Лабиринт отверженных

http://www.youtube.com/watch?v=9O3-ohtxxsw Ост из аниме "Noir", но, когда я его прослушала, то поняла, что он идеально подходит под бой Итачи и Конан. Просто послушайте его во время чтения следующей главы! Кстати, есть версия, исполненная мужским вокалом, более резкая, но, как по мне, она не так катит, как женская. Когда ты сражаешься, ты меняешься целиком и полностью. Нет больше морали, принципов, каких-то заморочек по поводу того, как ты выглядишь в чьих-то глазах, или как оценят твои поступки. Ты чувствуешь только то, что тебе хочется жить. И, чтобы ты жил, кому-то другому придётся умереть, иначе никак. Когда ты стоишь перед лицом смерти, то твоя жизнь вдруг становиться такой нужной, такой значимой. Если минуту назад ты терзался муками совести, сомнениями по поводу того, а достоин ли ты жизни, бла-бла-бла и прочее, то, когда тебе приставляют нож к ребрам, эти сомнения резко развеиваются. И это – главная причина, по которой Учиха действительно любил сражаться. Желательно до смерти. До смерти противника, разумеется. Как только Пейн дал сигнал, девушка, недавно вежливо здоровавшаяся с ним и дарящая ему благожелательную улыбку, стала всего лишь очередным куском мяса, который он должен был разделать. От всего его естества остались лишь холодный расчет и эйфория азарта, как перед игрой. Игрой со Смертью. Итачи не стал размениваться на простые приёмы тайдзютцу, или испытывать удачу гендзютцу. Мангекью был активирован за доли секунды, но Учиха использовал его не для того, чтобы поймать противника в иллюзорную ловушку, а для того, чтобы лучше видеть движения чакры. Конан также не стала медлить с атаками. Её тело расслоилось на тысячи тонких листов, подобных бумаге. Каждый из листиков сложился в какую-то фигурку с заостренным концом и полетел в сторону юного нукенина. Наблюдая за тем, как Учиха отбивается от атак, идущих со всех сторон, Орочимару не скрывал легкой полуулыбки. Он видел, насколько легко даётся Итачи эта контратака, ещё когда однажды случайно стал свидетелем его тренировки в Конохе. Глядя сейчас на гибкое, изящное создание, которого не задело ни одно из орудий Конан, Змей не мог не восхищаться талантом юноши. Убедившись, что Конан решила не менять тактику, а, видимо решив взять его на износ непрерывным дождём лезвий, продолжает осыпать его «бумажными» фигурками, Итачи решил сделать ход самому. Сложив печати для огненной техники, Учиха использовал атаку огненной стихией. Его «Катон» был гораздо мощнее обычного, и его пламя охватило всё почти на 10 метров вокруг. Однако этого было мало для смены обстановки, и Учиха, двигаясь незримо быстро, выхватил из ножен наточенную катану и переместился за спину Конан. Синеволосая куноичи, израсходовавшая приличную часть своих физических ресурсов, парила под потолком. Тело её составляли только бюст и куски рук до локтя, остальное было разделено на «бумажки». Итачи одним взмахом разрезал её наискось, от левого плеча до нижнего края правого ребра, и тут же приземлился, наблюдая за реакцией куноичи на эту рану. Реакция превзошла все его ожидания, в негативном смысле этого слова. Глядя на то, как куски тела тут же сошлись воедино и соединились, заставило Итачи бешено сверкнуть глазами цвета крови и снова ринуться в наступление. «Я не дам тебе ни единого шанса!» Опираясь на только что увиденное, и на некоторые свои догадки по поводу техники Конан, Итачи понял, что физические атаки будут малоэффективны, зато атака на расстоянии – самое оно. Своё удивительное гендзютцу, дарящее противнику 72 часа пыток, он не хотел использовать, ведь не был полностью уверен в том, что оно подействует. Даже если бы она взглянула ему в глаза, он не мог бы быть уверен, что её зрительная система соответствует нормальной, и что её сила воли не позволит её выбраться из его иллюзии. Поэтому оставалось ещё одно средство, гордость и особенность его клана, которое он значительно усовершенствовал за годы тренировок. − Аматерасу! Подобно Богу Огня, он зажег смертельно опасное пламя одним лишь взглядом кроваво-красных глаз. Мангекью позволял использовать ему атаки, недоступные даже большинству других Учиха, но за силу нужно расплачиваться своей болью, и жизнью близкого человека. Он почувствовал, как тонкие капилляры в правом глазу лопаются и рвутся он напряжения, как подскакивает давление внутри глазного яблока, заставляя прикрыть веко. Ему даже было больно. Конан попыталась скрыться от атаки, выставив впереди себя бумажную стену, но против столь мощной атаки это не сработало. Демонический огонь мгновенно перекидывался на малейшие кусочки чего-либо, до чего только могли дотянуться его язычки. Горело всё: плиты тренировочного зала плавились и трескались от адской температуры, темный дым прожигал воздух. За несколько секунд всепожирающий огонь охватил и тело Конан. Пытаясь спастись, она слой за слоем сбрасывала с себя кожу, тут же превращяющяюся в пепел. Белоснежные листочки, опадающие, словно перья, сморщивались и превращались в жалкие комочки, которые быстро чернели и рассыпались. Итачи стоял, окруженный адской стихией, с торжеством глядя на сгорающую заживо соперницу. В его алых глазах отражалось черное пламя и дым, длинные темные волосы шевелились, будто змеи, подхваченные жарким воздухом. Бледные губы тронула дикая, восторженная улыбка, широко распахнутые глаза горели презрением и превосходством. Он понимал, что он оказался сильнее, что, будь это настоящая схватка, то Он остался бы жив, а она – нет. И эта победа – одна из тех, что делают его жизнь стоящей, потому что ради жизни действительно стоит жить. − Бой закончен! Учиха Итачи, подойди к статуе божества!− Голос Пейна казался таким далёким, как будто звал из другого мира. Итачи нехотя сложил печати, усилием воли остановил черное пламя. Бумажные листочки начали несмело тянуться к сожженному телу, заново собирая фигуру Конан. Когда, наконец, всё было закончено, и куноичи стала такой, как раньше, у неё не было одной руки. Видимо, сгорело слишком большая часть её тела, и у неё не хватило внутренних ресурсов, чтобы собрать себя полностью. Волосы были опалены почти до корней, открытые участки кожи покрыты ожогами. Если бы не её особенность синтезировать и менять свои клетки, то она бы сейчас представляла собой неспособное передвигаться тело, испрещённое пузырящимся верхним слоем кожи в лучшем случае, в худшем − обгоревшее до кости. Проходя мимо Конан к статуе, Учиха просебя отметил, что вид у неё какой-то подавленный и… виноватый, что ли. «Всё верно. Ты проиграла. Считай, подвела своего Бога. Подвела его веру в свои силы. Впрочем, мне-то что. Я победил и доказал своё превосходство. Хотя нет, не то… Я победил, и остался жить…» Юноша приблизился к статуе божества с распростёртыми руками. Хотел было ожидать приказа, что делать дальше, и вдруг понял, что и сам знает. Ответ прозвучал не голосом Пейна, он шел как будто изнутри. В сознании промелькнули образы пламени, битвы, смерти, безумия, жажда сражений и убийства… жажда силы, жизни… и алые, словно кровь, глаза – проклятье и благословение его клана, символ их могущества и их слабости. То, ради чего жили одни и умирали другие. То, приносило им множество побед и из-за чего они терпели горчайшие поражения… Дар, от темных богов – людям с темной душой. Да и разве может быть иначе? Дар крови для тех, кто больше всех жаждет её проливать. «Твоё кадзи – “Алый”!» − Прозвучал голос в его голове, и он, гордый и хладнокровный убийца, преклонил колени перед голосом неизвестного ему божества. Потому что он ни мгновения не сомневался в том, что этот голос говорит ему Истину, а Истина достойна уважения, какой бы она ни была и от кого бы она не исходила. Он не знал, сколько времени простоял так, на коленях перед статуей, сложив руки в молитвенном жесте. Когда он, наконец, очнулся и поднял взгляд, все Акацуки стояли рядом с ним, так же преклонив колени и впиваясь взглядом во что-то, что невозможно увидеть по эту сторону реальности. Потом напряжение, от которого, казалось, звенел и вибрировал воздух, начало понемногу спадать. Они медленно поднялись на ноги и без единого слова начали расходиться. Итачи, словно не до конца проснувшись, застыл возле статуи, не соображая, что же делать дальше. По всему телу волнами расходилось чувство усталости, как после изнурительных и долгих тренировок, а в душе как будто всё вымели большой, жесткой метлой – как-то пусто, ни единой мысли или эмоции. Какое-то ошеломление, прикосновение к безграничной энергии, что несёт в себе мудрость, понимание, создание, смерть и жизнь… Что несёт в себе ВСЁ, абсолютно всё. Стоя перед статуей, он, словно чужим внимательным взглядом, ловил какие-то мелочи в поведении Акацуки. Видел, как по щеке Конан стекает прозрачная слеза, но она как будто не замечает этого. Как Орочимару прячет взгляд в пол, а его губы горько сжаты. Как опустил голову Пейн, а в его странных глазах – пустота, пропасть, ничто… Как внешне безмятежный Сасори крепко сжимает рукав кимоно, даже не пытаясь унять мелкую дрожь в своих руках. Отстранённая улыбка Хидана, на теле которого виднелись свежие швы; широко распахнутые кошачьи глаза Какузу, который как будто увидел что-то удивительное и чудесное. «Каждый из них переживал что-то своё, каждый чувствовал присутствие этого удивительного божества. Но ведь… почему удивительного? Оно просто есть, и это в порядке вещей. Просто оно редко позволят прикоснуться к своей сущности. Или это кажется только нам, убийцам? Ведь, наверное, есть те, кто прикасается к этому Истоку каждый день. Например, монахи…. Не каждый, но избранные. Или они молятся другому Богу? А может, не другому Богу, а другой его стороне. Всё равно, что многогранный, сияющий кристалл. Мы видим одну грань, иные – другую…» По одному они тихо покидали помещение. Понимая, что сегодня никто больше ничего делать не будет, он направился в свою комнату. Развернул маленький свёрточек, принялся за еду, с удивлением отмечая, что у неё, оказывается, есть вкус, и буквально у каждой крошки он немного разный. Как будто его чувствительность и способность замечать стали намного сильнее. Когда он покончил с бенто, то понял, что ему хочется привести себя в порядок. Хотелось очиститься, смыть с себя всё, что накопилось, как будто вода смывала не только пыль и пот, но и налёт на его душе. Итачи вышел в коридор, даже не думая о том, что не знает, куда идти в поисках чистой воды. Казалось, в этот день ответы обязаны приходить сами собой. Едва закрыв за собой двери, он столкнулся с ещё одним человеком в форме Акацуки, которого он не встречал раньше. Тело этого шиноби было как будто разделено на две половины − черную и белую, а глаза сияли золотым светом. − А, ты, верно, Итачи? − Звонко произнесло создание, глядя на юношу с искоркой интереса в золотых глазах. − Да. − Просто ответил Учиха. − А я знаю, что ты хочешь спросить, − довольно захихикал монохромный шиноби. Теперь его голос прозвучал более глухо, с мстительными нотками, как будто он хотел поиздеваться. − И что же? − Спокойно поинтересовался Итачи, делая вид, что не заметил перемены. − Ванная − это на этаж ниже и направо! − Доверительно сообщил шиноби первым, более светлым голосом. − После инициации все хотят стать такими чистенькими, как будто на них нет греха, хе-хе, − добавил он вторым голосом, и, став полупрозрачным, прошел сквозь стену напротив юноши. «Как будто на них нет греха…» − эхом отозвалось в голове Итачи. Но развивать эту тему ему сейчас совсем не хотелось, и, оставив самокопание на потом, Учиха спустился в указанную сторону. Ванная оказалась весьма даже неплохой. Во-первых, их было несколько. С виду довольно древние, они представляли собой неглубокие овальные бассейны, выложенные гладеньким, белоснежным когда-то камнем, который сейчас приобрел сероватый оттенок. Полотенец нигде видно не было, но это Итачи нисколечко не смутило. Перво-наперво он открыл краны с горячей водой, радостно отметив, что горячая вода здесь вообще есть, поэтому осталось только подождать, пока она наполнит басен до краёв, и залезть понежиться. Ждать пришлось недолго − поток воды был довольно сильным. Учиха не стал закрывать кран совсем, просто оставил воду несильно течь. Почему-то звук бегущей воды, появляющиеся от столкновения двух потоков маленькие пузырьки воздуха, серебристой стайкой всплывающие на поверхность, показались ему успокаивающими. Он сбросил с себя всю одежду, неосторожно царапнув руку о протектор, распустил волосы, которые шелковыми волнами легли ему на плечи, и с удовольствием погрузился в теплую влагу. Едва ли не мурлыча, запрокинул голову назад, прикрыл обсидиановые глаза. После недолгих раздумий Учиха погрузился в воду полностью, задержав дыхание. Открыв глаза, с любопытством поднёс руку к лицу. Бледную кожу украшал, ежесекундно меняясь, узор из отбликов света. Как будто тело сверкало и переливалось всеми оттенками водной глади, отражая солнце, которого не было. Юноша вынырнул, шумно вдохнув теплый воздух. Белый пар успел заполнить всю небольшую комнатушку, туманом стелился по полу. Итачи облокотился о край бассейна, положил полову на плече, слегка прикасаясь губами к гладенькому камню. «Так спокойно. Умиротворенно. И когда я в последний раз вот так отдыхал?... А, неважно. Потом буду вспоминать. А сейчас всё неважно…» Молодой шиноби около часа плескался в воде, пока не почувствовал, что процент влаги в его организме скоро перевалит за 99,9%. По-быстрому постирал вещи, и, не особо стесняясь (всё равно никого рядом нет), нагишом прошелся до своей комнаты, оставляя мокрые следы на полу. И, уже добравшись до кровати, заметил, что на ней лежит свернутый плащ из плотной ткани, с вышитыми красными облаками на черном фоне. «Знак принадлежности к Акацуки, ммм… так же, как и кольцо». Учиха бросил сонный взгляд на правую руку, и только сейчас заметил одно несущественное, и в то же время разительное отличие по сравнению со вчерашним. На полупрозрачном рубиновом камне было выгравировано кадзи “Алый”. Легкая улыбка тронула его губы. Эго знак подходил ему, идеально отражая его сущность. Этот цвет был его судьбой, от рождения и до самого конца. Цвет крови и жизни, страсти и восторга, насилия и прекрасных багряных закатов. Нет, не стоило сейчас думать о конце. Пусть завтра всё будет по-новому. От прошлого не уйдёшь, оно, как Полуденница, будет возвращаться время от времени, призывая к ответу. Но наряду с этим есть и будущее. Важно ли, каким оно станет, если сейчас ты чувствуешь себя так, будто переступил порог нового, неведомого ранее мира? Итачи завалился на постель, накинув плащ вместо одеяла, уютно устроился и закрыл глаза, давая им отдохнуть. Оно уже не так болели, и, кажется, довольно быстро восстанавливались. Сон, который принял его в свои объятия, был очень светлым и спокойным, впервые за долгое время. Проснувшись, он не смог вспомнить ничего, но настроение было приподнятым, даже хорошим. Итачи, сладко потянувшись напоследок, соскочил с кровати на прохладные каменные плиты и с надеждой поворошил одежду, разложенную на полу. Как назло, та всё ещё была влажной, так что пришлось ему обойтись запасной парой нижнего белья, таби и форменным плащом, которым он благополучно укрывался последние пять-шесть часов. «Нужно зайти к Пейну. Наверняка, нам есть о чем поговорить, по поводу вчерашнего и по поводу того, чем мне сейчас стоит заняться». Итачи вышел из комнаты, негромко хлопнув дверью. Дойдя до лестницы, поднялся этажом выше, где были комнаты Хидана и Какузу. «Зайти к ним, что ли, спросить?» Шаги позади заставили его обернуться. Кто-то, тяжело ступая, шел по лестнице со стороны комнат Итачи и Сасори. К этим звукам прибавлялся ещё один − царапающего стены металлического предмета. Итачи решил помедлить с активированием Шарингана: недавнее использование Аматерасу имело неприятные последствия в виде геморалии правого глаза. В конце концов, никого постороннего в Убежище быть не могло. Наконец, человек поднялся на этаж и медленно направился в сторону Итачи.