эрик уверял, что она из франков, белолицая, как луна, а волосы — черные и длинные — носит распущенными, как простолюдинка. И все же простолюдинкой она не была, куда верятнее — королевой в изгнании, жертвой какой-то загадочной истории, моментально возбудившей интерес Тибериуса. Когда Элиот и Пенни вышли, на лицах обоих застыли уставшие, но торжествующие улыбки. Они отстояли Элис, и вынудили короля устроить полноценное судебное разбирательство, а до той поры выпустить герцогиню Куинн из темницы и обойтись всего лишь усиленной стражей у ее покоев во дворце. Этим радужным планам не суждено было воплотиться в жизнь: камера Элис была уже пуста, когда они пришли. Все это было придумано, чтобы отвести от себя подозрения, и сработало блестяще. Пенни ушел к себе, а Квентин с Элиотом вернулись в спальню только в третьем часу ночи и сразу же заснули, вымотанные: один — ссорой с отцом, а другой — тревогой за отца. Ему оставалось только дожидаться приезда Марго и следить за поисками Джулии, ничего больше волшебник сделать не мог. Квентин проснулся, когда в комнате было темно, но прохладно. Утром кто-то открывал окна, чтобы проветрить спальню, но затем закрыл ставни, и тусклый дневной свет не резал глаза. На соседней подушке лежал Элиот. Он не спал, только смотрел на него, будто бы еще не встречал занятия интереснее. Квентин без слов подвинулся вперед, утыкаясь лицом в нагретое местечко между шеей и плечом Элиота. Принц дернулся, почувствовав прикосновение его замерзшего носа, но не жаловался. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу в уютном молчании и темноте, горячее дыхание щекотало его кожу головы, и Квентин решил, что заснуть уже не сможет, но вставать с кровати и притворяться ответственным взрослым тоже как-то не хотелось. — Кью? — позвал Элиот, вырисовывая кончиками пальцев узоры на его плече. — Ммм? — Обещай, что не сочтешь меня ревнивым придурком, хорошо? Марго вчера вспомнила про твою подругу, подругу с привилегиями, если я правильно понял. И… ребенка? Квентин вздохнул, расслабляясь под бережными касаниями, и собрал мысли в некое подобие порядка. — Ариэль. Дочь красильщика. Мы дружили, а потом — да, спали, когда никого не было на горизонте. В моем случае горизонт всегда был пустоват, — он хмыкнул, закрывая глаза. — Мы не виделись с прошлого лета, и я не знал, что она захочет оставить ребенка. — Ты расстроен из-за этого? — Нет, я расстроен из-за того, что потерял ее. И что могу потерять отца, если Джулия не сможет помочь. Ребенок… я просто не знаю, что должен делать по этому поводу, я ничего не смыслю в этом. — Найдем ему кормилицу, за счет короны, конечно. Я же обещал тебе титул придворного мага, так? Закажу для тебя плащ из индиговой парчи, шитый золотыми звездами, как тебе подобает. Ребенок может воспитываться при дворе, если захочешь. Ты ведь любил ее? Ариэль? Квентин поднял голову, успев заметить промелькнувшую во взгляде Элиота все ту же уязвимость. — Очень давно. Но да, любил, и это такая же неизменная часть моего прошлого, как шрам, который я получил, упав с соседской яблони, или ностальгия, которую я всегда буду чувствовать к родительскому дому. Но я скорблю о подруге, а не о невесте, если тебя это интересует. Элиот кивнул. Квентин закрыл глаза, пододвигаясь к нему еще ближе, и задумался о том, что не прошло и года, прежде чем он видел Ариэль в последний раз, а он уже не мог с первой попытки вспомнить ее голос. За все проведенное вместе время, ярче всего горело воспоминание о том, как он помогал ей с покраской тканей однажды летом. Был синий понедельник*, и ее отец едва держался на ногах. Неокрашенную ткань варили в больших котлах, добавляя квасцы и постоянно помешивая. Резеда давала желтый цвет, марена — красно-оранжевый, а чернильные орешки — наросты на дубовых листьях — глубокий коричневый. Голубой, светло-лиловый и розовый цвета можно было получить из сока различных ягод. Эти цвета быстро вымывались, зато пахло в такие дни у них дома прекрасно: сладко, пьяняще-терпко и свежо, так что рот сам наполнялся слюной. Квентин запомнил, как пахли в тот день ее руки, и какого цвета были испачканные ежевикой губы, как он вернулся домой, и Тед Колдуотер сразу же понял, чем они занимались на самом деле, по целой коллекции цветных пятен на его коже и одежде, но не ругался. — Кью, знаешь, о чем я подумал? Квентин вынырнул из прошлого и посмотрел на кронпринца. — О чем? — Ты мог бы научить меня какому-нибудь заклинанию. Простенькому, только чтобы проверить вашу с Марго теорию. Волшебник выбрался из-под одеяла и поежился от утреннего холода. Элиот убрал волосы со лба, но непокорный завиток вернулся на место, и это показалось Квентину таким необычайно милым, что он против воли улыбнулся. Он чувствовал себя странно, проводя время с принцем вот так, не столько из-за интимности самой ситуации, а из-за неподходящего момента. Его отец мог умереть, а Квентин… рассматривал кудри наследного принца, как будто ничего не происходило. С другой стороны, он знал — если бы не присутствие Элиота, ничто не удержало бы его от того, чтобы зарыться в гору одеял и лежать там, наблюдая, как маленький отважный паучок раскидывает свои сети между железными прутьями его изголовья. Такое уже случалось, и Квентин не горел желанием переживать это снова. — Кью, может открыть ставни? Чтобы было лучше видно? — Нет, как раз оставь, — Квентин сел, скрестив ноги и поднял ладони перед собой. — Я покажу то заклинание маленькой сферы, которая светилась в лесу и пещере. Сможешь сделать такую же сам. Элиот вытянул руки вперед, усевшись напротив. В полумраке Квентин не заметил его кольца и, дотронувшись до его ладони, вздрогнул от прикосновения теплого металла. Заклинание было несложным: две фигуры пальцами и слово на старом гэльском наречии, которое в эти дни редко можно было услышать к югу от Адрианова Вала. С первого раза у него не получилось. Квентин показал еще раз, поправил положение пальцев Элиота, и тут волшебство началось. Его окутал запах меди и мёда. Пряный, теплый можжевельник, солнечный берег, пушок на персидском яблоке, горьковатый хмель. Между сложенных ладоней Элиота начало расти золотистое свечение, и скоро между ними появилось маленькое туманное солнце, не слепящее, а словно окутанное дымкой. Элиот левитировал сферу самостоятельно, осторожным движением среднего и указательного пальцев, остановив ее у балдахина ровно над их головами. — Теперь веришь? — Квентин склонил голову набок, прищуриваясь из-под ресниц. Элиот рассматривал сферу, и свет отражался в его глазах большой сияющей каплей. Он перевел взгляд на Квентина и потянул его за воротник к себе, не говоря ни слова. Они столкнулись носами. Засмеялись, пробуя снова. Квентин закрыл глаза, в густой уютной темноте за его веками не было ничего: ни мыслей, ни переживаний, только объемные, яркие ощущения. Элиот скользил горячими ладонями по его бедрам, спине, плечам. Чужое дыхание обжигало шею. Дождь снаружи напоминал Квентину о шелесте морских волн: он и сам словно бы плыл куда-то, качаясь в волнах темного, чувственного предвкушения. За дверью с железным грохотом упала пика. — Как в прошлый раз, в гардеробную, — приказал Элиот, отстраняясь. Квентин уже собирался встать, когда звон эха затих, и в коридоре послышались тяжелые быстрые шаги, все громче и громче, ближе и ближе. Тибериус бежал, а не шел, как обычно, но почему? Они ничего не успели сделать: в следующее мгновение дверь уже открывалась, Квентин почувствовал резкий толчок и упал с кровати. Овчинные шкуры скрыли звук падения, а балдахин и полумрак спальни спрятали упавшего Квентина от вошедшего. — Чего ты врываешься? — возмутился Элиот и вдруг запнулся. — Это что, кровь? — Эта мерзавка ударила меня ножом! Нужно срочно созвать совет, одевайся! Что это… Тибериус тоже замолчал. Он увидел сферу, понял Квентин и похолодел от ужаса. Медленно и бесшумно, он попытался забраться под кровать — было бы верхом глупости выдать себя сейчас, когда Элиот так самоотверженно его спас, вытолкнув из постели. Короля он не видел, но мог физически почувствовать, как мечется его разум, как Тибериус изо всех сил пытается дать увиденному объяснение. — Кто совершил эту магию? — голос короля задрожал от гнева. — Кто это сделал? — Допустим, я, — Элиот свесил ноги с кровати, перина над Квентином заскрипела. Он видел узкую полоску комнаты: голые лодыжки Элиота, кусок стены, угол сундука, распахнутая дверь, стальные поножи Тибериуса и его башмаки, запачканные кровью. — Красиво, правда? — Это магия, — выплюнул Тибериус, — в ней нет ничего красивого. Это мерзость, которой не место в моем королевстве! Ты не можешь… — Шокирует, понимаю. Расскажи про рану, кто это тебя так? — К дьяволу рану, ты… Ты не можешь быть волшебником. Это не ты. Тебя кто-то заколдовал, как тогда — сира Маккормака. Квентин мог ошибаться, но в голосе Тибериуса проступили встревоженные, человеческие нотки. Предположение было ошибочным. — Не веришь — так я могу создать вторую такую же сферу, запру ее в бутылку и подарю тебе, как светильник, — спокойно предложил Элиот. — Слишком большая цена была уплачена за твою жизнь. Хочешь сказать, моя Эвелин умерла, чтобы ты занимался магией?! С кровати не доносилось ни звука. Тибериус продолжал: — Я положил всего себя на эту борьбу! Долгие годы моего правления, все средства и все ресурсы, всё, чтобы защитить Камелот от тьмы, которая над ним нависла, и ты!… В твоем сердце такая же тьма. — Общую идею я понял, — сдержанно заметил Элиот. — Напомню, ты кровью истекаешь, на досуге тебе нужно поработать над приоритетами. Тибериус то ли захрипел, то ли зарычал, без сомнения, приняв слова Элиота за оскорбление. — Стража! — закричал он. — В темницу его! Ну да, вполне логично, что после побега Элис анти-магическая камера была свободна. Квентин с ужасом подумал, что если сюда сбежится половина дворца, его хватятся и рано или поздно обнаружат — под кроватью, в ночной рубашке. Элиота за магию вероятнее всего не казнят, а вот у него шансов не будет. Ночная рубашка делала ситуацию еще хуже. Он знал, что с точки зрения закона, Элиота нельзя было казнить или отправить в тюрьму. Здесь, в Камелоте, была ещё слишком сильна Старая Религия, строго осуждающая супружеские измены и насилие, и прямо не запрещающая всего остального. Но, как и в любом королевстве под властью тирана, в Камелоте были скользкие ступеньки и опасные дикие вепри, а яды иногда случайно просыпались над чьим-нибудь кубком — сами собой, по неосторожности. — Не надо стражи, я и сам дойду, только возьму халат, — Элиот поспешно поднялся, и в комнате стало темнее — это исчезла созданная им сфера. — Или ты хочешь, чтобы это недоразумение переросло в скандал? Представь, как посмеются над тобой враги и союзники, услышав, что сын самого ярого противника магии — волшебник? Уже вижу их лица. Поток ругательств Тибериуса не прекращался ни на секунду, но стражу он больше не звал. Когда они с Элиотом вышли, Квентин подождал несколько минут и выбрался из-под кровати, отряхиваясь от пыли. Его одежда лежала в той же куче, что и одежда принца — чудо, что король ее не заметил. Первым делом, он направился к Дракону. Они были в ссоре, но Квентин все равно ждал от него вразумительных ответов: что делать с открывшейся королю тайной Элиота, и почему Тибериус истекал кровью. Подходя ко входу в пещеру, он услышал женский голос. Великий Дракон отвечал гостье хрипящим, недовольным голосом. Квентин замедлил ход и дальше продвигался бесшумно, убрав маленькую луну, чтобы не выдать свое присутствие светом. — Давно пора, ты так не думаешь? — спрашивала женщина. Эхо пещеры усиливало ее голос, и Квентин не мог вспомнить, где слышал его раньше. Он выглянул из-за каменного выступа. Это была Адриана. Одежды на ней были жреческими, как в тот раз на Авалоне, волосы струились по плечам свободно, а всю ее фигуру окутывали алые всполохи. — Не понимаю, какая тебе от этого выгода, дорогая, — достаточно грубо ответил Дракон. — А ты ничего и никогда не делаешь без личной выгоды, так что прости мне мою подозрительность. — Все очень просто. Хочу, чтобы в последние часы жизни плешивый узурпатор увидел, как вся его власть рушится карточным домиком, — Адриана колдовала, не сбиваясь и не замедляясь ни на мгновение. Алый свет разрастался вокруг нее, как взрыв. Квентин не понимал сути заклинания, но оно, без сомнения, было очень мощным. — Твоя «смерть» была символом того, что магия в Камелоте побеждена. Хочу, чтобы люди увидели, как он врал им долгие двадцать лет. — Хочешь сказать, здесь нет никакого подвоха? Ты выпустишь меня попугать горожан без всякой задней мысли, а потом я могу делать, что захочу? — Ну, возможно, я попрошу немного твоей крови, на будущее. Ты же понимаешь, никто не устоит перед такой возможностью, когда сам Великий Дракон у тебя в долгу. Фогг рыкнул пламенем в пустоту, но без цели навредить ей, а только чтобы выказать свое недовольство. — Не ожидал от тебя ничего другого, Марина Андриески, королева неупущенных возможностей. Значит, никакой Адрианы никогда не существовало. Белолицая чужестранка и новопомазанная жрица на острове Авалон всегда были одной и той же женщиной, и когда обряд Жизни и Смерти не убил Тибериуса, она взяла дело в свои руки. — Мы, может быть, и были врагами, но Тибериусу — оцени всю иронию, Генри — удалось то, чего он всегда хотел достигнуть: единства среди своих подданных. И он получил это единство, только направлено оно против него. Но не сдерживай себя, когда окажешься наверху: этот город виновен почти так же, как и сам узурпатор. Квентин не знал, что должен был сделать. Тибериусом и его раной сейчас наверняка занимался Пенни, а суть услуги, которую оказывала Марина Фоггу, он до сих пор не понимал. Алые всполохи разрастались, воздух пещеры дрожал. Когда магия Марины достигла стен, Квентина наконец увидел, в чем заключалось заклинание. Бледно-голубые и белые матовые камни, похожие на опал или селенит, вмурованные в стены пещеры, взрывались, стоило магии коснуться их. Осколки падали на глубину, повсюду стоял треск крошащихся минералов. Тяжелая цепь, охватывающая шею Фогга, тоже разорвалась. Марина смеялась, подняв руки к своду пещеры; он пошел трещинами и угрожал обвалиться в любой момент, а Дракон ревел и плевался огнем во все стороны, свободный после стольких лет заточения. Квентин бросился прочь. Снаружи был полдень, но света в окна проникало неожиданно мало. Квентин выбрался из замка, вышел на площадь и обомлел. Над Камелотом, насколько хватало глаз, кружили вороны. Птиц были тысячи, должно быть, они слетелись со всего королевства. Крики горожан тонули в хлопанье крыльев и громком зловещем карканье. Затем раздался звук еще более ужасный: треск, хруст и грохот слились вместе; казалось, что задрожала сама земля, и кусок восточного крыла королевского дворца рухнул, от башни примерно до середины стены. Из-под обломков в клубах каменной пыли взлетел Великий Дракон, вызвав новые крики среди горожан. Он сделал круг над замком, распугивая ворон, сбив шпиль одной из башенок, тяжело опустился на площадь, продавливая собой мостовую. В дневном свете его чешуя казалась более теплой, почти кирпичной, с золотым блеском. Фогг извергнул пламя, и помост с позорным столбом, где вчера сгорели книги из «оружейной», загорелся сам. Квентин отступил под галерею, в тень. Должен ли он вмешаться? Если огонь перекинется на замок, он вызовет дождь, но пока этого не произошло. Элиот — в темнице, Марго — в отъезде, Элис — в бегах. Пенни — неизвестно где прохлаждается. Башню, в которой располагались лекарские комнаты не задело, значит скоро он должен быть тут? На площади появились рыцари. Сир Бедивер и еще трое, их имен Квентин никак не мог запомнить. Они медлили, обнажив мечи и глядя на дракона с плохо скрытым парализующим ужасом. — Трусливые собаки! — крикнул им в спины появившийся Тибериус. Он держался за живот, алая ткань туники пропиталась засыхающей темной кровью. — Охотницу сюда, и скорее! Дракон поджег королевское знамя под балконом, алый дракон на белом поле вспыхнул, а бронзовый — настоящий — остался, он ревел и хлопал огромными кожистыми крыльями, поднимая ветер. Вороны каркали и носились над площадью спиралью, но их было слишком много, чтобы сохранять строй надолго. В такой суматохе никто не заметил бы Квентина, задумай он создать какое-нибудь заклинание, но он искренне не представлял, как исправить ситуацию. Он знал Дракона достаточно, чтобы быть уверенным, что Фогг не полетит сжигать город после своего освобождения. Вредить Тибериусу тоже не имело большого смысла: король бледнел с каждой минутой, пятно крови на животе расползалось шире, пачкая ткань. С противоположных сторон на площадь выбежали две женщины. Алый плащ королевской гвардии и покрытые красной эмалью доспехи, блеснув на солнце, первыми привлекли внимание волшебника. Поппи на бегу скручивала свои ярко-рыжие волосы в жгут для удобства в бою, меч бряцал в ножнах на ее бедре. — Давай, девочка! — закричал Тибериус, обращаясь к Поппи. — Время оставить этих тварей на гербах и больше нигде! Давай, как обещала. Убей его! Поппи Кляйн обнажила меч, и только тогда по-настоящему увидела Великого Дракона. Она замерла, застыв с мечом, как изваяние. Квентин был далеко, но даже он заметил, как меняется выражение на ее лице, от решительного, даже жестокого — на потерянное. Это не было страхом, окутавшим королевскую гвардию, Дракона она не боялась, нет, это было что-то другое. От западного крыла к ней и Фоггу бежала Элис, и один ее вид пугал сильнее любого дракона. Она была в черном. Волосы бледными змеями вились на ветру, от всей ее фигуры исходило голубоватое свечение, но глаза были страшнее всего: они сверкали так, что больно было смотреть, ослепляя площадь, ворон и рыцарей. — Поднимешь на него меч, и я уничтожу тебя! — голос Элис прозвенел над площадью, стократно усиленный ее магией. Тибериус, потрясенный появлением своей воспитанницы, грохнулся в руки рыцарей. Поппи выронила меч и упала на колени. Она не смотрела на Элис, казалось, она ее даже не заметила. Она смотрела только на Дракона, и он говорил с ней так же, как говорил с Квентином, беззвучно для всех окружающих. Когда Элис пересекла площадь и встала между Поппи и Драконом, ее помощь уже не требовалась: охотница плакала навзрыд, бормоча что-то себе под нос, забытый меч лежал у ее ног, отражая солнце и драконово пламя, охватившее знамена. Кто-то из рыцарей заметил этот меч, схватил его и попытался атаковать Великого Дракона, но раньше, чем он успел подобраться к нему достаточно близко — никто не успел и охнуть — Элис махнула рукой в его сторону. Легкий, едва различимый жест. Так маленькая волна, незаметная на глубине, у линии берега превращается в опасный бушующий вал. Рыцаря отшвырнуло к стене с невероятной силой, он сполз на землю. Там, где его тело ударилось о камни, остался красный след. Квентин кинулся к Элис. Женщина, которую они с Элиотом и Пенни видели в темнице, добралась до волшебницы первой. Она встряхнула Элис за плечи, не обращая внимания на бьющий от нее свет и волны магии. Дракон захлопал крыльями, собираясь взлететь. Поппи поднялась с мостовой и, не отрывая взгляда от его огромных — со среднего размера блюдо — золотых глаз, подошла ближе, Тибериус закричал, чтобы рыцари остановили Элис, и Дракона, и «хоть кого-нибудь, черт вас дери!», но, напуганные печальной гибелью своего собрата, они не двинулись с места. Женщина потянула Элис за собой, и она пошла, спотыкаясь, а сияние вокруг ее фигуры медленно, нехотя угасало. Поппи забралась на спину Великого Дракона. Она сидела между двумя бронзовыми шипами у основания его шеи и держалась за один из них. Свободной рукой охотница вытирала слезы с лица. Квентин мог ошибаться, но было похоже, что Поппи Кляйн здорово переосмыслила свою жизнь. Фогг снова захлопал крыльями, пугая птиц. Оттолкнулся. Взлетел. Вороны никуда не исчезли. Магия, вызвавшая их, принадлежала не Фоггу и не Элис, а Марине Андриески, которая осталась в разрушающейся пещере, и тем не менее, Квентин был убежден, что ей удалось спастись. — Твою ж налево, чего ты стоишь, глазами хлопаешь?! — в него влетел Пенни, вооруженный корпией, примочками и парой своих травяных снадобий в маленьких бутылочках. — А что я должен был делать? — возмутился Квентин. — Все вроде неплохо идет? Пенни окинул взглядом площадь. Птицы с карканьем носились и врезались в людей и постройки, знамена догорали, пепел кружился в воздухе, люди сбились в кучи у стен и неистово молились, кто-то кричал. Посреди всей этой неразберихи на мостовой сидел Тибериус, рассматривая кровь на своих пальцах с таким вниманием, как будто никогда не видел ее раньше. — Ты уверен в этом? Потому что я вижу немного другую картину. Стоило Марго выехать из города, а Элис — пуститься во все тяжкие, и все стремительно катится черт знает куда, а ты просто наблюдаешь со стороны, как будто так и надо! Пенни потащил его за собой, к королю. Увидев лекаря, Тибериус встал, пошатнувшись и побледнев еще сильнее. — Элиот! Ты знал про него?! Ты знал, кто он? — король вцепился испачканными кровью пальцами в плащ Пенни, дернул, вынуждая посмотреть на себя. — Ты должен был знать! Пенни с тревогой оглянулся на Квентина. — Милорд, я… Я знал, но, пожалуйста, вспомните, что он все еще ваш сын. Тот же человек, которого вы хорошо знаете и любите. И вы, конечно, в праве расстраиваться, но, как ваш советник и лекарь, я… Старая Религия… — он мучительно подбирал слова. — Важно понимать, что пока все происходит по обоюдному согласию двух взрослых людей, то в глазах богов… — О чем ты говоришь?! — пренебрежительно прервал его Тибериус. — Я застал его колдующим, какое отношение магия… Пенни откашлялся, бросив в сторону Квентина испепеляющий взгляд. — Я как раз об этом, — быстро исправился он. — Никакого отношения, но Элиот все еще ваш сын, и его магические способности могут быть успешно использованы на благо королевства. Враги Камелота трижды подумают над тем, чтобы объявлять нам войну, зная что на престоле сидит настоящий волшебник. Лицо Тибериуса побагровело. — Мне нужно в тронный зал, сейчас же! — Милорд, ваша рана… — Даже не пытайся, — мрачно ответил Тибериус, отбирая у Пенни припарки и бутылочки и швыряя их на мостовую с неожиданной силой для человека, уже некоторое время истекающего кровью. — Я узнал кинжал, которым она меня ударила, все бесполезно. Это Нож Девы, а мне нужно в тронный зал, слышишь? Твой король тебе приказывает. Он оперся о плечо Пенни, бледность кожи правителя заставляла усомниться в том, осталось ли внутри него еще хоть сколько-нибудь крови. — Я приведу принца Элиота, — сказал Квентин, разворачиваясь, чтобы уйти. — Не сметь! — рявкнул Тибериус. — Он остается в темнице, это мой приказ. Свободен, Квенни. Квентин не поправлял его. Он потушил то, что осталось от полотнища, закрепленного под королевским балконом, наблюдая, как король опирается на Пенни при ходьбе и держится за живот. Вороны не успокаивались. Рыцари помогали горожанам покинуть дворцовую площадь, прикрывая их щитами от острых клювов и когтей, крики тонули в птичьем гомоне. Квентин оглядел руины восточного крыла, развороченную мостовую, плюнул и пошел к Элиоту.

***

Он лежал на кушетке наискосок, закинув ноги на каменную стену и свесив голову с края. Кусок коридора из такого положения выглядел перевернутым, факел коптил пол вместо потолка, пламя стекало вниз. Стражники играли в кости и отрывисто ругались; Элиот слышал их голоса как в тумане, все вокруг него было стертым по краям и мягким, должно быть, слишном много крови прилило к голове. Вино бы сейчас точно не помешало, но Тибериуса солдаты боялись больше, чем его сына. Маленькое окошко анти-магической камеры, куда его посадили в этот раз, выходило во внутренний дворик, а не на площадь — он ничего не видел, только слышал крики птиц и людей, жуткий грохот, вопли короля и рокот кого-то покрупнее; все стихло достаточно быстро. Марго бы такой нелепости не допустила, все это оттого, что ее нет в Камелоте. К голосам стражи прибавился третий, новый. Все трое о чем-то спорили. — Ты знаешь протоколы, — говорил первый тюремщик. — Если мы его впустим, то обратно выпустить не сможем. Вдруг он попытается его освободить? — Но мы же его обыскали, — возражал ему второй, — Какой вред будет, если мы его пропустим? Не хочу, знаешь ли, беспричинно ссориться с… — он понизил голос. Третий говорил тихо, так что Элиот, как ни пытался, не мог разобрать ни слова. Речь шла, конечно о нем. В темнице — слава богам, в других камерах — содержались еще двое: конекрад, пойманный на прошлой неделе и паж какого-то герцога — его подозревали в шпионаже. Должно быть, спор разрешился в пользу второго тюремщика, и в коридоре раздались шаги. — Эл? Кхм… Милорд? — в поле его зрения появился перевернутый вверх ногами Квентин. Элиот сел так резко, что закружилась голова. Развернулся, путаясь в ногах, и встал. — Отойдите к дальней стене, милорд, — приказал тюремщик, отпирая замок на решетке, — Таковы правила, — добавил он извиняющимся тоном. Элиот выполнил требуемое. Он поднял руки перед собой и не двигался, пока камеру снова не заперли, и они с Квентином не остались наедине. — Привет, — Кью неуверенно помахал ему. — Ты как, нормально? Все самообладание Элиота уходило на то, чтобы не вцепиться в него мертвой хваткой и не бормотать разнообразные глупости сорванным шепотом, вроде «я так сильно соскучился, и так рад, что тебя не поймали, и я так сильно-пугающе-трагически-бессмысленно-глупо-нежно-отчаянно люблю тебя». — А ты здесь за что, Кью? — спросил он, освобождая Квентину место на кушетке. — В Камелоте наконец-то начали штрафовать за привлекательность? А может, у тебя вино с собой? Я бы не отказался. Квентин в притворном раздражении закатил глаза, но улыбка его выдала. Волшебник сел, поджав под себя ноги; их колени соприкасались. — Марго не вернулась? — было странно сидеть вот так, почти не касаясь друг друга, особенно после густого сладкого тумана, в котором прошли последние двое суток. — Нет. Поппи улетела на спине Великого Дракона, если вдруг ты пропустил последние дворцовые сплетни. — Да быть не может! Серьезно? — Элиот рассмеялся, полубессознательно заправил прядь волос Квентину за ухо. Квентин наклонился, отвечая на прикосновение, как котенок. — Всегда знал, что в ее этой ненависти к драконам есть что-то личное. Ну знаешь, как говорят… Квентин выпрямился, возвращая себе сосредоточенный вид. — Ты сказал «ненависть», и я вспомнил, зачем пришел. Тибериус. Ты знаешь, что с ним случилось? — Подозреваю, — медленно ответил Элиот. — Он сказал, его пырнула какая-то женщина, я не удивлюсь, если вино и дурной нрав ударили ему в голову, и он попытался сделать что-то недостойное… — Нет, — Квентин покачал головой, беря его за руку. — Не говорю, что это не в его характере, но именно в этом случае — нет. Я знаю, кто это сделала. Это волшебница, его старая неприятельница. Даже если бы она просто отбивалась, она бы не использовала этот кинжал. — А что с кинжалом? — Она украла его у Пенни, он сразу не сказал, а я не спрашивал. Это Нож Девы, думаю, ты его отлично помнишь. — О да, — хмыкнул Элиот. — Забудешь тут. Квентин сжал его ладонь в своей, выражая безмолвную поддержку. Элиоту потребовалось несколько мгновений, чтобы понять причину. — О! — выдохнул он. — Ох. Так значит… Выходит, это проклятие… — Да. Король сейчас с Пенни, наверное, они ищут, что можно сжечь, чтобы спасти его. Элиот фыркнул. — Мое наивное дитя, Кью, ты и правда считаешь, что у него есть что-то, что он любит? — Может быть, это трон? — Слишком просто, — Элиот задумался. — Хотя… черт его знает. Мне всегда казалось, он не привязан к трону так, как требует этого проклятие. Попытайся кто-то отбрать его власть — и он вцепится в него, как борзая в дичь, и ни за что не отдаст, поскольку считает его своей собственностью, средством, которое может использовать только он сам. Я бы искал ответ в его браке. Не знаю про маму, но Тибериус ее любил — в своей странной, извращенной манере. — Значит, достаточно будет найти какую-нибудь вещь покойной королевы Эвелин? — Ага, удачи. Найдешь только статую в гробнице и портрет, может два. Пенни как-то проболтался, что после ее смерти, Тибериус сжег все, то есть, абсолютно все, что о ней напоминало, даже балдахин в ее спальне, ее платья, книги, все. — Не уверен, что я растроен из-за этого, — очень тихо и очень осторожно сказал Квентин. — Из-за того, что моему коронованному родителю конец? — переспросил Элиот. Он собирался ответить что-то вроде «какое совпадение, я тоже нет», как вдруг понял, что не может этого сделать. Он пропробовал более нейтральное «думаю, ты не один такой — он всем порядком надоел, за столько-то лет,» — но не смог выговорить и этого. Единственным звуком, вырвавшимся из его горла, был всхлип. — Элиот? — мягко позвал его Квентин. — Эл, посмотри на меня. Каменная стена напротив них помутнела, во рту чувствовался вкус соли и железа; Элиот не заметил, как прикусил щеку до крови. Он ведь мог это контролировать? Он не мог. Раздался еще один всхлип, громче предыдущего, Элиот не сразу понял, что сам его издал. Ладонь Квентина исчезла. Его прижали ближе к теплому боку, но поза показалась ему недостаточной. Все как будто происходило с кем-то другим. Иногда, видя чужие слезы — а в часы утреннего приема, когда в тронном зале толпились десятки просителей разных сословий со всего королевства, это было частым явлением — Элиот думал, что на месте этих людей, держал бы себя в руках не в пример лучше. Думал, что такое может произойти с ним только под действием вина или белладонны, но сейчас он был удручающе трезв, и тем не менее, рассыпался на кусочки. — Эй, Эл. Это нормально — быть расстроенным из-за… Это все-таки твой отец. «Глупое предположение, Кью, я совсем не расстроен,» — хотел возразить Элиот, но голос снова не слушался. Силы оставили его, и он сполз на пол, обхватив колени Квентина обеими руками и спрятав лицо в грубой ткани его штанов. — Ну вот, вот, хорошо, — одна ладонь Квентина легла ему на макушку, путаясь в волосах, другая сжала плечо. Большой палец очертил под одеждой полукруг, вызывая волну мурашек и новый всхлип. — Ты можешь отпустить себя, никто из тюремщиков нас не услышит, а другие узники далеко. Элиота не нужно было просить дважды. В груди болело, а нос, кажется, совершенно опух. Он чувствовал странное облегчение, такое сильное, что его можно было потрогать руками. Он разом вспомнил и того оленя со стрелой в боку, и Тейлора, и брошенные караульными пики — все их оглушительные удары об пол у его спальни слились в один непрекращающийся гул. За облегчением пришел страх. Он всегда избегал разговоров о том, что будет, когда престол перейдет к нему. С точки зрения формальностей: красивая коронация, клятвы, короны, мечи, желательно жена, наследник, лучше не один, но и не слишком много, чтобы они друг друга не поубивали. А дальше — черная пустота, в которой ему придется принимать решения за целую страну, и всегда, всегда будут люди, недовольные его правлением. Слишком мягкий, слишком жесткий, слишком много перенимает у Империи: «а как же наши традиции?!», слишком сильно смотрит в прошлое: «помилуйте, мир ведь не стоит на месте!» Он и раньше чувствовал над собой тяжелую ношу ответственности, но тогда она была далекой, как грозовые тучи на горизонте — может, обойдут тебя стороной, а может и нет. По какому-то странному недоразумению, он оплакивал даже самого Тибериуса. Нелогично, необъяснимо и попросту бессмысленно. Квентин сидел все на том же месте и гладил его по волосам, пока плечи его не перестали трястись, а слезы не иссякли. — Ну вот, Кью, — неловко сказал Элиот, приподнимая голову. Голос звучал хрипло, мокро. — Теперь ты на всю жизнь запомнишь этот позорный момент и никогда не захочешь меня снова. — Какой же ты дурак, — улыбнулся Квентин, глядя на него сверху вниз. — Тебе уже лучше? Может, попробуешь поспать? — Не хочу спать, — он шмыгнул носом, совсем не по-королевски, и прижался щекой к бедру Квентина, кожей чувствуя тепло сквозь одежду. Закрыл глаза, захлебываясь в знакомом запахе, текстуре ткани, звуке их с Квентином вдохов и выдохов, пульсации крови. — Хотя бы попробуй, — предложил Квентин, сдергивая покрывало с кушетки и заворачивая в него Элиота. — Что бы там наверху не происходило, тебе понадобятся силы. От этой заботы, которую Квентин проявлял так легко, так же натурально, как дыхание, закономерно сжалось сердце. Элиот-до-Квентина изо всех сил отрицал бы то, что сейчас произошло в темнице. Он, наследный принц, расклеился как маленький ребенок? Плакал настоящими слезами? Да никогда. Новый же Элиот… Новый Элиот чувствовал, что должен хотя бы попытаться объяснить Квентину, что он на самом деле оплакивал и чего боялся. И он объяснил; сначала сбивчиво, с шутками и колкостями, не умея по-другому, а потом — ровнее, с честностью, удивившей его самого. Квентин перетянул его на кушетку с холодного пола камеры и лег сзади, неосознанно нарушая их сложившийся порядок вещей, но Элиот был совсем не против. Руки Квентина держали его, как в коконе, не давая распасться на мелкие несчастные кусочки, удерживая его целым, а теплое дыхание щекотало шею.

***

— Король умер, да здравствует король! — громкий голос Марго вырвал его из сна. — Шевелитесь, голубки, на выход. Квентин поднял голову. Сквозь железные прутья антимагической камеры на него смотрели несколько пар глаз. Марго, Джулия, Элис, Асмодей, Поппи и даже… Фен? Он не успел спросить, что они все здесь делают, как из-под покрывала высунулся кронпринц. — Как, уже?! Проклятие ведь действует медленнее! Марго выбрала нужный ключ из связки и отперла их. — Да, Эл, мы ожидали, он будет громко стонать у себя в покоях, пока не превратится в терновый куст к концу недели, но твой папенька не шибко умный. Решил, что его уже ничего не спасет, и рухнул на меч, как древний — дьявол его забери — герой, представляешь? Полудурок, просто чокнутый, при всем моем уважении. — И это правда? Его ничего не могло спасти? — Не знаю, как вы, а я его воскрешать не собираюсь, — Марго с торжествующей ухмылкой наблюдала, как Квентин и Элиот путались в покрывале, сонные и неловкие, пока наконец не выбрались из камеры. — Тела я не видела, мне твои рыцари сказали, этим занимается Пенни, а уж он-то сделал все, что мог, не сомневайся. — Он сжег трон, — в разговор вступила Элис. Она выглядела уже больше похожей на себя прежнюю. — Сейчас трон восстановлен, это не сработало, у Тибериуса не было шансов. Мы перебросились парой слов, но Пенни и сам не в лучшей форме, он снял магическую защиту и получил дикие мигрени. Он следит за приготовлениями к похоронам, но дальше мы сами. — И это приводит нас к вопросу, что делать дальше, — кивнул Квентин. — И… Джулия? Он словно бы увидел ее впервые. Проснувшись, он скользнул по ней взглядом, не задержавшись, но сейчас до него дошло. — Ты… Что ты?.. — Привет, Кью, — Джулия качнула головой, и в ее длинных золотых сережках блеснул свет факела. — Я знаю, что ты меня скорее всего ненавидишь, но я здесь, и я попытаюсь все исправить. — Было бы неплохо, — выдавил Квентин упавшим голосом. — Мой отец умирает. — Знаю, мы с Марго встретились в твоей деревне и… поговорили. По взгляду, брошенному Марго в сторону Джулии, Квентин мог судить, что разговор был не из приятных. — Он жив? — Жив, но очень плох. Моей магии не хватило, чтобы излечить его, путешествие тоже невозможно, но если мы с тобой сейчас отправимся на Авалон и найдем ту, кто совершила ритуал… — А ты что здесь делаешь? — Квентин услышал изумленный голос Элиота, он смотрел на Фен. — Разве ты не в Дамаске была? — Джулия позвала меня, — принцесса неловко улыбнулась ему. — И моя поддержка может быть полезна Камелоту, с той неразберихой, которая творится во дворце. — Какая неразбериха творится во дворце? — переспросил Элиот, оглядевшись. — Пугающе серьезная, милый, — мягко ответила Марго. Такой тон появлялся у нее очень редко, перед действительно плохими новостями. — Приехали все лорды, которые успели, сразу после того, как разошлась новость о его ранении. Подождем еще день — и приедут лорийцы, а за ними филлорианцы и прочие. Элиот нахмурился, непонимающе глядя на подругу. — Даже при живом наследнике многие станут надеяться на трон, — пояснила Марго, — сеять смуту, бороться за власть. Я послала Бедивера собирать твоих рыцарей и пехотинцев по всему городу, потому что черт знает, что может случиться. — Ты считаешь, что принц в опасности? — спросил Квентин. — Первая ночь всегда самая тяжелая, — Марго пожевала губу, обдумывая план. — Титулы Элис и Фен сыграют нам на руку. Они публично поддержат Элиота, а вслед за ними — еще пара сановников. Лотиан проблем не создаст: мы — его единственный шанс выстоять против Берниции и Дейры, Филлори, вероятно, не станет лезть в конфликты без легитимного короля, а Лория… У нас будет еще часов двадцать, пока весть дойдет до Сегонтиума, нужно использовать их с умом. Трон — это символ, хорошо, что Пенни восстановил его. Нужно послать больше людей на ворота, приказать, чтобы пропускали только личную охрану прибывающих лордов, никаких армий в стенах города не должно быть. — Кью, — тихо напомнила ему Джулия. — Авалон. Мы должны отправиться прямо сейчас. — Но Элиот… — Они справятся. Элис и Марго — волшебницы, Асмодей и Поппи — первоклассные воительницы. Элиоту с ними ничего не угрожает. — Я тоже умею кинжалами пользоваться, — усмехнулась Фен. — Принц подтвердит. Квентин покачал головой, все еще не убежденный до конца. Разве не его судьбой было возвести принца Элиота на трон? Разве Дракон не готовил его к этому? Он доверил бы Марго все, что угодно: королевство, своего ребенка, свою собственную жизнь, но… Во всем его теле жила нервная, кипучая энергия, острое — до границы боли — ожидание, какое чувствуешь на рассвете перед важной поездкой, когда тревожность и сонливость сливаются вместе. — Больше не сдерживай свою магию, Кью, и возвращайся на коронацию, — преувеличенно-жизнерадостно сказал Элиот, разворачиваясь и целуя его в висок, а затем взял Марго под руку. Сделав это, он сразу же выпрямил спину, царственный вид возвращался к нему с каждой секундой в ее присутствии. Вместе они выглядели так, словно могли покорить весь мир. Асмодей подошла к ним, коротко кивнув Джулии; Поппи, Элис и Фен встали рядом. Джулия положила руку Квентину на плечо. Под одеждой на коже вспыхнули уже знакомые искры ее магии, раздался хлопок, и темный коридор королевской темницы исчез. Они оказались на острове. Было темно, над озером поднимался туман, заслоняя звезды. Ночь была теплой, большая полная луна заливала светом безжизненные сосны и древние развалины Храма. Луна была красной, туман под ее мертвенным светом — тоже. Мрамор стен подсвечивался алым в темноте, как кусочки цветного стекла в мозаичном окне. Квентин чувствовал чье-то присутствие, призрачное и смутное, как видение. Его мучило предчувствие грозы, холодный воздух казался душным. Остров хранил торжественное, почти насмешливое молчание. — Твой сын в Камелоте, если хочешь знать, — сказала Джулия, обняв себя руками и поежившись. Она создала светящуюся сферу цвета белого золота, похожую на ту, что получалась у Квентина, но все-таки неуловимо другую. — Семья моей сестры позаботится о нем, пока все это не закончится, и ты не сможешь его забрать. — А где Дракон? Я видел Поппи, она вернулась, выходит… — Улетел куда-то. Мало ли у него дел за двадцать лет накопилось, — она взяла Квентина за руку и потянула за собой, к алтарному камню. — Здорово, что мы с Марго успели остановить Элис и Асмодей, они хотели уехать из Камелота. Элис понятия не имела, что ты, принц и Марго — тоже магические адепты, тебе стоило ей сказать. Квентин хотел возразить, что не ей, учитывая все происходящее, раздавать советы о дружбе между магическими адептами, но решил промолчать. Позади них высились сосны, скрытые туманом. Водная гладь пряталась в мутной дымке, лунная дорожка тоже была красной, как королевская мантия. Туман двигался, клубился призраком самой магии. — Джулс, как ты думаешь… Дракон сказал, что моя судьба — возвести Элиота на трон, а потом отпустить его, зная, что он не доживет и до сорока. Я изо всех сил старался этому помешать, но что, если это просто невозможно? Если провидение требует от меня стать жестоким, жертвовать дорогими мне людьми? Что, если болезнь отца каким-то образом подготовит меня к этому решению? Джулия посмотрела на него, как на умалишенного. — Значит провидение совершило огромную ошибку, выбрав Квентина Колдуотера. Мы спасем Теодора, а потом — Элиота, столько раз, сколько потребуется, — она протянула руку и странно-знакомым жестом убрала упавшую ему на глаза челку. — В прошлом… и будущем, словом, в моих видениях — я отказывалась видеть, как твой принц важен для тебя. Теперь вижу. Квентину захотелось сменить тему. Он не знал, что сейчас происходило в Камелоте, и это изводило его. — Как мы спасем моего отца, если здесь никого нет? — Ты знаешь, кем была та жрица, создавшая заклинание? — Она представилась Адрианой, дочерью одной из жриц, погибших в первые дни Великой Чистки. Но ее настоящее имя — Марина Андриески. — Я знала! — с досадой выкрикнула Джулия. Ночь зазвенела эхом, оно далеко разнеслось над зеркальной гладью озера. — Знала, что это она. Кью, ты должен знать, это она отравила кубок Элиота вместо кубка Тибериуса. Слабое оправдание, но я правда сожалею, что доверила это ей. Мы больше не работаем вместе. — И чья же это вина? — раздался хлопок, и на алтарном камне появилась Марина. Она сменила платье на черное, волосы собрала в высокий хвост и сидела там, откинув голову назад, безмятежная и холодная. Алый свет лился ей на лицо, добавляя щекам цвета, а глазам — пугающего красноватого блеска. — Исправь, если память меня подводит, но это ты меня бросила. Вижу, ты нашла своего маленького смертного друга. Надеюсь, — добавила она, зловеще улыбаясь Джулии, — это стоило того величия, которого ты могла со мной достигнуть? — Я хочу, чтобы ты заключила новую сделку и спасла Теодора Колдуотера, — ровно сказала Джулия. — И отозвала воронов, это не смешно, люди пугаются, и я уже не говорю, что весь город покрыт птичьим дерьмом, а у нас скоро коронация. — Считаешь, я сделала это ради смеха? — Марина склонила голову набок, оглядывая жрицу почти с жалостью. — Ты правда так считаешь? Эти смертные плохо на тебя влияют. Джулс, дорогая, вспомни то милое пророчество, мы нашли его на третий год наших путешествий, у полубезумного отшельника в Альпах. — Я помню его, и что? — Ну как что? «Сперва придут птицы, взойдет кровавая луна, уйдет вода, но придут ветра, голод и черный мор, но будут благословенны те, в чьем сердце живут боги.» Джулия покачала головой. — Нет, ты не можешь… Такое не под силу никому. — Как видишь, у меня получилось. Бельтайн усиливает любую магию, даже твой грустноглазый питомец должен это знать. Птиц ты уже заметила, вот тебе луна, и советую запастись водой, потому что завтра к полудню воды Аска уйдут в залив, и жизнь в Камелоте наступит совсем невеселая. — О чем она говорит? — Квентин понимал, что Марина сделала что-то опасное, но что? — Это Темный цикл Кайлих, ** — безжизненным голосом объяснила Джулия. — Его запускают, совершая человеческие жертвоприношения в определенные фазы луны. Давным-давно друиды пытались сделать что-то подобное, защищаясь от римлян, но просчитались, и сделали только хуже: этот цикл привел к массовым смертям немагических созданий, а это гораздо хуже римских завоеваний. — Послушай Джулию, мальчик, она умные вещи говорит. Все так, но я еще и закольцевала этот цикл на себе, чтобы ни ты, ни твой малахольный с блестящим мечом не остановили его. Взывайте к Богине сколько угодно, даже Она уже его не остановит. — Ты не имела права совершать ритуал Жизни и Смерти, потому что ты — не жрица Храма, и никогда ей не была, — отчеканила Джулия, голос ее звенел от напряжения. — И уж тем более ты не имела права запускать Темный цикл. Ты уничтожишь не только приспешников короля, ты уничтожишь почти всех в Камелоте и за его пределами. У магических адептов есть семьи и друзья, и они тоже пострадают! — Упс, неловко выйдет, — Марина легко соскочила с алтарного камня и отряхнула платье. — Но ничего уже не поправить. Зато, подумай, какое прекрасное будущее ждет нас после: пустые замки и полные сокровищницы, чистый, блистающий мир. Царствованию людей наконец придет конец, а магические адепты… Ты представляешь, сколько племен фэйри прячется в холмах? Как мало осталось единорогов, как вымирают драконы? Все они будут свободны, и мы тоже. Квентин метнул в ведьму заклинанием: Пенни не учил его боевой магии, оно пришло само. Она шутя отразила его, и в месте, куда оно попало, на мраморе стены поползла трещина. — Твои детские трюки бесполезны против меня, Квентин. Сделай себе одолжение, погуляй и дай поговорить взрослым. Джулия махнула рукой — Квентин едва заметил это движение — и теплый свет маленькой луны обратился слепящим пламенем. Она бросила в Марину огненный шар, но ведьма вовремя создала перед собой прозрачный щит, поглотивший магию. — Подожди, — сказала Марина. — Мы слишком ценны, чтобы враждовать. — У меня не может быть ничего общего с той, кто отдала королевство на заклание Богине Смерти! — Джулия отступила, полы ее платья даже под кровавым светом луны сияли белизной. Поднялся ветер. Квентин атаковал ведьму столпом слепящего света; он удивился, не подозревая, что может такое. Марину отбросило на алтарь, но недостаточно сильно, чтобы причинить ей настоящий вред. Уязвленная, ведьма выпрямилась и отступила на пустое пространство за алтарем. Он послал еще один огненный снаряд, но Марина действовала быстро: отраженный, он ударился в стену далеко от нее, камни брызнули во все стороны. Джулия колдовала сосредоточенно, тучи над Храмом сгущались, где-то в вышине над их головами раздались первые слабые вспышки молний, воздух врывался в легкие, свежий и соленый. — Ты считаешь, прицельная молния может убить меня? — Марина грустно улыбнулась. — Милая, я поражаюсь твоей наивности. Рассказать, в чем была моя Непреложная клятва? Время у нас есть, а ты так усердно создаешь эту молнию, даже не хочется отвлекать. Она махнула рукой в сторону Квентина, и его отнесло к мраморной полукружной стене. Он стукнулся затылком и завис там, распластанный на камне в нескольких футах над землей. Магия Марины держала его, не позволяя шевельнуться. Джулия этого даже не заметила. Тяжелые свинцовые тучи клубились над Храмом, образовывая воронку, в которую просвечивала красная луна. Упали первые капли дождя. — Я поклялась, что не узнаю покоя, пока само имя Тибериуса не канет в лету, пока не сотрется память о его династии. Как видишь, срок достаточно долгий. Успею запустить не один, а несколько циклов Богини Кайлих: здесь как с крысами, за один раз смертных не вытравить. Джулия стояла у самого камня, раскинув руки, ее глаза сверкали двумя солнцами. В темноте блеснула молния, обнажая излом облаков, раздался грохот, и огромный столп небесного огня ударил в алтарь. Жрица обернулась — ее фигура казалась маленькой и темной на слепящем белом фоне — затем протянула к нему руку, а второй указала на Марину. Мириады вспышек, заключенные в одну, молния всех молний, она потекла в тело Джулии через древний алтарь, усиленная стократно, и ударила в Марину. Раздался крик, а затем руины вздрогнули от прогремевшего взрыва. С тем же звуком взлетает на воздух пороховой склад, с тем же звуком греческий огонь*** пожирает корабли. Квентин упал в траву, когда магия Марины перестала его держать. Вокруг алтаря клубился дым, догорали магические всполохи. Луна вернула себе натуральный цвет, и вокруг разом посветлело. — Джулия? — позвал он. — Джулия! Первой он увидел Марину. Разряд молнии, усиленный алтарной магией и собственной магией Джулии, не оставил на ведьме живого места. Платье обожженными лоскутами колыхалось на утихающем уже ветру, пепел носился в воздухе. Вокруг тела на десять футов во все стороны не осталось ни одной травинки, копоть и сажа покрывали землю. Джулия полулежала, опершись спиной о камень, алтарь был расколот, из трещины шел дым. — Джулия! — Квентин бросился к ней, холодея от ужаса. Если даже исполинский камень не выдержал такой магии… — Проверь, мертва ли она, — выговорила Джулия, опираясь на его руку, но не двигаясь с места. — Если да, то баланс Жизни и Смерти восстановлен, Темный цикл сломан, и твой отец тоже поправится, я успела обо всем… Она не договорила, что хотела сказать; из горла вырвался хрип, и на губах появилась кровь. — Нет-нет, это… Джулия, что… Что мне сделать? — кожа на запястьях жрицы под его ладонью обжигала холодом, ниточка пульса была слабой. — Попробуй вспомнить, Кью, — она улыбнулась уголком рта, — Твоя память — это шкатулка с двойным дном. В жизнях, которые мы с тобой прожили в других мирах, — ее голос упал до шепота, — магия… она не запрещена, и мы вместе творили прекрасную магию. — Джулс, нет, нет, пожалуйста! Нужно заключить новую сделку, нельзя просто… Пальцы Джулии сжали его ладонь. — Это бесконечный зеркальный лабиринт, Кью, и мы встретимся снова. Мы найдем друг друга и в следующей жизни, мы будем создавать прекрасную магию. — Я позову кого-нибудь, я перенесу нас в Камелот! — Нет, — отрезала Джулия, пальцы на его запястье разжались. — Я — Верховная Жрица Старой Религии и это мой Храм. Передай Асмодей, что вода всегда возвращается в… Из ее тела волнами рвалась магическая энергия, она расходилась, как круги на воде, и обжигала Квентина. Дрожь земли рождалась на глубине и поднималась к поверхности, древние руины ходили ходуном, словно колода разметавшихся ветром карт. На озере поднялись волны. — Уходи, сейчас же! — рвано выдохнула Джулия, отталкивая его. — Джулс, нет! — Уходи! — она закрыла глаза и откинула голову назад, но бурлящая вокруг нее магия никуда не исчезла. Квентин отпустил ее безжизненную руку и перенесся на другой берег озера, к самой кромке леса. Водная гладь переливалась отсветами, а у самого острова неистово пенилась. Одна из стен Храма, с большой земли похожая на скалу, рухнула вниз, поднимая клубы дыма и сверкающей магии. В прохладном воздухе стоял запах сосен и мокрых камней. Солнце еще не взошло, но сквозь туман на острове горело свое собственное. Он знал, что Джулия была в эпицентре, но уже не мог ей помочь.

***

Трон выглядел совсем как старый. В известном смысле он и был старым. Магия Пенни восстановила его по предыдущему образцу, сохранив даже самые мелкие детали. Элиот, сонный и растрепанный, рассматривал королевское кресло, как диковинного зверя, хотя до этого видел его тысячи раз. Они сидели на ступенях у трона; Марго хотелось спать и драться. Элис что-то читала. Фен точила кинжал: она объяснила, что это занятие ее успокаивает. Поппи и загадочная Асмодей несли караул у дверей, поминутно прислушиваясь к пустоте коридора за ними. Было бы ложью сказать, что за последние несколько часов никто не пытался убить Элиота, но так же было бы преувеличением заявлять, что принц чудом пережил эту ночь. Жадные до власти ублюдки существовали всегда и вряд ли перестанут, а задачей Марго в этот раз было проследить, чтобы они не победили, и она с этим справилась. Квентин вернулся только к рассвету, когда все уже миновало, такой убитый, что ни она, ни Элиот не доставали его расспросами. Они сидели на ступенях перед троном и ждали, пока проснется замок. — Кью? — наконец не выдержала Марго. — Есть вести о твоем отце? — Он выздоровел, — бесцветным голосом ответил Квентин. — Я, оказывается, умею перемещаться как… Джулия. Я проверил его сам, он уже здоров. Хоть одна хорошая новость за весь безумный, нелепый день. У Марго было смутное чувство, что спрашивать, где сейчас Джулия, не стоило. — Как думаете, кто такая Асмодей? — спросила она вполголоса. — Защитница, — так же тихо ответила Элис, не отрывая глаз от книги, — из того древнего ордена, вы наверняка его знаете. Марго не знала. Асмодей и Поппи были у двери и не слышали их разговора. — Здорово, что она вытащила тебя из темницы. Мальчики, конечно, пытались, но когда за дело берется настоящая Защитница — всегда лучше. — Я хочу есть, — пожаловалась Фен. — Продержимся прием, и пойдем завтракать, — пообещал Элиот, отрываясь от созерцания трона. — А мы доверяем Джошу? — уточнила Марго. — А у нас есть причины этого не делать? Все, что он для нас приготовит, будет есть и его невеста. И потом, Бэмби, я видел, как правит Тибериус. Когда ты никому не доверяешь, ты обречён жить в страхе. От этого страха рождается только ненависть, а не сила. — Очень глубокомысленно, Элиот, молодец, — Марго закатила глаза. — Но я пытаюсь просчитать все возможности. Джоша может одурачить любой ребенок, он может и не заметить подсыпанный в еду яд. — Сваренные вкрутую яйца, — вмешалась Элис. — Их никак нельзя отравить. Скорлупа не пропустит яд. — Отлично, — кивнула Марго. — С голоду не умрем, а после коронации можно будет успокоиться. Фен, расскажешь, как тебе понравился Дамаск? Лотианская принцесса мечтательно вздохнула, откладывая точильный камень и возвращая кинжал в ножны. — Прекрасно. Ожившая мечта, Марго, но мне и так бы пришлось вернуться домой, — заметив ее вопросительный взгляд, Фен продолжила. — Двое моих старших братьев… два идиота, боги, они всегда такими были… Не поделили титул наследника престола и, как итог, оба мертвы, а я теперь старший ребенок. — Боги, Фен… Это ведь ужасно, — Элис отложила книгу и пересела ближе к лотианке. Марго не понимала ее. Братьев у нее никогда не было, а что касалось поведения Элис, оно смущало Марго еще сильнее. В личном разговоре Элиот упомянул, что Элис узнала правду о произошедшем с Чарли. Марго на ее месте уже поджигала бы что-нибудь или кого-нибудь, но леди Куинн после той вспышки во дворе вела себя отстраненно, но не враждебно, словом, как обычно. — Ну да, хотя я даже не удивилась, — Фен пожала плечами. — К трону меня, разумеется, не подпустят, у меня аж двое младших братьев, но вернуться домой я должна. — Какой вздор! — вырвалось у Марго. — А если твои младшие тоже вырастут идиотами и перебьют друг друга в борьбе за трон? Знаешь, это так странно. Мы можем… Она выразительно посмотрела на Элиота. — Мы могли бы… Эл, что если мы объявим, что все дипломатические отношения будем вести только с Фен? Ты ведь можешь это сделать, когда станешь королем? Подумай сам, даже если это не заставит Лота признать Фен своей полноправной наследницей, это даст ей больше свободы. Разве что ты предпочел бы иметь дело со старым королем и его избалованными отпрысками? — Нет-нет, мне нравится твоя идея, Бэмби, запомни ее. Можно будет сыграть на том, что молодые люди друг друга лучше поймут, и на нашей с Фен сорвавшейся помолвке. Вот бы у нас и в Филлори была такая союзница… В зале воцарилось молчание. Взгляд Элиота вернулся к трону, Фен — к кинжалу, Элис — к книге. Квентин, почти не участвующий в разговоре, с несчастным видом спрятал лицо в коленях. Марго решила, что даст ему еще час на жалость к себе, а потом вместе с принцем начнет интервенцию. — Интересно, мне можно садиться на него до настоящей коронации? — Элиот вытянул свои бесконечные ноги перед собой и повернулся к ней. — Да, и это даже необходимо. Когда мы откроем двери и начнем принимать твоих вассалов, они должны увидеть на троне короля, а не мальчишку, который возможно им станет. Элиот покорно вздохнул и поднялся на две ступеньки. Вдруг в дверь забарабанили. — Кто желает видеть наследного принца? — хорошо поставленным голосом спросила Поппи. — Откройте, срочно! Это я, — Марго узнала голос Пенни. Едва двери приоткрылись, он влетел в зал, чуть не сбив с ног Асмодей. — Отойди от трона! — Что? — Элиот прищурился, разглядывая его через весь зал. Марго мысленно выругалась. Она никогда не ожидала, что Пенни будет на стороне Тибериуса даже сейчас, после его смерти. — Отойди от чертового трона! Элиот пожал плечами и спустился. Пенни перешел с бега на быструю ходьбу, пересекая зал. Все остальные тоже пришли в движение: Поппи осталась у дверей, а Асмодей последовала за лекарем. Марго, Квентин, Элис и Фен поднялись, подходя к принцу. — Может, объяснишь, что на тебя нашло? — спросил Элиот, поджав губы. — Или ты тоже считаешь, что на месте Тибериуса не может сидеть волшебник? — Как раз это, — Пенни отдышался и продолжил, — Король проклял трон. Ты не можешь… Если ты сядешь на него, то умрешь. Не могу точно сказать, сразу или через небольшой отрезок времени, может год или два, но это необратимо. — Тибериус не волшебник, — заметила Марго. — Проклятие наложил ты? Пенни как-то разом потерялся под ее взглядом. — Да, но не все так просто, послушай. Он был. совершенно безумен. Но при этом достаточно собран, чтобы заставить меня выпить мой же эликсир правды. Один из последних рецептов, очень непроверенный, и похмелье от него просто кошмарное. — Еще раз, — Элиот поднял вверх указательный палец. — Ты проклял трон, и если я на него сяду, то умру, я ничего не упускаю? На мгновение Марго показалось, что Элиот сдуру воспользуется этим и побежит вверх по ступеням к трону, но это чувство быстро прошло. Пенни принялся объяснять: — Он знал, что мы с тобой друзья, и знал, что если бы не этот эликсир, я бы придумал что-то другое, я бы провел красивое гадание на хрустальных шариках и назвал бы это ритуалом! Элиот, я пытался его отговорить. Там была толпа стражников, и я не мог просто погрузить его в сон или еще каким-либо образом от него избавиться. — И мы ничего не сможем сделать? — Квентин переводил взгляд с Элиота на Пенни, глаза его были мокрыми и блестящими. — Я не справился? — Нет, Квентин, — Пенни покачал головой, смягчяясь. — Твоей вины здесь нет. Может быть, сверкающее будущее Альбиона еще достижимо, просто на троне будет не Элиот. — Как звучало проклятие? — спросила Элис, быстрее всех вернувшая себе самообладание. — Нужны точные слова, может быть, удастся его обойти. «Умница, Элис.» Марго пожалела, что в свое время не подружилась с Элис так близко, как она того заслуживала. А сейчас было уже поздно: их разделила тайна о смерти Чарли. — Проклятие было создано так, чтобы поразить любого волшебника, занявшего трон, — ответил Пенни. — Он несколько раз повторял имя Элиота, но я почти уверен, что если попробую сесть сам, оно тоже сработает. — А если сжечь трон? — предложила Элис. — Мы сделаем новый или восстановим его магией. Пенни покачал головой. — Не выйдет, там есть условие, что проклятие больше привязано к титулу, чем к предмету. Текст составлял не я, но это хорошая работа, может Джулии, может Марины, другие талантливые магические адепты мне даже в голову не приходят. — Там сказано, что на троне не может сидеть волшебник, но ни слова про волшебниц, — заметила Марго. — Если бы он сказал, что престол не могут занимать магические создания или адепты — это одно дело, но мне кажется, он даже не предположил, что Элис может занять трон. — Почему я? — возмущенно перебила ее Элис. — Откуда ты это взяла? — Ты волшебница и дальняя родственница Тибериуса, уж прости, если я предположила самый логичный вариант. Фен выше тебя в очереди престолонаследия, но она лотианка, а без брака с Элиотом чужестранку не поддержат. Элис — лучший вариант. — Но я не хочу! — упрямо повторила волшебница. — Я всегда надеялась избежать всей этой политической грязи, — она сверкнула в ее сторону льдисто-серыми глазами. — Моего брата убили из-за этого трона, как ты думаешь, Марго, насколько сильно мне хочется там сидеть?! — Ну я могла бы, если хорошо пропросите, — встряла Поппи, привлеченная их спором. — Корона мне пойдет. И если я смогу перестроить тронный зал так, чтобы туда с комфортом помещался дракон, а лучше два. Элиот с силой выдохнул воздух и сбросил руку Марго с предплечья. — Ну это уже никуда не годится! Прежде, чем Марго успела уточнить, куда подевалось его хваленое чувство юмора, Элиот развернулся и пошел к дверям, прочь из тронного зала. Квентин хотел догнать его, но она удержала его за рукав. Асмодей кивнула в сторону уходящего Элиота, без слов обещая Марго приглядеть за ним, и вышла следом. — Прием откладывается, — объявила Марго, — Фен, Элис, вы можете остаться здесь, разумеется, с многочисленной охраной? — она задумалась, что сказать придворным и гостям. Часть из них была бы рада видеть голову Элиота на пике, другая часть надеялась на него, как на глоток свежего воздуха спустя двадцать шесть лет правления Тибериуса. — Пенни, с тебя — собрать всех лояльных Элиоту сановников. Канцлера Пиквика, казначея, и обязательно притащи того с лисьим лицом, Хранителя королевской печати. Элис, подумай еще раз, ты точно не хочешь этот титул? — Нет, Марго, — ее тоном можно было резать стекло. — Я всегда надеялась, когда Элиот станет королем, он отпустит меня… в путешествие. — Куда? — Марго нахмурилась. Она знала, что Элис не была одной из тех девушек, которые с нетерпением ждут своей свадьбы и готовят приданное со дня первой крови, но путешествие? — На запад, — взгляд Элис просветлел, как всегда бывало, когда она говорила с Квентином о книгах. — В лесах острова Эрин еще жива магия: драконы, василиски, мантикоры, грифоны и единороги. А фэйри? Не те, что прячутся в наших холмах, напуганные и побежденные, а те, что властвуют в лесах, на горных перевалах, а озера!.. У нас столько рыбы не живет, сколько там — ундин. Боги милосердные, в конце рассказа она плакала. Марго всегда завораживали люди, настолько чем-то увлеченные. — Хорошо, ладно, — она закивала. Вид Элис Куинн, восхищенной, но плачущей, смутил ее. — Ты хочешь изучать их? — Да! Да, только этого, изучать и записывать, — Элис вытерла слезы тыльной стороной руки. — Я не хочу власти, Марго, только знаний. — Хорошо, договорились. Если нас всех не прикончат к концу недели, ты сможешь уехать. Марго задумалась, не слишком ли быстро она дала свое обещание. Они не обсудили этого с Элиотом, но, с другой стороны, если Элиот не сядет на престол, то и мнение его в этом вопросе не учитывается. — Пока все действуем по намеченому плану. Кью, нам срочно нужно поговорить.

***

В первую очередь он выяснил, что настоящее имя Асмодей — Кэдди. Она была из кельтов, далеко с севера, бессмертна из-за Непреложной клятвы, ловка и быстра в бою, как ему довелось убедиться ночью. Они совершили вылазку в подвал и выбрали самую запыленную бутылку вина — ее бы точно не успели отравить. Расположились в пустующем Охотничьем зале, поскольку, хоть Элиот терпеть его не мог, все двери тут легко запирались и просматривались с кресел у холодного камина. — Жаль, что так вышло, — сказала Кэдди, откидываясь на спинку стула. Меч она оставила под рукой, а Элиот отстегнул ножны с Эскалибуром, — Правда. Джулия всегда считала, ты станешь лучшим королем, чем Тибериус. Не знаю, считается ли это полноценным комплиментом, — она хмыкнула, передавая ему бутылку, — поскольку хуже уже некуда. — Я не злюсь на Поппи, — выдохнул Элиот. — Она ведь даже не задумывается, в каких ситуациях можно шутить, а в каких — нет. Просто все так… Неправильно? Кабанья голова смотрела прямо на него, прибитая к стене над камином, безмолвная, но осуждающая. Элиот показал ей фигу и отвернулся. — Это странно, если я хочу, чтобы он снова был жив и со всем разобрался сам? Какая глупость. Элиот наконец-то был свободен, после стольких лет, когда он не мог думать ни о чем другом. Зачем сожалеть о смерти человека, до которого только пару лет назад дошло, что бить наследника престола в присутствии слуг или советников несколько вредит авторитету этого самого наследника? — Это не странно, — ответила Кэдди. — Моя мать тоже была не подарок, но я скучаю по ней. У тебя не худшая ситуация. Я говорю о Марго и Квентине. — А ты сама… — Элиот усмехнулся, оглядывая ее. — Мне показалось, или у вас что-то с Джулией? Он видел их вместе совсем недолго, перед тем, как Джулия потащила Квентина на Авалон, и мог ошибаться, но оказался прав. — Не показалось, — спокойно ответила Защитница. — Она — моя вторая половина, но она мертва. — Что?! — Элиоту показалось, что он ослышался. — Я почувствовала это ночью, перед тем, как Квентин вернулся один. Мне не нужно было спрашивать. — Но ты ничего не сказала! — Это бы не помогло всеобщей панике, — Кэдди сжала губы в тонкую линию, отводя глаза. — Ты, Марго, Квентин и Элис — тоже магические адепты, вам нужна моя помощь, а оплакать свою потерю я смогу позже. Все слова, что Элиот собирался сказать, застряли у него в горле. Он даже не хотел думать, в какой жалкий воющий комок превратился бы сам, случись что с его близкими… Кэдди потянулась за вином, и тут в дверь забарабанил настойчивый маленький кулачок. Марго. — Эл? Ты здесь? — раздалось снаружи. — Не стучите, сейчас пол замка сбежится, — ответила Кэдди раздраженным тоном. Она забрала меч и бутылку с вином, поднялась с кресла. Впустив их, она стала у дверей, отстраненная, как мраморная статуя. Квентин и Марго зашли в комнату. В руках у волшебника был сверток, из которого доносились хныкающие звуки. — Эл, нам с Кью нужно кое о чем с тобой поговорить, — сказала Марго, садясь напротив. Она выглядела неуверенной, и это было так неправильно, что Элиота затошнило. Марго всегда излучала уверенность и делилась ею с другими, что в девять лет, когда они только встретились, что сейчас. — Ты тоже неожиданно беременна? — полушутя-полуиспуганно предположил Элиот. — Не смешно, — отозвалась Марго. — Сплюнь и постучи по дереву. — Вы притащили с собой ребенка? В замок, полный мятежных лордов, да? Блестящая мысль. — Мы подумали… Послушай, — Марго кивнула Квентину и он осторожно передал ей сверток. Она положила его на колени, поддерживая младенца под голову. — У нас есть идея, и ребенок отлично в нее вписывается. Его зовут Тэдди, не хочешь подержать? Элиот шумно сглотнул. Тэдди, вероятно чувствуя его смятение, сочувственно захныкал. Он был почти смехотворно маленький, боги, как в таком малюсеньком тельце умещалась жизнь? А душа? Разум? — Боюсь уронить. Как-нибудь потом. — Ладно. Что касается престола, Элис действительно не собирается править, глупо настаивать, — Марго задержала дыхание, но Элиот уже знал, что она хочет предложить. — Да, Бэмби. Да будет долгим твое правление. Оба они, Марго и Квентин, выдохнули с облегчением. — Эл, я… — снова начала она. — Я чувствую себя ужасной подругой. — Не стоит. Тебе я доверю королевство даже с большей охотой, чем Элис, — он откинулся на спинку кресла. Голова кружилась от бессонной ночи, потрясения, вина на голодный желудок, замешательства и… облегчения? — Спасибо, Эл, — у Марго задрожал подбородок. — Это очень много для меня значит. — Оставь за Квентином должность придворного мага, — попросил Элиот, не глядя на нее, — он творит невероятные вещи, а после отмены магии сделает еще больше. — Конечно, я оставлю! — спохватилась Марго. — Ты сам за этим проследишь. Но мы должны обсудить и ребенка. — А что с ним? — Будет лучше, если мы признаем его, как твоего, — прямо заявила она. — Эм. Почему? — Потому что я не в очереди на престол, Эл. Лорды не признают во мне королеву. Самозванку, захватившую трон — да, но не законную правительницу Камелота. — Почему это? Вспомни королеву Боудикку, **** например. — Эл! — нетерпеливо перебила его Марго. — Ты знаешь, что я могу быть жесткой, могу быть сильной, но ты говоришь о невозможном. У королевы Боудикки была поддержка всей нации, и то — ты помнишь, чем все закончилось. Ее оружием была месть, а у меня будет отпрыск Квентина. Если ты признаешь его, если мы вырастим его правильно, то и после его восемнадцатилетия реальная власть будет в моих руках. Красивая корона это хорошо, Эл, но мы с тобой оба хотим лучшего для Камелота, и оба сможем этого добиться, просто на разных местах. Элиот нахмурился. Весь план звучал действительно неплохо. Вопросы чистоты крови его не смущали: Квентин сказал, матерью ребенка была его подруга детства, а не чужая незнакомая женщина. В этом было что-то пугающе-семейное — растить ребенка всем вместе здесь, во дворце. Он бы многое отдал, чтобы увидеть лицо Тибериуса, узнай он, что наследником престола станет сын волшебника и дочери красильщика. — И подданные просто поверят, что моя любовница, которую я по непонятной причине скрывал месяцами и никому о ней не рассказывал, родила бастарда — извини, Кью — и ничего не заподозрят? — Те, кто знают тебя близко — не поверят, — ответила Марго, — но в глазах народа ты — красивый молодой принц, прекрасно владеющий мечом, как бы двусмысленно это не звучало. Никто не удивится незаконнорожденному ребенку, а указом короля его запросто можно признать законным. Квентин с закрытыми глазами наколдует тебе такую бумажку с подписью Тибериуса. И у династии будет наследник, это успокоит лордов. — А ты? — А я — Королева-регент, что тоже неплохо для дочери кузнеца, знаешь ли. — Хорошо, тогда последний вопрос: я ведь не должен буду уехать из Камелота? — Только попробуй, — усмехнулась Марго. — Ты остаешься здесь и помогаешь мне не сойти с ума от непроходимой тупости советников твоего папаши. — Мы можем набрать новых? — предложил Элиот. — Мне дашь какой-нибудь титул? — Помнишь, ты рассказывал, что хотел построить Круглый Стол и выслушивать жалобы своих рыцарей? Сделаем тебя Верховным Паладином Короны, будешь сидеть там, блестеть своим Эскалибуром и выслушивать этих напыщенных… кхм, благородных мужей Камелота хоть целые дни напролет. — Ладно, мне нравится. Военная тактика, много талантливых мужчин в доспехах и поиски Святого Грааля. — А если будет мало обязанностей, — добавила Марго, расмеявшись, — сброшу на тебя титул Лорда-распорядителя, будешь устраивать приемы, к этому у тебя точно талант. Титул сенешаля тоже свободен, так что придумаем что-нибудь, — она встала медленно, но ребенок в ее руках все равно решил подать голос. Затем он затих, но тут же снова залопотал что-то. — Вы, бездельники, оставайтесь, а у нас с Тэдди куча дел. Передам его кормилице, а сама пойду проинспектирую гардеробную Элис на предмет какого-нибудь платья понаряднее, я же королева, как-никак. Кэдди ушла с ними, для безопасности. Квентин сел в освободившееся кресло, взгляд у него был жутко виноватым. Элиот не понимал, что, по его мнению, Квентин сделал не так. — Глупо спрашивать, но… как ты? Сильно злишься? — Боги, Кью, за что мне злиться? — Элиот начал загибать пальцы, — Камелот останется в надежных руках, у династии уже будет наследник, а значит с меня снимается необходимость искать жену, а с Марго — мужа. Не говорю, что она никогда его не найдет, просто она сможет сделать это на своих условиях. Твой ребенок получит блестящее образование и все необходимые навыки будущего правителя. — Мне так жаль, что я просто свалился с этим ребенком, привез его в Камелот, не спросив тебя, а теперь предлагаю признать его наследником, это так странно, боги… — Слушай, возможно, некоторые мужчины смотрели бы на это по-другому, но меня все устаивает, если всеми заботами будет заниматься кормилица, а когда он будет уже постарше… не знаю, может, он вырастет в интересного собеседника? Элиот почему-то очень хорошо представил Марго, обсуждающую с подросшим Тэдди войну с соседним королевством: оба склонились над картой, и Марго, забывшись, обзывает какого-нибудь противника нехорошим словой, а Тэдди с радостным воплем несется рассказывать Квентину, что тетя Марго сквернословит. Упражнения с мечом в саду, поездки за город. Его, Элиота, отец, в качестве примера родительской любви точно не годился, а вот отец Квентина, судя по его рассказам, человек хороший. — Даже если забыть про Тэдди, — звенящий отчаянием голос Квентина вернул его в настоящее. — Я не выполнил свою судьбу. Тебе было предназначено объединить королевства Альбиона, а теперь… — Кью, — позвал Элиот. — Ты правда верил в это? Судьба — это чушь собачья, уж прости мою прямоту. Это средство, которым неудачники оправдывают свои неудачи, а мошенники — свое благополучие. Заметил, что те, кто честным путем достиг успеха, говорят «я много трудился, и вот я здесь», а не «это звезды так сложились, а я совсем ни при чем»? И потом, как ты себе представляешь объединение всех королевств Альбиона? Лорию, Лотиан и валлийских королей еще можно уломать, но саксонцы? Да они скорее себе сердца вырежут, чем встанут плечом к плечу с пиктами и бриттами. А идти на них силой — значит затопить их королевства в крови, даже если бы это было возможно, великими королями так не становятся, только безумными тиранами. Не думаю, что твой дракон ждал от меня этого. Квентин не отвечал. Он сидел, съежившись в своем кресле, взъерошенный и сонный. Элиот пожалел, что Кэдди забрала вино с собой: волшебник выглядел так, словно отчаянно нуждался в выпивке. — Оставим это, — предложил Элиот. — Ты хочешь поговорить о том, что произошло на острове? — Нет, не хочу, — его глаза в слабом освещении залы казались покрасневшими. — Ты можешь просто отвлечь меня от всех мыслей сразу? Пожалуйста. Элиот мог попытаться. Он сполз с кресла на медвежью шкуру у камина и потянул Квентина за собой. Заправил за ухо ужасно отвлекающую его прядку волос, провел пальцами по щеке, по линии рта, прежде чем поцеловать. Квентин отвечал с жаждой, какую ощущает потерявшийся в пустыне путник. Он отстранился, глядя на Элиота завороженно, не мигая, а потом потянулся, чтобы расстегнуть его пояс с ножнами. Он вздрогнул от холода и предвкушения, Квентин притянул его лицо к себе и поцеловал так, словно мир заканчивался завтра. Дрова вспыхнули под рукой волшебника, заливая их лица оранжевым обжигающим светом, и с той же легкостью вспыхнул сам Элиот, разом проснувшись от нервного оцепенения последних часов. Квентин Колдуотер, с его неловкими жестами, ласковыми глазами и уязвимостью, которую он умело чередовал с совершенной бесстыдностью, с самого начала имел над ним слишком много власти.

***

Вера моя Крепче каменных стен — Я вернусь к тебе в пору цветения Немного Нервно — Яблочный остров ©

На третий день после коронации Марго, предназначение вновь ее позвало. Кэдди проснулась посреди ночи и не могла понять, что изменилось на этот раз. Не было той воображаемой нити, ведущей ее к магическим адептам, которым требовалась ее помощь. Вместо этого был шепот, тихий, едва слышный, напоминающий журчание ручья и шелест листвы. Кэдди пришлось признать, что это было не предназначение. Ее звала вода в миске для умывания. Она подошла, в отражении на поверхности проскользнуло белое свечение, и все затихло. На улице ее позвала вода в луже. Замок еще спал, и Кэдди спустилась к реке. Река тоже позвала ее, шепот усиливался, нарастал волнами. Она знала, что должна попасть на Авалон, но чтобы добраться туда, требовалось полдня пути. Квентин мог перенести ее магией, но его не было в городе, и ей пришлось подождать. Волшебник вернулся только к прощальному завтраку; прощальному для всех, кто покидал Камелот в этот день. Элис отплывала на остров Эрин, к своим драгоценным драконам и мантикорам. Поппи увязалась за ней; они долго спорили, но бывшая охотница убедила ее, что встреча с Фоггом изменила все ее приоритеты, и теперь ей даже представить было сложно, как она могла когда-то желать этим магическим созданиям зла. Фен возвращалась домой; стараниями Марго именно она была теперь первой в очереди престолонаследия в родном Лотиане. С севера ее стране грозили пикты, а с юга — саксонцы: Берниция и молодое, стремительно разрастающееся королевство Дейра. В самом Уэльсе коронацию Марго приняли благосклонно, хотя и не слишком. Лория прислала вежливые поздравления, а мелкие королевства центральной и западной части Уэльса прислали нервных, обильно потеющих послов. В этом регионе часто менялись границы, поскольку правители этих маленьких королевств, больше напоминающих княжества, не переставая воевали друг с другом. У Кэдди было ощущение, что их настолько перепугала весть о настоящей волшебнице на троне Камелота, что вскоре они сами предложат либо целый букет мирных договоров, либо объединение всего Южного Уэльса против саксонской угрозы и диких племен севера. Вернувшись, Квентин рассказал, что был в Корнуолле, и там с помощью магии сотворил для филлорианских друидов новое место силы — исполинские валуны, поставленные кругом, по одному и по два, как стулья для давно исчезнувших с лица земли великанов. Он описал это так живо, что Кэдди могла видеть это место перед мысленным взором. Грубо обтесанные огромные столбы и плиты из камня, поставленные друг на друга в концентрических кругах, свистящий между ними ветер в долине. Святилище было подарком к совсем недавней коронации Джейн из рода Чатвинов. Вернувшись вместе с братом в родную страну, они быстро доказали свое родство с почившим королем Кристофером и получили трон. Королева-регент, уже вторая, филлорианская, со дня на день собиралась заключить мир с Камелотом — мир, которого безуспешно пытались добиться целые династии королей, удалось заключить двум королевам. На Авалон она отправилась с Квентином и Пенни. Они стояли на берегу и смотрели на остров, не узнавая его. Там, где раньше были только руины, сверкал белоснежный Храм. Ни один из смертных не мог построить даже кусочек стены за такой маленький срок, и это означало, что на Остров Яблок вернулась магия. Жриц не было видно, но постройки вокруг Храма выглядели обжитыми и ухоженными, от берега вверх вели ступени, которых не было раньше. Кэдди чувствовала чье-то присутствие, знакомое и незнакомое одновременно. Так, после многолетней разлуки встречаешь старого друга, которого помнишь лишь ребенком, и пытаешься разглядеть на лице взрослого эти детские, давно забытые черты. Воды озера звали ее, и Кэдди, оставив меч на берегу, зашла по щиколотку. — Джулия? — крикнул Квентин. Значит, он тоже это чувствовал? Ровное зеркало озера треснуло, круги на воде эхом шли к берегу, а в эпицентре из глубины поднимался столп подводного огня. Это была Джулия, вся — свет и миражи, белое холодное пламя. Ветер гнал водяные брызги, а волны, подбираясь к берегу, становились все выше. Она приближалась, великолепная, как сердце урагана. Кэдди услышала, как Пенни тащит Квентина назад, но сама осталась стоять. — Ты позвала меня, и я вернулась к тебе, как вода возвращается в прилив! — Кэдди с трудом перекрикивала ветер. Чем ближе Джулия подлетала к берегу, тем слабее становилось ее пламя и ветер, треплющий плащ Кэдди. Когда она ступила на холодный мокрый песок, она была просто Джулией. Белое платье и кувшинки в волосах, тонкий золотой ободок радужки глаз. — Ты жива! — Квентин бросился к ней, но у самой воды остановился, неуверенный. — Джулия? — Ты — Владычица Озера, — ахнул Пенни за их спинами. — Озерная королева, богиня ручьев Боанн.***** Та, кто была здесь еще до постройки Храма Триединой Матери. Боги… Наконец, Джулия заговорила: — Подойди, Уильям. Квентин и Кэдди непонимающе переглянулись, а Пенни выполнил требуемое. Она поднесла ладони к его голове, коснулась висков средними и указательными пальцами, и вокруг ее рук разлилось сияние. Ее магия благоухала, как вишневый сад в пору цветения. — Твою магию ничего не сдерживает, — сказала ему Джулия. — И мигрени не побеспокоят тебя больше. — Благодарю тебя, Озерная Королева, — серьезно ответил Пенни. Он вернулся к ним и встал рядом с Кэдди, торжественный и спокойный. — Мне тоже называть тебя Богиней? — уточнил Квентин, склонив голову набок. — Мы все еще дети одной магии, Кью, — Джулия улыбнулась, и он подался вперед, обнимая ее. Пока они вполголоса говорили о чем-то, связанном с воспоминаниями и видениями, Кэдди бросила взгляд на Пенни. — Что ты будешь делать теперь? Когда можешь использовать весь свой магический потенциал? — Пойду по стопам Джулии, на восток. Искать новую магию, собирать книги взамен тем, что сжег Тибериус. Греки считают, что земля круглая, и может быть, в конце путешествия я встречу Элис и Поппи, раз они отправляются на запад. — Так странно, — заметила Кэдди, и ее голос дрогнул, — все разъезжаются. — А ты сама чего хочешь? — Защищать магических адептов. Думаю, работы станет меньше, когда Марго вернет магию в Камелот, но она не исчезнет совсем. А после хочу возвращаться сюда, как вода возвращается в прилив. Кэдди смотрела на Джулию и думала о том, что божественная сущность не изменила ее слишком сильно. Величественная осанка, ровный голос, холодное сияние ее глаз и кожи — все это накладывалось на прежнюю Джулию, как мазки новой краски, расцвечивая холст. Договорив, Квентин обнял подругу на прощание, и через мгновение ни его, ни Пенни на берегу не было — они вернулись в Камелот. Кэдди, улыбаясь так, что болели скулы, подошла к Джулии и обняла ее руками за шею. Прохладные пальцы Озерной Богини легли на ее щеки. Их поцелуй чувствовался, как первый. Чистый и прозрачный воздух звенел тонким хрусталем. В озере блестело солнце, а магия Джулии ласкала ее кожу, словно перышком. День расцветал.