Never doubt I love

Большой зал был переполнен, люди шумно праздновали, пировали и нескончаемо пили. Болтовня, смех и крики наполнили воздух, все были радостные и напрочь приветливые. Как дома. Только вот Ивар не чувствовал себя как дома. Его матери больше нет, ее место заняла ее убийца, та самая, которая сейчас устраивала праздник и сидела на троне. Его братья пировали и праздновали, как будто ничего не случилось, как будто они забыли об этом трагическом кровопролитии. А почему они должны помнить? Это было так давно. Для них это не стало такой уж трагедией. Только он, только Ивар пострадал ради них. Только он не забыл смерть Аслауг. Только он поклялся отомстить за нее. Краем глаза он увидел, как молодая белокурая женщина приближается к столу, за которым сидели его братья. Он знал эту женщину. Это была Маргретта, рабыня, которой его братья не могли насытиться. А у него ее не было вообще. Однажды он пытался заняться любовью с этой сладострастной женщиной, которая сводила его братьев с ума. Но нет. Его усилия или, как она выразилась, ее усилия оказались напрасными. Он пытался помешать своим братьям узнать о себе правду. Но Маргретта не сдержалась, и довольно скоро Ивара встретили насмешки со стороны братьев. Нет, он не чувствовал здесь себя, как дома. Ивар переключил свое внимание на обильный кусок мяса в тарелке, когда Маргретта остановилась у стола и ласково предложила свои услуги. Его братья отвечали и вели себя громко, как животные. Как животные… так иронично. Именно к нему много раз обращались как к животному. Змея, червь, свинья. Просто потому, что он ползал по земле, чтобы передвигаться. Просто потому, что его ноги не функционировали должным образом. Просто потому, что он был калекой. Калека. Он ненавидел это слово. Он сильно ненавидел его, и эта необъяснимая ненависть заставляла его презирать себя. Это был бесконечный цикл ненависти к себе. Он все время задавался вопросом, закончится ли это когда-нибудь. Или никогда. Во-первых, он знал, что боль никогда не закончится. Не только в его ногах, но и в его уме, в его голове. В его сердце. Бескостный хотел, чтобы у него не было сердца. Если бы у него не было сердца, ему бы жилось намного проще, его бы принимали таким, какой он есть. За его неисправные ноги и его каменное сердце, которое ни одна медовуха не сможет согреть. И желал бы наконец быть по-настоящему любимым. — Ты слишком тихий сегодня, брат. Внезапная волна ярости захлестнула его. Он слышал хихиканье Маргретты, сидящей на коленях у Хвитсерка. Как всегда очаровательный Хвитсерк, самый веселый из братьев, саркастически подумал Ивар. Нет, он не мог вынести этого унижения. Разочарованный и пристыженный, отчасти из-за своих мыслей, он ударил по столу кулаком. — Что случилось, брат? Слишком одиноко? — с издевкой сказал Сигурд. Ивар хотел сказать что-то столь же оскорбительное и Сигурду. Но он не мог. Поэтому калека сжал зубы и встал, закипая от гнева, прорычал на братьев. Нет, это не был его дом. И, возможно, никогда не будет. *** Она удалилась в самый дальний угол движущейся телеги. Ну, насколько она могла, потому что тележка была ужасно заполнена, людьми, рабами. Она вздрогнула от этой мысли и почувствовала мурашки по коже. Она могла слышать вопли и плач окружающих ее людей, в основном женщин и детей. Мужчины были более молчаливы, тонули во внутренней ярости. Ни для кого не было шансов на спасение. Все люди были закованы в цепи, окровавлены и направлялись на рынок рабов. Кто знал, что с ними будет… Теоретически, они должны прибыть через несколько часов. Но будущее, будущее рабов всегда было связано с неопределенностью. И мучением. Но для нее это всегда было тьмой. Она никогда не встречала мир так, как дОлжно. Она была обречена и проклята вечной, неизлечимой и непроницаемой тьмой. Будучи ребенком, девушка отчаянно хотела знать цвет своих глаз, как будто это знание могло служить своего рода утешением. Ей часто говорили, что ее глаза необычного светло-серого цвета. Но с течением времени девушка поняла, что цвет ее глаз ей не нужен, поэтому она перестала спрашивать. Темнота не беспокоила ее больше. Потому что это было то, что она всегда знала и что она всегда будет знать. Она научилась жить со своей неспособностью. Она полюбила приняла ее. Под руководством своей любимой бабушки, которая была такой же, как она, она усиливала и тренировала свои другие чувства. Ее чувства были настолько синхронизированы, что она подумала, что действительно может видеть каждое дерево, каждого человека, каждую звезду, каждую улыбку. Последнее, чему ее научила бабушка, было читать людей. Чтобы проникнуть в их внутреннюю тьму глазами своей души. Это было единственное счастливое время в ее жизни, ее детство. Но она знала, что все хорошие вещи когда-нибудь заканчиваются. Так они и сделали, забрав и ее дорогую бабушку. Впоследствии судьба всегда перетаскивала девушку с места на место, из города в город, из дома в дом. Она была служанкой в богатом доме, прежде чем ее хозяева продали ее работорговцу. И в тот момент, когда слепую втащили в телегу и заковали в цепи, она подумала, что жизнь служанки казалась просто роскошной по сравнению с жизнью рабыни. Она была первой, кого бросили в грязную и пахнущую навозом телегу. В течение одной недели было пополнение и другими людьми. Все они молчали. Время от времени дети плакали, а испуганные мамы пытались их успокоить. Будущие рабы никогда не разговаривали друг с другом. Возможно, потому что им не о чем было говорить, потому что для них все это не было чем-то новым. Страдание не было для них открытием. После недели бесконечного катания тележка наконец остановилась. Маленькая девочка радостно запрыгала — Мама, мамочка, мы остановились!  — Да, дорогая.  — Это наш новый дом, мамочка? Мать безудержно дрожала.  — Да… мы наконец дома. По ответу матери, девушка в углу не смогла предотвратить нахлынувших слез. Дома…