Бабочка под стеклом

Мы провели вместе целомудренную ночь, сливаясь в невзаимных поцелуях, и встретили обоюдно денницу, ленно смахивая с ресниц остатки вчерашних грёз. Я думала, что совместное утро встретит меня тошнотой и головокружением. Но я была свежей, как полуденная росинка на первенцах-стеблях. Обычно, просыпаясь с Ним, я обнаруживала себя измятой, точно я пергамент, залитый молоком. В этот раз что-то пошло не так. И мне даже удалось безбоязненно потянуться в чужой ложнице, активировав спящие мышцы. Что же это могло значить: правильная тактика, окончательное привыкание или… новая жизнь? Мне пришлось откинуть последнее предположение, потому что дурные воспоминания продолжали глубже протискивать в меня корни, и те начинали болезненно набухать, когда я позволяла себе взвращивать на их месте веру во что-то невероятно наивное и, скорее всего, невозможное. Но мне правда не хотелось в этот раз отвернуться от Него или, более того, плюнуть в Его лицо, нарисованное игривыми ангелами. Небожители, должно быть, всего лишь резвились с красками, но, как правило, шедевры получаются именно спонтанно. Они просто невинно баловались, а для людей эта ангельская забава превратилась в мучительное искушение. Я смотрела на мирное лицо визави, не веря, что оно может быть таким трогательным и аккуратным. Хрупкое, как фарфор, тонкое, как лепестки майской розы, и прекрасное, как первый осознанный смех младенца для рачительной матери. Почему же оно принадлежало чудовищу? Или, быть может, оно было присвоено другому человеку, а натура Алоиса — его клетка, из которой мне нужно вызволить несчастного пленника? Звучит глупо и по-детски, но я задумалась на минуту о том, что монстр может превратиться в красавца, если ему подарить искреннюю любовь. Но ведь сказки бывают только в сказках, разве нет? Значит, я бессильна здесь. Однако мне всё равно так страстно захотелось осторожно прикоснуться к гладкой щеке, нащупав в ней трещинку, сквозь которую прольётся свет истинной личности Алоиса. В конце концов красавец не может быть настолько уродливым. Но, к счастью, я не успела совершить оплошность, поскольку падший ангел, размяв невидимые аспидные крылья за спиной, приветливо потянулся к солнцу за окном. Я всё так же недоумённо смотрела на Его дивный силуэт, поражаясь тому, как в этом существе могут уживаться хмурые бесы. Я поражалась богатому сорту Его эмоций. Поражалась тому, что ощущала в организме долю хмеля, который вновь затуманил мне здоровый рассудок. Такое чувство, будто я всё ещё пьяна, поэтому временами не могу вспомнить, кто сидит передо мной. Я нашла в себе силы лишь для того, чтобы благоразумно покинуть чужую постель, обратившись обратно в покорную прислугу. А затем, не дожидаясь Его приказов, буднично присела на колени возле своего хозяина, зачав попытку застегнуть на Нём рубашку. Мы вели себя так, будто между нами ничего не было. Через несколько секунд Алоис привычно распустил пуговицы, наблюдая за моими эмоциями, которые варьировались от смирения до лёгкой усталости. Он — маленький провокатор и умелый искуситель, что подобными ухищрениями пытается пробудить в людях живой огонёк, с которым он уже давно беззаботно танцует котильон. Гладный огонь ещё не съел Его. Кажется, что Алоис был жарче самой стихии, которая была вынуждена пиетитно покориться Ему. Даже пламя боялось Его. — Просто хочу, чтобы мы подольше побыли наедине в моей комнате, — невинно оправдался Он, теребя пуговицу на уровне оголённой груди, которая возбуждённо вздымалась в такт моему предательскому сердцебиению. Это звучало настолько умильно, что я, как ни странно, не смогла злиться на Него. Раньше эта повторяющаяся пытка развивала во мне ирритацию. Но после ночи, в которой немного беседовали наши души, пусть и не найдя точки соприкосновения, я смягчилась к Нему. Мне было непривычно осознавать это. Я падала в какое-то удолие, где смешивались в единую субстанцию мои мысли и ощущения. Лучше мне пережить успение, чем дальше блуждать по терниям этих неясных чувств. Но сейчас я спокойно смотрела в Его ясно-голубые глаза, где произошла утилизация токсичных отходов, и ничего ныне в них не ослепляло и не травило мой дух. Утлые попытки сопротивляться Его обаянию полностью рассеялись, как пустынная утварь на ветру. Пока я была приворожена Его игристым, как шампанское, взглядом, я чувствовала себя тихвинкой, которую было легко потопить лишь одной волной. — Но я бы никуда не ушла, если бы Вы попросили, — мягко отозвалась я, продолжая мирно сосуществовать с театром толерантности к Нему, не замечая, как я начинаю по-настоящему вести себя так. Это уже не репетиция и не жажда получить главную роль и последующие триумфы за качественное исполнение. Это жизнь. Я почти не притворялась. Мне пришлось отвести взгляд от этого опасного притяжения. — Это слишком скучно, — буркнул Он, наморщив нос, а затем, изменившись в лице, задорно коснулся пяткой моего плеча. Мне пришлось поднять голову, словно в моё нёбо впился трензель. Я встретилась с очами, в которых плясали ехидные сатиры. Его улыбка была очаровательно нежной и одновременно бритвенной. Тонкая нога соблазнительно изгибалась, как веточка плакучей ивы, сильнее надавливая на моё плечо. — Разве тебе не нравится играть со мной? Он изнимал из меня контроль. Эта инкубовская ухмылка порабощала мой разум. Мне было трудно терпеть страшный искус данного пери, призванного защищать человечество от демонов. И пусть я знала, что Он сам является наполовину монстром, неким нефилимом, это не помешало мне снова довериться ему, поддаться греховному соблазну. Я была глупым Адамом, который так и не сбросил с себя старую шкуру фальшивых убеждений, поэтому по-прежнему тянулась к запретному плоду. Я смущённо опустилась голову, прошептав постыдно в пол, который не осудит меня за слабость характера: — Нравится… Мне казалось, что я услышала, как растягиваются мышцы Его идеальных уст, складывающихся в довольную улыбку. Хотелось ещё раз поднять голову, чтобы убедиться в своей теории. Нет, мне хотелось всего лишь удовлетворить эстетическую жажду. Я хотела ещё раз быть обманутой им, как Он хотел быть обманутым в моей любви. Вечный круговорот нашей жизни состоял в общей лжи. Как нам сосуществовать дальше? Сейчас не хотелось думать о таких сложных вещах. Родители говорили мне, что главное в этой жизни — взаимность. Мы взаимно верим в нашу ложь. Но правильно ли это? — Тогда продолжай одевать меня, а я буду снова раздеваться для тебя, — хихикнул он с притворной жеманностью, чтобы раззодорить меня, а затем вновь включил вызывающую фривольность, подпустив мои дрожащие пальцы к распахнутой рубашке. Я будто была черноокой Гурией, которая ублажала на небесах праведника в Его лице. Горный морион моих зрачков расширялся по мере того, как усиливалось Его дыхание, пока пальцы с материнской бережностью закрепляли пуговицы. Изредка подушечки касались обнажённой кожи, вызывая у Него мурашки, а у меня — лихорадочный стук сердца. Я уже ничего не испытываю к Нему, но в груди всё равно взрывался тимпан. Почему это происходило так? Я не понимала, откуда во мне столько противоречий. Не понимала, почему меня начала забавлять Его инфантильная манера распускать мои труды. Как только Алоис заново расстёгивал пуговицы, мне хотелось засмеяться; он напоминал мне шального зверька, на чьи неразумные выходки невозможно было злиться. Я не сдержалась и всё-таки выпустила легкокрылый смешок наружу: — Забавно получается. Но даже эта безобидная фраза пробудила в Нём чудовище. Тонко-харатейное терпение Алоиса было разорвано. Он резко убрал мои пальцы, блуждающие на пуговицах, от чего я удивлённо охнула, вопросительного вглядевшись в хмурое лицо. Некогда я чувствовала себя Гипербореем, живущим в блаженных краях под покровом Аполлона. Теперь, когда Его уважение было потеряна, я снова стала самым обычным смертным, которому больше не суждено спокойно смеяться в присутствии капризных богов. Алоис отвернулся, глядя в одну точку пустым взором, а затем снова повернулся ко мне. Взгляд сверху-вниз, доселе демонстрирующий игривость, теперь насквозь прожигал меня смутной ненавистью. Я испуганно задержала кислород в груди, мысленно обвиняя себя в том, что я позволила себе потерять бдительность. Какая же я глупая. — Хм, мне непривычно видеть тебя такой, — угрюмо заявил Алоис. — Твоя непредсказуемость раздражает. Я хочу всё контролировать, а ты всё время лишаешь меня власти. Ты считаешь своё поведение нормальным для прислуги, Аи? Его пристальный взор пригвоздил меня к месту. Я мелко задрожала. «Дыши спокойнее, Аида. Алоис Транси подобен животному: если Он почувствует твой страх, ты покойница», — пыталась успокоить себя я, утопая в Его хищных зрачках. Голубые глаза, эти бывшие кристальные озёра, превратились в глубокое бучило, где по-прежнему всплывали испуганные утопленники и живучие черти, тыкающие в них острыми трезубцами. Но мертвецы всё равно оказывались на поверхности и, протягивая навстречу мне серые руки, умоляли не сдаваться и не совершать ошибки, какие постигли они, прежде чем утонуть в этом зверском омуте. — Н-нет, господин… — беззащитно промямлила я, отчаянно цепляясь за нужные слова, которые предательски спадали с подвески предложений. — Я не думала, что Вас так заденет моя улыбка… Я не пыталась лишать Вас ею авторитета. Должно быть, мой жалкий экспромт не подействовало на Него; светлые брови насупились ещё больше, извращая совершенство уродливыми складками. Тогда я, кажется, поняла, что Его истинная личина, спрятанная за фарфором лица, и есть морда безжалостного монстра. Я представляла на её месте светлый лик принца, но правда оказалась трагична. — За всё время своего проживания здесь ты должна была научиться угадывать моё настроение, — высокомерно цедил Он, скучающе рассматривая ногти на пальцах, и это ощущалось для меня ударом ножа; отточенные слова, принадлежащие настоящему аристократу, полосовали нервы. — Поэтому я делаю вывод, что тебе совершенно безразличны мои чувства. — Это не так! — панически вскричала я. Мне пришлось напрячь мозжечок, чтобы выдавить то, что могло спасти меня, и после недолгих раздумий я прискорбно и виновато добавила: — Вы… очень дороги мне… Правый уголок Его губ суспектно дёрнулся, будто одна часть Его натуры пыталась поверить, а другая бездушно опровергала мои слова. — Если бы я был тебе дорог, ты бы не забывала своё место. Паническая атака нарастала. Удары под Его зазирающим взглядом становились сильнее. Прислушиваясь к ифике, которой меня учили в этом поместье, я сипло пробормотала, пытаясь перебить крик своего страдающего сердца: — Прошу простить меня. Я… могу ли я как-то загладить свою вину? На минуту я робко подняла на Него глаза, чтобы понять, как ловко я огибаю препятствия на пути к снисхождению, и встретилась там с озорным огнём. Тот самый, с которым Он безмятежно вальсировал, не позволяя ему пожирать Себя. Но тот, который мог легко поглотить меня, как прирученный Им гарм. Его лезвийная улыбка порезала моё самообладание. Я поочерёдно сглатывала крупные комки, которые мешали мне спокойно дышать. — Вечером ты покажешь мне, насколько хорошо ты знаешь моё тело, — искушающе сказал Он, многозначительно улыбнувшись. Он растлитительно ласкал самого Себя ладонями, призывая меня почувствовать ответное возбуждение. — Влюблённый человек должен знать каждую точку, которая доводит до экстаза источник его воздыханий, не так ли? — Он положил ногу на ногу, приподняв одну из них так, что кончик большого пальца коснулся моего подбородка. Я смиренно подняла макушку, получив плотоядную ухмылку. — Ты ведь любишь меня, Аи? Меня не настолько пугала возможность лгать Ему, сколько осознание того, что я позорно лгала самой себе. Внутри меня вился генварский мороз. Я отвратительна в своей фальши. И, видимо, я заражаю всё вокруг себя — ведь мир тоже отвратителен. Он настолько ужасен, что я завидую слепцам. Он хотел видеть во мне Гальциону, которая умрёт вслед за своим мужем, обратившись в птиц-алкионов, а я хотела видеть в Нём недостижимую свободу. Хотя бы мнимую. Но в Его глазах всегда витали решётки и розги. Как мне говорить о любви человеку, который делает всё, чтобы я плавилась в чистой ненависти? Плести паутину лжи было всё тяжелее и тяжелее. — Люблю… Упало с моих уст громоздким кремнем. Я гинула в своих фальши и страхе. Грубое, как гарус, прикосновение воображаемой смерти парализовало меня. Я была при издыхании, пока Он анализировал моё шаткое признание. — Слов недостаточно! Его крик был подобен вороньему граю. Я вздрогнула, покрывшись изнутри инеем. Циркулирующий эликсир жизни в очередной раз пережил незапланированную заморозку. Мне было ужасно страшно совершить хоть какое-либо действо. Но, словно под прицелом панцерфауста, я нерешительно привстала, чтобы дотянуться до чужих губ. Вчера эта процедура усыпила Его внутреннего зверя, а значит, я должна попробовать это ещё раз. Алоис ждёт любви, и Ему неважно, настоящая она или иллюзорная, вынужденная или желанная. Я боязливо сомкнула веки, дрожа так, словно мне предстояло слиться воедино с изменчивым протеем. Но меня грубо оттолкнули. Рухнув на пол, я ощутила себя вдребезги разбитой. На Его лице появилась кривоватая карикатура. Я не понимала, что делаю не так. Не понимала, когда всё пошло не так. Не понимала, почему моя непревзойдённая тактика потерпела крах. Чего мне теперь ожидать от Него? — Что за мерзость? — презрительно скривился Алоис, насмешливо глядя на моё растерянное выражение лица. — Лезешь целоваться к своему господину, будучи не почистив зубы, точно невоспитанная псина. Не задумывалась о том, что можешь осквернить меня этим? Какая же ты глупая. Он жестоко расквелил меня, из-за чего я пристыженно опустила голову, нервозно заламывая пальцы. Я почувствовала себя на пропятии. Я ужасно глупая. Я бестолковая идиотка, которая выкопала самой себе же глубокую яму, населённую волками, которых терзал дикий глад. Их страдальческий вой разрезал напополам мои уши. Они упрямо подзывали меня пасть ещё ниже, чтобы завершить сразу несколько мук. — П-простите… — почти слёзно прошептала я, обожжённая первобытным стыдом. — Я сейчас же умоюсь. Я торопливо поднялась на ватные ноги, чтобы сбежать из этой огненной геенны, но меня остановили руки Алоиса, впившиеся в мои запястья. Меня резко опрокинули на кровать. Мой господин угрожающе навис надо мной, пробудив во мне животный ужас. Я беззащитно дрожала перед этим плюгавцем, ощущая тлетворные слёзы в уголках глаз. Я не шевелилась и не дышала, точно каменное изваяние. И я чётко чувствовала на себе жар Его ускоренных вдохов и выдохов. — Ха-ха-ха! Я пошутил! — безумно засмеялся Алоис, вгоняя меня в окончательный ступор. Его ладони вдавили сильнее мои скованные руки в постель. Окоченевшие пальцы нервно дёрнулись. — Даже с утра твоё дыхание напоминает запах цветочного поля. Это так странно… и это ужасно привлекает меня, — Его интонация сменилась пьянящей томностью, и чужое лицо прислонилось к моему. Я была готова испеть всю триодь, лишь бы только эта пытка завершилась. — Я хочу завладеть твоим дыханием. Хочу завладеть всем, что есть внутри тебя, — говорил Он будто нетрезвым тоном. — Хочу стать повелителем твоего тела, — одна Его рука властно задрала подол моего платья, впившись в оголённое бедро. Я по-кошачьи изогнулась, издав слабый стон, — твоего кислорода, — горячо вдохнули Его губы в приоткрытые мои, — твоего жалкого сердца, — вторая рука остервенело сжала грудь, под которой испуганно трепыхался важный орган. Словно одержимый духом Приапа, Алоис алчно впился в мои губы. Его руки нетерпеливо исследовали моё тело, и каждое прикосновение ощущалось, как укус пардалея, вынужденного голодать в зоопарке. Он торовато одаривал меня распутными ласками, словно пытаясь сломить мой дух, который был крепок, как тантал. И всё же, когда Его колено прижалось к моему напряжённому лону, я потеряла контроль над собой. Дыхание участилось, и для Алоиса, который словно предстал драконом, это было равно свежей крови девственницы. Мне казалось, что моё несчастное сердце лопнет под Его рукой, которая неудержимо сминала мою грудь. Я начала протестующе шевелиться, но Его тело буквально раздавило меня, и двигать я смогла лишь дрожащими пальцами. Меня словно заживо поглощали. Я смирилась со своим положением, но мои трясущиеся ноги продолжали вжиматься в чужие бёдра, когда колено Алоиса надавливало сильнее на источник желания. — Ваше Высочество, завтрак уже давно подан. В комнату вошёл Фаустус, и я впервые в своей жизни поблагодарила Бога за то, что этот пугающий дворецкий существует. Алоис неспешно отстранился от меня, вперив в Клода недовольный взор. Я тяжело дышала, сгорая в нестерпимом смущении. Дворецкий без страха смотрел в глаза своего господина, словно распластанной меня вовсе не существовало под напрягшимся Алоисом. — Ты не вовремя, Клод, — злобно пробормотал граф, оставив в покое моё истерзанное тело. Он подошёл ближе к дворецкому, и я испуганно зажмурила глаза, полагая, что мне придётся разрушить психику, увидев его наказание. Однако Алоис так же быстро сменил эмоции, встретив Фаустуса, которому почему-то всегда везло, дружелюбием. — Но я всё равно рад видеть тебя! Эй, отнесёшь меня вниз? Ты, Аи, тоже спускайся, нечего слуге валяться на постели своего господина. Я получила осуждающий взор и, не успев привести в порядок своё помятое тело, покинула чужое ложе, услышав от Клода: «Как прикажете, Ваше Высочество». Он взял на руки Алоиса, и мы двинулись в одно время в холл. Всё это время мальчишка странно поглядывал на меня, и я не удивилась бы, если бы Он ехидно спросил: «Ты ревнуешь меня, Аи? Тебе завидно? Хочешь встать на место Клода?». Он часто пытался пробудить мою ревность, но я оставалась бесстрастной — такому навыку мне ещё не удалось обучиться. И в конце концов Он, безразлично утыкаясь взглядом в окружающую обстановку, терял ко мне интерес. Я была счастлива уже от того, что Он короткое время не тыкал меня тирсом, который принадлежал развратному Дионису. Я желала хотя бы секундного спокойствия до вечера, в которой мне предстояло в очередной раз отказаться от своей плоти. Меня утешало лишь то, что я никогда не отдам Ему свою честь. Алоис невозмутимо занял своё место за столом, скучающе приступив к преданию глазуньи, в то время как слуги стояли за Его спиной. Каждый из них оставался невозмутимым. Даже ослепшая Ханна, которой довелось побывать в Тартаре, выражала непоколебимость. Лишь одна я словно ожидала усекновение. Всё это время я смотрела на трикирий, пытаясь хоть как-то отвлечь свои мысли об Алоисе, которые имели химозный привкус. «Не показывай свой страх, который усиливает аромат свежего мяса, и тогда монстр оставить тебя в покое», — неизменно приговаривала я себе. Но лоно болезненно вибрировало, ладони потели, а глаза щипало от непролитых слёз. Как я могла взять себя в руки при таком раскладе событий? — Аи, бокал пуст, заполни его, — внезапно прозвучал Его голос, спустившийся на мою голову гильтионой. Сжав кулаки до белизны костяшек, я нерешительно подошла к столу. Его бокал был почти полон. Багровая жидкость неизвестного мне происхождения, которую я воспринимала, как кровь, спокойно колыхалась внутри. Но я знала, что не имею право сделать Ему замечание. Неважно, насколько алогичной была Его прихоть — я была обязана выполнить её. Моя рука трусливо потянулась к бокалу, но в миллиметре до столкновения я заметила, как указательный палец Алоиса спровоцировал его падение. Содержимое окропило белоснежную скатерть и внутреннюю часть Его бёдер. Сердце забилось с удвоенной скоростью. Я поспешно нарисовала себе все виды телесных наказаний за несовершённую мною оплошность, но Алоис выдал с дьявольской ухмылкой то, от чего мне захотелось пережить сразу смерть: — А теперь слижи это.