Бабочка под стеклом

Наш фиакр, перевернувшись, рухнул наземь. Нанятый камердинер энигматично исчез. Однако, вяло выбираясь из поваленного экипажа, я заметила мелькнувшую чёрную фигуру, скрывшуюся за густым можжевельником. Шестое чувство подозрительно запульсировало, прежде чем я, откинув шелуху ошеломления и головокружения, начала ясно соображать в эпицентре раздрая. Краем глаза я заметила и оживление Сиэля, который, откашливаясь от сгустков пыли, пытался безуспешно выползти из-под обломков. Я хотела оказать ему помощь, но… В зарослях мелькнуло смешение цветов — слива и пшено. От данной палитры у меня захватило дух. Эликсир забвения пролился в вены, вынудив оставить новоявленного союзника в одиночестве, среди малахитовых чащоб. Как игривая рефракция, эта разноцветная тень исчезла в неизвестности, призывая любопытного путника последовать за своими бликами. Не контролируя себя, я торопливо поднялась на ватные ноги, слушая зов мистического наваждения. — Аида, остановись! Это приказ! Сиэль кричал мне что-то в след, но я уже не слушала его — чужедальные голоса были вне моего восприятия. Я стремилась к этой тени, как к Пуруше, из которого сочилась целая Вселенная, сколоченная из пралине и сияющего пазори. Ветки хлестали по лицу, точно шапитовский шамберьер, но, подобно неукротимому льву, я рвалась прочь из этого иллюзиона, подогреваемая зовом природы. Мне надоело прислуживать дрессировщику, ведь я лелеяла родную свободу. Влажный клеточный ад, сгущающийся надо мной, не смог попрать мои возбуждённые принципы. Я обгоняла изо всех сил скоростные сумерки и стенания сородичей, которые были обмануты сковывающими прутьями. Я не продамся человеской кормушке с фальшивыми зёрнами. Я предпочту взлететь, порезав крылья о решётки, чтобы восстановить их подлинной небесной манной. Останавливаюсь в центре поляны, вокруг которой образовались деревья, словно занявшие позиции в тесной гриднице. Потому что передо мной стоит Он. Мне казалось, что я овладела сиолонией, в которой призвала Его образ. Увидев Его, я морально выбралась из глубокой дрягвы, достигнув света и голубого неба. Лазурь Его глаз благотворно ослепила меня, но через некоторое время перерождённая сетчатка снова начала алчно поглощать истинный небосвод, отражённый на Его ровном лике, и я вкусила обновлённый смак предвечно желанной воли. — Джим! Ты пришёл за мной! Я радостно закричала и, раскинув руки, побежала к Нему так же быстро, как Куа Фу к солнцу, чтобы оно не опрокинуло на плечи холодную нощь. Я порывисто прижалась к Нему, и мне показалось на миг, что Он хрупкий тальник, который дёрнулся под моим напором, а я — неуклюжий Голиаф, вынужденно сеющий хаос. С ним я чувствовала себя Иисусом в Гефсимании, где мои молитвы слушали древлие оливы, а река Гихон орошала душу, в которой зацвёл духовный Эден. И всё же, истинная свобода заключается в любви, которая уничтожает низменные страсти. Но Он грубо отталкивает меня. И я будто падаю в бездну с эхом отчаяния. Как Ампелос, увлечённый виноградными гроздьями, я сорвалась с обрыва. Но так и не смогла обратиться с помощью Диониса в звезду Виндемиатрикс. Я даже не стала сладкой лозой. Я осталась неподвижно лежать на дне пропасти, отражая пустоту и скверну. — Лживая потаскуха! — плюнул мне в лицо Алоис; Его ангельский лик исказился злобой и чистой ненавистью. Я не понимала, куда делась мория Его души. Мой взгляд ошеломлённо впился в Него, словно Он озвучил оксиморон, который я пыталась расшифровать спустя целый хилиазм. — Ч-что…? — лишь сумела непонимающе пробормотать я. — Ты выбрала его… Алоис сокрушённо уронил эти слова, сжимая белеющие кулаки. Меня атаковала гемиплегия; я хотела пошевелиться, подойти к Нему, прижаться с чувством и переубедить, но тело не поддавалось привычным командам. В голове стучала депеша о том, что я обязана исправить ситуацию, но я не могла подобрать нужные слова. — Нет, клянусь! — закричала я от безысходности. — Когда тебе было плохо, ты выкрикивала его имя, словно в экзальтации, — не слушая меня, как в бреду говорил Алоис. Детериорация Его настроения перешла и на меня, но в более запущенной форме — вместе депрессией меня охватила дикая паника. Я тряслась, мои зрачки метались по склерам, провоцируя раздражение и хрустальные комки влажности, и чувствовала конгестию в голове. — Это был бред от яда! — нервно ероша собственные волосы, простонала я. — Сиэль отравил меня! Но Алоис был непроницаем для моих слов. И это ужасало больше всего. Его лицо, лишённое эмоций, породило колоссальную вспышку ужаса во мне. Во мне расцвели ядовитые белладонны, отравляющие трезвое сознание. Я была уверена в том, что всё, о чём говорил Сиэль, является ложью. Это чувство самонадеянно преследовало меня, подобно груму, и мне казалось, что оно не может подвести меня. — И потом, когда ты оказалась у него, ты написала мне письмо… — Что…? — теперь меня парализовал шок. Путаница от происходящего запеклась в мозжечке, как плазма, и вызывала раздражение. От переизбытка нервов хотелось выдернуть все волосы с корнем. — Какое письмо? Я ничего не писала, я была без сознания! Алоис делает шаги ко мне. Когда Он поднимает лицо, я вижу вместо него разъярённого демона с исполинским пламенем позади. Альвеола надламливается, парализуя стабильное дыхание. — Вот это чёртово письмо, где ты выбрала его, а не меня! — вопит Он, будто изрыгая канонаду драконьего огня, и бросает мне прямо в лицо смятый пергамент. — Как ты посмела, неблагодарная шлюха?! Все твои слова о любви были ложью! Мои дрожащие руки поправляют письмо, глаза непонимающе вчитываются в то, что я не могла написать. Я прихожу в обнажённый шок уже с первой строчки — это действительно мой почерк. Но когда я успела? И как? Внутри разрастается состоянии пиемии, когда все органы начинают гнить. Я вчитываюсь в каждую букву, испуганно впиваясь ногтями в хрупкий лист, и в моей голове с каждой секундой увеличивается количество гелиокартеров. От них болит голова. От них зарождается зуд в плоти. От них хочется истошно взвывать подстреленным псом, падая на колени перед Алоисом, который пепелил меня ненавидящим взором. Когда-то я хотела получить любой Его взгляд. Теперь же мне хотелось сбежать от этого же зрака, который обмакивал в котёл с ядерными отходами. «Алоис… Нет, Джим Маккен, Я безмерно благодарна Тебе за то, что Ты когда-то дал мне приют. И я действительно лелеяла в своём сердце мечту однажды понять Тебя и полюбить по-настоящему, чтобы исцелить боль твоего прошлого. Но ты не поддаёшься перевоспитанию. С каждым разом раны на моём сердце увеличивались, а надежда тлела. Ты не позволял мне отращивать крылья свободы и не позволял мне помочь их отрастить Тебе, чтобы мы вместе познали вкус счастья. Всё это время я притворялась счастливой, чтобы усмирить твой дух. Но Ты продолжал стоять на месте. Даже моя ложь во благо не смогла ничего исправить. Однако… я была по-настоящему влюблена в Тебя, пока твоя жестокость самолично не вырвала корни моих светлых чувств. Когда господин Сиэль спас меня, я поняла, что это мой шанс вырваться на свободу. Всё это время я желала только её. Мне нет места с человеком, которому льстит сидеть за решёткой. Я хочу вырваться на волю. И я сделаю это. Если Тебе не угодно идти со мной, значит, между нами нет и не было любви. Даже если она жила в твоём сердце… я не смогу принять её в таком извращённом облике. Это не в моих силах. Слишком тяжёлая, слишком неправильная, слишком… Твоя. Надеюсь, Ты будешь счастлив без меня. Я буду всегда помнить о Тебе и о том, что ты позволил мне познать новые стороны моей души. Прощай». — Что это, по-твоему?! — взбешёно рявкнул Он, отвлекая меня от затянутой абстракции. — Я… У меня не было слов. Я впала в длительный и глубокий ступор, отдающий студёным удушением и зловонным смрадом заблуждений. Кто, кроме меня, знал настоящее имя Алоиса? Кто мог знать, как развиваются наши отношения? Кто мог залезть мне в голову, чтобы выудить оттуда потаённые мысли, которые я похоронила под руинами прошлого, согласившись строить фундамент безоблачного будущего? Кто, кроме… меня…? — Я не знаю… — беспомощно промямоила я, не отрывая взор от письма, что обжигало руки Тартарным пожарищем. Словно мою волю поработили и заставили исполнять роль дезертира. - Я ненавижу тебя, Аида! Послышалась зубная крепитация разъярённого Алоиса. А затем звук был приглушён ударом по моей щеке. Пальцы коснулись края губы — физическая сила вынудила лопнуть кожу. Держась за обожжённое место, я попутно слизывала стекающую струю крови. Несмотря на незаслуженную боль, я была удушена чувством вины и мои глаза были пристыженно опущены на зловещее письмо, из которого иллюзорно вылетали обжигающие искры. Как только мои глаза перестали истерично метаться по будто бы рдеющим строкам, рядом с Алоисом появился Клод. Фигура, обтянутая траурным цветом — это он подстроил нашу аварию. Янтарные глаза по обычаю полосовали меня презрением. Алоис что-то прошептал, — на грани припадка меня оглушило ультразвуком, — высунув язык с золотой пентаграммой, и Фаустус в мгновение ока появился позади меня. Мою шею грубо сжали пальцы, затянутые перчатками оттенка слоновьего бивня. Задыхаясь, я привстала на цыпочки, танцуя на грани жизни и смерти. Алоис бесстрастно смотрел в мои постепенно закатывающиеся глаза, наполненные слезами. На минуту мне показалось, что Он без лишних колебаний лишит меня последнего вздоха. Внутренняя абсорбция топит в чернилах мглы. Но даже поглощённая устрашающими сумерками, я продолжала видеть на тёмном фоне Его светлые глаза, пронизанные ненавистью. Я ничего не понимала и была ужасно напугана перспективой скончаться, не опровергнув напоследок собственные строки. Сумасшедшее чувство вины, узурпировав мой рассудок, склоняло к принятию трагичной судьбы и неадекватной радости от того, что отмщённый дух Алоиса будет спокоен. Но… Он внезапно подошёл ко мне, нежно приподняв моё лицо за подбородок. Ныне на меня смотрели очи с пересоленным морем, которое буйно стекало по Его гладким ланитам тонкими линиями, что становились горше дыхания Смерти, в которой разлагались надежды. Я непонимающе разглядывала чужие слёзы, которые наделяли Его внешность мистической притягательностью. Даже на одре уловимой безжизненности, я продолжала безумно восхвалять Его. И когда Его лик, орошённый влагой, приник к моему, я воскресла, ощутив ослабление хватки Клода. Меня продолжали удерживать над землёй, но я продолжала дышать за счёт предсмертного поцелуя Алоиса. Оторвавшись от моих разбитых уст, которые перестали болеть, Он посмотрел на меня каким-то обречённым взглядом, в котором зачахло всё цветущее. Его ненависть, смешавшись с обезумевшей любовью, уничтожала Алоиса изнутри. Она мстительно убивала ростки веры и одновременно виновато пыталась заново воскресить остатки от них. Но на руках покоился лишь горький пепел. И горячая ненависть, смешанная с остужающей любовью, одинаково громко рыдали на коленях перед тем, что делало их живыми, что наделяло их сакральным смыслом. — Аи, почему ты так жестока…? — сквозь град слёз надрывно прошептал Он губами, что были запятнаны моей кровью.