Нет отставки для пилота

Как выглядели совещания раньше, Робер не знал: он всегда был рядовым солдатом, только выполняющим приказы. Сейчас он сидел за длинным прямоугольным столом вместе с последними живыми пилотами, и этот стол казался огромным, незаполненным — пустовало больше половины стульев. Из состава действующих пилотов не хватало Лионеля, которого заставили отлёживаться в медпункте, но, кажется, никто не возражал против того, что вместо правой руки маршала тут сидит Робер. Разговоры увяли, не начавшись: каждый рано или поздно бросал взгляд на хронометр и незаметно сникал. Интервал сокращался стремительно, и сейчас на экране показывало десять суток. С учётом погрешности, у них была максимум неделя в запасе до следующего явления кайдзю.  — …несусветную рань, — послышался знакомый голос за дверями. — Спорим, ещё никто не пришёл? Возникший на пороге Марсель окинул взглядом стол и, абсолютно игнорируя фоновые смешки, прошествовал к свободному месту.  — Доброе утро, солнце, — эта фраза могла содержать такое количество насмешливой неприязни только из уст Матильды, причём обращённая обязательно к главному диспетчеру. — Так вот кого мы ждали! У нормальных людей утро началось три часа назад.  — Где-то я недавно это слышал. И хочу сказать, — с достоинством ответил тот, — что обстоятельства мне не понравились.  — Тебе ничего не нравится, когда надо вставать, — не преминул заметить маршал, закрывая за собой дверь. — К сожалению, без диспетчерской мы как без рук.  — И без ног?  — И без ног. Замолчи на полчаса. Господа пилоты, планы в очередной раз изменились, — Рокэ прошёл вдоль стола, проведя ладонью по электронной панели, и прямоугольная столешница преобразилась в экран, на котором, помимо хронометра, были схематично изображены все известные категории кайдзю и доступные модели егерей. — До следующего явления дней десять, рассчитывайте на семь. Последний раз третья категория кайдзю покидала разлом полгода назад, сейчас — эра четвёртой, к которой мы приспосабливаемся с трудом. Как показала практика, одолеть этот вид наверняка способны два егеря, но это — непозволительная роскошь. В состоянии готовности находятся «Большая Медведица», «Епископ» и «Горный перевал». Да, Эмиль?  — Пока Ли не поправится, я могу войти в дрифт с Робером, — от такого заявления Робер едва не упал со стула. — На войне как на войне. Так делали раньше, я знаю, и уверен, что у нас получится…  — Если понадобится — войдёте, но вообще выкинь это из головы. В случае крайней необходимости на нейронную совместимость можно наплевать, и всё равно я бы не хотел нарушать вашу с братом связь, поскольку у вас лучшие показатели едва ли не за весь период войны. Эпинэ тоже оставьте, он будет пилотировать «Молниеносного».  — С кто? — спросил, удивлённо нахмурившись, Йоганн. Норберт что-то шепнул ему на ухо, причём вежливый шёпот почему-то напоминал рычание. — Извините, с кем?  — Со мной, — таким же тоном Рокэ мог сказать, какой сегодня день недели или месяц на дворе, и он даже не сделал паузу, чтобы все присутствующие обалдели по-настоящему. Роберу стало жутко любопытно, и он украдкой оглядел коллег: не удивлены были только Эмиль, Ойген и почему-то Марсель. — Мне неизвестно, сколько вы знаете о списанных егерях, летальных исходах и прочем, придётся поверить на слово. К сожалению, большинство документов, подтверждающих мою квалификацию, уничтожено, а электронными носителями на базе стали пользоваться не сразу.  — Сомневаться грешно в умении вашем, — произнёс Бонифаций, обойдясь без библейской цитаты. — Иначе бы не было сих медалей да орденов.  — Да, побрякушки красивые, — равнодушно согласился Рокэ. — В общем, если кто-то недоволен — про себя, а я с вашего позволения продолжу. Итого, у нас четыре егеря за вычетом двух пилотов, которые пока не синхронизировались. Дальнейшее зависит от того, как поведёт себя разлом — придётся решать не раньше и не позже того момента, как мы определим категорию кайдзю. Если это будет четвёртая, мы приступим к уничтожению разлома, как планировали: двое сражаются, один прикрывает, ещё один сбрасывает бомбу в портал, — никто не уточнил, но и так было ясно, что последним егерем в списке значится «Молниеносный». А ведь летальный исход не обязателен, им же не нужно прыгать вслед за бомбой! Либо Рокэ сказал ему слишком много, либо им — слишком мало. — Если пятая…  — Вы думаете, уже пятая? — Эмиль переводил взгляд с маршала на Ойгена. — Но закономерность…  — Закономерность — всего лишь отмазка. Несмотря на то, что последняя операция прошла не без ущерба, мы довольно быстро справились с четвёртой категорией. Они ведь адаптируются, имейте это в виду. Там, внизу, наверняка знают, за какой срок мы разделались с последним кайдзю… — Роберу показалось, что у этой фразы было продолжение, но после едва уловимой паузы Рокэ заговорил о другом: — Если явится пятая категория, это смешает все наши карты. Наверняка для того, чтобы одолеть её, потребуется не менее трёх егерей. Мы справимся, но уничтожение разлома снова отложится.  — Я правильно понимаю, что и временной интервал в таком случае увеличиваться не будет? — уточнил Жермон.  — К сожалению, правильно. Поэтому через неделю все должны быть готовы к любому варианту развития событий. Повторюсь, сказать наверняка можно будет лишь после активизации разлома. Ещё вопросы? Ещё вопросов не было. Удручающая ситуация с явлением кайдзю ясна, хоть эта ясность совершенно её не украшала. Всё, абсолютно всё зависело от момента вторжения. Пилоты расходились по очереди, а зависшее над столом облако солидарного молчания и мрачной решимости никак не рассасывалось. Ойген ничего не сказал про мозг — хотя, вероятно, было нечего: сейчас Робер сильно сомневался, поможет ли им это хоть как-нибудь. Он посмотрел вслед Матильде с Бонифацием, подумал, не пойти ли тоже — разумеется, не пойти. Куда? Когда всё это только завертелось, Робера бесила одна лишь мысль о том, что придётся контактировать с начальством, теперь он не знал, куда деться без слова Рокэ. И это ещё не дрифт…  — А что, если… — начал было Эмиль, когда они остались вчетвером, но договорить ему не дали.  — Я против, — сообщил Марсель, глядя на Рокэ и только на Рокэ. В этот момент он был до смешного не похож на себя, хотя даже улыбался. Так, по привычке…  — Я знаю, — ответил маршал.  — Можно по-другому!  — Пока нельзя.  — Ты же говорил, что всегда есть другой выход, так почему бы не…  — Потому что сейчас рано говорить о других выходах.  — Вы закончили? — вклинился Эмиль. — Не растравляйте наше любопытство, ладно? Мне тоже хочется по-другому, но… Почему «Молниеносный» как какой-то камикадзе?  — Пилоты согласны, вот и «Молниеносный».  — Ты других даже не спросил! — на это Рокэ только улыбнулся, и Эмиль обернулся к Роберу: — Скажи что-нибудь, ну.  — Мы, вообще-то, воюем, — напомнил Робер, как мог вежливо. — Тем более, о самоубийстве речи не шло. По плану «Молниеносный» рискует сильней остальных, но не более того. Ему бы самому хотелось в это верить, впрочем, смерти Робер не боялся — разве что напрасной смерти, но этого он не допустит, ни за что.  — Допустим, успокоил, — пожал плечами Эмиль. Робер вдруг догадался, что на него нашло — егерь близнецов так или иначе оставался в стороне. Если ты воин, отсиживаться в штабе кажется невыносимым.  — И где вы собираетесь дрифтовать? — поинтересовался Марсель. — Не хочу никого обидеть, но если этот егерь опять раздраконит половину ангара, я увольняюсь.  — Ты, как всегда, убийственно тактичен, — заметил Рокэ, выводя на экран трёхмерную модель «Молниеносного» с четырёх ракурсов. — Я подумал об этом. Ничто не мешает нам вывести егеря наружу. Тут хватает заброшенных территорий, которые не жаль раздраконить.  — Действительно, что может быть важнее нежилой свалки, — с несвойственным ему ядом отозвался диспетчер. Когда Робер поднял на него глаза, всё, опять же, было по-прежнему. — Иногда я думаю, как бы изменилась моя жизнь, если б я несколько лет назад подал заявку на обучение… И знаете что? Дальше этого не заходит, потому что я очень отчётливо представляю себе от души смеющуюся Матильду…  — Если бы ты подался в пилоты сразу, она бы относилась к тебе по-другому, — рассудил Эмиль, тоже хватаясь за спасительный прутик — никому не хотелось говорить о войне, неизбывно преследующей их каждую свободную минуту. Марсель комично развёл руками:  — Наивный! Всё не так… Это как дрифт, если угодно — как родство душ. Даже родись мы в другой период истории человечества, в любой другой точке мира — уверяю тебя, эта замечательная женщина нашла бы, за что ко мне придраться.  — Рассматривай ситуацию со всех сторон, — посоветовал маршал. — Ты бы тоже дал ей повод.  — А если бы я переродился камушком?  — Попал бы ей в ботинок.  — Чёрт, — сказал диспетчер после паузы. — Да ты разбираешься в судьбе.  — Ты хотел стать пилотом? — поинтересовался Робер, глядя на него через стол. Марсель совершенно не производил впечатления бойца, но как-то ведь он сюда попал.  — Вообще нет. Я и оказался-то здесь случайно, — сломал его теорию диспетчер. — Просто иногда посмотрю на вас — и аж зависть берёт, а потом… а потом я просыпаюсь.  — Так и знал…  — Угу. Честно говоря, не нравится мне эта затея с огромными роботами, но кто б меня спрашивал! В них наверняка жарко, душно и укачивает. Сны снами, я ни за что не полезу в егеря.  — Ты не пролезешь в егеря, — поправил Рокэ, ехидно улыбаясь.  — Сволочь, — драматично прошептал Марсель, и на этом совещание было закончено.

***

«Молниеносный» посреди заброшенного пустыря, где теперь не ночевали даже бродяги, не казался бы таким пугающим, не цари кругом кромешная тьма. Конечно, даже ночь не бывает абсолютно чёрной, но проблескивающих то тут, то там огоньков и лучиков света не хватало, чтобы почувствовать себя уютно. Тут, вообще-то, война, не до уюта, напомнил себе Робер, задирая голову, чтобы разглядеть в сливающейся с небом тёмной массе своего егеря. Вертолёты, доставившие робота сюда, отлетели на безопасное расстояние. Приземлиться было где — что ж, на этом пустыре они и впрямь никого не зашибут, даже если как следует постараются. Робер не то чтоб волновался, но не мог думать ни о чём, кроме предстоящего дрифта, хотя сосредоточенностью и не пахло. Его нервировала не сама предстоящая нейросинхронизация, а стоящее за ней прошлое. Прошлое обоих пилотов. И последствия, к которым оно могло привести в случае… Хорошо. Ладно. Робер волновался.  — Чего мы ждём?  — А вы хотите заняться альпинизмом? Ждём, пока за нами кто-нибудь прилетит, — слышать знакомый голос в прохладной ночной темноте было приятно, даже если голос этот был полон снисходительного сарказма. Вблизи знакомо зашуршали лопасти, поднялась пыль. Меньше минуты в салоне, пока их поднимают к пилот-капсуле. В ангаре для этого всё приспособлено — открытые этажи на должной высоте, лестницы, в конце концов, это на улице приходилось вертеться. Внутри всё сжалось в тугой комок. Робер уставился на Рокэ, пытаясь хоть как-то успокоиться, но ответа не получил — маршал задумчиво смотрел в окошко, не обращая внимания на чужие взгляды. Что за странное чувство и как его объяснить? — Роберу одновременно хотелось и не хотелось знать, о чём он думает. Ну не встречал он раньше таких людей, и сам был совсем другим… Ясно лишь одно: несмотря на то, что незаменимых нет и войну в любом случае надо выиграть, от этого дрифта зависело почти всё. Совместимы ли они, вынесут ли друг друга, получится ли синхронизироваться с егерем — на кону судьба разлома. Не нужно было надевать шлем, чтобы понять — все оговорки и запасные планы были для страховки, маршал намерен идти до конца. Желательно — до победного.  — Приём, «Молниеносный». Тьфу, ну и долго же мне это выговаривать… Вы уже внутри?  — Почти, — отозвался Робер, поправляя наушник. Они подождали, пока вертолёт скроется в темноте. Удалённое управление сработало на ура: стоило забраться в пилот-капсулу, как загорелись все огоньки и зажужжали все приборы.  — Заработало?  — Заработало. Не забудьте, что вы должны отключить синхронизацию при малейшем ухудшении показателей, — напомнил Рокэ, разглядывая салон изнутри. Робер позавидовал его спокойствию, во всяком случае — видимому; у самого, конечно, колени не дрожали, но всё же было не по себе.  — А я могу её не включать? — вкрадчиво спросил диспетчер. — Ну пожалуйста.  — Нет, не можешь. Потому что тогда её включит кто-нибудь другой. Готовы, Эпинэ?  — Так точно.  — Я тоже нет, — усмехнулся маршал и первым надел шлем. Машина запустила обратный отсчёт. Когда-то давно кураторы учили делать глубокий вдох и закрывать глаза; Роберу всегда казалось, что в такое приключение лучше пускаться с открытыми, и он втайне от всех нарушал негласное правило. Какая разница, кто на них смотрит?  — Запуск процесса нейросинхронизации через три, два… Сноп белоснежных искр брызнул из трещины над головой, ужасающий скрежет пробрался в уши, щекоча мозг, разбивая изнутри виски: с таким звуком сдавливают жестяные банки, теперь представь, что в жестяной банке сидишь ты. Последнее чувство — а ему определённо суждено стать последним — это обрыв… Потеря связи, вырванный с корнем сердечный клапан, выдранные лёгкие, не получается ни жить, ни дышать, ты мертвец, мертвец, мертвец. Не было слышно ни единого крика, только скрежет, усиленный во сто крат. Почему так громко, ты же умер, где же щебетание райских птиц, где, что более вероятно, бульканье кипящих адских котлов? Всё-таки соврали? Конечно, соврали… Всего лишь воспоминания. Робер видел это сотни раз. Очередной кайдзю пробивает очередную пилот-капсулу, ровным счётом ничего нового, ведь так? Ему удалось слегка повернуть голову, какая странная модификация костюма. Он увидел брата — Мишель в любом видении оставался собой. Через секунду корпус разнесло в клочья, на этот раз не сверху, а сбоку, и огромная когтистая лапа с голубыми прожилками схватила Мишеля, как тряпичную куклу, и дёрнула наружу. Заискрились провода… Брат не умер в госпитале — он умирает здесь и сейчас! Ты знаешь этого человека с самого детства, и пусть вы не образец идеальных семейных отношений, он твоя чёртова родня, и ты позволяешь ему умереть вот так?! Но что может сделать младший братишка, что и попал-то сюда от безысходности, просто потому что сказал отец? Кайдзю так не одолеть. Война только началась, а они уже разнесли несколько городов, и все эти неуклюжие человекоподобные роботы — та ещё лажа. Голова опустела, сердце — вслед за ним, в лёгких не осталось воздуха для крика. И зачем кричать? Смерть же. Она вовсе не… Коготь скребёт по поверхности защитного костюма, а в следующий миг тело обхватывает и стягивает огромный жгут, сжимает до черноты перед глазами, до треска в ушах. Короткая секунда затишья, чтобы разглядеть в дымящемся хаосе чешуйчатую лапу, а затем — взрыв боли.  — Синхронизация прервана.  — Не рано? Честно, я сделал, как ты сказал.  — В самый раз. Подождите немного… Кто все эти люди, что они тут забыли? Потребовалось больше нескольких секунд, чтобы понять. Робер убедился в том, что он — Робер, осторожно сделал вдох и выдох, хотя это отозвалось пренеприятным покалыванием в рёбрах. Покалывание — мягко сказано, иглы-то размером со слоновью лапу! И почему он лежит на полу?  — Прошло всего три секунды. Вы уверены, что хуже не будет, если так часто отключаться от системы? Робер, ау. Командный центр соскучился по твоему голосу.  — Всего три? — просипел Робер и тут же об этом пожалел — ему приспичило шевельнуть головой, а это было очень, очень плохой идеей.  — Не двигайся, — надо же, Рокэ здесь, так он не умер, а кто тогда умер? Кто-то же здесь умер только что! — И дыши осторожно. Поздно, он уже попытался встать. Спину и шею обдало таким внутренним огнём, что Робер бы не удивился, окажись он теперь вообще без спины.  — …сказал же, — звуки извне то исчезали, то появлялись вновь. — Это не твоя боль. У тебя вообще ничего не болит, хотя это тяжело представить. Вот именно, что тяжело! Робер постарался, чтобы его стон выражал недовольство. Ей-богу, когда он сможет говорить…  — Плохо представил, попробуй ещё раз. Это иллюзия, Робер, — какой спокойный голос, убедительный, так и тянет послушаться, вот бы было хорошо, если б он говорил правду. — Я не вру, встанешь — сам убедишься. Ничего этого нет. Ты — есть, а боли — нет. Понемногу отпускало, хотя ощущения всё равно оставались пугающе острыми. Через какое-то время удалось пошевелиться и не заорать, и тогда всё пошло, как по маслу, Робер искренне удивился, какого чёрта ему вообще приспичило разлечься на полу. Аккуратно сев, а затем и поднявшись на ноги, он угрюмо посмотрел на собственные ладони в защитных перчатках, повернул голову вбок — медленно не из-за слабо ноющей шеи, а из-за страха увидеть рядом мертвеца. Рокэ выглядел вполне себе живым.  — Всего три секунды? — мрачно повторил Робер. — Я даже не успел…  — Вас, видимо, в самый конец закинуло, — посочувствовал маршал. — А я ведь начал любоваться вашим детством, знаете ли, очень мило. При случае передайте матушке, что у неё растут прекрасные цветы… — Кхм-кхм, — сказал наушник. — Извините, что прерываю. Вы планируете продолжать? Тогда я сейчас включу обратно. Постарайтесь потерпеть друг друга подольше, что ли, а то эта механическая штука даже не успела сосчитать ваши показатели. Запуск синхронизации повторился. На этот раз Робер устоял — надеялся, что устоял и ему не померещилось, потому что менее ощутимой боль не стала. Он перестал разбирать, что происходит, откуда искрит, где пол, а где — потолок капсулы, повторял про себя «всего три секунды», хотя кто сказал, что не будет дольше? Единственный способ пережить боль — принять её, слиться с ней воедино… Вряд ли прошло столько времени, как ему показалось, продержаться помогла слепленная наспех мантра, начитанная чужим голосом. Это не твоя боль. У тебя ничего не болит. Это не твоя боль… И настали маки — именно настали, иначе и не сказать. Никогда ещё так не радовал вид матушкиного сада. Они были яркими, манящими, глаз не оторвать — как губы Марианны, зовущие раскрытые алые лепестки. Розы — розами, ведь она всё равно похожа на цветок, цветы прекрасны любые; цветок, который был нужен тебе после этого кошмара, который ты неожиданно пылко полюбил и так же быстро потерял — говорил же, не стоит, никто в этом мире не притягивает столько несчастий за раз, ведь ты должен был умереть… Но почему-то выжил и объясняешь молодому дураку, что жить надо, жить правильно, не врёшь ли ты себе? Не себе — так флористу, угораздило же так познакомиться, после военврачей — флорист…  — Показатели в норме, продержитесь ещё немного. Что такое? Какие показатели? Робер ухватился за настоящее, больше всего боясь снова потерять контроль и сделать что-то не так, но настоящее ответило тяжестью шлема на висках и непрошеным покалыванием в шее. Это был не первый дрифт в его опыте, зато определённо самый сложный. Не считая сменяющих друг друга физических ощущений, мелькали яркие образы, обновляющиеся каждые несколько секунд — толком не успеешь разобрать, твоё это или твоего напарника… Робер помнил, что с Мишелем им делить было нечего — всё же выросли вместе, с Луиджи дела обстояли иначе — их память сцепилась в единый неразрывный ком, причём выбрала для этого самые тяжёлые эпизоды жизни. А потом этот ком покатился с горы. Нельзя позволить, чтобы такое повторилось… Но, кажется, сегодня повезло. Маки сменялись гранатами, черты лица брата размывались и становились совсем другим лицом, вместо «Молниеносного» мелькал «Ворон», а кайдзю, метивший ему в голову, казался то мельче, то крупнее. Всё происходило слишком быстро, только это был вовсе не сбой. На краю сознания вспыхнуло и погасло озарение — ничего они не сломали, это тот самый идеальный дрифт, при котором оба пилота пропускают воспоминания сквозь себя, не задерживаясь ни на одно лишнее мгновение! Теперь, зная это, разбираться стало проще. Осторожно, чтобы не осмелеть сверх меры и не завестись, Робер позволил себе задерживаться чуть подольше в быстро-быстро сменяющих друг друга картинках. В таком сумбуре трудно что-либо понять… Он уже и своё-то прошлое почти забыл, вон, откуда эта странная игрушка — ну конечно, хотел стать космонавтом… Вот и кораблик, который пришлось переклеивать несколько раз, чтобы он хоть как-то напоминал «Золотую лань». Как непатриотично, но что поделать! А как хотелось «Месть королевы Анны», только в магазине чего нет — того нет. Очередной резкий скачок во времени превратил игрушечного космонавта и модель кораблика в первых егерей. «Молниеносный» казался увеличенной копией «Чёрного Ворона», которому вдобавок дали лазерную пушку. Как всё смешалось, уследить за происходящим можно было лишь одним способом — прекратить следить. Всё шло своим чередом, шло и будет идти… А ведь они оба потеряли именно братьев, а ты даже не спросил… Вот так судьба распоряжается человеческими жизнями! Чтобы найти, нужно потерять… И отыскать в себе силы прийти и забрать найденное. Робер не жалел, что вернулся, он не знал точно, но чувствовал наверняка — Рокэ этого не хотел, не хотел возвращаться сюда, что-то произошло, что-то должно было случиться…  — Сворачиваемся, ребята. Держитесь там… за что-нибудь. На этот раз голос Марселя не показался чужим. В головокружительном калейдоскопе отчётливо проступило улыбающееся лицо диспетчера — так и знал, что они дружили до штаба! Непрошеное тепло прокралось в сердце осторожно, будто зная, что ему там не место — место всегда оставалось для неподвижной боли, холода и потерь, посторонним вход воспрещён. На дальнем плане снова заскрежетала панель… Но пилот-капсула не треснет. Не сегодня. А может, вообще никогда!  — Синхронизация завершена.  — Живые? Здесь написано, что да, а я с недавних пор технике доверяю, — заболтал диспетчер. Перед глазами всё ещё было темно, и Роберу показалось, что они в одной комнате, хотя это всего лишь наушник. — Хорошая новость — судя по базе данных, такой совместимости мир ещё не видел. Вы только что обогнали Эмиля и Ли!  — Здорово, а плохая? — обречённо переспросил Робер. Прояснилось — он снова нормально видел и даже, кажется, шевелился. Возня заняла ещё какое-то время, и, когда он очень медленно снял шлем, в полуметре от егеря раздавался рокот вертолётных лопастей. Кажется, конец — можно не ждать подвоха и не бояться… Он обернулся, ища Рокэ; маршал был здесь, в полутьме выключенных экранов не разглядеть лица. Синхронизация прервалась, и Робер не мог даже гадать, о чём он думает теперь.  — А плохая… Почему обязательно должна быть плохая? Во всяком случае, больше ничего не стряслось. О, друг-механик говорит, чтобы вы всё там оставили и лезли в вертолёт! Спасибо, друг-механик. Так вы идёте?  — Идём, — Рокэ выбрался первым, пришлось догонять. После пережитого дрифта залезть в вертолёт без приключений было затруднительно, и Робер чуть не споткнулся, но вовремя ухватился за поручень, привинченный изнутри к стенке салона. Надо было что-то сказать — не успел: — А говорили, не сможете. Мои поздравления.  — Да, — невпопад отозвался Робер, — взаимно… С другой стороны, попробуй скажи что-то умное с такой кашей в голове. Размеренный стук вкупе с негромким гудением мотора казался благодатной тишью в сравнении с сумбуром нейросинхронизации, он успокаивал не хуже мантры, звучал громче голосов, но тише мыслей. Где-то неподалёку сейчас везли «Молниеносного» — егерь возвращался в строй… Откинувшись на жёсткую спинку кресла, Робер бессознательно смотрел на маршала из-под прикрытых век, пытаясь понять, почему он не рад, он ведь не рад… Всё по идёт по плану, и всё равно могло бы быть не так, но лучше ли? От тебя никогда ничего не зависело, иллюзия навязанной власти — всего лишь дурное прикрытие для масштабной ответственности, которую больше некому взять на свои плечи. Стоп, чьи это мысли и чьё сознание? Робер потёр переносицу кончиками пальцев в попытках сосредоточиться. Дрифт как будто и не прекращался. Когда он собрался что-то сказать, как назло, что-то прокричал пилот, зазвучали громче злополучные лопасти, и за окошком взметнулась тёмная пыль — посадка. Ничего страшного, это не единственный шанс, тем более теперь. Выходя, Робер в последний раз кинул взгляд на Рокэ, надеясь понять хоть что-то по непроницаемой маске, которая словно стала ещё более нечитаемой после дрифта в противовес обоюдно раскрывшимся душам. Ничего. Почувствовав его взгляд, маршал коротко улыбнулся, но это было лишь формальным движением губ и больше ничем.