***
Спустя два месяца после того, как Юнги вернулся в Калифорнию, моя жизнь в Нью-Йорке вошла в привычное русло. После смерти Минхо мать на некоторое время переехала ко мне, но в конце концов решила, что ей не нравится жить вдали от Бостона. Впрочем, учитывая, что за ней присматривали Джексон и Ёнха и я навещала ее по выходным каждые две недели, она довольно неплохо адаптировалась к своей новой жизни, которая постепенно налаживалась. С Юнги мы с тех пор не общались. Было до слез обидно ни разу не получить даже нескольких слов от него, особенно после нашего горестного расставания, но я не собиралась первой идти на контакт. Скорее всего, я никогда больше ничего о нем не услышу. Тем не менее мысли о нем не оставляли меня ни на минуту. Интересно, он уже сделал Ренесми предложение? Думает ли он обо мне? А что бы произошло, если бы я не ушла в свой номер в последний вечер, который мы провели вместе? Словом, несмотря на то что я вернулась домой и жила привычной жизнью, мои мысли постоянно витали где-то еще. Моя жизнь на Манхэттене была очень размеренной. Я много времени проводила на работе и каждый день возвращалась домой в восемь вечера. В те выходные, когда я не ходила выпить с коллегами, я обычно читала, пока не засыпала, просыпаясь с электронной книгой на подушке. Вечером в пятницу мы с соседкой Сулли заходили поужинать и выпить в кафе «У Чарли» неподалеку от моего дома. Посетителями там были в основном женщины до тридцати в компании бойфрендов или отдельные группки женщин разных возрастов. Но я предпочитала проводить время с моим приятелем — семидесятилетним трансвеститом. Сулли был крошечным мужчиной азиатского происхождения, который предпочитал ходить в женской одежде, и я долгое время даже не сомневалась, что это женщина, пока он не нарядился в облегающие эластичные штаны, и я не заметила под ними впечатляющую выпуклость, которая смотрелась непропорциональной для его хрупкого тела. Иногда я думала о нем, как о существе мужского пола, а иногда воспринимала как женщину. Но это не имело ни малейшего значения, потому что к тому времени, как я вычислила его половую принадлежность, я уже всей душой полюбила его как личность, и мне было совершенно безразлично, какого пола мой друг. Сулли никогда не был женат, у него не было детей, и он относился ко мне чрезвычайно трепетно, опекая изо всех сил. Всякий раз, когда в пивную «У Чарли» входил какой-нибудь мужчина, я поворачивалась к Сулли и игриво произносила: — Как насчет этого кадра? Ответ был всегда неизменен: — Недостаточно хорош для моей Эми… но я бы с ним трахнулась. После этого мы оба заливались хохотом. Я остерегалась рассказывать Сулли о Юнги, потому что всерьез опасалась, что она выследит его и надерет ему задницу. Но однажды вечером в пятницу после слишком большого количества выпитой «Маргариты» я в конце концов вывалила на нее всю историю от начала до конца. — Вот теперь я все понимаю, — задумчиво произнесла Сулли. — Что ты понимаешь? — Понимаю, почему ты каждый вечер в пятницу торчишь тут со мной и не идешь на свидание с каким-нибудь мужчиной. Почему ты так и не смогла никому открыть свое сердце. Просто оно принадлежит одному человеку. — Принадлежало раньше. А сейчас оно разбито. Как мне его склеить? — Иногда это не в наших силах. Сулли отвела глаза, и я заподозрила, что она знала это по собственному опыту. — Вся премудрость состоит в том, чтобы открыть свое сердце, даже если оно разбито. Ведь даже разбитое сердце все еще бьется. И я уверена, что найдется множество мужчин, которые не упустят возможность исцелить его, если ты им это позволишь. — Она помолчала, потом продолжила: — Но позволь мне тебе еще кое-что сказать. — Что именно? — Этот… Юнги? — Да, Юнги. Через «ю». — Юнги. Ему повезло, что я не сяду на самолет и не нанесу ему визит. Отстрелила бы ему яйца нахрен. — Я так и знала, что ты так среагируешь. Вот почему я и боялась тебе об этом рассказывать. — И мне непонятно, что это еще за Семми. — Ренесми. — Какая разница? Не может быть, чтобы она была лучше моей Эми, красивее ее, с еще более добрым сердцем. Этот парень просто полный мудак. — Спасибо. — Когда-нибудь он осознает, что совершил огромную ошибку. Он бросится сюда, а тебя уже здесь не будет и единственным, кто его встретит, будет такая старая карга, как я.***
В те выходные впервые со времени расставания с Юнги настроение мое улучшилось. Хотя это ровным счетом ничего не меняло. И все же слова поддержки, которые произнесла Сулли, слегка рассеяли мое уныние. В воскресенье я, наконец, решилась сменить зимний гардероб на летний. Я всегда до конца оттягивала смену сезонной одежды, пока уже не становилось слишком поздно, и половина лета уже оказывалась позади. Целый день я занималась стиркой, отбирала одежду, которую можно было отдать, и разбирала ящики в шкафу. Погода была теплой и сухой, и я держала все окна в квартире открытыми. После целого дня хозяйственных забот я решила, что заслужила стаканчик муската. Я уселась на балконе и смотрела вниз на улицу. Дул легкий летний ветерок. Солнце уже клонилось к закату, и вечер был просто чудесный. Я закрыла глаза, прислушиваясь к уличным звукам: шум машин, голоса людей, крики детей, играющих в маленьком дворике напротив. С соседнего балкона доносился дразнящий запах барбекю. Это напомнило мне, что я целый день ничего не ела, что объясняло, почему вино так быстро на меня подействовало. Я убеждала себя, что мне нравится моя независимость: я могла делать все, что хотела, идти, куда заблагорассудится, есть то, что мне нравится и когда мне этого хочется, но в глубине души я жаждала разделить свою жизнь с кем-то еще. Мои мысли неизменно возвращались к Юнги, как бы отчаянно я этому ни противилась. И уж чего я никак не ожидала в этот тихий летний вечер, это проявлений взаимности с его стороны. Когда телефон просигналил, что получено сообщение, я не сразу бросилась его проверять. Я была уверена, что это Сулли приглашает меня к себе посмотреть какую-нибудь передачу по телевидению или мама хочет узнать, как у меня дела. Мое сердце бешено заколотилось, когда я увидела на экране его имя. У меня не хватило смелости сразу прочитать его, потому что я знала — независимо от его содержания, оно нарушит спокойствие этого вечера. Не знаю, почему я испытывала такой панический страх. Вряд ли наши отношения с Юнги могли бы стать еще хуже, чем они были сейчас, если только он не желал сообщить мне о своей официальной помолвке, что окончательно разорвало бы мне душу. Я глубоко вдохнула, залпом допила вино одним глотком, сосчитала до десяти и прочитала сообщение. Юнги: Я хочу, чтобы ты это прочитала. Одно короткое предложение и стало ясно, что все мои попытки забыть его провалились, а ведь мне казалось, что я хоть немного преуспела на этом пути за выходные. Руки мои тряслись, когда я раздумывала, что ответить. Он хочет, чтобы я прочитала автобиографическую повесть, над которой он работал. Почему именно сейчас? Я меньше всего ожидала, что он напишет именно это. Мысль о том, что теперь я выясню все, что мне так хотелось знать, будоражила и одновременно пугала — мне действительно было страшно. Хотя я и была уверена, что какие-то эпизоды меня расстроят, я уже знала, каков будет мой ответ. Как я могла отказать ему? Эмия: Буду рада прочитать. Его ответ пришел почти сразу же, как будто он ждал моего сообщения. Юнги: Знаю, это для тебя как снег на голову, особенно после нашего последнего расставания. Эмия: Да, я этого никак не ожидала. Юнги: Я никому не могу доверить этот текст. Его можешь прочитать только ты. Эмия: Каким образом ты мне его пришлешь? Юнги: Могу прислать по электронной почте сегодня вечером. Сегодня вечером? В таком случае мне определенно придется завтра отпроситься с работы. Если уж я начну читать, то точно не смогу остановиться. Во что это я опять втягиваюсь? Эмия: Хорошо. Юнги: Повесть еще не закончена, она довольно длинная. Эмия: Я проверю электронную почту через некоторое время. Юнги: Спасибо. Эмия: Не за что. Я налила остаток вина в стакан. Мне стало трудно дышать, и вечерний воздух вдруг потерял свою прелесть. Ранее аппетитный запах барбекю, доносящийся с соседнего балкона, теперь вызывал у меня тошноту. Я вошла в спальню. Открыв ноутбук, поспешно набрала пароль своей электронной почты, при этом ошиблась, и только с нескольких попыток мне удалось туда войти. Там было одно новое письмо от Мин Юнги. В качестве темы письма значилось: «Моя книга». В самом письме не было никакого сопроводительного текста, просто приложенный документ в формате Word. Я немедленно перевела его в другой формат, подходящий для чтения в электронной книге. Я знала, что эта история может потрясти меня. Там могут быть откровения, которые объяснят взаимную неприязнь Минхо и Юнги. Но я никак не ожидала, что буду до глубины души поражена первым же предложением. П р о л о г: Яблоко от яблони недалеко падает Я приемный ребенок своего собственного брата. Вы в недоумении? А теперь представьте, что почувствовал я, когда эта бомба взорвалась. Тем не менее с того момента, как мне исполнилось четырнадцать лет, это открытие определило всю мою жизнь. Причина всех моих детских унижений стала бы ясна, если бы эту маленькую деталь довели до моего сведения раньше. Предполагалось, что эта постыдная тайна никогда не должна выйти наружу. Меня хотели заставить поверить, что мужчина, который унижал меня все годы, сколько я себя помню, был моим родным отцом. Когда он бросил мою мать ради другой женщины, у мамы случился нервный срыв, и однажды вечером она рассказала мне правду о моем рождении. После того как она изложила все отвратительные обстоятельства этого дела, я думал лишь об одном: кто хуже — тот, кого я всегда считал отцом, или биологический отец, возможности познакомиться с которым у меня никогда не было. История моей злосчастной жизни началась двадцать пять лет назад в Кореи. Некий американский бизнесмен, эмигрировавший из Ирландии, Мин Хансон, увидел на улице потрясающе красивую девочку-подростка, продававшую свои рисунки. Ее завали Рэн Мира. У Хансона всегда была слабость к искусству и красивым женщинам, поэтому девочка буквально очаровала его. С ее экзотической красотой и выдающимся талантом она не была похожа ни на одну женщину, с которой он сталкивался раньше. Но она была слишком молода, а ему срочно надо было уезжать. Хотя это не остановило его — он твердо решил получить то, что хотел. Хан был одним из топ-менеджеров в крупнейшей американской компании по производству кофе. Ему было поручено контролировать покупку кофейных плантаций в окрестностях Кито. Но все его мысли занимала Мира, а вовсе не кофейная сделка. Каждое утро он подходил к ее тележке и покупал одну из картин, пока, в конце концов, не скупил все. Живописные работы Миры были единственным источником дохода для ее большой и очень бедной семьи. На всех без исключения были изображены причудливые витражи, которые она рисовала по памяти. Хансон был совершенно одержим ею. Разумеется, больше самой девочкой, чем ее талантом. Предполагалось, что в Кореи он пробудет три недели, но он задержался там на полтора месяца. Мира даже не подозревала, что он собирается забрать ее с собой. Несмотря на то что ей не исполнилось еще восемнадцати, Хан разыскал ее родителей и начал ухаживать за ней с их согласия. Он дал им денег и вручил подарки каждому из членов семьи Рэн. Он поговорил с ее отцом, обсудив возможность увезти ее в Соединенные Штаты, где обещал опекать ее, помочь поступить в колледж и сделать карьеру в мире искусства. Семья с восторгом восприняла такие перспективы для одного из детей. В конце концов, они согласились и позволили дочери уехать в Америку с Хансоном. Мира с первого взгляда была очарована этим мужчиной, который был намного ее старше, но одновременно испытывала к нему страх. Тем не менее она сочла, что просто обязана уехать с ним, несмотря на все свое смятение. Он был красивым, харизматичным и властным. По приезду в США Хансон сдержал свое обещание. Он женился на девушке, как только ей исполнилось восемнадцать, чтобы облегчить ей возможность остаться в США и поступить в художественный колледж. Он оплачивал ее уроки английского языка, а также использовал все свои связи, чтобы разместить ее работы в некоторых из галерей в районе Сан-Франциско. Без сомнения, для него это было выгодное приобретение: Мира безраздельно принадлежала ему. Он не сомневался, что она его собственность. Но девушка не подозревала, что у Хансона была семья — бывшая жена, которая вернулась в город вместе с сыном. Однажды после обеда Мира работала в своей мастерской, которую Хансон построил специально для нее, и вдруг на пороге появился высокий молодой человек примерно ее возраста, с голым торсом и в джинсах. Мира представления не имела, кто это, но ее тело моментально среагировало. Это была более молодая и гораздо более привлекательная версия ее мужа. Она была потрясена, когда узнала, что это сын Хансона и что он будет гостить у них в доме все лето. Каждый день, когда Мира работала в мастерской, сын Хансона Минхо сидел там и наблюдал, как она пишет свои картины. Все начиналось очень невинно. Она рассказывала ему разные истории про свою родину Корею, он знакомил ее с современной музыкой и американской поп-культурой — вещами, которые Хан не мог знать, будучи уже немолодым человеком. Очень скоро Мира поняла, что влюблена впервые в жизни и совершенно потеряла голову. Минхо, который всегда считал, что отец его бросил, не чувствовал перед ним никаких обязательств. Когда Мира призналась, что ее чувства к мужу основывались лишь на уважении и благодарности, Минхо, не раздумывая, воспользовался своими преимуществами. В один прекрасный день он все же переступил грань допустимого и поцеловал ее. После этого возврата к прежним отношениям уже быть не могло. Их послеобеденные встречи с прежде невинными разговорами превратились в страстные свидания. В конце концов, они втайне стали строить планы на будущее. Они решили тайком встречаться, пока Минхо не закончит колледж и перестанет финансово зависеть от Хансона. А потом они просто убегут вместе. Тогда Минхо окончательно переехал в дом Хансона, чтобы быть ближе к ней, и делал вид, что встречается с девушками, чтобы усыпить подозрения отца. Минхо и Мира всегда были предельно осторожны, но в один прекрасный момент совершили ошибку, неправильно рассчитав дату возвращения Хана из деловой поездки в Коста-Рику. В тот день Хансон вернулся и застал своего сына и свою молодую жену, страстно обнимающимися на их с Мирой супружеском ложе. Именно в тот момент и началась цепь событий, приведших к моему появлению на свет. Разъяренный Хансон запер Миру в кладовке и избил Минхо до полусмерти, а потом вышвырнул из дома. Потом Хан изнасиловал мою мать в той же кровати, где он обнаружил ее со своим сыном. К тому времени Минхо удалось вломиться в дом через окно, но было уже слишком поздно. Что случилось потом, не совсем ясно, потому что мать не вдавалась в детали, рассказывая мне эту историю. Единственное, что я знаю точно — Хансон так и не вышел из спальни живым. Мама утверждает, что он упал и случайно ударился головой во время драки с Минхо. Подозреваю, Минхо вполне мог убить его, но мать никогда этого не признает, даже если это и правда. Я знаю, она будет защищать Минхо до самой смерти, даже несмотря на его предательство. Полиция так ничего и не заподозрила, купившись на историю, согласно которой Хансон упал и разбил голову. Так как он жил на широкую ногу и вкладывал значительные суммы в образование Минхо и Миры, большого состояния он им не оставил. Минхо пришлось уйти из колледжа и отказаться от своей мечты, перебиваясь случайными заработками. Но самое ужасное время для Миры наступило, когда она узнала, что беременна. Она прекрасно понимала, что это не мог быть ребенок Минхо, потому что они всегда очень тщательно предохранялись. Они не сомневались, что это был ребенок Хансона. Минхо любил ее и винил себя в сложившейся ситуации. Он умолял Миру сделать аборт, но она отказалась. Он знал, что никогда не заставит себя полюбить ребенка, появившегося на свет в результате той ночи, когда отец изнасиловал Миру. И он был прав. Он так и не смог этого сделать, но не стал от меня отказываться и признал своим сыном, всю жизнь потом вымещая на мне всю свою ненависть и недовольство жизнью. Вот таким образом Минхо стал моим отцом, а я приемным ребенком собственного единокровного брата.***
Это был лишь пролог к книге, но он, словно пронесшийся в моей голове ураган, смешал все мои мысли. Я никак не могла поверить в то, что прочитала. Мой разум и тело находились в состоянии конфликта — сердцу требовался длительный отдых перед тем, как я решусь продолжить, а разум настойчиво требовал перевернуть страницу. Но я знала, если я начну читать, то не смогу остановиться и будут сидеть за книгой всю ночь напролет. Первую половину книги я одолела к рассвету. Очень больно было читать про те словесные оскорбления, которые Минхо обрушивал на маленького Юнги. В детстве мальчик прятался в своей комнате и читал книги, погружался в их выдуманный мир, чтобы убежать от жестокой реальности. Иногда Минхо наказывал его без причины и отбирал у него книги. Однажды, когда это случилось, Юнги принялся сам сочинять историю и записывать ее на бумаге, обнаружив, что сочинительство позволяет еще лучше спрятаться от действительности. Он мог контролировать действия своих персонажей, при том что не имел ни малейшего контроля над своей собственной жизнью, которую вынужден был вести в доме Минхо. Когда он был маленьким, он еще не знал настоящую причину необъяснимой ненависти Минхо к нему. То, что Мира защищала Минхо, было совершенно неприемлемо для меня, и, пока я читала, мне не раз хотелось ее придушить. Единственное, что она сделала хорошего, пойдя против воли Минхо, это купила Юнги собаку. Лаки стал утешением для несчастного ребенка и его лучшим другом. Юнги подробно описывал время, когда он узнал о неверности Минхо. Он испытывал чувство вины из-за того, что именно он обрушил эту новость на Миру. После этого Минхо вскоре от них уехал. А у Миры случился нервный срыв, и это создало Юнги кучу новых проблем. Теперь она зависела от Юнги, как в свое время от Минхо. Вдобавок ко всему Юнги узнал правду о Хансоне, а потом умер его любимый пес Лаки. Все это породило своего рода порочный круг — ситуация казалась совершенно безвыходной. Парень начал курить и пить, чтобы справиться со стрессом, увлекся татуировками, как средством самовыражения, и начал вести беспорядочную половую жизнь. Невинность он потерял лет в пятнадцать с тату-художницей, которую он убедил, что ему уже восемнадцать. Мне было действительно трудно пробраться через некоторые фрагменты книги, но грубоватая честность автора не могла не вызвать восхищения. Я продолжала читать, пока не дошла до момента, перед которым мне точно захотелось остановиться. Это была глава, посвященная мне.***
<I>Эми</i> М е с т ь. Именно месть стала моей единственной целью, только она могла помочь мне пережить вынужденное пребывание с Минхо и его новой семьей в течение следующего года, пока мама «находилась в отъезде». Единственным утешением будет удовлетворение, которое я испытаю, сделав их жизнь невыносимой. Этот негодяй заплатит за то, что мать угодила из-за него в психушку, и за то, что мне пришлось собирать осколки нашей жизни. Я заранее решил, что возненавижу ее — дочку разлучницы. Я никогда с ней раньше не встречался, но представлял, что это, вероятно, весьма неприятная личность, особенно, судя по имени. Ее звали Эми. Это имя казалось мне просто отвратительным. Я готов был поспорить, что и физиономия у нее соответствующая. В ту же секунду, как я сошел с трапа самолета, смог и вонь Бостона сказали мне, что меня ждет большая задница. Я конечно, слышал песню про грязные воды Бостона, поэтому ни чуточки не удивился при виде здешнего пейзажа. Когда мы подъехали к дому, я не хотел выходить из машины Минхо, но было слишком холодно, а мне не к чему было отмораживать себе яйца, поэтому в конце концов я сдался и, делая вид, что еле волочу ноги, вошел внутрь. Моя сводная сестрица сидела в гостиной в ожидании меня с широкой улыбкой на лице. Мой взгляд тут же привлекла ее шея. Твою ж мать. Вы, наверное, помните, что я готов был поспорить, что ее лицо будет таким же уродливым, как и имя? Так вот, я на фиг проиграл это пари, потому что Эмия… вовсе не была уродиной. Я сразу понял, что это обстоятельство может несколько замедлить осуществление моих планов, но был полон решимости не дать этому случиться. Я напомнил себе, что надо сделать серьезное лицо. Ее светлые с рыжеватым оттенком волосы были собраны в узел. Она подошла ко мне, чтобы познакомиться. — Меня зовут Эмия. Рада с тобой познакомиться. От нее исходил такой упоительный запах, что я готов был ее съесть. Я тут же одернул себя, изменив формулировку: готов был ее съесть и выплюнуть. Нельзя терять самообладание. Ее рука повисла в воздухе, она стояла в ожидании, когда я ее пожму. Я не хотел ее касаться, ведь это могло сбить меня с толку еще больше. В конце концов, я взял ее руку и сжал слишком крепко. Не ожидал, что она будет такой мягкой и тонкой, словно птичья лапка (тьфу, какая только гадость не придет на ум). Рука ее слегка дрожала. Я заставил ее нервничать. Это хорошо. Это было отличное начало. — А ты выглядишь совсем иначе, чем я себе представляла, — произнесла она. Что бы это могло значить? — А ты выглядишь милой… простушкой, — резко ответил я. Надо было видеть ее лицо. На секунду она поверила, что я буду с ней любезным, но я добавил слово «простушка», и улыбка на ее лице исчезла, она нахмурилась. Я должен был бы радоваться, но почему-то радости у меня это не вызывало. На самом деле, она была кто угодно, только не простушка. К тому же ее фигура была абсолютно в моем вкусе: миниатюрная, стройная. Ее идеально круглая попка была обтянута серыми штанами для йоги. Значит, она занимается йогой. Неудивительно, что у нее такое крепкое упругое тело. А ее шея… Не могу объяснить, что на меня нашло, но эту часть ее тела я заметил первой. У меня было жуткое желание поцеловать ее, укусить, обхватить рукой. Это было очень странное чувство. — Хочешь, я покажу тебе твою комнату? — спросила она. Она явно пыталась быть со мной любезной. Надо поскорее смыться отсюда, пока я не сломался, поэтому я проигнорировал ее слова и направился к лестнице. После короткой беседы с Юной, которую я называл про себя не иначе, как злая мачеха, я наконец очутился в выделенной мне комнате. После того как ушел Минхо, который приперся, чтобы парить мне мозги, я принялся курить одну сигарету за другой, слушая музыку, чтобы унять шум в голове. Потом я направился в ванную и встал под горячий душ. Я выдавил в ладонь какой-то девчачий гранатовый гель для душа. С крючка с присоской на кафельной стене свешивалась розовая мочалка. Готов поспорить, что ее она использует, чтобы тереть свою прелестную маленькую задницу. Я схватил ее и намылил свое тело, а потом повесил обратно. Гранатового геля не хватило, чтобы вымыться полностью, поэтому я вдобавок использовал какой-то мужской шампунь, чтобы завершить дело. Ванная комната наполнилась паром. Я вышел из нее и принялся вытирать тело полотенцем, когда дверь неожиданно открылась. Это была Эми. Это был мой шанс доказать, что я не лыком шит. Я намеренно отпустил полотенце, чтобы оно упало на пол, в надежде шокировать ее. Я был уверен, что она выскочит из комнаты так быстро, что вряд ли что-нибудь разглядит. Но вместо этого она стояла как вкопанная, и взгляд ее был прикован к кольцу в моем члене. Твою ж мать! Она даже не пыталась отвести глаза, и взгляд ее медленно скользил выше, пока не остановился на груди. Казалось, прошла целая вечность, пока девчонка, в конце концов, не опомнилась и не осознала, что делает. Тут она отвернулась и извинилась. К этому моменту ситуация начала меня забавлять, поэтому я не дал ей просто так уйти. — Ты ведешь себя так, словно никогда не видела голого парня. — Ну, да, на самом деле… не видела. Вероятно, она шутит. Разве такое может быть? — В таком случае, для тебя же хуже. Сравнение со следующим парнем явно будет не в его пользу. — Любишь выпендриваться? — А как же! Разве я того не стою? — Ты… ты ведешь себя, как… — Как засранец с большим хреном? Она снова принялась меня рассматривать. Ну, это уже начинает действовать на нервы. — Мне отсюда некуда податься, поэтому, если только ты не планируешь что-то предпринять, лучше тебе уйти подобру-поздорову и дать мне спокойно одеться. В конце концов, она ушла. Я очень надеялся, что она все же пошутила. Если она действительно до сих пор не видела голого парня, то это значит, что я только что дико облажался.***
Спустя пару дней я подслушал, как она говорила подружке, что я сексуально привлекателен, точнее, «просто охренительно привлекательный» и «обалденно сексуальный». Честно говоря, хотя я и знал, что ей нравлюсь, но не был уверен, что физически ее привлекаю. Поэтому, услышав это, я решил поменять правила игры. Хорошей стороной было то, что я мог использовать ее влечение себе на пользу. Плохой же стороной мне тогда казалось то, что меня совершенно необъяснимым образом тоже влекло к ней, и надо было сделать все, чтобы она об этом не узнала. Жизнь в этом доме с каждым днем становилась для меня все легче. Хоть я бы никогда этого не признал, я уже не был таким уж несчастным — совсем наоборот. Мне доставляло удовольствие делать всякие мелкие пакости, например красть ее нижнее белье или вибратор. Ну ладно, может, это большая пакость. Хотя, в общем, я начинал осознавать, что мотивы моих действий были несколько иными, чем было задумано вначале. Сведение счетов с Минхо уже перестало быть навязчивой идеей. Теперь я досаждал Эми, чтобы привлечь ее внимание. В считаные дни я почти забыл о своем «коварном плане». Тем не менее однажды днем я совершил мерзкий поступок, когда пригласил девочку из класса в кафе «Килт», где работала Эми. Признаюсь, у меня никогда не было проблем с женским полом, и я даже встречался с некоторыми горячими штучками из школы в первый месяц моего здесь пребывания. Но мне с ними было откровенно скучно. Впрочем, все навевало мне скуку, за исключением попыток досадить сводной сестре. С Эми мне никогда скучно не было. Первая моя мысль, когда я просыпался по утрам, была о том, как мне сегодня вывести Эми из себя. Тот день в кафе был не исключением, но тогда в наших отношениях наступил поворотный момент — и пути назад уже не было. Эми обслуживала наш столик, и я намеренно изо всех сил доставал ее. Кончилось дело тем, что она попыталась отомстить мне, налив в мой суп изрядную порцию острого соуса. Когда я это обнаружил, я назло ей буквально одним глотком выпил всю чашку. Казалось, внутри у меня все горит, но я не должен был ей это показывать. Мне так понравилось ее озорство, что я готов был поцеловать ее. Что я и сделал. Под видом возмездия за выходку с супом я зажал ее в уголок в темном коридоре и сделал то, чего желал многие недели. Я никогда не забуду звук, который она издала, когда я сгреб ее в объятия и впился в маленький влажный рот. Было такое впечатление, что она сама жаждала этого. Я мог бы целовать ее весь день, но нужно было делать вид, что это наказание за вредительство с соусом, а не настоящий поцелуй. Поэтому я неохотно оторвался от нее и вернулся за стол. У меня был жестокий стояк, и это меня не радовало. Я попросил девицу, с которой пришел, подождать меня снаружи, чтобы она этого не заметила. Мне было совершенно необходимо сделать вид, что произошедшее между нами ничуть на меня не повлияло, а для этого — убедительно создать впечатление, что это всего лишь шутка. Я уже несколько дней таскал с собой украденное нижнее белье Эми в ожидании идеальной возможности использовать его, чтобы подействовать ей на нервы. Поэтому я оставил на столике ее стринги с запиской, предложив переодеться в них, потому что, наверное, она была вся мокрая.***
Мы начали проводить больше времени вместе. Она приходила в мою комнату, и мы играли в компьютерные игры, а я бросал взгляды на ее соблазнительную шею, когда она этого не видела. Я постоянно прокручивал в голове сцену с поцелуем, даже когда проводил время с другими девушками. Мы с Эми лакомились мороженым вместе, и желание слизнуть мороженое с уголка ее губ было просто непреодолимым. Я чувствовал, что западаю на нее во многих смыслах, и мне это категорически не нравилось. Она меня привлекала не только физически — это была первая девушка, общением с которой я действительно наслаждался. Мне надо было контролировать свои чувства, поскольку о развитии отношений с ней не могло быть и речи. Поэтому я начал приглашать домой девушек и притворяться, что Эми мне безразлична. Это какое-то время срабатывало, пока я не узнал, что она собирается на свидание с парнем из нашей школы по имени Тэхен. Это была плохая новость. Кончилось дело тем, что ее подружка пригласила меня на свидание, чтобы провести вечер вчетвером, и я воспользовался этой возможностью, чтобы контролировать ситуацию. Это свидание было сущей пыткой для меня. Я был вынужден прятать свою ревность, поэтому пришлось просто сидеть и наблюдать, как этот козел пытается ее лапать. В то же время подружка Эми Лили явно всерьез на меня запала, но она меня совершенно не интересовала. Я просто хотел доставить Эми домой в целости и сохранности, но обстоятельства в этот вечер приняли неожиданный оборот. Не успела вечеринка закончиться, как моими усилиями Тэхен был отправлен в больницу после того, как он признался, что заключил пари с бывшим парнем Эми на то, что лишит ее невинности. После этих слов я взорвался. Никогда в жизни я не испытывал такого желания кого-либо защитить, как я хотел защитить ее. На следующий день Эми отплатила мне за эту услугу с лихвой. Минхо вломился в мою комнату и принялся распекать меня в присущей ему оскорбительной манере. Эми это услышала и вступилась за меня так, как никто до этого раньше не делал. Хотя я и притворился, что был слишком пьян, чтобы что-то помнить, я прислушивался к каждому ее слову, пока она не выставила моего «папашу» из комнаты. Мысленно возвращаясь в прошлое, я почти уверен, что именно в этот момент я по-настоящему влюбился в нее.***
В те же самые выходные наши родители куда-то уехали. Это было весьма некстати, потому что мои чувства к Эми достигли наивысшей точки. Я сочинил историю, что мне надо пойти на свидание, лишь бы не оставаться наедине с ней. В ту ночь она разбудила меня, выдернув из ужасного сна. У меня приключился один из моих постоянных кошмаров, навеянных воспоминаниями о той ночи, когда мать чуть не покончила жизнь самоубийством. Я пытался разрядить обстановку, потому что выглядел в тот момент как сущий безумец. И выдал ей что-то вроде «Откуда мне знать, уж не собираешься ли ты поиметь меня, пока я сплю». Это, конечно, была шутка. А она взяла и расплакалась. Вот дерьмо. Я достиг очередного дна в своих попытках досадить ей. Все выходки, к которым я прибегал, чтобы замаскировать свои настоящие чувства к Эми, сделали свое дело. Она убежала в свою комнату, а я понял, что не смогу уснуть, пока не заставлю ее снова улыбаться. И тут у меня возникла блестящая идея, я схватил ее вибратор, который спрятал, направился в ее комнату и принялся им ее щекотать. В конечном итоге она расхохоталась. Мы провели остаток ночи, лежа в ее постели и болтая. Именно тогда я впервые открыл ей свою душу и совершил роковую ошибку: признал, что меня влечет к ней. Она попыталась меня поцеловать, и я уступил. Было так упоительно снова ощутить сладость ее губ, не притворяясь при этом, что это всего лишь игра. Я зажал ладонями ее лицо и дал волю чувствам, убеждая себя, что ничего страшного не произойдет, пока я ограничусь поцелуями. Я почти убедил себя, когда она буквально нокаутировала меня, заявив: — Хочу, чтобы ты научил меня трахаться, Юнги. Она попыталась поцеловать меня, но я запаниковал и оттолкнул ее. Это было самое трудное, что я сделал в этой жизни, но это было необходимо. Я объяснил ей, что мы никогда не должны позволять себе заходить так далеко. После этого я изо всех сил старался держать между нами дистанцию. И все же эти слова звенели у меня в голове весь день. Я потерял интерес к другим девушкам и предпочитал дрочить в одиночестве, чтобы облегчить напряжение от мыслей о самых невероятных способах, которыми я воплощу в жизнь просьбу Эми.***
Проходили недели, и я уже отчаялся, что нам с ней удастся еще хоть раз нормально пообщаться. Тогда я решил дать ей почитать свою книгу. После того как она ее прочитала, она написала мне записку и передала мне в конверте. Мне было страшновато узнать ее мнение, поэтому я долго не открывал конверт. А потом настал вечер, когда все изменилось. Эми отправилась на свидание. Я знал, что парень, с которым она встречается, относительно безобиден, поэтому на сей раз особо не беспокоился. Надо сказать, что в тот момент я больше беспокоился о себе. Хотя я и не мог быть с Эми, мне совсем не хотелось, чтобы с ней был кто-то другой. Я наблюдал за ним в окно, когда он подошел к двери с букетом в руке. Надо же, какой пошлый выпендреж. Надо срочно что-то предпринять. Когда он поднялся наверх, чтобы зайти в туалет, я подстерег его в коридоре. Показал ему пару Эминых трусиков и заявил, что она оставила их в моей комнате. Конечно, я поступил как полный урод, но меня оправдывает отчаяние. Я тем более рассвирепел, когда она все же ушла с ним. А когда она прислала мне сообщение из его машины, я попросил ее вернуться домой. Она решила, что я, как всегда, ерничаю. Но это было не так. В тот момент мне и правда было плохо — я потерял силу воли, я хотел быть с ней. Очень скоро зазвонил телефон. Я был уверен, что это Эми. Меня охватил леденящий ужас, когда я понял, что звонит моя мать. Она позвонила, чтобы сообщить, что возвращается в Калифорнию и что ее выписали из реабилитационного центра. Я был в полной панике, потому что понимал, мать не должна оставаться одна в ее состоянии. Мне придется уехать прямо сейчас. Я не хотел расставаться с Эми. Но я должен был уехать. Я послал Эми сообщение с просьбой вернуться домой со свидания, написав, что кое-что случилось. Слава богу, на сей раз она прислушалась. Я знал, что мне придется сказать ей правду о матери, о том, почему мне приходится уезжать. Когда она пришла в мою комнату, она выглядела просто прелестно в синем платьице, подчеркивающем ее тоненькую талию. Мне хотелось заключить ее в объятия и никогда больше не отпускать. Я рассказал ей все, что можно было рассказать о состоянии матери в ту ночь. Потому что она должна была знать, что я уезжаю не по собственной воле. Все произошло так быстро… Я велел ей вернуться в ее комнату, так как не мог за себя ручаться. После долгих уговоров она, в конце концов, послушалась. Я действительно намеревался поступить правильно и держаться подальше от нее в ту ночь. Я был в комнате один и уже скучал по ней, хотя она находилась в соседней комнате. И я решил открыть ее письмо, ожидая найти там советы по исправлению грамматических ошибок и критические замечания по поводу моей книги. Но в том письме она сказала мне то, что мне никто никогда не говорил и что мне так нужно было услышать. Что у меня большой талант, что я вдохновил ее следовать своим мечтам, что она уважала меня, беспокоилась обо мне, что она очень хочет прочитать что-нибудь еще, вышедшее из-под моего пера, что ей безумно нравится моя писанина, что она мной гордится и верит в меня. Эми заставила меня испытать чувства, которые я никогда в жизни не испытывал. Она заставила меня почувствовать, что меня любят. Я любил эту девушку, но ничего не мог поделать в этой ситуации. Безо всяких раздумий я постучал в ее дверь, решившись дать ей то, о чем она меня просила. Я мог бы подробно описать все, что происходило между мной и Эми в ту ночь, но, честно говоря, мне трудно об этом писать, это слишком много для меня значит. Она мне полностью доверяла и дала мне то, что никто никогда не получал в этом мире. Та ночь была для меня священна, и я надеюсь, что она это понимает. Единственное, что я скажу, так это то, что я никогда не забуду выражение ее лица, ее глаза… Сначала глаза у нее были закрыты, а потом она их открыла и посмотрела на меня — в тот самый момент, когда я вошел в нее. До настоящего времени я так и не могу простить себя за то, что уехал на следующее утро. Я никогда ни к кому не испытывал подобной привязанности. Она полностью отдала себя мне. Она принадлежала мне, а я ее бросил. Руководствуясь чувством вины и глубоко укоренившейся потребностью защищать мать, я позволил жестокой действительности одержать верх над моим стремлением к счастью. Не думаю, что Эми когда-либо осознавала, что я полюбил ее задолго до этой ночи. Я пишу эти строки, но уверен, что она даже не подозревала, что несколько лет спустя я вернулся за ней, но было уже слишком поздно.***
Оказывается, он возвращался за мной? Я невольно прижала руку к груди, словно пытаясь удержать сердце, так и норовившее выпрыгнуть оттуда. Была уже середина утра, из окна доносился привычный шум уличной суеты. Солнечные лучи заливали мою комнату. Я отпросилась с работы, потому что хотела сегодня закончить чтение книги. Вечером намечалось празднование тридцатилетнего юбилея коллеги в ночном клубе в центре Манхэттена. Но я не была уверена, что успею к тому времени дочитать до конца записки Юнги. Я прошла на кухню, чтобы налить воды, и заставила себя съесть батончик мюсли. Мне понадобится энергия, чтобы пробраться через следующую часть книги. Значит, он возвращался за мной? Я снова свернулась калачиком на кушетке, глубоко вздохнула и перешла на следующую страницу электронной книги.***
Одержимость человеком нужно лечить таким же способом, как и наркозависимость. Если я не мог быть с Эми, то не следовало поддерживать с ней какие-либо отношения, потому что я мог потерять контроль над собой. Нельзя было ни звонить, ни писать ей. Это было очень тяжело, но я не должен был даже слышать звук ее голоса, если уж мы не имеем права быть вместе. Но это вовсе не означает, что я не думал о ней, как одержимый, каждый день. В первый год это было особенно трудно. Состояние мамы оказалось ничуть не лучше, чем было до моего визита в Бостон. Она навязчиво пыталась вытянуть из меня информацию о Минхо и Юне, постоянно паслась на странице Юны на Фейсбуке и обвиняла меня в том, что я предал ее, признав, что мачеха вовсе не так уж плоха, когда с ней поближе познакомишься. Я оказался прав, предположив, что она никогда бы не смирилась с мыслью о том, чтобы мы с Эми были вместе. Какая печальная ирония судьбы: мама была одержима Юной, и втайне от нее я был помешан на дочери Юны. Странную парочку сумасшедших мы тогда собой представляли. Не проходило ни дня, когда я не думал с горечью о том, что Эми может быть с другим парнем. Сама эта мысль сводила меня с ума. Я был вдали от нее и чувствовал себя абсолютно беспомощным. Как ни странно, но какая-то моя часть даже желала хотя бы иметь возможность защищать ее, как сестру, если уж нам не суждено быть вместе. Больной на всю голову, правда? А что если кто-то ее обидит? И я даже об этом не узнаю и не смогу наказать мерзавца. Надо было выкинуть из головы навязчивую мысль о том, что она может завести роман с другим, твою мать. Но при одной мысли об этом я в бессилие колотил кулаком по стене своей спальни, едва не проделав в ней дыру. Однажды ночью я потерял контроль над собой и послал ей сообщение, написав, что скучаю по ней. При этом я попросил ее не отвечать. Она так и поступила, отчего мне стало еще хуже. Я поклялся больше не совершать подобных ошибок. Моя жизнь вернулась в то же русло, что и до переезда в Бостон: я курил, пил и трахал девчонок, которые мне были безразличны. Существование мое было пустым и бесцельным с тем единственным различием, что в глубине души, под всей этой грязью, мне хотелось большего — я стремился к ней… Она показала мне, что существуют отношения между людьми, которых мне не хватало всю мою жизнь. Я ожидал, что щемящая боль у меня в груди со временем пройдет, но тщетно. Напротив, она становилась лишь сильнее. Где-то в тайных уголках моего сердца скрывалась надежда, что Эми, где бы она ни была, думает обо мне и испытывает те же чувства. Я каким-то непостижимым образом знал об этом, и мысль о ней разъедала мне душу все эти долгие годы.***
Два года спустя психическое состояние моей матери улучшилось после того, как она познакомилась с одним мужчиной. Он стал ее первым возлюбленным после того, как Минхо ее бросил. Его звали Гонсоб, он был родом из Кореи и владел мини-маркетом, расположенным вниз по улице недалеко от нашего дома. Он почти постоянно торчал у нас дома и всегда приносил нам питу, оливки и хумус. Впервые после расставания с мужем, ее одержимость Минхо, казалось, пошла на убыль. Гонсоб был отличным парнем, но чем счастливее мать была с ним, тем более горько становилось мне при мысли о том, что я отказался от единственной девушки, которую любил, потому что считал, что это нанесет матери непоправимую душевную травму. Я начал понимать, что это величайшая ошибка в моей жизни. Мне надо было хоть с кем-то об этом поговорить, потому что моя досада отравляла мне душу каждый день. Я никогда никому не рассказывал, что произошло между мной и Эми. Единственный человек, которому я доверял, был Джексон, друг Минхо, который стал для меня почти что вторым отцом. Однажды, во время нашего телефонного разговора, он поделился со мной информацией: оказывается, Эми недавно переехала в Нью-Йорк. У него даже был ее адрес с рождественской открытки. Джексон пытался убедить меня полететь туда и рассказать ей о своих чувствах. Я не думал, что она захочет меня видеть, даже если все еще неравнодушна ко мне. Я нанес ей такую сильную обиду, что не понимал, как она сможет простить меня после этого. Джексон полагал, что, если я поеду увидеться с ней, это может произвести на нее впечатление. Несмотря на свои страхи, на следующий день я купил билет на самолет. Наступил канун Нового года. Я сказал маме, что еду повидаться со старым другом и отпраздновать с ним встречу Нового года. Я пока не собирался рассказывать ей о Эми, я не был уверен, что мои попытки примирения увенчаются успехом. Те шесть часов перелета были самыми невыносимыми в моей жизни. Но мне надо было непременно попасть туда. Я просто хотел обнять ее еще раз. Я не знал, что буду говорить или делать, когда увижусь с ней. Я понятия не имел, есть ли у нее мужчина. Я действовал наугад. Первый раз в жизни я руководствовался исключительно своими интересами, следовал велению своего сердца. Я надеялся, что еще не опоздал со своими признаниями, я хотел высказать ей все, что не осмелился сказать три года назад. В ту ночь, когда она подарила мне свою невинность, она даже не знала, что я люблю ее. Если полет показался мне вечностью, то поездка на метро к ее дому была еще более мучительной. Пока я трясся в вагоне, в голове моей проносились образы наших с ней встреч, словно в кино. Я не мог сдержать улыбку, когда вспоминал мои попытки довести ее и как достойно она себя вела при этом. Эта девушка сделала меня счастливым. Но чаще всего мысли мои возвращались к той последней ночи, когда она позволила мне безраздельно владеть своим телом. Наконец, поезд остановился, но мне все время казалось, что я опаздываю. Меня одолевала навязчивая мысль: надо попасть к ней как можно скорее. Я должен увидеть ее прямо сейчас. Когда я, наконец, добрался до ее дома, я снова внимательно проверил адрес, который наскоро нацарапал на клочке бумаги. Ее фамилия, Кан, была написана ручкой рядом с квартирой 7b в списке, вывешенном в подъезде. На звонок в дверь никто не ответил. Я отказался от мысли позвонить или написать ей заранее. Просто очень боялся, что она скажет, что не хочет встречаться со мной. А я проделал такой долгий путь, чтобы добраться сюда, и теперь должен был хотя бы увидеть ее милое лицо. Ресторанчик внизу был идеальным местом ожидания. Я прождал там час и еще раз поднялся к ее квартире. Я пытался звонить ей в дверь каждый час с полудня до девяти вечера. Но каждый раз ответа не было, и я снова шел в ресторан «У Чарли» и ждал. На часах было уже 21.15, когда мое желание исполнилось, и я никогда не забуду этот момент. Я мечтал ее увидеть. Но никак не ожидал, что это произойдет именно так. Моя Эми. Она вошла в ресторанчик «У Чарли», одетая в толстую куртку-аляску кремового цвета. И она была не одна. С ней был парень, который, кстати, был сложен куда лучше, чем я. Он обнимал ее за талию. Я почувствовал, что жирная пища в моем животе вот-вот извергнется обратно. Эми смеялась, когда они заняли столик в середине зала. Она выглядела счастливой. И не заметила меня, поскольку сидела ко мне спиной, а я наблюдал за ними из угловой кабинки. Волосы ее были собраны в пучок на макушке. Она развязала сиреневый шарф, открывая свою красивую шею — шею, которую я должен был целовать сегодня, после того как признаюсь в своей любви. Ее спутник наклонился и нежно поцеловал ее в щеку. Все внутри меня кричало: «Не смей к ней прикасаться!» Его губы шевельнулись, произнося: — Я люблю тебя. Что я должен был сделать в этих обстоятельствах? Подойти к их столику и сказать: Привет! Я сводный брат Эми. Однажды я ее оттрахал, а на следующий день уехал. Похоже, она с тобой счастлива, и, возможно, ты ее заслуживаешь, но я надеюсь, что ты отойдешь в сторону и позволишь мне забрать ее отсюда. Прошло полчаса. Я сидел и наблюдал за ними. Смотрел, как официант принес им еду, как они ее едят, весело разговаривая, как парень десятки раз наклоняется к ней, чтобы поцеловать. Я закрывал глаза и прислушивался к их веселому смеху. Не знаю, почему я там оставался. Я просто не мог заставить себя уйти. Хотя был уверен, что, возможно, это последний раз, когда я ее вижу. В 22.15 Эми поднялась со стула и позволила ему помочь надеть куртку. Она даже не взглянула в мою сторону. Не представляю, что я стал бы делать, если бы она меня заметила. Я сидел словно парализованный и не мог ни двигаться, ни ясно мыслить, просто тупо смотрел им вслед, пока дверь за ними не закрылась. В ту ночь я как потерянный бродил по городу и, в конце концов, оказался в толпе людей на Таймс-сквер, наблюдающих за церемонией опускания новогоднего хрустального шара. Я стоял в облаке конфетти посреди шумного ликующего людского моря и не мог понять, как я там оказался, потому что был словно во сне с того самого момента, как покинул ресторанчик. Какая-то незнакомая женщина средних лет подхватила меня и обняла, когда часы пробили полночь. Она, конечно, не знала и не могла знать, но мне в тот момент как никогда нужны были поддержка и теплые объятия. На следующее утро я сел на самолет и улетел обратно в Калифорнию. Через несколько месяцев Минхо позвонил нам первый раз за год. Я как бы между делом спросил его, как поживает Эми, и он сообщил мне, что она с кем-то помолвлена. Тогда я в последний раз упомянул ее имя. Только через три года я смог, наконец, завязать отношения с другой женщиной.***
Мне пришлось остановиться. Тяжело дыша, я в ярости швырнула электронную книгу через всю комнату. Слезы застилали мои глаза, и я с трудом могла читать, потому что слова расплывались, и все было как в тумане. Я крепко зажмурилась, пытаясь припомнить, было ли что-нибудь тогда в ресторанчике, что могло бы намекнуть мне на присутствие там Юнги. Я хорошо помнила тот вечер. И он был там. Как могла я не почувствовать тогда, что он совсем рядом, буквально за моей спиной? Он приезжал за мной. Приезжал сказать, что любит меня. До меня это все еще никак не могло дойти. Да, я прекрасно помнила тот вечер в ресторанчике «У Чарли». Я помнила, что у нас с Феликсом тогда был еще «медовый месяц» в отношениях. Все было просто замечательно. Я даже помнила, что это был предновогодний вечер, и мы целый день ходили по магазинам, выбирая для меня компьютер. Я вспомнила, что мы сначала заскочили ко мне в квартиру, чтобы оставить там покупки, а потом пошли в ресторанчик, поужинать. После этого мы собирались пойти на Таймс-сквер, посмотреть церемонию опускания новогоднего шара. Я помню, как часы пробили полночь. Феликс пытался отогреть мои замерзшие щеки поцелуями. Я помню, что посреди этой волшебной ночи в компании мужчины, который казался просто идеальным и действительно меня любил, я недоумевала, почему из моей головы не выходит Юнги — все мысли мои были о нем: где он сейчас, смотрит ли он новогодние передачи, думает ли обо мне? А Юнги находился совсем рядом. Судьба действительно сыграла с нами очень злую шутку.