Навстречу Тьме

      Он медленно размыкает веки.       Перед ним расстилается чернота бескрайняя и жестокая, как в забытьи, — быть может, и вовсе невидящи очи его отныне. Мрак давит на грудь стальной тяжестью, рвёт лёгкие сырым холодом, скользит по иссушенным губам дразнящей прохладою. Горло саднит, оплетённое кровавым привкусом.       Он вслепую скользит ладонями подле себя. Онемевшие пальцы врезаются в камень, перебирая булыжники подле себя. Раны на ладонях вскрываются острыми осколками. Кровь обжигает пальцы.       — Подымись, Кощей… — вонзается в черноту хриплый глас и рассекает её. — Восстань, сын мой. Возьми мою тьму. Ощути силу, что струится в тебе.       Вдалеке серебрится сияния. Очи привыкают к сумраку, и теперь уже можно узреть собственные пальцы, почерневшие от застывшей крови. Можно различить каменные своды, сомкнутые над головой. В стороне сверкает окровавленный ритуальный кинжал.       Осколками зеркала, режущими, слепящими, воспоминания собираются воедино. Столкновение Света с Тьмою, дабы познать гармонию. Хриплая клятва в верности Владыке своему, чей глас откликнулся на его просьбы о силе да справедливости. Уста, прочитывающие заговор под лунным сиянием и касающиеся горячей крови. Распахнутая навстречу жгучей тьме грудь.       Кто он? Человек ли? Волхв ли? Иль витязь?       «Ко-щей…» — змеиным шипением простилается в сознании глас Чернобожий, и Кощей покорно повторяет это за ним, аки кукла какая.       И становится совершенно неважно, кем был он ранее. Ибо нет больше той сущности в нём, изничтожена она убийственной магией, выжжена неудержимой волною. Кощей он отныне. Сын Чернобожий, поглотивший часть его могущества.       Сила сея жидким пламенем разрывает вены, сдавливает грудь. И пьянит крепче браги иль вин, привезённых из-за моря. Губы лопаются от улыбки, пьяной и праздничной, а в груди клокочет восторженный смех. Он отныне не просто последователь верный Чернобога, породившего сильнейших из сильных, стоявшего в начале мира — средоточие могущественной тьмы, вершитель судеб мёртвых, повелитель теней и сумрака. Владыка Тьмы.       Глубокий вдох обрывается резкой болью. Когтистые пальцы тьмы впиваются в шею, перекрывая дыхание. И члены все намертво опутывают тугие нити мрака.       — Я знаю все твои мысли… — рокочет тьма, покуда Кощей захлёбывается собственными рваными вздохами. — И не помышляй о власти. Ибо не для этого я создал тебя сей ночью, ибо не для того часть силы своей впустил в слабую оболочку, ибо не по силам тебе, младшему, совладать с опьяняющей гордынею. Скипер Змий не справился, захотел могущества, захотел поработить мир сей, нарушить равновесие — за что и поплатился. Часть расплаты его обрушилась и на мою голову. Более такой ошибки я не совершу…       Шею сдавливает всё сильнее, и кажется, что Кощея сейчас разорвут или жгучие волны тьмы, приживающиеся под кожей, или холодные когти непоколебимого Чернобога. Отца. Пальцы, ещё одеревенелые и ослабшие, едва-едва тянутся к горлу. Но проходят сквозь воздух.       Чернобога нет. Он воздух. Тени вдоль стены. Тёмные мысли. Зловещий рокот. Струящаяся по венам чернота.       — Нет… — сипит Кощей из последних сил, готовый молить пощады.       — Я знал, что ты благоразумен, Кощей, — когтистая хватка освобождает горло, и Кощей пошатывается, едва вновь не опрокидываясь навзничь на каменный пол.       — Благодарю за оказанную милость… Отец, — хрипло выдыхает Кощей, скользя пальцами по шее. — Чем могу оправдать доверие твоё?       Мгла разбивается звяканьем цепей — слишком реальным и осязаемым звуком для запредельного царства. И Кощею чудится, что его запястья скованы тяжёлыми металлическими наручами, сцеплены воедино без единого шанса пошевелиться. От всесилия, дурманящего разум, безжалостно ограниченного абсолютным бессилием, ледяная дрожь прошибает обнажённое тело.       — Страх… — с наслаждением протягивает Чернобог. — Не бо-ойся. Ты свободен. В отличие от меня.       — Ч-что это значит? — голова кружится, когда ладони опираются о камень в слабой попытке подняться на ноги.       — Я пленник собственной силы, Кощей. Я замкнут в собственной тьме, скован её цепями. Впрочем, я не могу винить их за это. Боги Прави слишком горячны, слишком напуганы столкновением с чернотой, чтобы познать её покой. Они слишком напуганы могуществом моих отроков и не желают, чтобы я вновь создал нечто подобное. — Чернобог усмехается, и на смех его магия внутри Кощея трепетно подымается к горлу. — Они просто ещё не узрели тебя.       — Мне предстоит освободить тебя? — хмурится Кощей, рассеянно оглядывая какое-то чужое тело.       Чернобог смеётся зловеще раскатисто, а лоскуты темноты льнут к коже Кощея. Отстранённо Кощей наблюдает за тем, как затягиваются раны на ладонях, как стираются прохладой рубцы ритуалов на руках. Чувствует, как затихает жгуче бурлящая в венах сила, как рассеиваются в густом воздухе отголоски прошедших дней.       Растворяются во мгле отблески физической боли, людских страстей, сущности собственной — чёрным плащом воеводы ложится тень прошлой жизни на плечи его.       Остаётся лишь Чернобог. Его создатель. Его наставник. Его отец.       — Пока что мне ни к чему свобода, — затихает смех Чернобога. Он вещает уже строго и наставительно. — Покуда есть у меня ты. Моё творение. Мой верный воевода и лучший из лучших мечников, мне известных. Проводник моей воли в Яви. Посланник мой, которому позволено ступать в чертоги Прави. Мой названный сын. Мой верный слуга.       Мгла разбрызгивается в стороны волнами, оставляя на Кощее лёгкий доспех. Шёлк исподней рубахи холодит разгорячённую кожу.       Кощей смиренно склоняет голову пред чернотой, и кулак его преданно ударяется в грудь:       — Как прикажешь, отец мой. Давно уж я вверил судьбу свою в твои могущественные руки. Буду верным твоим соратником и сыном, покуда позволишь.       Чернобог хмыкает ехидно и недоверчиво — словно видится ему что-то иное впереди. Однако остаётся безмолвным владыкой. И вновь приказывает рассеявшейся по стенам мгле сомкнуться вокруг Кощея.       Тяжёлый венец вонзается в кожу шипами. Чёрные руки выныривают из тьмы, протягивая ему сияющий кубок, наполненный кровью. Да большой двуручный меч.       — Выпей кровь эту, чтоб неведом тебе был хлад Нави. И возьми меч этот, да поклянись быть мне верным рабом, покорным творителем воли моей во всём мире. Поклянись быть воеводой нечисти разумным да справедливым. Поклянись быть стражем моим и соратником, ежели вдруг придёт время сражаться. И пусть сей меч не дрогнет в руке.       Руки дрожат, когда Кощей с благоговением принимает из рук кубок и делает жадные глотки. Пересохшее горло, разодранное криками агонии, успокаивается от сладковатого тепла крови. Кубок, звонко звякнув, валится из ослабевших рук. Пламя проносится по венам, укрепляя их.       Руки твёрдо сжимают рукоять меча. Он обжигает ладони уколом. Руны вспыхивают Кощеевой кровью. Сверкающее лезвие вспарывает мрак.       — Клянусь тебе, Чернобог, быть воеводой справедливым и рассудительным. Клянусь не нести смерть без надобности. Клянусь пойти за тобой на поле ратное, ежели понадобится. Клянусь нести волю твою, отец мой названный…       Кощей выдыхает. Гулко гудит собственный голос в ушах. Ладонь сводит болью. Но не может он добровольно стать рабом Чернобожьим — нет для этого сил у него.       — Не забывайся, Кощей! — грохочет Чернобог, роняя его на колени.       Чёрные кудри, слипшиеся от крови, падают на лоб и маячат перед глазами, когда Кощей вонзает взгляд исподлобья во тьму. И сквозь плотно сомкнутые зубы выдыхает:       — И буду служить тебе верою и правдою, как раб, мой Владыка.       Меч легко вонзается меж каменных плит, и Навь содрогается от руки своего нового правителя.