Феникс

Под ногами шуршали розовые лепестки. Он знал, что их поток не иссякнет никогда. Лепестки сыпались сверху, когда он появился здесь, и будут падать ещё миллион лет, после того как он превратится в песок или в пепел. Впрочем, смерть не страшна. Скорее, наоборот. Исчезнуть и стереть память о себе — его заветная мечта на протяжении уже почти целого века. Но если уж случилась такая неприятность, что он жив даже после смерти, продолжая доставлять неприятности всем, то лучший вариант — проводить как можно больше времени в полном безделье. В этом мире работает хорошо лишь одно правило: чем чаще бездельничаешь, тем меньше вреда причиняешь другим. Вот и сегодня он воспользовался шансом исчезнуть, чтобы прийти сюда. Тацуми будет рвать и метать, когда выяснится, что работа опять не сделана. Хисока тоже недовольно загудит себе под нос о безответственности некоторых. Ну, или начнёт громко возмущаться и вспоминать то слово, где кандзи «лошадь» и «олень»* стоят рядом, если и у него день не задастся. Да не привыкать! Одна незадача — сладкого не купил и сакэ взять негде. Ничего, просто посидеть под одной из сакур — тоже неплохо. Он уже почти подошёл к одному из старых деревьев с раскидистой кроной, но внезапно замедлил шаги, а потом и вовсе остановился. Кто бы мог подумать, что в этой заброшенной, всеми забытой части парка может кто-то находиться! Какой красивый мужчина… Кажется, будто он присутствовал здесь всегда, словно неотъемлемая часть этого мира. Очень высокий, черноволосый и смуглый. Прямой нос с небольшой горбинкой и глубокие тёмно-карие глаза. Ярко-оранжевая накидка, небрежно переброшенная через оба плеча, практически не прикрывала сильный, мускулистый торс. Бёдра были обёрнуты широким куском ткани того же цвета. На ногах незнакомец носил простые деревянные сандалии. Но это точно были не гэта! Загнутые вверх носы и перемычки из тесёмок, плотно обхватывающие щиколотки, выглядели диковинно и непривычно. За спиной у мужчины висел деревянный лук из чёрного дерева с металлическими накладками и колчан со стрелами. Лук был невероятно огромным, почти в рост владельца. Интересно, как незнакомец управляется с таким громоздким оружием? Лучник стоял, запрокинув голову, и смотрел в небо, залитое ровным светом. Лепестки сакуры плавно кружились вокруг него, не касаясь кожи, из-за чего фигура мужчины казалась окружённой сияющим ореолом. «Он же светится, — мелькнула невольная мысль. — Будто солнце». И в этот миг незнакомец повернул к нему своё лицо и улыбнулся кончиками губ. — Здесь тихо, — сказал лучник, и от звука его голоса, от этих низких, но чистых вибраций по телу невольно побежали мурашки. Как давно ему доводилось испытывать такое? Наверное, когда он был ещё жив. Лучник сделал несколько шагов навстречу ему, продолжая приветливо улыбаться. — Я нарушил твои планы побыть одному? Оставалось только смущённо кивнуть, недоумевая, почему язык вдруг прилип к гортани. — Не волнуйся, я ухожу, — лучник поправил перевязь, на которой висел колчан со стрелами. — Всех благ тебе. Прощай, — промолвил он и двинулся по аллее к выходу из парка. — А… как вы, — неуверенно бросил ему вслед любитель безвредного безделья, — проникли сюда? Никогда вас прежде тут не видел! Сияющий обернулся всё с той же неуловимой улыбкой на губах. — Я не проникал. Просто пришёл. Но я и в самом деле тут впервые. Брата навещал, чтобы разобраться кое в чём. — Брата? — Яму. Правда, насколько я выяснил, здесь его все называют немного иначе — Энмой. Наверное, это всё оттого, что ваш язык иной? Дыхание прервалось, а глаза сами собой распахнулись. — Энма-Дай-О-сама — ваш брат?! — Самый старший. У меня есть и другие. И даже сёстры. Одна из них, к несчастью, погибла задолго до моего рождения, будучи юной девочкой. Я не успел с ней встретиться. Брат Шани уверен, что её душа до сих пор странствует где-то, но мы очень хотим вернуть её домой. Однако даже брату Яме неизвестно, где искать Бхадру, хотя он знает всё про усопших. — У меня тоже была сестра по имени Рука, и она тоже погибла в юности, — внезапно вырвалось из самой глубины сердца, и он даже не понял, зачем сказал это. То, что болело, то, о чём не желал никогда говорить, он вдруг выдал этому странному незнакомцу с луком за спиной, которого видел впервые. — У твоей сестры были такие же замечательные глаза, как у тебя? — услышал он, но слова опять соскочили с языка раньше, чем успел их обдумать. — Замечательные?! Да я мечтаю вырвать их! Лучше быть слепым, чем… — он оборвал себя на полуслове. — Простите. Воцарилось молчание. Лепестки сакуры внезапно застыли и почему-то полетели вверх, словно небо притягивало их к себе. — Отрезать от себя части непросто, — бесстрастно промолвил лучник. — Правда, иногда снять кожу или ослепить себя проще, чем выжечь что-то из глубин души. Подчас даже смерть ничего не исправляет, хоть ей подвластно многое. Сказав это, лучник поднял свою ладонь, испещрённую застарелыми шрамами, и тяжело положил её на плечо молодого человека в чёрном костюме, обладающего самым прекрасным цветом глаз, который он когда-либо видел. — Ты мёртв? — Как и вы, полагаю. Он думал, что лучник сейчас просто развернётся и уйдёт, это было бы лучше всего, но тот неожиданно ответил. — Это случилось давно. Тысячелетия назад. На моей земле началась кровопролитная война. Узурпаторы собирались занять престол, уничтожив законного наследника. Они называли свои интриги «борьбой за праведность». Открывая лицемерию дорогу в мир, устлав путь кровью невинных жертв, они говорили что-то о «божественных играх». Я же просто боролся за тех, кто мне дорог. В предпоследний день битвы меня застрелил один из врагов, чья мать желала, чтобы я назвал этих узурпаторов братьями и сражался вместе с ними за чуждые мне идеалы. А я выбрал сторону того, кто был мне больше братом, чем они все, вместе взятые. Я любил моего принца и не мог предать, даже если бы против нас с ним восстала вся вселенная. Его называли демоном, но не было души чище его. Будь всё иначе, я бы не стал посвящать ему свою жизнь и посмертие. Он погиб в той же битве на день позже меня. — Вы встретились после смерти? — Мы и сейчас вместе. Уже почти три тысячи лет. — Ух! Это здорово… Не смерть, конечно! — он отчаянно замахал руками, боясь, что его не поймут, — отлично то, что вы нашли друг друга. — Да, это так. Посмертие принесло неожиданное счастье. А что произошло с тобой? — Не справился с личной войной. Лучник взял его правую руку и, приподняв, поднёс близко к своему лицу, разглядывая шрамы на обнажившемся запястье. — И почему же ты решил проиграть? — Невыносимо знать, что смерти людей — на твоей совести. Невыносимо не иметь власти над собственным проклятием — убивать снова и снова. В детстве меня называли демоном, и я действительно им стал. Я погубил даже тех, кого любил. Имел ли я право жить? — Война снаружи подобна войне внутри, но истинный воин всегда должен стоять насмерть лицом к опасности. Вопреки всему, ты должен был бороться. — Какой из меня воин? Я трус, убегающий от проблем. Я и сейчас поступаю так. — Но у тебя есть смелость рассказать, от чего ты бежишь? И тогда его прорвало, словно плотину. Он заговорил и не мог остановиться: о родителях, о Руке, о проклятых глазах демона, о тех, кто боялся и ненавидел их семью, о том, как жертвой ненависти стала его сестра… Лучник слушал, слегка нахмурившись, а потом вдруг отеческим жестом потрепал его по плечу: — А ещё говоришь — не воин. Будь ты трусом, половины этого не выдержал бы. — Но я и не выдержал. — Ты желал спасти других. Такой же была и Бхадра. Предпочла убить себя, чтобы мир не пострадал от её разрушительной силы. Моя сестра могла прожить целую жизнь и не причинить никому вреда, но одно злое сердце вынудило её стать орудием своей мести, и Бхадра поняла, насколько опасен яд, засевший в ней с рождения. Она предпочла покончить с собой, чем всю жизнь оставаться угрозой для остальных. — Откуда в девочке взялся яд? — в голосе мужчины с глазами редкого цвета послышалось недоумение. — Мать Бхадры пытались убить, заманив к колодцу с калакутом, самым опасным ядом во вселенной, но, даже упав в колодец, дэви Чхая не пострадала. Нерождённая дочь, которую она носила в утробе, впитала отраву, доставшуюся матери. Бхадра родилась на свет носительницей калакута, словно вишканья, насквозь пропитанная змеиным ядом. Даже высшие боги боялись её и хотели уничтожить. Брат Шани пытался защитить Бхадру, однако волей судьбы он стал невольной причиной её гибели. Бхадра использовала против себя оружие, которое Шани получил от Господа Шивы. Она применила бхадрантак, вырвав из рук брата и вонзив в себя. В течение долгих лет Чхая винила Шани в смерти дочери. Не подозревая о том, что это было самоубийство, она посчитала собственного сына преступником, выставила из дома и отказывалась общаться с ним до тех пор, пока он не повзрослел, не женился, и его жена не принесла Чхае доказательства невиновности Шани. Набрав в шкатулку земли с того места, где погибла Бхадра, дэви Дхамини — дочь царя гандхарвов — призвала душу девочки, и та явилась. Бхадра рассказала семье правду о случившемся. Так Шани был оправдан. Он желал вернуть Бхадру к жизни, но к тому времени, как он нашёл подходящее тело для девочки, загадочным образом пропала шкатулка с горстью земли. Шани не успел помочь сестре. Душа Бхадры, привязанная к шкатулке, исчезла тоже. И только недавно выяснилось странное совпадение: после того, как пропала шкатулка, у нашего брата Ямы появилась здесь вторая ипостась — юный, гибкий, прекрасный ликом Ямарадж, не носящий верёвку с петлёй в руке, скорее похожий на… Нет, лучше не стану говорить, кого он мне напоминает! — прекрасное лицо лучника исказила гримаса отвращения. — Каколь, близкий друг Шани, вчера предположил, что исчезновение шкатулки с душой Бхадры могло быть как-то связано с появлением отражения души нашего брата в Японии. Вот я и пришёл разобраться, потому что у меня единственного сейчас нет неотложных дел в Сурьялоке. — Но кто вы? — снова неуверенно спросил у лучника его собеседник, не слишком рассчитывая на честный ответ. Сияющий воин улыбнулся снова и протянул руку, представляясь: — Карна, сын Солнца. — Вы сын богини Аматэрасу! — раздалось восхищённое восклицание в ответ. — Значит, ваш отец — бог ветра Сусаноо? — Нет, в моей реальности ваша богиня выглядит иначе, носит имя Сурьядэва, и… он мой отец. А с матерью всё сложно. Сейчас это не имеет большого значения, поэтому я не стану об этом говорить. Последовало долгое молчание, в течение которого собеседник Карны потрясённо смотрел на лучника, застыв, как статуя Будды, а потом вдруг неловко рассмеялся, хлопнув себя ладонью по лбу: — Простите, без изрядной порции сакэ мне в этом не разобраться, — он пожал протянутую руку, представившись тоже. — Цузуки Асато, сотрудник отдела Сёкан департамента Энма-Тё.