Кельверед.

Привет, меня зовут Кельвин, и я самый большой зануда на всём Восточном Побережье. Когда я иду гулять, птицы, кажется, начинают насвистывать одно и то же, а люди показывают на меня пальцем и говорят: "Вот, этот мальчик в очках проходит здесь каждый вечер ровно за полчаса до заката солнца, по нему можно время сверять!" Я ем бутерброды с тунцом, пью вишнёвый компот и работаю почти круглые сутки, не выходя из Башни, у меня нет друзей, да и влюбляться взаимно мне строго запрещено, так что вы можете с уверенностью сказать, что жизнь моя скучна и невыразительна, но не спешите делать выводы. Каждый мой новый день не похож на предыдущий, потому что я магик, создающий нереальное из реального, лучший в своей профессии. Вы можете найти хоть тысячу замечательных волшебников, но школ магики у нас только две, и теперь в ней очень сложно отыскать настоящий талант; магика переживает не лучшие времена, и в школы стали набирать кого попало, лишь бы умели делать пару простейших фокусов и грозное лицо. А у меня с грозным лицом как раз проблемы: что бы я ни делал, оно остаётся то виноватым, то совершенно растерянным - в общем, горе, а не лицо. Хорошо хотя бы клиентов не обязательно ни в чём убеждать - они знают, что я пока самый сильный магик на этот момент. Конечно, это не навсегда, но каждый, кто хоть раз познал магику, понимает: не имеет значения, насколько большая сила в тебе есть. Главное - что она есть, и тогда твоя жизнь становится... жизнью. Без магики я никто, очкарик, парень без друзей. С магикой я - часть Вселенной. Я ежедневно творю необыкновенных существ, создаю из клочков реальности невероятных зверей, вижу такое, что и вообразить-то сложно... Страшно даже подумать о том, чтобы всё это потерять. А для меня это, к сожалению, возможно. Но только в том случае, если я влюблюсь взаимно. Чушь собачья. Вряд ли кто-нибудь сможет влюбиться в такого, как я. Даже Марианна... А, впрочем, ладно. Что толку опять это мусолить. Марианна - самая красивая, нежная, трогательная и сильная девушка из всех, что я встречал. Ну разве она обратит внимание на (хрупкого юношу с печальными светлыми волосами) заикающегося магика, сотворяющего ей одномесячных птиц для зала с фонтанами? Я вам так скажу: вряд ли. Больше того: вряд ли-вряд ли. Ну, может, и к лучшему. Структура создаваемого у каждого магика уникальна. Понимаете, что это значит? Никто, кроме меня, не сможет сотворить такую же птицу с изумрудным оперением. И если я потеряю свой дар, кто даст ей жизнь? Страшно подумать, что столько изумительно красивых существ вынуждены будут навсегда остаться в небытии, потому что их создатель, видите ли, решил устроить свою личную жизнь. Жизнь важнее любви. Даже жизнь, сотворённая магикой. Поэтому я, собственно, и ушёл из корпорации магиков в частники. "Мы не верим в чудеса: мы их создаём" - постепенно я понял, насколько это на самом деле правда. Сначала у меня там было много друзей, много хороших добрых подростков, глядящих на мир сияющими детскими глазами. Но постепенно они просто... испортились. Я не знаю, ну как портится масло, очень и очень постепенно. Вроде бы тот же здоровый кусок, но что-то в нём уже не так, и привкус какой-то неприятный. Девочки стали говорить о любви, мальчики о сексе, и все они начали коситься на меня, как на идиота, просто потому что я ни разу не целовался. Просто потому что я правда люблю работать и не люблю шумные вечеринки. Дальше - хуже. Магика стала для них ежедневной работой, они думали, как бы пораньше улизнуть с работы и отдохнуть, расслабиться. Они больше не верили в чудеса, они создавали их, и их глаза стали обычными глазами взрослых. Это их дело, но они просто бросили меня, даже самые лучшие, даже самые близкие, я говорил с ними и старался не замечать, как исчезают нотки чувств в их когда-то насыщенных голосах, как они говорят о стандартах магики, недельной зарплате и ценах на молоко и мясо. Однодневки, они каждое утро вставали в один и тот же день, который проживали в безликих разговорах об обидах на начальство и отношениях между. Смешно сказать, я ведь даже пытался их оттуда вытащить, но они не понимали, о чём я говорю, хлопали по плечу и говорили, что мне просто нужно найти хорошую девчонку. Сначала. А потом они начали сердиться. Тогда я решил, что с меня хватит. В конце концов, сколько можно? Эдак я рискую стать таким же... взрослым. Да-да, мне двадцать три, но магики... Понимаете, они просто не имеют права быть взрослыми. Они должны верить в чудеса, чтобы создавать их. И не только в чудеса, но и во всё доброе, что есть на свете. Ведь если очень-очень сильно верить во что-то хорошее, это хорошее обязательно случится. Уж можете мне поверить. Я же магик. А друзей я заводить зарёкся. Уж слишком это хлопотное и печальное дело - дружить, и заканчивается обычно как-то нехорошо. Так что с клиентами я дружелюбен и весел, но на самом деле они с таким же успехом могут стоять от меня километрах в пяти: никто не подойдёт ближе этого расстояния к моему сердцу, как бы напыщенно это ни звучало. Я весь принадлежу магике. Ну и Марианне. Самую малость. Я к чему это вспомнил. Вчера как раз приходил из моих прежних друзей, просился работать со мной. Мол, в корпорации сейчас временные трудности, и не буду ли я так добр, да по старой дружбе... Как же, дружбе. В последний раз, когда мы с ним виделись, он, помнится, орал, что мне пора бы уже повзрослеть и начать трезво смотреть на вещи, а я кричал, что просто я ему напоминаю о том, кем он был и чего лишился... В общем, наломали дров, меня ещё можно было тогда легко вывести из себя, а сейчас никак. Просто сказал ему: "Нет", - развернулся и ушёл, всего-то. Он покричал-покричал - и всё, уверен, он вряд ли вернётся. Если честно, работать со мной просятся многие. Есть даже очень талантливые ребята, но я ещё недостаточно созрел для ученика или компаньона. К тому же, это должен быть человек, в котором я буду уверен. Ведь не обязательно взрослеть, чтобы взрослеть, если вы понимаете, что я имею в виду. Вот Марианна... Она взрослая, но в ней до сих пор проглядывает та розовощёкая озорная девочка, которую я видел когда-то через ограду в саду её родителей. Влюбился без памяти. И до сих пор, когда думаю о ней, на сердце так сладко - и в воздухе начинает пахнуть розами. Побочная сила. Многие берут её под контроль, а я бросил поводья ей самой. Пускай. С ней жить гораздо интересней. Никогда не знаешь, что могут сотворить твои чувства. Однажды, когда я разозлился, на занавеске на кухне отрос нос. Большой такой, лиловый нос, очень шумно сопел. Я уже и не знал, как от него избавиться. Пришлось менять занавески, тут уж ничего не поделаешь. Как сказал мне когда-то учитель: "Магики" и "Чудики" не просто рифмуются. Фактически это и есть одно слово". Я тогда ещё очень долго пытался понять, почему это они рифмуются. Ну а потом понял. В этом лиловом носе на занавеске "магик" и "чудик" действительно рифмовались, будь здоров, как. Ну а я - лучший магик в мире. Можете представить, какой я чудик. Лучший в мире, конечно. Можете спросить, на что уходит моя молодость. Можете-можете, я уже не обижаюсь на такие вопросы, потому что у меня есть ответ: на чудеса. Многие ли могут похвастаться молодостью, полной невероятных чудес? Спорим, не каждый второй? Да и в мире так много замечательного. Пусть я каждый вечер гуляю по одной и той же тропинке и смотрю на закат с одной и той же скамейки, но они каждый раз совершенно новые. Иногда идёт дождь, и тропинка чавкает под моими сапогами, а трава, пригнутая к земле, такая зелёная. Иногда я выбиваю из тропинки пыль, а над набережной висит удушающее марево перегретого за день воздуха. Иногда я встречаю на своём пути людей, и мне интересно на них посмотреть. Вот и сейчас мимо идёт какой-то мрачный тип. Моего возраста или чуть постарше, волосы так же заколоты, только у него чёрные и прямые, а у меня белые и временами вьются. И чёрные очки на переносице. Любопытный типаж, но уж больно он... угрюмый. Мне нравится разглядывать детали - необычная пряжка, сапоги или что-то ещё потом могут натолкнуть меня на мысли при творении. Но этот парень просто одет во всё чёрное, мягкая чёрная одежда, такие же мягкие чёрные сапоги, не отражающие свет. Но всё равно есть в нём что-то необычное. Уверенность, идущая изнутри. Такое нынче редко встретишь, очень хороший знак. Вот о таком я и говорил - взросление без взросления. Тем временем парень подошёл и сел на скамейку рядом со мной. Если бы я знал, сколько неприятностей он мне принесёт, я бы, конечно, сразу же вскочил бы и с воплями убежал куда-нибудь к Южному Взгорью, но я остался на месте, наивно полагая, что он тоже пришёл любоваться закатом. Сегодня я не возражал против компании: день выдался слегка "разбавленным", и ощущений не хватало для здорового и крепкого сна. - Вы давно на Восточном Побережье? - спросил я. Раньше бы ни в жизни не заговорил с незнакомым человеком, но тут вечер как-то располагал - птицы над ленивыми волнами, тепло, пустынно. Словно мы с этим парнем одни в мире - так отчего бы с ним тогда не поговорить? - Я родился здесь, - подумав, ответил парень. Приятный у него голос, надо будет запомнить тембр. - Но потом пришлось уехать. - А вернулись по делам? - лениво спроcил я. - Да, ищу одного человека, - он покосился на меня. - Мне сказали, он часто отдыхает вечером на этой скамейке. - Вынужден вас разочаровать, - простодушно развёл руками я, - но я тут бываю часто, это довольно пустынное место, здесь не бывает постоянных посетителей. Так что, скорее всего, вам дали неверный адрес. - Да, в общем, вы меня не разочаровали, и адрес верный, - ну и глаза у него, слово "ирония" в крайней степени, помноженное на полную черноту. Пришлось дважды моргнуть, прежде чем удалось отвести взгляд и осмыслить его слова. Ох ты, батюшки! Да он же обо мне говорит! Я покраснел с головы до пят, и под ногами тут же материализовалась крылатая лягушка. Не знаю, почему, но они из меня всегда сыплются, когда я выставляю себя дураком. - О, вы обо мне, - сказал я, пытаясь незаметно отпихнуть лягушку под скамейку, но лягушка оказалась в меру упитанной и только ворчала и пыталась цапнуть меня за носок кеды, а, если повезёт, заглотить полностью. Впрочем, нам с ней не везло. Незнакомец наклонился вперёд и стал с любопытством смотреть, как я борюсь с крылатой лягушкой. Я, красный как рак, сердито глянул на него... и на камни свалилась вторая крылатая лягушка. Замечательно. Ну и пусть сидят. Мне-то что, их проблемы. - Мне говорили, что вы не контролируете побочную силу, - заметил незнакомец. - Но я не верил как-то. А правда, что вы спите с игрушечным котёнком? Бац, бац, бац - общество крылатых лягушек пополнилось ещё тремя крупными представителями, а я чувствовал, что у меня сейчас дым из ушей пойдёт от смущения. Не иначе как Маркус проболтался. Подумать только: шесть лет с ним в одной комнате в общежитии прожили - и он проболтался. Ну что за люди пошли. - Можете не отвечать, - сказал парень, с ещё большим интересом рассматривающий лягушек. - Кажется, я понял алгоритм. И вы ни разу не целовались? Если бы он спросил это с другой интонацией, чуть более заинтересованной или издевательской... Но он спросил так, как люди спрашивают: "Не знаете, шёл ночью дождь?" Так что я бросил лягушек и ответил: - Нет, - и при этом смотрел прямо на него. - А вы? - Да, - но он ответил так же спокойно, как и я. - Мне было тринадцать. Эта девушка через месяц утонула. Больше - нет. - Простите, - сказал я и уткнулся в пол. Лягушки с одинаково скептическим выражением посмотрели на меня, и я почувствовал себя идиотом. Столько я давно уже не ощущал за один вечер. Вот ведь тип. - Что вам от меня нужно? - Ну как же, я пришёл к вам в подмастерья проситься! - фыркнул незнакомец и протянул руку; я машинально её пожал. Рука была холодной и приятной, а пожатие крепким. - Веред. - Кельвин, - на автомате представился я и покраснел. Ну и денёк, серьёзно. - Ни разу не слышал о вас. Какая школа? - Центральная, но я не закончил, ушёл на третьем, - Веред вытащил чёрную сигарету и закурил; в воздухе остро запахло клюквой и костром. - Не смог доучиться. Там теперь жутковато. Я сделал вид, что у меня иссякли силы и смотался. - Это же лишение частной практики на всю жизнь! - ахнул я. - Кельвин, лучше лишиться официального права и сохранить магику, - Веред покачал головой и снова затянулся. - Вас просто давно там не было. О вас говорят много хорошего - и вижу, что этот кошмар с пустыми глазами вас, вроде, не затронул. Но я ещё посмотрю, вдруг это внешнее. Тогда не останусь, и не просите. От неожиданности я рассмеялся: - Ко мне только за этот месяц приходили тридцать шесть человек и просились в ученики. И я всем отказал. Почему вы считаете, что я буду просить вас остаться? Веред взмахнул рукой - и перед нами раскинулась радуга, широкая, сочная, блестящая. По радуге медленно и лениво стекал водопад ледяной воды; его хрустальные брызги веером ложились на мои колени. Я вскочил и запустил руку в воду. Тут же по воде засеребрились узкие рыбки с фиолетовыми глазами - уже моя работа. Я улыбнулся - и радугу оплели нежные побеги плюща. Веред добавил немного света в радугу - и мы оба отступили, глядя на работу в немом восхищении. Это было даже лучше, чем обычно. Моя ванильная магика и лимонно-ментоловая Вереда дали совершенно уникальное, тревожащее душу сочетание... Я начал понимать, о чём он говорил. Пожалуй, просить его остаться я бы не стал... но я бы хотел, чтобы он остался. - Срок? - спросил я, глядя, как рыбки и сияющие искорки, изгибаясь, скользят по воде, исчезают в мерцающих кольцах радуги и снова появляются выше. - Бессрочный, - спокойно бросил Веред и стал раскуривать вторую клюквенную чёрную сигарету. Я повернулся и посмотрел на него: - Вы, должно быть, шутите. - Иногда шучу, - согласился он. - Но не сейчас. Я умею создавать бессрочные нереальности. Не больше двадцати в день, но могу. Мой верхний предел был сорок, у всех остальных ниже меня - от трёх и ниже. Двадцать. Двадцать бессрочников, нереальностей, которые могут простоять здесь сколько угодно долго и не исчезнут даже после смерти магика. Я перевёл взгляд на Вереда: тот спокойно, с некой даже отстранённостью смотрел на воду. - Я не смогу взять вас в партнёры без лицензии, - вздохнул я, перебирая в голове полузабытые имена. - Так что для начала мы восстановим ваше право на частную практику. Соберём школьный совет, вас примут в Школу исключительно на время прохождения выпускных экзаменов... - Меня вполне устроит место ученика, - сказал Веред. Его чёрные глаза неожиданно засияли такой теплотой и нежностью, что иронично-угрюмое лицо полностью преобразилось. Хотя ничего, вроде, не изменилось, но выражение стало в сто крат мягче. - Но спасибо, вы первый, кто это предложил. - Понимаете, но ведь я не могу взять вас в ученики, - покачал головой я. В мозгу били молоточки: "Что ты делаешь?! Прекрати! Бери его на любых условиях! Не упускай этого человека!" - но я не мог. Одна-единственная сделка с совестью - и ты уже по уши в долгах. Пусть я лучше буду мучиться, что он ушёл, чем что я нечестно с ним поступаю. Он достоин лучшего... и поэтому я отказываю ему в меньшем. Какой я, право, молодец. - Ваш уровень знаний мне этого не позволяет. Партнёры - или никто. На этот момент я - самый сильный магик, но в вас есть дикий потенциал, который вы развили сами, и я не хочу присваивать себе ваши заслуги и прикрываться вашим именем. В первый раз я отказываю просящемуся в ученики по этой причине. Веред небрежно отбросил сигарету и подошёл ко мне почти вплотную. Он ведь мог меня и ударить, но я почему-то совсем его не боялся. Он долгим взглядом посмотрел мне в глаза, совершенно непонятный взгляд, тёплый, понимающий, а потом легонько провёл рукой по моей щеке. - Какой вы замечательный, - сказал он бархатным тоном, таким же, как и его взгляд... А потом резко развернулся и пошёл прочь. Ноги мои подогнулись, я осел на скамейку. Я, вроде, и хотел что-то сказать, но никак не понимал, что - и молча смотрел, как он уходит, снова прикуривая на ходу, не оглядываясь, будто я для него уже не существовал. Я хотел было окрестить его сумасшедшим и сразу выкинуть из головы, но не выходило, да и выкидывать, если честно, не хотелось. До меня вдруг дошло, что я только что отослал от себя единственного человека, который мог, да, действительно мог стать моим навсегда-другом, как связанным со мной детской клятвой дружить вечно, только настоящей. Захотелось вскочить и догнать его, и я еле усидел. Это уже совсем не дело - бегать за людьми, которые твёрдо решили уйти. Мне вдруг стало страшно жалко себя - ну, подумаешь, пройти пару экзаменов, чтобы быть партнёром с лучшим магиком последних шести лет... Ну неужели это сложно? Всё точно, я ему просто не понравился. С моей детской оценкой происходящего, инфантильной верой в чудеса, да и рубашка у меня на рукавах мятая... Хотя, при чём тут рубашка?!! "Какой вы замечательный". - Чёрт, - выдохнул я и не удержался, заплакал. Над головой мгновенно материализовалась туча; я уже приготовился к дождю, но тут на голову приземлился целый сугроб снега - и начал медленно таять. Потом ещё один, и ещё... Я покосился на тучу и прикинул перспективы. Перспективы поражали воображение. Поэтому я вскочил и кинулся бежать домой. Тучка честно попыталась меня догнать, но у неё не вышло. Можно было, конечно, и дематериализовать, но убегать от снежной тучи всё же веселее, чем реветь в одиночестве из-за какого-то парня, который слишком много курит. Это меня, кстати, успокоило. Обязательно надо ему сказать, что он слишком много курит. Следующую неделю я наглядно, с примерами, объяснял всем и каждому, какой я на самом деле неловкий идиот. Когда я волнуюсь, то начинаю всё ронять, но в этот раз масштабы бедствия ужаснули даже самых терпеливых и стойких. Я падал, оббивал носом все косяки, по десять раз переспрашивал клиентов, что именно они хотят получить (одну бабушку я просто вывел из себя, переспрашивая её, что она хочет, хотя она с самого начала попросила просто что-нибудь красивое на мой вкус) и в результате, разумеется, делал всё не так. Спать тоже получалось только урывками, причём клевать носом я начинал в самое неподходящее время. В общем, Марианна, зайдя за охапкой тропических цветов, которую она заказывала за три дня до этого, обнаружила, что цветы, во-первых, кактусы, во-вторых, металлические, а в-третьих, на них сплю я (с синяком под глазом, весь в царапинах, бледно-зелёный и жалкий). На добрый вопрос "Что случилось?" я не смог связать и двух предложений, потому что моё заикание при Марианне достигает невероятных высот (полагаю, она даже не знает, что на самом деле я не всегда заикаюсь). Эта чудесная, невероятно заботливая девушка смазала все мои царапины каким-то (без сомнения, ядовитым, чтобы не мучился больше) средством, напоила чаем с мёдом и сказала немедленно отправляться в постель. - Ты не чувствуешь, что где-то здесь пахнет розами? - спросила она напоследок, прикрывая дверь. - Гммм, - покраснел я, судорожно пряча под одеяло (может, начать их коллекционировать?) очередную крылатую лягушку. - Ну, отдыхай, чтобы когда я пришла в следующий раз, ты уже был здоров, - она улыбнулась и вышла. Ах, как она была прелестна! Я заснул под нежный запах чайной розы и впервые спал хорошо и спокойно, и даже три клиента меня не смогли разбудить. Ну да ничего, зато я хотя бы начал немного соображать к вечеру. Новоявленная сообразительность коварно подсказала мне идею перевесить вывеску под окно второго этажа. Это дело я откладывал давно и охотно, потому что карабкаться вверх по верёвочной лесенке - удовольствие из ряда сомнительных. Но заказов, вроде бы, не намечалось, свои вечерние прогулки я бросил, так что вывеска, можно сказать, просто рвалась в руки. Нет, надо было, конечно, обратить внимание на треск. Когда ты лезешь на второй этаж по верёвочной лестнице, мне кажется, любой треск должен настораживать, а уж треск разрываемой верёвки - особенно. Но я, разумеется, и ухом не повёл - и через минуту уже летел вниз, глубоко задумавшись о смещении позвоночных дисков, параличе и безвременной кончине. Однако приземлился я как-то хорошо, точнее, приземлиться я как-то не успел: меня перехватили в полёте. Я ошарашено повернулся - на меня так же ошеломлённо смотрел Веред. При виде его лица у меня тут же сработал рефлекс: - Ты слишком много куришь! - наставительно сказал я, безвольной тряпкой вися у него на руках: самое удобное положение для изречения наставлений. Веред ещё секунд пять обалдело на меня таращился, а потом засмеялся так, что не смог меня удержать. Последнее, что помню - это мысль: "Не мог отказать себе в удовольствии самому меня прикончить", - и звук удара.