Некий гаремный реванш: пятая колонна

Тома не знал, сколько это длилось. Он даже не считал. Смерть приходила вновь и вновь, в самых разных обличиях, а затем он воскресал — для очередной казни. Его бросали в кипяток, сжимали скалами и оставляли умирать от голода и жажды, скармливали огромным монстрам и стае мелких, заражали болезнями, открывали опухоли и наделяли проказой. Он извивался, не сдерживая крики, он видел, как разваливается его тело, он слепо шарил вокруг, наступая на свои собственные глаза… и всё это время в голове билась одна мысль. Он должен выстоять. Ради мира, живущего самостоятельно, а не под неусыпным надзором. Ради того, чтобы вновь увидеться с Мисаки. Ради Воли, попросившей об этом. Ему отрубали голову, падающую и ловящую ртом последние секунды кислорода. Его привязывали к орудиям пыток и те приходили в движение, пока было что пытать. Его засовывали в медную статую быка, под которой разводили костёр, обездвиживали в колодках и разрывали спину, привязывали к буйным лошадям, рвущимся в разные стороны… Это всего лишь видеоигра. Одна из тех видеоигр, где ты никак не можешь преодолеть босса. Но продолжаешь пытаться. Ещё одна попытка, ещё одна, ещё одна… ещё одна тысяча, ещё один миллиард… В него впивались птицы и обволакивали муравьи. Осы вонзали жала, и их личинки проедали путь наружу. Палящее солнце иссушало, лютый мороз заковывал, гигантские волны и воющие смерчи сбивали с ног, крутили в сдирающей кожу и переламывающей кости спирали… Должен держаться. Ради возвращения старого мира. Мира, где люди выбирают своё счастье сами, а не слушаются бога. Мира, где он по-прежнему с Мисаки. Он отказался от неё однажды, ради пустых убеждений — и практически разрушил всё, что соединяло их. А затем судьба дала им шанс сойтись вновь. Он не может отвергнуть это. Казни стали повторяться. Сколько их уже было? Сколько времени прошло? Часы, дни? Года? Десятилетия? Он держался. Всё ещё держался. Если он решился говорить за всё человечество, пусть даже предавая его, то должен удержать одно из главных достоинств человечества. Выжить любой ценой. Что бы ни случилось. Тома лежал на ровной площадке стадиона и постепенно понимал, что ничего не происходит. Никакой боли, смерти и их предвестников. Он попробовал двинуть рукой — та слушалась. Нога тоже. Он даже почувствовал лёгкий ночной ветерок, до сих пор не пробивающийся сквозь бесконечную агонию. Тома осторожно поднялся на четвереньки, сначала сел на колени и только затем встал. Отинус стояла на своём месте, но глаз словно бы потерял в блеске. Она смотрела на Тому и практически не шевелилась, тот даже заподозрил, что бог попросту заснула. — Я думала обратиться к тебе, человек, — но Отинус мигом разрушила эту иллюзию. — Ты занимался тем же, что хотела я — пытался спасти этот мир, принести в него счастье. Но действовал хаотично, ненацеленно, зачастую по указке других. А после того, что ты сказал Интри, о том, что не приемлешь гибель людей ради лучшего мира, я поняла, что нам не договориться. — Потому что тебе нужен был холистический эспер, а его невозможно создать без массового насилия, — предположил Тома, и Отинус кивнула. — Можешь не говорить, человек, что нужно было всё-таки обратиться. Даже Тор и остальные из GREMLIN, кому я объяснила это, предали меня, и ты бы тоже предал. При этом зная мои цели и меня как таковую, имея возможность разрушить Гунгнир и преодолеть даже план, основанный на необходимости проиграть. — Ты с самого начала планировала проиграть, — Тома не стал отрицать её слова. Кто знает, как бы оно в самом деле повернулось. — Мы думали, что ты так сильно зависишь от удачи, или притупляешь бдительность… — Мне незачем. Луна оставалась всё той же полной и яркой. — Верни старый мир, Отинус. Ты же видишь, я остался в своём уме. — Что же ты за человек такой… — Отинус сжала копьё. — Почему ты отказываешься от счастливого мира? — Потому что я эгоист и предатель. Я уверен, что девушки счастливее со мной даже на таких условиях. В том числе Мисаки. И ради их счастья я и не такое стерплю. — Да… как ни крути, а множество героических подвигов претворилось силой стояка… Тома аж фыркнул, удивлённый такими словами. Он посмотрел на Отинус, теперь уже практически опирающуюся на копьё, и вдруг осознал, что она хоть и бог — но когда-то была человеком. Умирать множеством мучительных способов очень неприятно, и это слабо сказано. Но насколько неприятно убивать всеми этими способами, если ты не последний моральный урод? И почему она вообще решилась на такое разнообразие? Отинус же не похожа на кровожадную… Он всё понял. Понял — и шагнул вперёд. — Ты тоже хочешь вернуть старый мир, Отинус. — Не говори за своего бога, человек. — Но хочешь ведь? Отинус подняла голову — и как только такая большая шляпа удерживается на ней — посмотрела на приближающегося Тому и горько усмехнулась. — Знаешь одну из самых интересных причин, по которой люди ненавидят тиранов, человек? Потому что никто из них в итоге не повинился. Никто не встал на колени и не извинился за всех погубленных, замученных, подчинившихся людей. Никто даже не признал сам факт их существования. — Кажется, Интри говорил то же самое. Что Пол Пот до последнего отрицал свою причастность. — Я и с Интри хотела объединиться, но поняла, что он идёт таким же путём тирана, уверенным в своей правоте и не жалеющем о телах, через которые переступит. Потому что даже если тиран был прав, даже если он спас людей — он должен повиниться, должен взять ответственность за тех, кто пострадал из-за него, должен попасть под действие своих же законов. Жестом, делом, чем угодно, но чтобы это увидели. Они же… никогда даже не думают. И тем самым открывают двери верующим в них, уверенным в собственной безнаказанности, жаждущим обратиться в войну против надуманных врагов. — И ты убоялась, что сможешь стать такой. — Я не была уверена до нашей встречи в Багаж-сити, человек. Но там я впервые вгляделась в Разрушитель Барьеров, и осознала, что он нечто большее простого антимагического артефакта. Нечто, недоступное даже мне. Поэтому я и стала выдумывать способы избавиться от него. — И всё закончилось этим стадионом, не так ли? — На котором я подвергла человека всем видам ужасной участи. И каждый раз говорила себе, что так надо для общего блага. Для счастливого мира. Но что будет, если всё повторится? Если Разрушитель Барьеров найдёт способ покинуть тебя и вернуться в другой форме? Если другой Магический Бог вернётся из чуждой реальности? Если твой Алистер отсутствует не просто так? — Ты боишься стать таким же тираном, бог Отинус. И ради общего блага зайти на территорию не бога, но дьявола. — Другие Магические Боги покинули ваш мир, отказавшись управлять им. Возможно, они встретились с таким же вызовом и не решились пройти его. Я же, молодая и глупая по их меркам… думала, что управлюсь там, где не преуспели мудрее меня… — Ты боишься провалить испытание медными трубами. Боишься, что раз создала лучший мир, то уверишься в своём превосходстве и будешь управлять с опорой исключительно на свои нужды. — А Разрушитель Барьеров сумел воплотиться именно в том нужном человеке, умеющим глядеть дальше других и понимать, что мир не ограничивается лишь им одним. Они уже стояли друг напротив друга, а Отинус всё не сдвигалась. Зелень её глаза заблестела, а в лице впервые появилась выражение, отличное от невозмутимости. — Ты убивала меня не только в надежде свести с ума. Я прошу у тебя обратно умертвить тысячи людей и лишить счастья миллиарды. И теперь умирал за них за всех, винился каждой смертью за их смерть. Сколько раз я умер? — Сам посчитай, человек. — Много выходит. — Ты не думаешь о том, что среди них могут оказаться твои любимые девушки? — Думаю. — Ты думаешь, что твоя смерть тут что-то значит для всех? — Это значит для меня и для тебя. Это будет напоминание нам о том, что мы тоже должны помогать людям строить рай и защищать их от ада. Что-то тёплое уткнулось в живот. Боль появилась — но в сравнении с тем, что было только что, она казалась тенью щекотки. — Я увидела твоё прошлое, человек, и поняла, почему ты стал таким. Поняла, что тебе можно попробовать всё объяснить. — Поэтому сейчас ты ударила меня за себя. За то, что теперь ты должна пройти через своё наказание. — Но я не смогу сделать это в своём мире. Тома улыбнулся, и положил на пронзивший его живот Гунгнир руку. Левую. — Прости, Отинус, что разрушил твою мечту. — Не разрушил, Тома. И затем он умер. Тома пришёл в себя на маленьком каменистом острове посреди Токийского залива. Он стоял лицом к цепи своих союзников — в том числе невесть как сюда затесавшихся, вроде Фиаммы и Венто. Все они изготовились к атаке. Атаке на Отинус, стоящую позади него — Тома уловил её краем глаза. И медленно поднял левую руку, заслоняя бога и вытягивая правую руку вперёд. — Не надо нападать, — сказал он чётко и громко, чтобы все услышали. — Её судьбу решит суд. Прозвучало глупо, но зато все остановились и уставились на него. — Суд? — выразил общую мысль Фиамма. — Ты что, спятил на своём благородстве? Мы ещё не победили, а ты уже суд предлагаешь? Не победили? Ах да, Отинус же всё ещё держит Гунгнир… Что-то уперлось ему справа в бок, и Тома рефлекторно опустил руку. Сразу же он спохватился, понимая, что мог задеть Отинус… Но вместо этого увидел, что коснулся копья. И то с мелодичным звуком рассыпалось в ничто. А в следующую секунду его куда-то понесло столь быстро, что мир засверкал перед глазами.