Сегодня Питер любит яблоки

      Гвен очнулась из-за часов, что били три часа ночи. Волосы, липкие и спутанные, закрывали глаза, холодный пот приклеил футболку к спине. Было трудно дышать. Гвен пыталась подняться три раза. В первый раз, облокачиваясь на диван, около которого она упала, но её руки задрожали, отчего всё тело повалилось обратно к пыльному ковру. Во второй раз подвели ноги. К третьему Гвен почти рыдала, наконец перенеся себя на мягкую поверхность. Недовольный серый свет подкрадывался почти незаметно, он накрывал ослабшие руки, мерзлые ноги. Ветер подглядывал из-за штор, то открывая, то снова закрывая стеклянную дверь балкона. Кажется, Гвен была в бреду. Но она точно видела черный силуэт: длинные волосы, высокая широкая фигура. Он стоял и, наверное, улыбался над её беспомощностью. Хотелось пить. — К-кто… — хрипела Гвен, неспособная пошевелить и пальцем. Сухой язык ударялся о такое же сухое нёбо. Силуэт тяжелыми шагами ступил на паркет. Гвен не могла бояться, а сердце не могло биться чаще того, как оно уже билось. Тук-тук-тук, умноженное на десять тысяч. Он присел на корточки около злополучного дивана, вглядываясь в её изнеможденное лицо. Гвендолин пыталась держать глаза открытыми, но всё вокруг смешивалось, закручивалось, текло. — Тс, наверное, больно, — цокнул он, рассматривая когда-то обожженное, а теперь кровавое плечо. — Кт-то т… — всё пыталась и пыталась произнести Гвен. Его лицо не собиралось в единую картину. Нос, губы, глаза, а, может, все-таки лоб. — Я тот, кто может тебе помочь. Как? — усмешка. — Очень просто. Ты каждый день растрачиваешь огромнейший потенциал на, — пауза, — что? А главное, на кого? «Я не понимаю», — пронеслось в голове. — Стоит оступиться, как тогда. Ты помнишь? Стоит тебе оступиться, и они возненавидят тебя ещё сильнее. — Откуда ты- — Почему бы не сделать то, за что ты получишь благодарность? Признание? — продолжал силуэт. Его длинные худые пальцы приблизились к её лицу, Гвен не была способна и дёрнуться, но он только убрал прядь мокрых волос. — Просто скажи «да». Всё, что мне нужно — твоё «да», Гвендолин. Она тяжело дышала. Так тяжело, что почти не слышала его слов, но они, будто бы прозвучали у неё в голове. Почему она это делала? Отец давно перестал быть причиной, так почему, почему руки тянутся к потертому костюму, к старой полицейской рации? Гвен всегда задавала себе этот вопрос, слыша крики, летящие в спину, новые яркие заголовки СМИ. Так почему? — Вижу, ты сомневаешься, — мягкий и бархатный голос. — Я бы тоже сомневался. Кажется, он сказал: «Две недели», — но к чему эти две недели Гвен поняла, только когда очнулась на следующий день в своей кровати. Был ли это сон или обычные галлюцинации, Гвен только по-больному вздыхала, рассматривая белый потолок. Болело плечо, болела нога, болела голова. Мамы в доме не было. У неё очередная ночная смена в больнице, у Гвен очередной приступ слёз. Боже, как же она хочет быть обычным человеком. Ей звонил Гарри, звонил Питер. Она лениво отвечала на вопросы, улыбалась чему-то, кивала. Неделя, проведенная в постели, показалась сплошным сном, нет, кошмаром. Когда она вышла в школу, то всё ещё находилась в непонятной для себя и для остальных прострации. Её руки дрожали не из-за отсутствия сил физический, — сил душевных. Ей не хватало эмоций, слёз и даже чувств, чтобы посмеяться с каких-нибудь глупых шуток, что всегда вызывали у неё смех. Гарри, тот же самый Питер, — все они казались бледными, серыми, словно вырезки из старого журнала. Впервые за долгое время своей супергеройской активности Гвен было почти плевать, что происходит с людьми. «Почти», потому что в стёклах магазинов электроники танцевали огни очередных взрывов, каких-то ограблений, убийств. Гвен только проходила мимо, покрепче сжимая лямку рюкзака в руке. Даже походы в кино, всеобщие посиделки, — всё это не могло её полностью привести в себя. Гвендолин Стейси было стыдно. Старый телефон для общения с Паучком всегда валялся на дне рюкзака. И Гвен боялась его поднять, будто бы прикоснись, — и её не станет. Она исчезнет прямо тут и сейчас, потому что не сможет сдержаться и расплачется от усталости и пожирающей изнутри безнадежности. — Ты в порядке? — Гарри. — Да, конечно. Всё нормально. — Нет, Гвен. Я не хочу слышать эти слова, снова и снова. Просто ответь мне, ты в порядке? Этот разговор стал её личной кульминацией в нескончаемом кошмаре, в котором она увязла. Гарри смотрел ей в глаза. Кто-то дернул за ниточки сверху, её губы вздрогнули, уголки поползли по лицу. Гвен не сразу поняла, что улыбается. Искаженно, по-больному уродливо и совершенно неискренне. — В порядке. Она в порядке? Да ни черта. Черт возьми, она совсем не в порядке. «Помоги мне», — читается в покинутых счастье глазах. Гарри кивает. — Надеюсь, что это действительно так. — Не сомневайся. — Ты стала хуже учиться. — Правда? — Ты не ходишь на работу. Гвен промолчала. — Молли волнуется. Спрашивает, где ты, как ты, что случилось, — продолжал говорить Гарри. — И я впервые понял, что не знаю, что ей ответить. Поэтому я перефразирую вопрос. Какого дьявола с тобой происходит? — Всё нормально, что ты волнуешьс- — Тогда перестань плакать, Гвен. Гвен ошарашенно прикоснулась к щеке, почему-то мокрой от слёз. — В самом деле, мы всегда всем делились друг с другом. Я не Пит. Я вижу, что с тобой что-то происходит. И я хочу тебе помочь. Но как я смогу это сделать, если, если я не знаю причины? — Тебе нужна причина? — спокойно, но тем не менее, почти на грани, переспросила Гвен. — А если я скажу, что не могу? Не могу рассказать её. Эту чертову причину. — Не можешь? — воскликнул Гарри, хватаясь правой рукой за голову. — Мы друзья! — Я знаю! Знаю, — добавила чуть тише. — Я боюсь, что ты можешь отвернуться от меня или что-то в- — Гвен! — почти оскорбленно. — Отвернуться? Ты думаешь, я такой человек? — Нет, конечно, нет. — Давай это я буду решать «отвернуться», как ты сказала, от тебя или нет. Сначала скажи причину! Без причины, как я могу что-либо сделать? Предпринять. — Я… Хорошо, — сдалась Гвен. — Дай мне неделю. Через неделю я всё расскажу тебе. Тогда родной и теплый Озборн кивнул, чуть смущенный, оттого, что минуту назад повысил на подругу голос. Гвен нравилось болтать с Питером. Тот ничего не замечал, отчего каждый новый диалог проходил без неловких взглядов жалости или сочувствия, как это было с Гарри. Нет, Пит что-то рассказывал, улыбался, смеялся, смешно краснел и провожал её до дома. Вот кто ей казался по-настоящему счастливым. Питер Паркер действительно светился изнутри, хотя в первые дни знакомства он и вполовину не был таковым. «Что же с тобой произошло?», — хотела спросить Гвен, но никак не решалась. Было совершенно понятно, что она ему нравится. Почему-то это только забавляло Гвен, в самом хорошем смысле этого слова. Ведь она всегда была излишне проницательна, — неряшливые и неумелые знаки внимания хоть как-то поднимали ей настроение. И тем не менее, именно Питер, которого Гвен уже успела мысленно добавить в чат под названием «френдзона», смог ей открыть глаза на одну из текущих проблем. — Я эгоистка, — шептала под нос, махая Паркеру на прощание. Старый телефон на дне рюкзака зудел. Она бежала. Быстро. Молниеносно. Один квартал за другим, поворот, прыжок и бег по пожарной лестнице, — она у себя в комнате. Надевает костюм, достает аппарат и нервно печатает: «В шесть часов. На нашем месте». Ничего не получает в ответ, но точно знает, что через двадцать минут увидит его. В окружении Гвен много хороших людей, но нет никого, кто мог бы её понять так же хорошо, как Паучок. Потому что у Паучка есть те же способности, те же силы, те же слабости. Он ей поможет, обязательно. Скажет, как тогда, в первый день их встречи, что она нужна городу, что она нужна жителям, нужна ему. Паучок, в принципе, не похож на остальных людей. Каждый что-то скрывает, но никто, кроме него, не заявляет об этом так прямо. Гвен знает, что Гарри очередной год получает санкции от собственного отца из-за того, что не хочет разрывать с ней дружеские отношения. О чём она, он даже перешёл в эту вонючую школу, чтобы быть к ней ближе. И он не говорил ей об этом, ни разу не обмолвился. Если бы Стейси случайно не проходила мимо кабинета его отца в один из рабочих дней, то она бы никогда и не узнала, что Гарри, на самом деле, не выгнали из лицея, — он ушел сам. Потому что Гвен там учиться более не могла после смерти отца. Или, например, Питер. Погоня за Доктором Осьминогом, — дело обычное. Да и какой-то парень, решивший понаблюдать за всем поближе, тоже вещь обыденная. Только не тогда, когда это твои друзья. Пит только ответил: «Я был в туалете», — под смех веселого Гарри. Но Гвен видела его там, на балке высокого моста. Он совершенно безрассудно сидел, смотрел на разворачивающуюся под ним драку и никуда не собирался бежать. Конечно, эта скрытность и по отношению к Гарри, и к ней, не могла расположить Питера к Стейси с самого начала. Она знала, что так же легко, как он соврал тогда, он мог врать о любых других вещах в будущем. И хотя после Питер Паркер казался неуклюжим, неловким простаком, Гвен не доверяла ему в полной мере. «Я уже и себе не доверяю», — усмехнулась Гвендолин, вспоминая ночь после пожара, полную бреда. Конечно, того силуэта не существовало. Она просто устала, поэтому всё сама придумала. Да, ничего не было. Не было. Несколько прыжков, отталкивается в право, бег по старой крыше, пускает паутину, снова поворот, — она на месте. И там уже сидит Паучок. Чуть в сгорбленной фигуре, присев на одну из труб. Нагибаясь ниже обычного после прыжка, Гвен беззвучно выдохнула. Он пришел. — Привет, — робко начала. Робко, потому что было стыдно за две недели простого игнорирования, молчания. Обычно такое выводит людей из себя. — Да, — просто кивнул Паучок, поднимаясь на ноги. Он не был сильно выше её ростом. Но разница в десять сантиметров точно была. Гвен улыбнулась, набирая в легкие побольше воздуха, чтобы наконец произнести ту самую фразу: «Прости, я была не права. Давай будем работать в команде. Твой испытательный срок закончен». Потому что наконец у неё будет человек, на которого можно будет положиться, кто будет смотреть ей в спину и говорить, что впереди овраг. Тот, кто предотвратит падение. — Я… В общем, в тот раз, — начала Гвен, но Паучок её перебил. — Да, насчет того раза. Его костюм не дурацкий. Теперь Стейси могла это признать. Он стоял в двух метрах от неё. — Я думаю, что не получится из нас команда, — произнес он. — Ты говорила, что сможешь справиться сама. Что ж, я желаю тебе удачи. Сердце пропустило удар, нет, три удара, а после замертво упало на пол. — Что? — чуть хрипло переспросила Гвен. Паучок развернулся, почесывая затылок. — Ну знаешь, ты отлично справлялась и без меня. Зачем я тебе, правильно? Извини за дуру, погорячился. Вот, — протянул старый телефон. — Можешь оставить себе. — О, хорошо. Пауза. — Тогда, я пошёл. Пока. Гвен ничего не произнесла в ответ. Паучок ушёл.

***

— Что ты сказала, Пеппер? Мне послышалось? Повтори. Мистер Старк сложил руки на груди, хмурясь. Бумаги, положенные на журнальный столик напротив, раздражающе дрожали. — Э-это Обадайя продавал оружие в Афганистан. Старк хлопнул рукой по столу, отчего Пеппер вздрогнула, чуть подпрыгивая, но продолжая говорить. — У тех, кто грабит банки оружие нашего производства. На лбу к двум имеющимся складкам прибавилась третья, потому что мистер Старк морщился, злостно сжимая и разжимая кулаки. Он никак не мог понять, что же в его жизни пошло не так. — Какого черта, как он посмел? — шипел мужчина. — Он скупил больше половины акций. — Больше половины, говоришь. — Но самое главное, мистер Старк. Опять не Тони. — Все сделки о продаже записаны на Вас. Энтони Эдвард Старк зажмурился. Его плечи чуть подрагивали от накатывающего приступа сумасшедшего смеха. Сначала тихо, а через секунду уже громко, почти во весь голос. Лицо Пеппер исказилось, ей было страшно. Она сделала шаг назад. — Меня хоронят заживо. Ха! Пеппер, милая, право, мне осталось только повеситься! — снова хохот. — Мистер Стар- — Ты почему ещё здесь? Увольняйся! Какой смысл оставаться подле меня? Обадайе, этому сукину сыну, осталось только обнародовать все документы. А за мной потонешь и ты. Бери деньги, улетай из страны! Пеппер не могла произнести и слова. Старк встал, чуть пошатываясь, но тут же хватаясь за спинку стула. Рука накрыла красные от напряжения глаза. В душном кабинете было тихо. — Я тебе не говорил. Но на том мероприятии, где я должен был плясать с новой сывороткой, меня окрикнула какая-то сумасшедшая. По крайней мере, так подумали все. Она кричала: «Кто понесет ответственность? Мистер Старк!» Что-то подобное. Ха! Приплела эту звезду в трико. Черт возьми, а она далеко смотрела, — хрипло выдохнул. Пеппер вглядывалась в лицо мистера Старка, из последних сил сдерживая слёзы. Он в мгновение постарел, хотя в нём уже давно не жил тот безрассудный мальчишка, тративший миллионы на всякие пустяки. — Да, Пеппер, мне бы не помешал такой костюм, — тихо. И вдруг, он размахнулся, со всей силой опрокидывая стол с ненавистными бумагами. С него хватит.