Нет отставки для пилота

Шлем сдавливал виски, костюм тянул к земле, нижнее веко дёргалось от нервов — от чужих или от своих, не понять, хотя в дрифте всё становится общим. Перед глазами — стекло, отделяющее «Молниеносного» от внешнего мира, видно лишь серо-бурое облако с алыми всполохами тут и там. В разрушенной прибрежной деревушке сгорело всё, кроме кайдзю. Сам монстр огонь не изрыгал, вовсе нет — на такое они были неспособны, но вот ядовитая слизь, выделяемая инопланетной тварью, вступила в реакцию с пролитым на дороге бензином, и произошёл взрыв. У егеря до сих пор дымилась левая нога, и наступать на неё стало неудобно. Брат что-то крикнул ему, но слышно было плохо. Робер старался разобрать, что велел штаб, однако связь оказалась повреждена — через наушник доносился лишь невнятный шум. Вертеть головой так, чтоб видеть всё перед собой, было трудно, практически невозможно, когда ты в егере — затем и нужна была связь со штабом, но диспетчерская молчала. Когда они наконец прорезались, чтобы прокричать «он в двух метрах от вас», кайдзю как раз показался в дымном облаке. Такого образца Робер ещё не видел: в его опыте это был не первый кайдзю третьей категории, выбравшийся из разлома, но, несмотря на видимое сходство, каждая тварь была непохожа на предыдущую. Все они адаптировались к водным условиям, поскольку выбирались из океана, а на суше ласты, плавники и жабры мешали разве что пилотам, пытающимся защитить людей — кайдзю пользовались всей своей разрушительной мощью, чтобы нанести как можно больше вреда. У этого было три пасти, оснащённые острыми зубами, в каждой — по два ядовито-голубых языка; огромное брюхо волочилось по земле, когда монстр шустро перебирал мощными лапами, но и в брюхе могли таиться какие-то опасности, и хорошо б не новые особи — с таким они пока не сталкивались. А ещё он очень хорошо прыгал. В этом Робер убедился, когда средняя пасть оказалась прямо перед его лицом, а когтистая лапища без труда пробила стекло со второй попытки.  — …! — слов Мишеля было не разобрать, всё как в тумане. Ясно лишь одно — дыра в защите ближе к нему, чем к Роберу. Правое полушарие… Надо сосредоточиться на обороне. Лучшая оборона — это нападение. Как напасть, когда на вашем роботе повис кайдзю?! Как бешеная собака, вцепился зубами и пытается оторвать панель… Лапа не проходит внутрь, она слишком большая, но коготь — коготь проник целиком. Когда кайдзю пронзил когтем его брата, Робер ничего не видел и не слышал. Он чувствовал — острую физическую боль в районе рёбер, а ещё другую боль, которую никак не мог описать словами. Что-то в его голове рвалось на куски, но что это было — связь с Мишелем или его сознание в этот момент? И без накрывшейся диспетчерской стало ясно, что работает лишь левое полушарие. Один Робер… Как можно вывести егеря в одиночку? Да никак, поэтому их двое! Через шум в голове донёсся хриплый стон. Тварь уже убрала коготь из кабины, но увидеть, в каком состоянии брат, Робер не мог — чтобы повернуть голову, следовало снять шлем, костюмы слишком прочные и закрепляют их на местах. Он попытался отбиться в одиночку, но непомерная нагрузка на организм едва не лишила сознания. Управлять егерем вдвоём было непросто, лишь единение сознаний помогало взять под контроль огромную человекообразную машину, чего уж говорить об одном пилоте! Не оставалось выбора — вот и всё… Не оставалось выбора. Робер знал, что брат ещё жив — так говорила невидимая связь, пульсировавшая в его голове, но вряд ли он мог подняться на ноги и помочь. Значит, помогать будешь ты…  — Кайдзю ранен, связь с правым полушарием потеряна, — донёсся едва различимый вопль диспетчера. Девушка не так давно получила эту должность, и ей явно было страшно, а каково пилотам?! — Убирайтесь оттуда, это приказ! Повторяю: кайдзю ранен и на какое-то время обездвижен, у вас есть не более пяти минут до прибытия подкрепле… Робер хотел сказать всё, что думает о ней и об этих пяти минутах, но с губ сорвалось какое-то невнятное усталое шипение. Перед глазами всё плыло, а шататься и падать нельзя — зашатается и упадёт весь егерь, и тогда они точно не поднимутся. Брат не отвечал… Он жив, но он ничего не может сделать… Больно адски, и чья же эта боль? Кого из них? Если Мишеля — плохо, очень плохо, но Робер хотя бы сможет попытаться вывести машину. Он должен, должен ради… Правый висок пронзила острая боль, и Робер проснулся.  — Чёрт, — глухо пробормотал он в подушку и попытался успокоиться, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов. Тошнота отступила, дрожь и головная боль — нет. Давно такого не было — это всё из-за штаба… Раньше ему снилось другое. Ему снился госпиталь, ну или, на худой конец, эти худшие полчаса в его жизни, когда он в одиночку выводил машину из деревни. Потом прибыло подкрепление, но эти полчаса… Когда Робер выбрался наружу и рухнул без сознания, даже не сняв костюма, он уже поседел, хоть и не знал об этом. Те сны были сущим мучением. Полчаса одиночества, боли и страшного, неповторимого напряжения и страха и в жизни-то тянулись бесконечно долго. А во сне границы времени размываются совсем. Тем не менее, они не были столь импульсивны, чтобы заставить его разболеться по-настоящему. Отвык? Может быть… Весьма некстати отвык. Роберу удалось вспомнить, где он находится, хотя верхняя койка смущала — навевает воспоминания о стройке, которую он покинул лишь вчера. Странно, будто и не было двух лет: он снова здесь, потерянный и одинокий, отвратительно себя чувствует и не может заснуть. Жалеть себя не хотелось (на это намекал чей-то язвительный голос в голове), и Робер усилием воли поднялся, добрёл до ванной, умылся, похлопал себя по щекам. Из зеркала смотрело нечто полуседое и ужасное, и он поспешил убраться обратно в спальный отсек. До будильника оставалось три часа; улёгшись на кровать в максимально удобной позе, он так и не заснул до утра.

***

После завтрака было непонятно, куда идти, и невыспавшийся Робер на автомате поплёлся за Ойгеном — как оказалось, это было верное решение: новый знакомый вознамерился проводить его в тренировочный зал. Робер сильно сомневался в своих силах после такой ночки, но пасовать было нельзя. Физическая форма у него хорошая, слабаки на стене не выживали; да и дрался он чаще, чем ожидал от себя — по той же причине. Поэтому он почти не нервничал, когда они забрались в лифт, но вот когда этот лифт стал наполняться людьми, стало не по себе.  — Доброе утро, сэр, — оттарабанила добрая дюжина молодых людей в одинаковой униформе.  — Доброе утро, кадеты, — отозвался Ойген. Ранее он пояснил Роберу, что все предполагаемые кандидаты уже прошли базовое обучение, но в качестве разминки ему придётся поработать с новичками. Робер не возражал, но как-то косо они на него смотрели. Следующим в лифт забрался неопрятного вида товарищ, непонятно как проникший в штаб: помимо немытой головы и замызганного костюмчика, от него ещё и несло чем-то тухлым, в чём Робер не без изумления признал запах разрубленной туши кайдзю.  — Утречко, — неприятно улыбнулся неряха. — А вы вниз едете? Какая досада. Мне бы вверх…  — Доброе утро, Салиган. Маршал внизу, — спокойно ответил Ойген, невозмутимо глядя в одну точку.  — А, тогда удачно! — обрадовался Салиган. Кадеты от него шарахнулись, и он рассмеялся, потом протянул руку Роберу: — Будем знакомы. Я тут поставками заведую…  — Поставками чего? — с опаской уточнил Робер. Руку трогать не хотелось, но он самоотверженно пожал: в последнее время это представляется верным решением, руки жать.  — Сегодня — кишок, — беспечно ответил поставщик. — Не бойтесь вы, мальчики! Я их на улице оставил. Охладятся, конечно, но всё же…  — Надеюсь, на этот раз без говна, — пробормотал кто-то из кадетов, и раздался сдавленный смех вперемешку со стонами отвращения. Когда разномастная компания дружно покинула лифт, Робер вздохнул с облегчением. Большой тренировочный зал остался прежним, только люди в нём были другие. Кадеты отправились на разминку, Робер остановился чуть поодаль, разминая мышцы, заодно чтобы подслушать интересный разговор про кишки кайдзю. Салиган говорил экспрессивно и размахивал руками, Алва терпеливо его слушал, после чего негромко, но убедительно отметил, что если Раймон ещё раз притащит кишки вместо мозгов, то обнаружит себя на дне Марианской впадины, безнадёжно этими кишками связанный. Обмен любезностями кончился, поставщик умчался обратно, пообещав на ходу как-нибудь применить злополучные кишки.  — Значит, вы останетесь? — как ни в чём не бывало спросил Ойген.  — А что делать? — отозвался маршал, щурясь вслед Салигану. — Через раз везёт…  — Прошу прощения, причём здесь кишки кайдзю? — не выдержал Робер. Маршал усмехнулся:  — Звучит солидно, не правда ли? О кишках забудьте, они нам не нужны. Салиган — наш человек на чёрном рынке: благодаря абсолютному отсутствию брезгливости и, как я предполагаю, обоняния, он снабжает исследовательскую группу разными фрагментами убиенных кайдзю. Таким образом нам уже удалось разработать какую-никакую защиту от ядовитой слизи, которой они в большом количестве плюются. Ну, помните, эта голубая дрянь… Теперь покрытие каждого егеря обеспечивает защиту от подобных атак.  — Это здорово, — не соврал Робер, — но зачем вам мозг?  — Думать люблю, — улыбнулся маршал.  — Извините, я не… Мозг кайдзю.  — Действительно, вы не похожи на мозг кайдзю. Робер страдальчески зажмурился и отвернулся. Провалиться бы сквозь землю, да они и так на нижнем ярусе.  — Раз вы здесь, после разминки можно провести первичный отбор, сэр, — будничным тоном произнёс Ойген и направился к кадетам.  — Вам предстоит показательный бой, не увлекайтесь, — проинструктировал Алва, когда Робер в очередной раз уставился на ровные спины кадетов. — Не подстраивайтесь под стиль противника, впрочем, у этих юнцов стиля ещё нет… У вас есть, он-то нам и нужен. И, пока мы не начали, Эпинэ… Я понимаю, что вы замаливаете грехи и жмёте руки всем подряд, но Салигана лучше без перчаток не трогать.  — Правда? — упавшим голосом переспросил Робер, поднимая к лицу ладонь. Она как раз начала покрываться зудящими волдырями. — Вот дерьмо.  — Поверьте мне, — возразил маршал, протягивая ему платок и, кажется, сдерживая смех, — это ещё не дерьмо.

***

Тренировочные бои то ли проходили успешно, то ли оборачивались полным провалом — как посмотреть. Кадеты были крепкими, сильными и целеустремлёнными, но опыта большинству из них не хватало в силу возраста: даже с учётом того, что Робер дрался по очереди один против всех, он в большинстве случаев лидировал по количеству первых касаний. С другой стороны, каждый из них дрался по-своему, и это позволило Роберу проявить себя со всех сторон — раньше сравнивать было не с кем, и он не замечал, что довольно неплох в разных техниках ведения боя, а не в одном беспорядочном «выжить и сойдёт».  — По-моему, безнадёжно, — первым сказал он, когда объявили перерыв. Единения в бою, как завещали кураторы, не удалось прочувствовать ни с кем.  — Считайте, что вы размялись, — велел Ойген, — у нас был запасной план… И придётся к нему прибегнуть.  — Кандидаты?  — Пока нет, — ответил маршал. — Эпинэ, вы пока не успели связать себя узами дружбы с другими пилотами? Я бы хотел, чтобы теперь вы поколотили их.  — Я могу поколотить по-дружески, — заверил Робер, вытирая лицо сухим полотенцем. — Но почему вы не представите мне кандидатов? Им же тоже интересно, наверное…  — Ответ «потому что» вас устроит? — осведомился Алва. — Не задавайте лишних вопросов, всему своё время. И отдохните, пилоты — это серьёзно.  — Но…  — Молча. Ничего не поделаешь. Робер бездумно расхаживал по залу, изредка поглядывая на ладонь: она выглядела уже не так жутко, зато чесалась всё сильней. Ойген в противоположном углу муштровал своих подростков — аж ностальгией повеяло по временам собственной юности. Больше в пустом зале смотреть было не на что, и Робер уставился на форму Алвы, который разговаривал с кем-то по рации. Говорил он не очень громко, и Робер, как ни старался, смог расслышать только «оленя», «медведицу» и «у нормальных людей утро началось три часа назад». Минут через двадцать все действующие пилоты были в сборе, и Робер познакомился со второй их половиной. «Большую Медведицу», огромного егеря последней модели, пилотировали близнецы Катершванц: самые молодые пилоты из ныне живущих. Огромные, как сам егерь, и улыбчивые, братья говорили с акцентом, зато от души. Их льстить, сообщил Норберт, что медведи иметь честью драться с известный пилотчик. Вторая пара оказалась не менее контрастной, чем все предыдущие, кого ему доводилось встречать. Пожилых супругов никак нельзя было записать в бойцы, но только на первый взгляд — при втором же становилось ясно, что ни Матильду, ни Бонифация ни в коем случае нельзя списывать со счетов. Когда Роберу сказали, что они пилотируют «Епископа», его чуть удар не хватил.  — Вы уничтожили кайдзю, который убил моего брата, — объяснил он своё выражение лица.  — Такую хреновину грех не уничтожить, — фыркнула Матильда, скрестив руки на груди. — Ты не преувеличивай, мы-то всего лишь завершили ваше дело.  — Серьёзно ранен кайдзю был, — изрёк её носатый супруг, назидательно воздев кверху указательный палец. — И пополам должна быть поделена наша заслуга. Робер обалдел от его манеры речи и промолчал; Матильда заразительно рассмеялась:  — Не обращай внимания, привыкнешь. Этот хряк нормально выражается только… гм, неважно, редко. Тебе повезло застать его не таким религиозным, как в молодости — мы могли услышать отрывок из Библии. Тематический.  — Теперь он косит под мастера Йоду, — вполголоса заметил Эмиль. — Прикинь то же самое, только в христианском антураже? Повеситься можно… Матильда одарила его ласковым подзатыльником, сопроводив сие действие парой крепких слов; Эмиль довольно зажмурился и вернулся в очередь, к брату. Сосредоточиться на предстоящей драке не получалось — Робер настолько отвык от этой товарищеской атмосферы на фоне конца света, что теперь аж защипало глаза. Господи, а ведь каждого из них могут убить в любой момент.

***

На этот раз он действительно выдохся: в отличие от кадетов, соперники были опытными бойцами, и каждый из них уже не по одному разу управлял егерем. Пожалуй, выражение «внешность обманчива» не прокатывало только с близнецами-медведями: они дрались именно так, как должны были драться, исходя из того, как они выглядели. Давать сдачи крупному сопернику, полагающемуся в первую очередь на свою массу и силу, Робер умел ещё до стройки, а в последнее время лишь подтянул этот навык. С остальными было труднее, особенно с холодными нечитаемыми машинами вроде Ойгена или Лионеля: по обоим хрен поймёшь, что он собирается сделать в следующую секунду. Короче говоря, этот раунд Робер проиграл, чтоб не сказать «провалился с треском». Хотя общая картина была неплоха — никакой игры в поддавки, никакой жалости, чистая демонстрация своих навыков и инстинктивное нащупывание чужих. Рано или поздно им предстояло драться плечом к плечу, поэтому очень важно знать, как мыслит твой союзник. Непредсказуемость Лионеля и непроницаемость Ойгена идеально уравновешивали их напарники, в то время как пилоты «Большой Медведицы» и «Епископа» были сильны тем, что действовали сообща: с двумя сразу Робер, конечно, не дрался, но сопоставить данные мог. Не нужно представлять целого егеря, чтобы догадаться, как будут действовать его пилоты. О том, что эта тренировка — тоже своего рода отбор, он догадался почти сразу после начала. Испытывали именно его, вернувшегося в строй; испытывали и показывали остальным, чтобы активные пилоты тоже знали, с кем им предстоит иметь дело. Не бой, а знакомство, только и всего. Про свои догадки, перетекающие в твёрдую уверенность, Робер вспоминал лишь в те моменты, когда отвлекался от глаз, рук или ног соперника и натыкался на пристальный взгляд маршала. Впору забыть, что он здесь — стоит и молча наблюдает. Больше никто не смотрел, и Робера осенило, что смотреть-то некому: все, кто заведовал отбором в эти дни, стояли напротив него на холодных матах…  — На этом всё, — скомандовал Лионель, и мир внезапно стал прежним. Сколько они соревновались? Чёрт знает, но выносливости никому из присутствующих не занимать.  — Вы есть хороший борец и стать смелый пилотчик обратно, — от души высказался один из молодых братьев, чьи имена Робер всё ещё путал, к стыду своему. — И мы желать вам большой удача.  — Спасибо, — душевный подъём куда-то улетучился, когда он посмотрел вслед уходящим пилотам. Равновесие и контраст, идеальный баланс сознаний — опять же, не надо проверять, достаточно взглянуть на них и присмотреться, как кто держит деревянный меч или заносит кулак. А сам? Робер запретил себе думать о брате после сегодняшнего сна, и всё же его не отпускал страх, что не найдётся второго такого человека. Такого — конечно, нет, и он должен найти другого. Ещё бы знать, кого именно следует искать! Робер окончательно запутался и, надеясь, что это не отражается на его лице, бросил полотенце и решительно направился к командованию. Командование в лице непосредственно маршала и его правой руки не сказало ничего.  — Нет, — спустя какое-то время изрёк Лионель, и это не шибко помогло. Они вдвоём склонили головы над тонким планшетом, заменявшим допотопные бумажные списки. Робер остановился на почтительном расстоянии, хотя смертельно хотелось сунуть нос не в своё дело. — При всём уважении, это несерьёзно.  — А что серьёзно? — откликнулся Алва, что-то вычёркивая из списка лёгким движением руки. Если это кандидаты, то слишком много он вычеркнул… — Времени в обрез, вариантов мало… Эпинэ, вы хотели кандидатов?  — Так точно.  — Будут вам кандидаты.  — Мы не можем привлекать к бою необученных людей, — голос Лионеля звучал негромко и убедительно. — Это именно та причина, по которой мы, чёрт возьми, делаем всё заново. Я понимаю, что ты с риском на короткой ноге… — Маршал медленно посмотрел на него исподлобья и ничего не сказал, но пилот всё равно умолк. — …сэр.  — Мы рискуем всей планетой, — сказал Алва, — так почему не рискнуть ещё одним человеком? Тем более, он не против.

***

 — Он старается, — ни с того ни с сего заметил маршал, когда они спускались в лифте на нижний ярус. Робер утвердительно кивнул, хотя они молчали последние пять минут и он вообще не представлял, о ком идёт речь. — Получается хорошо, но кое-чего не хватает… Импровизации, надо полагать. Всё приходит с опытом.  — Прошу прощения, вы о ком?  — О Лионеле, разумеется, — в то время как Робер был убеждён, что о кандидате. Алва как будто продолжал начатый без собеседника разговор. — Мы рисковали последние полгода и потеряли нескольких пилотов, весьма посредственных, откровенно говоря. Многие из них были набраны принудительно, подбор напарника — и вовсе тихий ужас. Зато все они прошли подготовку! Это, конечно, утешает.  — Действительно, — пробормотал Робер, уловив сарказм. — Разрешите спросить, мы идём за кем-то, кто не проходил обучение?  — А это важно? Помните, я вам вчера про механиков рассказывал? — не дожидаясь ответа или хотя бы согласного мычания, маршал вышел из лифта в длинный тёмный коридор, и Роберу пришлось поднажать, так как шёл он очень быстро. Улавливать мотивы начальства становилось всё труднее, впрочем, можно было даже не пытаться. Они куда-то свернули и оказались в огромном крытом гараже, где не было ни одного егеря (хотя робот поместился бы сюда только лёжа и в разобранном виде), зато хранились автомобили и прочие транспортировочные средства, используемые на территории штаба, за исключением воздушных. Какое-то время Робер думал, что они заблудились, и хотя мысль была глупой, она показалась ему вполне вероятной. Поздоровавшись с попавшимися им на ходу рабочими, Алва остановился посреди огороженного сектора с повреждёнными авто и какое-то время их разглядывал; из-под каждой машины торчали чьи-то ноги, абсолютно одинаковые с точки зрения Робера. Когда он уже приготовился нарушать субординацию и спрашивать, какого хрена, маршал подошёл к одной из машин и постучал по дверце.  — Не сейчас! — раздалось из-под раскуроченного транспортного средства. Левая нога раздражённо дёрнулась.  — Джильди, вернись на свет божий, — пропел маршал, и нога дёргаться перестала. Через несколько секунд перед ними предстал взъерошенный молодой человек в заляпанном маслом рабочем костюме, виновато и радостно посмотрел на Алву и настороженно — на Робера.  — Чем могу помочь, сэр?  — Ты не передумал?  — Никак нет, — он вытянулся, отложив в сторону какой-то прибор, и как-то преобразился внешне, когда понял, о чём речь. Джильди Роберу понравился, может, потому что такой же взгляд он иногда встречал в зеркале — суровый и решительный, и вместе с тем преисполненный осторожной надежды. — Но вы говорили, что я…  — Отвратительный пилот? Бывает, — посочувствовал маршал. — Я всё ещё считаю, что ваша совместная работа со Скварца была хуже некуда, однако… Луиджи Джильди, это Робер Эпинэ. Не скажу, что вы идеально подходите друг другу, но других приемлемых вариантов не осталось; вы достаточно похожи, примерно одинаково ведёте себя в бою и оба, насколько я понимаю, горите благородным желанием надрать задницу парочке кайдзю. Пробный дрифт через час в главном ангаре, возражения не принимаются.