Преданные огню записи

Самое страшное: когда боль в ранах, полученных в бою накануне, вытаскивает сознание из одного тяжёлого сна в другой, который называется реальной жизнью. И, привычно обрабатывая рваную, разрезанную и обожженную плоть хоть чем-нибудь, что поможет вздохнуть без стона сквозь сжатые зубы, понимаешь, что свет погас навсегда. До этого момента мне казалось, что в Арде есть хоть какая-то справедливость. Её чудовищно мало, но она всё же есть. Я думал, что, находясь в Ангбанде, пролил с избытком напророченные мне бессчетные слёзы. Но жизнь снова ударила по самому больному: битва проиграна, потери огромны, Союза больше нет, наших земель тоже. А я снова жив и должен продолжать следовать Клятве. Я снова жив. И снова благодаря ему — моему кузену, сыну того, кого я ненавидел, кого мой отец презрительно называл «полубрат». Финьо… Когда-то он был просто очередным ребенком в нашей огромной родне, которая себя семьёй не считала. Это был «ещё один младенец», годившийся мне в сыновья. Что мне до него? Потом Финьо подрос, стал часто гостить у нас, пел песни вместе с Кано, играл со своими ровесниками Амбаруссар, одновременно восхищаясь нашим отцом и сторонясь его. А когда вражда разделила Дома Нолдор окончательно, мы практически перестали общаться и не виделись много лет, я лишь слышал иногда, что Финьо более других эльфов Второго Дома интересуется военным делом, увлечение которым тоже пошло от моего отца — об этом не забывали напоминать в укор. Иногда мне кажется, Финьо любил «полудядю» сильнее, чем мы, его родные сыновья. Но для нашего отца он всегда был только «сыном полубрата», даже после того, как спас нас в Альквалондэ, когда Тэлери сбросили на порт град стрел. *** Боль, вгрызающаяся в раны, мешает думать и чувствовать сердцем, поэтому её не хочется унимать. Пусть лучше болит обожжённая рука, рассеченная щека и исполосованное плечо. Род Феанаро — пламя. Но, в отличие от огня погребального костра, нам не всё равно, чьи тела в нём обратятся в прах. После плена мне было тяжело общаться с Финьо, ведь он искалечил меня, заставил жить с болью и страшной памятью. Я просил избавления, молил о смерти, но брат решил мою судьбу иначе. Да, что угодно лучше, чем пытки Моргота, но я смотрел на Финьо, и не мог быть ему благодарен, ведь… Моргот тоже калечил меня и заставлял жить. Финьо это чувствовал, и делал только хуже: он постоянно пытался мне что-то доказывать, словно извиняясь. Чудовищная нелепость! Это не должно было происходить, и я старался избегать общения со своим спасителем вне военных советов. Однако, принимая решения, всегда оглядывался на него. Что подумает Финьо? Он ведь… Честный. Справедливый. Он не потерпит лжи и нечестной игры. Но теперь его нет, а я живу. С болью. И моей Клятвой. И мне больше не на кого оглядываться. Моя совесть погибла вместе с Финьо, когда он остался на поле боя, прикрывая наше отступление. Я пойду вперёд, исполню Клятву, и стану, наконец, свободным по-настоящему. А пока… Пусть лучше болят раны.