Навстречу Тьме

      Морана стоит напротив супруга, сложив руки на груди, и прожигает его взглядом, полным твёрдости льда. Она не смогла сбежать тайно, под покровом ночи, бросив юного Богумира и Даждьбога. Не только потому что она Мать, но и потому что ей хочется кричать о своём выборе.       Своей свободе.       Даждьбог задумчиво потирает короткую златую бороду и всё ещё не хочет поверить в правдивость её слов.       Не хочет принять её выбор.       — Я ухожу, Даждьбог, — говорит Морана, и голос её перезвоном мартовских сосулек разносится по мужниной спальне. — Ухожу навсегда. В Навь.       В глазах Даждьбога — растерянность и насмешка. Он не верит. Только вот во что? В то, что Морана сама строит свою судьбу? В то, что Морана посмеет пойти против родительской воли (конечно, где ж это видано!)? В то, что Морана оставляет его?       Кажется, во всё и сразу.       — Мара, ты не можешь…       — А разве мне кто-то запретит? — перебивает Даждьбога Морана, многозначительно вскидывая бровь.       — Подумай о сыне!       Даждьбог даже не пытается вещать о себе и своих чувствах. Он знает, что Моране всё равно. Она пыталась быть хорошей супругой, но взгляд её, голос и жесты искрились колючим холодом. Она всегда старалась быть мудрой хозяйкой, но сам терем её отторгал. Явь не смогла принять её. Даждьбог не смог пробудить в ней ни капли тепла.       В сущности, Даждьбог не то чтобы плох. Могучий воин, смелый защитник, солнцеподобно сияющий и одаряющий теплом своим всех. Его большое сердце полыхает самым чистым жаром ко всему сущему, что с благодарностью встречает восход. Его свет возвращает к жизни целый мир, пробуждает от короткого покоя во мраке.       Да только не Морану. Для неё его тепло — глухое эхо прошлой жизни, где она была счастливой дочерью Сварога и Лады, где она лучилась светом.       — Я подумала, — выдыхает Морана. — Богумир унаследовал от тебя тягу к свету и теплу. Ему нечего делать в Нави. Он останется с тобой. Ты благородный витязь и, конечно, сможешь вырастить из нашего сына могучего богатыря.       — Как ты всё хитро рассудила, — по тону Даждьбожьему сложно понять, искренне он восхищается ей или пытается уколоть.       Впрочем, он никогда не прекращал уважать Морану, никогда не прекращал восхищаться ею, как в первые дни, когда только-только узнал её. Даже сейчас он смотрит на неё широко распахнутыми глазами, в которых печаль мешается с восторгом.       Даждьбог по-прежнему влюблён в Морану. Как в совершенство.       И Морана думает, что у каждой девы, богини ли или смертной женщины, должен быть мужчина, который смотрит вот так. Который готов положить жизнь к её ногам. Но при этом ничего не требует взамен.       Даждьбог требует. Требует остаться с ним, убеждает, что будет любить её ещё больше и ещё сильнее, что Тьма — это паутина дорог, ловушка, которая уничтожит Морану.       — Кощея же не уничтожила, — небрежно пожимает плечами Морана.       — Так ты к нему… — взметается под потолок сдавленный вой уязвлённого мужского самолюбия. — Значит, слухи не лгали. Ходил к тебе этот тёмный…       — Ходил, — спокойно кивает Морана. — И придёт ещё, ежели ты меня не отпустишь. И приходить будет столько, сколько надобно, дабы я пришла к нему. Я и так долго ждала. Все ждала, когда Богумир возмужает и смогу я его отпустить.       Даждьбог молчит. Лишь поскрипывает зубами и сжимает руки в кулаки.       — Чем же он лучше меня?       — Он выбрал меня, а я — его, — поземкой стелется шёпот Мораны. — Твой батюшка, Перун, конечно, мудр и всё такое, однако ему не понять женского сердца, ибо оно само любить должно. А без любви, как без весны мир, застывает оно, у-ми-ра-ет.       Дело не только в чувствах. Дело в браке. Несчастливом, навязанном, сковавшем её по рукам и ногам.       Морана не хочет быть вещью, трофеем, которым брат Перун наградил любимого сына. С которым Даждьбог не хочет расставаться. Даждьбог не избалован, однако себялюбив. И как все поклоняются и радуются солнцу, единственному светилу на небосклоне, так все должны любить и быть верными ему, так все должны восхищаться им. Сама мысль о том, что Морана выбрала другого, его терзает, и он даже не пытается скрыть жаркую ярость.       — Уходи. Прочь! — жаром вспыхивает Даждьбог и истерично усмехается: — Токмо я не могу обещать, что не стану искать тебя. Не стану пытаться вернуть.       Морана накрывает его крепко сжатый, сухой, горячий кулак своей нежно-холодной ладонью и утешительно поглаживает его кожу полушечками пальцев.       — Не нужно, Даждьбог. Не твоя это вина. Ты хороший воин, заботливый супруг и мудрый отец. Просто… — Морана усмехается. — Солнца наши в разные стороны светят.       Морана уходит прочь от Явьего солнца в Навь, где её ждёт Чёрное солнце, Кощей, вкусное вино и крупицы тепла в заледеневшей душе.       Даждьбог остаётся в Яви под своим солнцем, что так и не смогло растопить Моранины льды.