Бабочка под стеклом

Я проснулась с головной болью. Меня застал нервный нистагм, ведь я понимала, что сегодня всё изменится: либо наступит коллапс, либо рассвет. Я видела сны, увитые кровью и склепным смрадом. А теперь пошатывающейся походкой направилась в холл, чтобы заняться повседневной уборкой. Я не знала, когда начнётся нападение, но уже начала предпринимать попытки помочь своим истинным союзникам. Хоть я и не была до конца уверена, что это правильное решение. Мы столкнулись с Сиэлем у лестницы. Видимо, мы оба поймали воспоминания о прошлой ночи, где он увидел меня полуобнажённой, а я подарила ему странный поцелуй, от которого он до сих пор не мог оправиться. Мы оба смущённо поджали губы, словно новоявленные любовники после случайной роковой встречи. Странно думать об этом, ведь мы, по своей сути, были детьми. Но всё равно слишком рано повзрослели. — Ты всё-таки надела его? — натужно спросил он, пытаясь отвлечься бессмысленным разговором. Я невольно прикоснулась к подаренному ободку, который почему-то обжёг меня. Мне кажется, что я предала Алоиса, водрузив на себя терновый венец, сжимающий гарротой голову. Но этот подарок оставил неописуемое тепло в моей груди, и я не могла так просто отвергнуть его. Это символ памяти, который я хотела сохранить. Я не была готова окончательно попрощаться с Сиэлем, хотя мой взгляд брошенного щенка говорил о том, что мы уже разлучаемся. — Ободок не виноват, что его подарили Вы, — с шутливой колкостью сказала я. И он понял мою шутку, ответив редкой улыбкой, хотя его порицательный взор сперва кричал: «Вычту из твоей зарплаты». Элизабет оказалась права, когда подметила, что он может сиять со мной. Но мы всё равно будем сопротивляться, даже если между нами что-то есть. Это обречённый союз. — Благодарю ещё раз, он мне очень нравится. — Тебе идё… Бла! — выругнулся Сиэль, поскользнувшись на полу, который я недавно протёрла. — Кто так ужасно убирается?! Тончайший флёр романтики исчез, когда я засмеялась над тем, как неуклюже расположился ругающийся граф. Я собиралась помочь ему встать, хоть он с гордостью и обидой вертел взъерошенной макушкой. Я бы могла спокойно удержать равновесие, но захотела намеренно упасть рядом с ним, оправдываясь скользким полом. Мне захотелось напоследок хоть как-то соприкоснуться с ним. Уже лёжа на его ногах, я продолжала хохотать. И вспоминала прочитанную книгу «Маленький Принц». Возможно, граф не дочитал её до конца, потому что мораль в эпилоге заключалась в том, что герой соскучился по своей капризной розе, вернулся к ней, а она наконец-то исправилась, и они были счастливы. Да, граф не читал глупые сказки, ведь ему нравились интеллектуальные детективы. И всё же мы не спешили отстраниться, поэтому лежали на влажном полу, точно те самые глупые дети, и играли в невинные переглядки, за которые нам уже было ужасно стыдно. — Если тётушка Фрэнсис снова увидит, как мы лежим вместе, я получу порцию нотаций, а ты лишишься зарплаты, — угрюмо сказал он, но его щёки были румяными. — Но в этот раз мы хотя бы не в трясине. И Вы просто ищите повод, чтобы не платить мне. — В конце концов я должен тщательнее следить за финансами, — отмахнулся с иронией Сиэль. — И если ты сейчас же не слезешь, ты окажешься одна в трясине. — Забыла, что Вы не можете поднять ничего тяжелее себя. Я покорно поднялась с него, подав ему руку так же, как он подал мне вчера на крыше. Сиэль горделиво колебался, но мы всё же соприкоснулись с очередным электрическим током. Он слабо вибрировал под кожей, но всё равно имел приятное послевкусие. Мне будет не хватать странных ощущений с ним и наших словесных дуэлей. Между нами были особенные диалоги и настроения, но я не могла позволить себе продлить эти ощущения. Я страдала пассеизмом, который был связан и с Сиэлем, и с Алоисом, но с одним из них я видела, что смогу прочистить путь к будущему. Или хотя бы к туманному настоящему. — Надеюсь, ты больше не будешь выкидывать подобные глупости, — внезапно начал он, и его ланиты сильнее зарделись. — Вы о вчерашней ночи? — Именно. — Не думала, что это так застанет Вас врасплох, — насмешливо сказала я, но сама, накрытая полотном воспоминаний, покраснела вместе с ним. — Я и сам не думал… Вернее, ты не должна позволять себе такие вольности! — поправив подавленный тон, строго закончил Сиэль. — Я не знала, что на меня нашло, — честно призналась я, утратив какие-либо силы интонировать покоем, которого не существовало, и прошлой игривостью. Сегодня всё встанет на свои места, но мне почему-то было тяжело настроиться на это. Мои попытки были Сизифовым трудом. Так мы начали мариноваться в первобытной неловкости, не зная, что сказать друг другу. И не понимая, нужно ли вообще что-либо говорить. Всё зашло в тупик. Но как по щелчку пальцев на Сиэля почти запрыгнула Элизабет, разрубив между нами незримую нить. Она как будто задела и меня, от чего я пошатнулась и ощутила болезненный импульс в голове. Мне нужно перестать думать о них. Я решила увеличить шансы своих союзников, поэтому задумалась о том, чтобы избавиться от главной препоны — дуэта Себастьяна и Сиэля. Мне повезло, что сегодня за Элизабет вернётся её мать, с которой я успела построить мост взаимопонимания. Он был сенильным и трухлявым, но по нему ещё можно было ходить с осторожностью. Я хотела воспользоваться своим крошечным авторитетом перед ней, поэтому, отвергая лишние сомнения, я отправилась на встречу к маркизе. Но всё-таки бросила напоследок томный взгляд на уходящего Фантомхайва, которого продолжала сжимать в объятиях Элизабет. Он неохотно принимал её наитие, словно она помешала нам, а я… поспешила отвернуться. Это больше не касается меня. И никогда не касалось. Фрэнсис, претенциозная и нетерпеливая, уже ждала владельцев поместья во дворе, где благоухали белоснежные розы. Она встретила меня коротким кивком головы и сразу же перешла к делу: — Как проходят ваши занятия с Сиэлем? Она контролировала наши с ним взаимодействия, будто о чём-то догадывалась. Будто видела искры и пыталась потушить их, вовлекая нас в общее дело. Каждый раз, когда она появлялась в поместье, я приносила ей отчёт по поводу наших тренировок. Зоркий взгляд пристально изучал меня на предрасположенность ко лжи, но мне всегда удавалось выходить сухой из воды. Почти всегда. Ведь я всё равно чувствовала на себе её недоверчивый, насквозь прожигающий взгляд, особенно когда мы находились вдвоём с графом. — Хорошо, госпожа, мы многому учимся друг у друга. — В том числе и манере опаздывания, — проворчала она. — Я хотела предупредить, что господин хотел бы сегодня пойти на охоту, — соврала я, задумавшись о том, что амбициозная и недоверчивая Фрэнсис обязательно заинтересуется его тренировками и захочет лишний раз продемонстрировать ему своё превосходство. — Он стал гораздо чаще совершенствовать свои навыки. Ты хорошо влияешь на него. Но твоя неопрятная причёска… — она смерила меня презрительным взглядом. Ничего не менялось. Как и мои незаметно закатывающиеся глаза. — И что это за безвкусный ободок ужасного цвета?! — тут я уже ощутила острый укол обиды. — Даже прислуге в этом доме, кроме Танаки, передаётся неряшливость во всём! Иногда Фрэнсис была невыносима. Но для общего благополучия мне следовало набраться терпения и осторожно подойти к решающему разговору. — Господин хотел бы, чтобы Вы составили ему компанию, потому что Вы сможете обучить его большему. Но он всегда смущается признаться в этом. И боится совершить при Вас ошибку. — Какой нерешительный жених достался моей дочери! Весь в своего отца, когда дело касалось важных занятий. Именно поэтому он… — маркиза резко осеклась, словно была на грани вымолвить то, что я не должна была слышать. Она помрачнела, но быстро пришла в себя. — Придётся серьёзно поговорить с ним. Сегодня, впрочем, отличная погода для прогулки по лесу. Я чувствовала, как меня снедают муки совести, когда Фрэнсис без лишних объяснений увлекла Сиэля за собой. Её сумбурные променады были повседневной вещью, но в этот раз я приложила к этому руку. Элизабет была счастлива, когда узнала, что их времяпровождение с возлюбленным будет продлено. Но что-то заставило её обернуться ко мне и подозрительно сузить глаза. Сиэль тоже повернулся, но взглянул на меня уже меланхоличным взором. Я натянуто улыбнулась и поспешила уйти, чтобы ненужное чувство вины покинуло мою душу.

***

Мы с Мейлин занимались уборкой своей комнаты, попутно обсуждая будничные мелочи. Я пыталась изо всех сил иллюстрировать спокойствие, но в груди зияло исполинское жерло беспокойства. Я то и дело заглядывала в окно, пытаясь разглядеть на улице знакомые силуэты. Ожидание — самая мучительная вещь. — Погода сегодня чудесная, — заметила вдохновлённая Мейлин. — Надо бы тогда постирать вещи, пока не наступили холода. — Только не перепутай в этот раз порошок с коробкой для специй. Было очень трудно отстирать перец с рубашки господина, он постоянно чихал. Воспоминание заставило меня усмехнуться, а Мейлин — поалеть. Ханна была всегда изящной и старательной, словно танцовщица, у неё не было абсурдных конфузов, которые могли рассмешить даже в самый прогорклый день. Мне будет не хватать этого. — Мей, — позвала я её, едва не осёкшись. Я уже не помню, когда начала сокращать её имя, обозначая дружеские отношения. — Ты бы смогла работать в другом поместье? — Зачем? — недоумённо спросила она. Сама перспектива была для неё нелепой и ужасной. — Господин столько сделал для меня… Он бывает строгим, но он подарил мне лучшую жизнь, о которой можно только мечтать. И тебе тоже. Разве ты хотела бы вернуться к своему прошлому тираничному хозяину? «Ты совсем не знаешь Его, Он изменился», — хотело с чувством пролепетать моё уязвлённое сердце, но я вовремя утихомирила его. — Нет, — быстро сказала я, не показывая лишние эмоции, и добавила: — Только если бы Он изменился. — А по-моему, у тебя здесь чудесная жизнь, даже Бард признал тебя. Ты пришла таким напуганным птенчиком, а стала красивой птицей, — восхищённо промолвила она. «А ведь правда. Сиэль стал тем, кто дал начало моим изменениям, которые позволили мне обрести хоть какую-то почву под ногами. Иногда он бывает маленькой мерзостью, но я не могу отрицать, что он дал некогда безликим людям, в том числе и мне, особенный стержень», — подумала с болью в груди я. Потому что в словах Мейлин была непоколебимая сермяжная правда. И только глупец, должно быть, покинет такого хозяина. Он преследовал свои личные цели, о которых я так и не узнала, но это не мешало ему заботиться обо мне и терпеть мои колючие оскорбления. — Да, Сиэль, кажется, хороший хозяин… — неохотно призналась я. — Поэтому я никогда не предам господина. За него можно спокойно расстаться с жизнью, — с решимостью заявила Мейлин. Я с огорчением вздохнула, поняв, что девушка, которую я почти начала считать подругой, никогда не примет мою сторону. Неожиданный звон стекла. Осколки разлетаются повсюду, точно копья индейцев. Мы с Мейлин, взвизгнув, отскакиваем в разные стороны, судорожно прикрываясь руками. Крошечные стекляшки рассекают эпидермис на моём плече. Вскрикнув, я оседаю на полу, прячась за кроватью, и прижимаю руку к кровоточащей ране. — Аида! — обеспокоенно воскликнула Мейлин, которой хватило юркости, чтобы избежать столкновение. Она хочет подбежать ко мне, но цепенеет, видя перед собой незнакомую девушку, разгромившую окно. Ханна барственно, как подобает львице под эгидой царя-триумфатора, взирала на свою растерянную соперницу. Эндорфины внутри меня размножились при виде старой подруги, по которой тосковало моё сердце. Я забыла о боли, как если бы её явление стало для меня опиатом, и лишь завороженно смотрела на неё. — Не подходи к ней, — отчеканила Ханна, бросив ревностный взор на меня: её обычно тёплый голос, текущий патокой, был словно отлит из холодной меди. Я покрылась мурашками от её непривычного тембра. Демонесса, не медля, ринулась к ошеломлённому оппоненту со скоростью тахиона. Мейлин отскочила и быстро перекатилась, вынув из-под кровати несколько револьверов. Ханна намеревалась запрыгнуть на соперницу, но снайпер, успев сконцентрироваться на внезапной битве, спустила два курка. Пули пронзили грудину Анафелоуз, которая приземлилась на пол, откашливаясь пузырящейся кровью. Меня охватила паника. — Моя задача — убирать мусор вроде тебя, — выспренно заявила Мейлин, уверенная в своей лёгкой победе. Но смуглая кожа Ханны, соединяясь тонкими тканями, исторгнула пули, к ужасу снайпера. Анафелоуз, которой теперь правил инфернальный апломб, торжественно улыбнулась. Ханна оглядела Мейлин так, будто перед ней предстал филистер. Я поймала облегчение, ведь на минуту сумела позабыть о её сверхъестественной регенерации. Я успела уловить мастерство Мейлин, которая могла противостоять сверхъестественному, поэтому ощущала рефлекторный страх за Ханну. Мне казалось, что их шансы были равны. Даже если это было не так, мне… было тягостно думать о чьей-то потери. — У тебя хорошая скорость, — призналась Анафелоуз, но даже похвала с её уст звучала афронтом. Решив сражаться идентичным методом, Ханна вцепились в ткань на уровне груди и с силой дёрнула её, обнажив ложбинку и два пистолета. На ошарашенную Мейлин посыпался свинцовый град, от которого горничная акробатически уворачивалась, точно гибкий ирбис. Но я видела, что её застали врасплох сингулярные атаки демонессы, и она пыталась наспех придумать стратегию против врага. Ханна словно вошла в транс, не замечая меня: она неустанно нажимала на спуск, не чувствуя отдачи, словно управляла огнестрельным пером, и ни на секунду не сводила взгляд со своей ловкой цели. Мейлин, намереваясь прыгнуть на кровать, выстрельнула несколько раз в воздухе, промахнувшись. Торопливым движением она перевернула свою постель, точно бастион, задержавший пули, и вытащила оттуда спрятанную винтовку. — Аида, беги! — крикнула она мне, но тут же зажмурилась и пригнулась, когда патрон пролетел мимо её уха. — Если ты уверена в своих силах, можешь помочь мне. Я дёрнулась от её обращения. Запечатлённая боем, я действительно забыла о своей роли. Я не собиралась сидеть на месте, словно инфанта, ожидая спасение. Я смотрела то на Ханну, то на Мейлин, которые отождествлялись у меня с двумя графами. Перед глазами пролетела плёнка с сокрушительной улыбкой Сиэля, горячими поцелуями Алоиса, обътиями Анафелоуз, заботой Мейлин, и антуражем обоих поместий, в одном из которых было платоничечкое тепло, а в другом — бесконечная паутина. Я сделала свой выбор, даже если он был неправильным, и отдалась короткому воспоминанию. — Аида! — услышала я в бездне своих кошмарных сновидений знакомый голос, выудивший меня серебряным крючком из чернильного невода. Я поднялась, точно проклятая мумия из саркофага, и пыталась отдышаться. — Ты кричала… — Ах, это… — я пыталась растерянно сфокусировать взгляд на панораме. Увидев Мейлин, я разочаровалась. Почти каждую ночь в поместье Фантомхайв мне снились умирающий Алоис, молящий о моей помощи, или беззащитно распластавшаяся на окропленной земле Ханна, с печалью прощающаяся со мной. Я хотела увидеть их, а не чужих мне людей. — У меня часто такое бывает, не бери в голову. — Нет-нет, у детей должен быть здоровый сон! — строптиво и обеспокоенно пролепетала Мейлин, сидящая на коленях возле моей помятой от хаотичных движений постели. — И почему ты считаешь меня ребёнком? — раздражённо спросила я. — Ты младше меня, — с улыбкой сообщила очевидный факт горничная, на что мои глаза заползли под изнанку век. — Наверное, мне бы хотелось иметь младшую сестрёнку, чтобы заботиться о ней. Граф тоже ещё ребёнок, но… в душе он очень взрослый. А в тебе я ещё вижу тягу к детству. Почему-то её слова обострили мою сенсетивность. Несвычное прямодушие, с которым она тянулась ко мне, смогло оставить прореху на моей броне. Мне действительно иногда хотелось ощутить на себе радости обычного ребёнка, но мне казалось, что это потаённое и глупое желание надёжно скрыто от чужих глаз. Она могла сказать наугад, но всё равно задела цель. Её жалостливый тон заставил и меня пожалеть о том, что мне была уготована такая несправедливая судьба, где я обязана обрастать панцирем и смотреть на каждого раненым волком. — На тебе много шрамов… — заметила с сочувствием Мейлин, ведь на мне не было рабочей униформы, которая могла бы скрыть эти белые стежки на светлой коже. — На мне тоже. Она расстегнула пуговицы на груди льняной сорочки, обнажив на ключицах и раменах похожие следы. Их было ещё больше, чем у меня. Я действительно инфантильна, ведь мне стало вдруг легче от того, что я не одна такая. В глубоком детстве я мечтала быть нежной леди с грацией речной нимфы, у которой совершенная гладкая кожа. Я выросла, но так и не превратилась в цветок, застряв на стадии смятого бутона. Иногда мне становилось стыдно, когда я смотрела в зерцало, которое слишком откровенно демонстрировало мне мои дефекты. Но шрамы не портили Мейлин, она всё ещё оставалась привлекательной в моих глазах. — Они не портят тебя, — сказала тоскливо я. — Себастьян слепой дурак, если не замечает тебя. Я знала, что он никогда и не заметит Мейлин из-за своей природы. Но хотела порадовать её. — М-м-мне н-не нужно е-его замечание! — заикаясь, простонала она. Я хихикнула, потому что сейчас она выглядело забавно и трогательно. — Тебя тоже не портят твои шрамы. Ты всё ещё милая маленькая девочка, которой необходима забота. И сейчас я кое-что принесу тебе. Она с сервильностью поставила мне стакан с тёплым млеко и осторожно приобняла меня, как это часто делала Ханна: моя макушка была прижата к её пышной груди, одна её рука ласкала мои пряди, а другая плечо. Пригретая, как птенец, я ощутила себя в безопасности и быстро впала в сомнолентность, позабыв о том, что я нахожусь на вражеской территории. В поместье Фантомхайв, где было полно интриг и страданий, мне не хватало этой платонической опоры, которую дала мне Мейлин. На минуту мне стало жаль, что мы приняли разные стороны. Но я подавила сожаление. Никто не должен видеть его. Даже я. «Прости, Мейлин», — мысленно извинилась я, прикрыв тяжёлые веки. Когда я снова открыла их, я вошла в совершенно иной режим. Я понимала, что у нас ограниченное время, а девушки могут бесконечно заниматься перестрелками. Я побежала к Мейлин, наклоняя голову и тело так, чтобы их не задели пули, и сбила её с ног, навалившись всем весом на обескураженную горничную; не ожидая нападение от союзника, она ослабила хватку, выронив оружие. Я видела в её глазах агонию, смешанную со сплином, от того, что я предала её после той поддержки, которая зачастую помогала мне спокойнее засыпать. Но у меня не было выбора. Какими бы хорошими ни были наши отношения, она, как и любой сегмент, относящийся к Фантомхайву, являлась пустулой на моей коже, и я должна была проткнуть его, чтобы выпустить гной. Но муки Мейлин скоропалительно сменились презрением и боевой готовностью. Я была недостаточно выносливой, чтобы выдержать удар её локтя, который пришёлся мне в лицо. Упав на пол, я поджала разбитые, опухшие губы, словно это могло утихомирить перманентную боль. Что и следовало ожидать от прислуги Фантомхайва, которые быстро реагировали на перепития и легко отрекались от прошлых уз ради защиты господина. Это был естественный ход на нашей войне, поэтому меня не гложили разочарование или обида. По крайней мере, ещё сильнее давя на свою рану и сглатывая собственную кровь, я напоминала себе, что теперь меня убьют при первой же возможности, а значит, я тоже должна быть беспощадной. Пользуясь замешательством оппонента, которое устроила я, Ханна направила выстрел в массивную люстру, напоминающую висячие капли росы, и прокричала моё имя. Правильно расшифровав её сигнал, я усилием воли перевернулась, избежав фатальное столкновение. Очередной звон в ушах и летящие перламутровые осколки, которые в этот раз не навредили мне. Я с испугом приподнялась на дрожащих руках, узрев, что Мейлин тоже успела спастись, но несколько вострых иверней вонзились в её щиколотки и икры, ограничив движения. Мужественно сцепив зубы, она лишь издала шипение, истекая сольфериновой жидкостью, но продолжила совершать попытки доползти до оружия иссушённым пустынником. Ханна встала прямо перед трясущейся горничной, направив дуло в её чело. Я видела в зеницах Мейлин скопление пароксизма, смешанное с влагой отчаяния. Она не привыкла сдаваться, не привыкла проигрывать, не привыкла разочаровывать господина, который дал ей кров. Я не сомневалась, что она даже на последнем вздохе будет перебирать сломанными костями, чтобы осуществить своё предназначение. У неё не было ничего, кроме его благословения. Сострадание во мне превалировало над сгущающейся тьмой. Истреблять незнакомых людей было куда проще, чем личность, которая способствовала моему развитию и заменяла необходимое тепло, исходящее от первой подруги. Наверное, Мейлин хотела произнести моё имя, достучаться до моего сердца, напомнив о доброте, которую я получала в этом поместье. Но она не смогла из-за передоза безысходности. У неё не было шансов против демона, и это так удручало меня. Меня изводила человеческая беспомощность, с которой я должна буду сама противостоять другим ракшасам. — Я сама, — твёрдо заявила я, накрыв ладонью пистолет Ханны. Демонесса, понимая, какие чувства владеют мною, покорно позволила мне взять оружие, но одарила меня печальным взором. Я считала, что будет лучше самостоятельно избавиться от бывшего сателлита. Однако так ли была легка смерть от руки человека, которого ты считал другом? По-моему, это было ещё хуже. Меня начало лихорадить. Мои руки вспотели, намереваясь выронить пистолет. Но, отказавшись от любых сомнений, я выстрелила. Пуля раздробила бедро Мейлин, которая уже издала истошный вопль, резанувшей мой слух. Это было похоже на дикий плач брошенного детёныша зверя, который не знал, как ему выжить в деспотичной природе. Я не смогла убить её, но лишила возможности двигаться. Однако из-за обильной потери крови горничная, кажется, была на грани обморока: её кожа обрела оттенок мертвеца, движения стали вялыми, взгляд не мог сфокусироваться. Моё сердце жалостливо стучало. Я снова поджала уста, чтобы ослепить сантименты болью. — Аи… да… Как ты… могла… предать… г-господина? — Мейлин с трудом роняла слова, продолжая тянуться рукой к нашим размытым фигурами и пытаясь безрезультатно нащупать оружие. Если бы я сказала ей «Прости», это звучало бы жестокой насмешкой; грубым хлыстом по щеке; бесцеремонным плевком в наивное сердце, которое теперь обливалось кровью. Я не могла так обойтись с ней, меня душила агония. Ханна видела это, разглядывала меня без разочарования и осуждения, но с грустью и ревностью, словно я превозносила связь с Мейлин больше, чем нашу дружбу. — Калека больше не навредит нам, — с натянутой аморфностью сказала я, бросив прощальный взгляд на горничную, упавшую лицом в свои слёзы. Собственные рыдания свербили мне горло, но я раздавала себе мвсленные пощёчины, от которых моё лицо должно было превратиться в месиво. — Уходим, нам нужно спешить.

***

Как только мы оказались в коридоре, я услышала взрыв. Часть поместья уже напоминала руины, словно здесь побывали разгневанные титаны, слепо сметающие всё на своём пути: потрескавшиеся скульптуры были обезглавлены, стол разделён на две части, повсюду были узорчатые черепки ваз, пролитая вода и смятые цветы. Всё это было из-за меня. Меня пробрал дикий и липкий ужас. Но внезапно Ханна крепко прижала меня к себе. — Ты цела? — взволнованно спросила она, скрупулёзно разглядывая каждый сантиметр моей кожи. — Плечо и губы… — помявшись, ответила я. В её глазах отразился ужас иного рода, от чего я поспешила успокоить её. — Но это пустяки. — Прости… Объятия стали туже. Ханна вложила в наше воссоединение все чувствования, которые она бережно хранила во время разлуки, и они потопили меня бескрайне-космической нежностью. Это казалось компенсацией за кошмар, который нам ещё предстояло пережить. Мои руки порывисто впились в неё, я испуганно и одновременно с трепетом уткнулась лицом в её грудь, заливаясь истерическими рыданиями, словно она была моей матерью, которая могла забрать все мои страдания. Мне хотелось кричать: «Прошу, больше не отпускай меня! Особенно сейчас». Я больше не притворялась сильной с ней, я наслаждалась слабостью, на которую она наносила бальзам ласк. Мне стало вдруг безразлично, что рядом идёт кровавая бойня. — Аида, нам нужно уходить, — мягко прошептала Ханна, когда звуки разрушения начали приближаться к нам. — Ты хоть знаешь, что Клод теперь мечтает заполучить мою душу? — неохотно оторвавшись от неё, спросила с испугом я. — Да. Но мы обманем его. Он нужен здесь только для того, чтобы помочь справиться со слугами. Анафелоуз не успела договорить остальное, как перед нами появился Финни, чья рубаха была усеяна багровыми росчерками. Я застыла, полагая, что он нападёт на нас. Но наивный юноша, глядящий с неподдельным переживанием на меня, решил, что я тоже жертва. — Мисс, немедленно отпустите Аиду! — воинственно прокричал он. Ясный и доверчивый взгляд садовника обрёл ярость берсерка, с которой он ринулся на Ханну, закрывшую меня собой. Она легко остановила его сверхъестественную скорость, сжав рукой горло активно сопротивляющегося юноши. Финни прикладывал все свои усилия, и на его лице и руках взбухли пульсирующие соцветия вен, в то время как движения Анафелоуз были расслабленными, а взгляд — плотоядным. Она легко отшвырнула его, точно тряпичную куклу, и разломила его телом стену. Я закрыла рот рукой, чтобы не сорваться на вопль. Меня ужасала демоническая сила, Всё это бесконечно угнетало, напоминая, что против меня выступит не один житель ада. Ханна делала это для того, чтобы вернуть меня в родное место, но меня всё равно разрывали двойственные чувства. «Финни… Он был самым невинным, даже не мог подумать, что я на стороне своих прошлых коллег…», — от этой мысли мои глаза снова прожгло слезами. Кожу саднило от бесконечных влажных дорожек, которые я бессмысленно размазывала по лицу и спутанным волосам. — Держись крепче за меня, — Анафелоуз была сосредоточена исключительно на своём задании, поэтому, абстрагируясь от моих мук, она взяла меня на руки. Демонесса помчалась мимо кухни, где напряжённый Бард, управляя пулемётом, пытался задеть Клода. Фаустус безмятежно отскакивал от стен, где зияли дыры, словно маленький прыгучий паук. В процессе обороны он успел одарить меня коротким взглядом, который впился в меня морозной иглой, отравившей плоть нервным обморожением. Я крепче обвила руками шею Ханны, умоляя её ускориться. Но нас настигла взрывная волна, из-за которой я выпала из рук Анафелоуз, покатившись к разрушенной мебели, от удара которой я потеряла сознание.