Нет отставки для пилота

Сыроватый предутренний холод не бодрил, скорее вгонял в тоску. Воздух будто бы ещё не определился, ночной он или утренний, и застрял в неприятном промежуточном состоянии, над ледяной грязно-серой водой повисла зыбкая дымка, и, кажется, накрапывал мелкий дождь.  — Прекрасное утро, не правда ли? — заметил маршал. Робер красноречиво чихнул и не ответил. — Будьте здоровы, пригодится.  — Спасибо, сэр. Что тут прекрасного?  — Никто не умер, например. И не поспоришь. Помнится, на стене кому-то было холодно, а как затеять милую прогулку в эдакий дубак — это пожалуйста. Робер не то чтобы злился — так, делал вид, чтобы хоть как-то согреться, но увы — от деланого раздражения теплей не становилось.  — Что вы от меня хотели?  — А вы от меня хотели что-нибудь? — Рокэ вернул вопрос, взглянул на собеседника и коротко рассмеялся: — Значит, показалось, забудьте. Вчера вечером наши люди закончили искать пилотов, которые так или иначе отошли от дел. Под «закончили искать» я имею в виду «нашли», правда, все они мертвы либо недееспособны. В каком-то смысле вы последняя надежда, более того — единственная оправдавшаяся.  — Оправдавшаяся, серьёзно? — Робер был уверен, что над ним шутят, причём шутят зло. — Я не только не справился: после того, что произошло, от меня шарахается весь штаб. Даже если отыщется кто-то среди наших, никто не потерпит меня в дрифте. До этого просто не дойдёт.  — Да, вполне. В отличие от остальных, вы живы и даже дееспособны, — сухо ответил маршал. — Что до вашей головы, с ней вы справитесь. Наверное. Ближе к делу: для того, чтобы ударить по разлому, нам потребуется не меньше трёх егерей, в идеале — четыре. Один временно выбыл из строя, остальных нужно беречь для операции, итог: никого в запасе.  — Следующее явление через две недели?  — Дней через десять, по нашим расчётам. Интервал сокращается… Да, кстати, вас это интересовало: мы собираемся подорвать портал.  — А получится? — засомневался Робер. — В конце концов, другой мир, другая материя…  — Над этим работает исследовательская группа в составе Ойгена и меня. До закрытия проекта было как-то проще, ну, знаете, у нас не отобрали десятка два опытных специалистов… Почти всё об этой материи мы знаем. Остались сущие мелочи, но, увы, эти мелочи могут радикально изменить весь план.  — Спасибо за ответ, но всё-таки я пилот, пусть и хреновый… Скажите, что я могу сделать, и я это сделаю. А столько «я», будто от него и впрямь что-то зависит. Робер имел в виду лишь то, что готов подчиниться приказу, даже если приказ звучит как «привяжись к бомбе и лети носом вниз» — чем не камикадзе? Они немного прошлись по краю площадки, возведённой в нескольких метрах над уровнем моря и по совместительству являющейся частью многоярусного здания штаба. Такой железобетонный берег вместо настоящего песка. Где-то там, на восточной стороне, должно было подниматься солнце, но от него виднелся только тусклый свет, предположительно розовый, неровной полосой стелющийся по воде, редким скалам, далёкой земле и высыхающим лужам под ногами.  — Кем вы хотели стать до войны, Робер? — вопрос ставил в тупик то ли своей неожиданностью, то ли абсурдностью. Что вообще было до войны? — До того, как появилась вакансия пилота.  — Я не помню, — признался он. — Вроде не так давно было, а всё равно… Инженером, кажется. Потому что один из моих братьев был инженером.  — Практично, — заметил Рокэ, поднимая ворот пальто. Ледяной ветер с вкраплениями соли налетел откуда-то слева, и Робер пожалел, что не догадался натянуть ничего теплее куртки. — Почему, не помните?  — Да чёрт знает, слово красивое. Можно подумать, я в пять лет понимал, что такое инженер, — воспоминания казались чужими, как и всё, что происходило до вторжения кайдзю. — Потом… В школе все мечтали быть врачами… или космонавтами, но мне жутко не нравилась униформа.  — И сейчас вы носите скафандр…  — Я то же самое сказал, когда нам впервые предъявили костюмы пилотов… Но могло быть хуже. В общем, кажется, я остановился на враче. А уж каком…  — Весьма благородно. А я с детства мечтал стать пиратом, — улыбнулся маршал, глядя на неспокойный серый океан. — Как видите, не вышло.  — Зато вы у моря.  — Казалось бы, что ещё нужно, кроме него. Но из этого моря с завидным упорством лезет инопланетная дрянь…  — Уничтожим её — и всё будет хорошо, — оптимистичная уверенность накатила внезапно, впрочем, ответная усмешка отнюдь не показалась Роберу весёлой. Он всё больше верил, что говорит сейчас не с тем человеком, который распоряжается всей уцелевшей базой, и даже не с тем, который общается с подчинёнными через подзатыльники и шутки. — Вы просто так спрашиваете или?..  — И то, и другое, — маршал проводил взглядом далёкую рыбацкую лодку. А может, и не рыбацкую, отсюда не поймёшь. — Иногда — точнее, чаще всего — решение сложной загадки находится прямо на поверхности, и мы её не видим, потому что ищем не там. Искать вообще не надо, только никто об этом не говорит. Вам не приходило в голову?  — Бывало.  — Думаю, всем космонавтам, врачам и инженерам тоже, — Робер перестал улавливать видимую связь и просто слушал дальше, пока неведомая лодка на горизонте становилась всё мельче и мельче, теряясь в туманной дали. — Они своё призвание нашли, пусть некоторые и недовольны им, и продолжают выполнять свою работу, несмотря на то, что весь мир летит к чертям. Как и тысячи других людей самых разных профессий, и все они зависят от того, как долго простоит стена и сможем ли мы справиться с разломом. Лирическое отступление завершено, — Рокэ резко обернулся к нему. — Вы готовы пожертвовать собой, если это потребуется?  — Готов, — Робер непроизвольно вытянулся по струнке. Холодно больше не было.  — Я имею в виду не вероятную гибель в бою, Робер. Вы заберётесь в егеря, зная, что встретите в нём свою смерть?  — Камикадзе, — пробормотал он. — Да. Заберусь. Думал об этом минут двадцать назад…  — Рановато, — полуулыбнулся маршал. — Но самоотверженно, что важнее. Я знал, что вы согласитесь…  — Тогда почему не спросили раньше?  — Не всё зависит от вас. Вы же не будете умирать в одиночку — как-никак, двухпилотную систему никто не отменял.  — Я согласен на любого, — сказал Робер, потому что Рокэ после этого замолчал, не развивая тему второго пилота. — Если моё мнение учтётся, я согласен. Всё равно. Хоть и считаю, что никто не потерпит меня в дрифте, но если вы думаете иначе…  — У меня было несколько запасных вариантов. Больше, чем я им сказал, — неожиданно поделился маршал. — Из них достойных — только два, и оба мне не нравятся, хотя один не нравится больше другого. Не как пилот, как вариант развития событий. Так мы и возвращаемся к сложным загадкам и очевидным ответам… Наверняка вы чувствуете то же, что и я.  — Да, — ответил Робер, помолчал и зачем-то повторил: — Да. То же самое… Волны бились об импровизированный причал, на волнах качалось новое судёнышко. Кто-то помахал рукой в их сторону, но, вероятно, обознался.  — Вы были пилотом?  — Был. Как вы сами убедились, отставки не существует, следовательно — я всё ещё пилот, — он криво усмехнулся, и Роберу почудилась ноющая боль в шее и левом плече, хотя он никогда не ушибал плечо — тогда нога пострадала сильнее. — Чем очевиднее было то, что всё кончится в егере, тем упорнее я это отрицал. Про себя, конечно — никто не ждёт ни списанных егерей, ни отставленных пилотов. «Ворона», надо полагать, вы уже видели?  — Случайно.  — Сомневаюсь. Эмиль так тщательно изображал безразличие, слушая о заброшенном ангаре, что это был лишь вопрос времени, когда он вас туда притащит… Старый егерь, один из первых. Когда вы поступили сюда кадетом, я уже был очень далеко и думал, что никогда не вернусь.  — Ваш второй пилот, он…  — Погиб на месте. Трагедию скрыли, — Рокэ рассказывал отрешённо, будто не про себя. — Впрочем, это был не первый и далеко не последний случай. Кайдзю ещё не прикидывались мёртвыми, но их приводила в чувство морская вода — к сожалению, мы дрались у моря. Первая категория сейчас кажется ерундой, но времена меняются… Он пробил рогом пилот-капсулу, и Карлоса не стало. Вам предстоит это увидеть, но всё равно предупреждаю: смерть пилота в связке — всё равно что твоя смерть. Как назло, ничего умнее банальностей вроде «мне жаль» в голову не приходило. Робер попытался представить это и не смог: сколько ни преувеличивай, он никогда не врал себе — Мишель умер не в егере, а в больнице, и вряд ли ощущения поддаются сравнению.  — Вы всё ещё не против дрифта?  — Я справлюсь, честно…  — Честно — это хорошо, но, во-первых, нас двое. Я бы с радостью соврал, что отвечаю за себя, но не буду, — обнадёжил его Рокэ. — Во-вторых, дело не только в эмоциях. Так странно, никогда об этом не говорил… Вы ещё слушаете? Вывести в одиночку егеря старой модели было практически нереально, нагрузку представьте сами. Прибавьте к этому то, что кайдзю одним пилотом не насытился и успел задеть второго…  — Да как вы выжили вообще? — не выдержал Робер, понимая, что такта в этом ноль.  — Задаюсь этим вопросом уже много лет, — ему послышались нотки отчаяния в голосе, но внешне маршал был так спокоен, что впору задуматься о собственных глюках. — Грубо говоря, чуть спину не сломал. Несколько месяцев без движения и годы реабилитации. Хуже не придумаешь, но так оно и было… Давайте только без сочувствия, ненавижу… Вы должны знать, что при совместном дрифте со мной можете почувствовать эту боль. Физическую боль. Вероятно, я тоже, но я к ней привык. Мы оба можем умереть на месте, даже если нейронная связь окажется на высоте. Всё ещё согласны?  — Согласен… Но если всё так опасно, чем хуже второй вариант? Вы говорили…  — Забудьте. Никаких вариантов, — отрезал Рокэ. — Считайте, что есть только я, впрочем… это правда. Тем более, входя в дрифт, не обязательно сразу отправляться в бой, ничто не мешает нам просто приятно провести вечер в пилот-капсуле. И регулировать время.  — А получится? — засомневался Робер. — Даже если мы захотим провести синхронизацию по частям, разве это зависит от воли пилота?  — От воли пилота — нет, а от приказа маршала — очень даже. Ничто не мешает нашим славным коллегам вовремя опустить рычаг. Тем более, у нас будет только одна настоящая возможность… — не договорив, он посмотрел куда-то в сторону причала и, как ни в чём не бывало, направился туда; Робер шёл следом, как привязанный, параллельно размышляя, сработает ли на самом деле дозированный дрифт. В реальность вернул лишь стойкий запах тухлятины, ударивший в нос, пришлось отойти на полшага.  — Вы издеваетесь, — недовольно сказал Салиган, потирая ладони без перчаток. Поставщик стоял на причале в паре метров от пришвартованной лодчонки — она-то и воняла. — Я, между прочим, рукой махал!  — Я не видел, — признался Робер.  — Я видел, — сказал Рокэ, — но делал вид, что нет. Раймон, если у тебя не мозг…  — Мозг, — просиял Салиган. — Правда, не в лодке — в лодке лимфоузел. Мелко-мелко порубленный… За него дают бешеные деньги. Мозги я нашёл в городе и выкупил у одного типа, весьма оригинального, почти как я. Они немного повреждены, но зато хранятся в идеальных условиях и всё ещё худо-бедно функционируют. Вам когда надо?  — Как можно скорее, хотя… Через пару дней сойдёт. На его лице отразился священный ужас:  — Жестоко! Я не хочу двое суток жить под одной крыше с ЭТИМ.  — Тогда говори с Райнштайнером, он найдёт, куда пристроить.  — Угу. А у вас тут что, — сощурился поставщик, — совещание на открытом воздухе? Робер впервые задумался, как они выглядели со стороны, и пришёл к выводу, что Салиган выразился ещё мягко и тактично.  — Можно и так сказать, — интонация маршала давала понять, что разговор окончен, и поставщик изящно смылся. — Это кое-что меняет, хотя… Забудьте, драться всё равно придётся.  — К этому-то всегда готов, — пробормотал Робер, глядя вслед весёлой лодочке. — До сих пор не знаю, зачем вам этот мозг. И не хочу знать.  — И не узнаете, по крайней мере — сегодня. Хватит с вас увлекательной информации, — заключил Рокэ. — Впрочем, если хотите, ничто не мешает вам догнать Раймона…  — Нет! — как ни крути, Робер не желал иметь ничего общего с доверенным лицом штаба. Как минимум до тех пор, пока окончательно не заживёт ладонь.

***

Кое-что не менялось: чем больше он узнавал, тем меньше знал, получая один ответ — ловил в придачу десяток вопросов. Единственное, что Робер принял сразу и безоговорочно, это своего второго пилота. Ведь всё к тому и шло, с самого начала, только он не понял — никто не понял… Если вдуматься, что-то всегда висело между ними двумя, незримо и почти неощутимо, как близкая обоим мысль, невысказанная вслух. Японцы бы притянули сюда красную нить судьбы: Робер впервые услышал о ней, когда их с братом по долгу службы забросило на Хоккайдо. «Ну, хватит обо мне думать», в этот раз призрачный голос звучал едва слышно. «Теперь тебе есть, чем заняться, братец». А сказал бы он так на самом деле? Все эти годы Робер боялся потерять Мишеля, потерять всё, что от него осталось, пусть оно хранилось только в голове и на потрёпанной временем фотокарточке. Кажется, пришло время отпустить… До следующего дрифта, добавил он про себя и мрачновато усмехнулся. Нейромосту плевать, отпустишь или нет, это тебе не сеанс у семейного психолога. Что действительно важно, так это отличать прошлое от настоящего и крепко держаться ногами за землю. Чтобы бешеная ночка и последовавшее за ним утро как-то устаканились в голове, возвращённый в статус пилота Робер отправился в спортзал, нашёл свободную беговую дорожку и сосредоточился на беге — это всегда помогало собраться с мыслями. Он уже не кадет, может себе позволить заниматься под крышей, а не наматывать круги вокруг гонконгской базы. Механические движения, размеренное дыхание, ритм сердца. Когда-то давно куратор сказал, что чётко налаженная работа тела — залог достижения гармонии с душой. Что толку говорить об этом нетерпеливым юнцам, которые мечтали помахать кулаками в гигантском роботе! Что толку думать об этом теперь, но Робер думал, и наконец-то он понял на собственной шкуре, что имелось в виду. Ты в первую очередь бежишь, и где-то там, на заднем плане, раскладываешь по полочкам все свои проблемы и вопросы. Ответов никто не даст, но ты хотя бы немного успокоишься и перестанешь их искать — ведь не в том ли суть жизни, что всё необходимое сваливается на голову в своё время, хочешь ты этого или нет? Наведение морального порядка кончилось тем, что он не заметил Ойгена, невозмутимо наматывающего километры на соседней дорожке. От удивления Робер сбился с темпа и едва не полетел носом вниз.  — Будьте осторожнее, — посоветовал Ойген, не отвлекаясь от бега.  — Буду, — буркнул Робер чуть грубее, чем требовалось, и всё-таки слез. Сколько же он бежал? Ноги заныли с непривычки, страшно хотелось пить. — Но вы могли бы…  — Я поздоровался.  — Ох. Правда?  — Вы выглядели очень сосредоточенным, и повторять я не стал. Кстати, на скамейке у входа бутылка воды, можете взять.  — Спасибо, — Робер бы не удивился, если б он по рассеянности проворонил кайдзю. Раньше такого не было. Одно утешало — в битве он всегда находил концентрацию; вот что делать и как жить, когда ты не в егере, этому Робер так и не выучился. Не успел. Отпив ледяной воды, он почувствовал себя лучше и прошёлся по залу, с интересом рассматривая тренажёры. Им бы такие в начале обучения! До общего завтрака всё ещё оставалось время, и Робер, не зная, чем его занять, хотел было поговорить с Ойгеном. Этот парень, конечно, немного пугал, но не отталкивал. Наверное, в штабе он был на вес золота — иногда в пылающем хаосе не хватает такой вот незыблемой ледяной глыбы. Сравненьице не очень живописное, ну что ж, в поэты Робер и не рвался. Правда, отвлечь Ойгена от дела смог бы разве что сигнал тревоги: помешать ему казалось чем-то из разряда фантастики. Только выполнив суточную норму, пилот-исследователь продолжил разговор:  — Во второй половине дня будет совещание, на котором вы должны присутствовать. Если я правильно понял маршала, речь пойдёт об уничтожении разлома. Наш план претерпевает изменения в зависимости от того, как ведёт себя хронометр.  — А вы могли понять его неправильно?  — Если бы я сказал «нет», это было бы очевидной ложью. Впрочем, приказы, которые он отдаёт, чаще всего недвусмысленны. Что до всего остального, я никогда не пытался его понять, — Ойген выдержал паузу, за которой последовала безупречная улыбка: — И я предпочитаю не переспрашивать маршала Алву ни о чём, когда у него в руке нож.  — Не могу не согласиться, — хмыкнул Робер. — Вы снова вскрывали кайдзю?..  — Да. Рано утром прибыл мозг, но, чтобы расчистить место, нам следует убрать всё остальное.  — Ойген, глядя на вас, никак не скажешь, что у вас такое экзотическое хобби.  — Это не совсем хобби. Пойдёмте, мы опоздаем на завтрак… Если рассказывать с самого начала, после того, как мы с Германом успешно прошли все испытания и получили своё место в егере, я присоединился к тогдашней исследовательской группе, и моей прямой обязанностью были расчёты времени прибытия кайдзю, материя разлома и прочие вопросы, касающиеся математики и физики процесса. После сокращения мы потеряли многих, но никто не хотел занимать освободившиеся рабочие места. Из всех мало-мальски опытных и доверенных лиц в штабе я оказался единственным, кто не брезгует столь тщательно и глубоко изучать нашего врага; после маршала, разумеется. Я ни в коем случае не упрекаю тех, кому не под силу отрешиться от внешнего вида или запаха этих существ, да и психологические причины вполне понятны — большинство испытывает к кайдзю совершенно оправданную ненависть, а вовсе не научный интерес.  — Это делает вам честь, — искренне сказал Робер. — Я бы не смог…  — Думаете? Вы всего лишь стоите перед выбором другого рода, — уже не стоит, но, кажется, совещание будет не только про кайдзю. — Раз мы заговорили о мотивах, я всегда считал, что маршал Алва в первую очередь продолжает исследования, начатые его отцом, так как это необходимо для укрепления нашей обороны, — хорошо, что Робер уже догадался насчёт отца, иначе бы он сейчас снова споткнулся. А так только кивнул, поддакивая. Логика развития событий подсказывала: скоро он узнает о начальстве столько, что захочется забыть. — Я довольно долго так и думал, пока он не сказал мне, что это успокаивает.  — Успокаивает, — хмуро повторил Робер, вспоминая скальпель. — Ну конечно.  — Все мы люди, — заявил Ойген. — Кто-то напевает себе под нос, кто-то бегает, кто-то стреляет по мишеням. Почему бы и нет?  — Не имею ничего против… Общественно полезное занятие, очень даже. В столовой ничего не изменилось: едва войдя, Робер почувствовал на себе враждебные взгляды. Впрочем, рядом с Ойгеном это было не так страшно, за ним вообще как за каменной стеной — если бы Робер был кем-то другим, а не собой, он бы с радостью за него спрятался. Но и идти рядом тоже ничего. Половина взглядов как-то отпала…  — Если вы не прекратите винить себя во всём, они тоже не прекратят, — сказал как отрезал. — Это так, на будущее.  — Но если я действительно виноват? — не удержался Робер, пока они не подошли к занятому людьми столу. Ойген замедлил шаг.  — Несмотря на то, что в обществе принято иначе, степень виновности определяете только вы сами. Конечно, судить вас будут другие, но позволю себе в очередной раз процитировать маршала — на других оборачиваться ни к чему. Тем более, пока вы так настроены, у вас ничего не выйдет, — жёстко закончил Ойген и, не меняя тона, прибавил: — Возьмите эту булочку, она очень хороша с маслом. Роберу ничего не оставалось, кроме как покориться судьбе и конкретно Ойгену Райнштайнеру и взять булочку. Самокопание — дело десятое, на него время всегда найдётся, а вот завтрак только один раз в сутки.