Навстречу Тьме

      — Я сегодня поднимусь в Явь, — как бы невзначай произносит Морана, расчёсывая шелковистые чёрные волосы, и через зеркало косится на супруга.       — Зачем? — Кощей приподнимается на кровати и недовольно хмурится: никак не может простить богам Яви похищение Мораны Даждьбогом. — Апрель-месяц ведь.       — Именно, — Морана неслышно откладывает щётку на трюмо и пересаживается на край кровати, — чудный месяц. Может быть и летнее тепло, и весенняя свежесть, и зимний снег… — её губы чуть подрагивают. — Мы с сёстрами встречаемся.       — Оно тебе так надо, Мара? — со вздохом Кощей проводит холодной твёрдой ладонью по щеке супруги и задерживает большой палец на губах. — Всё ведь изменилось…       Морана оставляет нежный поцелуй на его ладони и, кивнув, медленно выходит из спальни. Морана не уверена, действительно ли она хочет встречаться с сёстрами. За тысячи лет изменилось всё: изменился не только мир, изменились не только люди и их веры — изменились они сами.       Ничего не осталось от беззаботных весёлых дев — дочерей Лады-Богородицы. У каждой есть своя боль, своё бремя, свой опыт и своя сила. Леля приносит юным трепетным сердцам чувства, не доступные больше Моране: пылкое биение сердца, жаркую влюблённость и смущение на полыхающих щеках. Жива дарит добро, золото ржи и благодать. Морана же несёт холод, неумолимую смерть и тяжёлые болезни.       Они слишком разные, чтобы понимать друг друга без слов или же обсуждать что-то часами. По крайней мере, Морана слишком часто ощущает себя рядом с сёстрами лишней. Невольная узница собственного холода и Нави, она иногда не успевает за событиями Яви и Прави и каждый раз безмолвно ковыряется в остывшем стейке, пока Жива и Леля что-то активно обсуждают.       Как только Морана выходит в Явь из квартиры на окраине города, её тут же обдаёт запахом сырой земли и талого льда. Поправив причёску и одарив водителя такси обольстительной ослепительной улыбкой, Морана приказывает ехать в ресторан японской кухни.       Морана ни на секунду не сомневается, что это извращение придумала Леля: она всегда с радостью открывалась новому и впитывала каждой клеточкой сущности человеческие приземлённые празднества. Морана помнит, как однажды, ещё до плена, Леля уговорила их с Живой затесаться в хоровод среди простых девушек. Пламя костра разгоралось всё выше и выше, лаская оранжевыми языками синее звёздное небесное полотно и приковывая взгляд. Жёсткая трава щекотала босые ноги, а мозолистые руки девушек согревали теплом. Леля, Жива и Морана смеялись вместе со всеми, спускали венки на воду, подмигивая русалкам на дне и были с ч а с т л и в ы м и.       А потом пришлось вернуться в терем, к отцу и матери. Сварог был ужасно недоволен, что дочери его, ещё юные и не обретшие места в круге жизни, спустились к людям в Явь, а не занимались. А Лада ласкала дочерей и говорила, что любовь к людям — главное, что должно быть у бога.       «И мы любили людей…» — Морана подпирает щёку ладонью и незаметно для водителя заставляет морозец окутать венцом её лоб и перебить отвратительный запах ароматизатора.       Морана помнит, что всё началось именно с этого — с любви к людям. Леле просто не терпелось увидеть новое изобретение какого-то мальчишки (или самого этого мальчишку — Морана не знает, а Леля уже и не помнит). И сёстры, всегда неразлучные и дружные, согласились спуститься. Они надеялись оставить отчий дом всего на пару часов. А вышло на триста лет.       Леля и Жива сидят за чёрным прямоугольным столиком среди странных яств и что-то с улыбками обсуждают. Морана старается, изо всех сил старается, чтобы её улыбка вышла искренне радостной и дарящей тепло, какое в принципе живёт в душе богини зимы. Только не получается: уголки губ приподнимаются лишь на миг.       Присутствие Мораны сёстры ощущают сразу, как она заходит на порог: впереди Мораны стелется ледяной ветер, а в воздухе слышится стеклянный перезвон. Сёстры встречают её внимательными взглядами, в которых лучится Л Ю Б О В Ь. Морана знает, что в её светло-голубых глазах навсегда застывший лёд, поэтому старается не смотреть на сестёр и быстро садится за стол. Они обмениваются приветствиями: Леля скромно машет нежной ладошкой, Жива сжимает пальцы сестры.       И кажется, всё, как всегда. Они беспечно болтают, обсуждают общие дела в Яви и Нави, делятся впечатлениями, попутно пробуя изысканные блюда. А потом, в полумраке, Леля вскользь упоминает о Прави — какое-то значительное событие, известное всем. Кроме Мораны.       Руки сжимаются в кулаки, и железная рукоять ножа обжигает ладонь. Морана чувствует эту огромную пропасть между ними: ей закрыт путь в Правь. В ней слишком мало света и любви. И пока верховный бог не пригласит Морану в Правь (а он вряд ли сделает это после её побега!), ей остаётся биться грудью в закрытые двери. Только такого Морана себе не позволит.       — Ой, Мара, прости, пожалуйста! — Леля вздрагивает, когда нож Мораны врезается в тарелку, а её ногти скрипят по бокалу с вином. — Я… Я всё время забываю. Просто… Мне хочется, чтобы всё было, как раньше.       Любимое красное вино горчит на языке, пока Морана вынашивает ответ. А потом тихо выдыхает:       — Как раньше уже не будет. Ни-ког-да…       — Может, и нет, — рассудительно протягивает Жива, накидывая бежевое пальто на плечи, — однако мы по-прежнему остаёмся сёстрами. И если тебе что-то будет нужно, только скажи.       Морана одевается вслед за сёстрами и выходит из ресторана. Небо уже окрасилось в красно-лиловый, и город постепенно замолкает. Морана чувствует странный трепет под сердцем, когда тёплые руки касаются её ладоней. Живы — настойчиво и крепко; Лели — нежно и заботливо. Морана не любит лишних прикосновений: они обжигают воспоминаниями о беззаботном прошлом. Но сейчас позволяет сёстрам крепко сжать её руки, чтобы напомнить, что они друг у друга есть.