Одним поцелуем

— Я так рада, что мы снова поедем в Синдрию! — бодро лепетала принцесса, скача по комнате, как возбуждённая колибри в светлице, торопливо собирая свои лучшие наряды в сумку. — Ах, там так красиво, (Твоё имя)-чан! Хотя и очень жарко, не как у нас. Надеюсь, это палящее солнце не сильно испортит мои волосы. Но все мысли Когёку, вопреки собственным словам, воспевающим красоту чужой страны, были погребены лишь одним человеком. Экзотические цветы, аромат неизвестных ей специй на рынке и вездесущий песок, лезущий позолоченными соринками к ногам, как ластившиеся к берегу волны сапфирового моря, волновали её не так сильно, как сам правитель Синдрии. На душе зафиксировалось состояние опьянения, лёгкости, какой-то нездоровой расслабленности, подкосившей дрожащие от взволнованности колени принцессы, выронившей из ватных рук горку вещей. Головокружительно запахло душистой листвой пальмы, растущей на просторах королевства Синдрии, и морским бризом, омывающим ближние архипелаги. Ещё больше в голову ударил фимиам, исходящий от стройного тела Синдбада. Когёку прикрыла глаза, окунувшись в негу упоения, и детально вспоминала о том, как впервые почувствовала запах пряностей от Сина; в его стране так часто были праздники, что он буквально пропах тем, что находилось на роскошных столах банкета, и всё это, к её глубокому разочарованию, смешивалось с запахом женских духов— тонких, едва уловимых, фантомных ароматах жасмина, маллики и дикого ириса. Когёку разрывалась от чувств, от собственного бессилия, из-за которого не могла сделать так, чтобы Син пропитался её слабой, неприметной камелией. Кулаки принцессы неумолимо сжались и, вспыхнув, как бочка с порохом, она нервозно вскинула руки, разбросав вновь собранные в охапку вещи в разные стороны. Длинные, старомодные платья разлетелись по углам, как рассыпавшиеся с подвески перлы. Одно из них, пышное, распустившее алый шёлк в воздухе, как раскрывшиеся навстречу солнцу лепестки мака, легли на плечи позади стоящей верной фрейлины, терпеливо наблюдающей за уже привычной истерикой юной правительницы. — Ну почему всё так складывается?! Это невыносимо и несправедливо! — пылко разглагольствовала Когёку, ходя кругами, как заведённая игрушка, по своей небольшой, уютной комнате, экспансивно всплёскивая руками. Ты спокойно слушала гневную тираду своей госпожи, снисходительно и понимающе кивая ей, но не выражая при этом сочувствия, какое положено испытывать слугам, обычно разделяющих настроение своих господ. Ты, то и дело заставляя за ухо ниспадающую прядь, неторопливо ходила хвостом за принцессой, подбирая за ней, как за взбалмошным дитя, разбросанный туалет. Твоей дермы касался поток свежей прохлады, проникающей сквозь настежь распахнутые окна. Он беспокоил тончайшее кружево коралловых занавесей, сдвинутых в сторону. Свет заходящего солнца лился неровными волнами в комнату, колыхался, золотился и мерцал под действием проникающего дуновения ветерка. Пока принцесса не распространяла свой цветочный аромат, комната пахла китайскими благовониями, стоящих в подставке миниатюрного нефритового дракона, и книжным переплётом, исходящих с высоких полок; там, стоя ровно в ряд, как оловянный легион, обычно ютились давно прочитанные Когёку нежные романы, о которых она стыдилась упоминать. Ты часто усмехалась, вспоминая, как принцесса, подобно взвинченной пружине, напряглась, завидев, как её слуга протирала пыль с обложек книг и давалась диву, созерцая на них обнимающуюся и чернеющую на фоне заката пару. Ты ни за что бы не догадалась, что своенравная госпожа, спокойно обсуждающая со своими властными братьями тактику войны, могла предаваться чтению романтизма, что больше подошло бы робким дворцовым прислужницам, лелеющим химеру выйти в свет в сопровождении завидного Рэна Коэна, о котором так часто воздыхали молодые служанки. Ты часто ловила себя на мысли, что являешься в одношёрстной компании лакеев дивергентом; потому что твои сверстницы, прячась за колоннами дворца, с томным придыханием следили за молодыми принцами и смущённо переговаривались между собой, делясь идентичными мыслями о том, как им бы хотелось оказаться рядом с ними. Ты всегда оставалась в стороне, скептично и насмешливо наблюдая за нелепым поведением своих коллег, и журила их про себя, не понимая причину их отлынивания от работы. Ты часто ходила в одиночку стирать вещи своей госпожи, но сама не замечала, как твой взгляд задерживается на проходящей мимо принцессе, ведущей важный диалог с братьями. Ты едва поспевала поймать вещи, унесённые потоком чистейшей реки, а когда подхватывала их, даже не могла рассмеяться из-за нелепой ситуации — дыхание задерживалось в лёгких, стоило тебн заметить привычный трогательный жест Когёку, когда она прикрывала длинным рукавом платья поалевшие щёки и что-то невнятно бормотала про себя, точно уткнувшись лицом в подушку. Сверстницы, замечавшие твой странный интерес к принцессе, беззлобно глумились у тебя за спиной, не представляя себе, что их шуточные догадки оказывались верны; ты, наблюдавшая со страстью, как одержимый любовник, за младшей Рэн, уже давно была влюблена в принцессу. — Снова думаете о короле Синдрии, госпожа? — с латентной иронией поинтересовалась ты, не сумев унять вспышку ревности. Однако Когёку даже не заподозрила в тоне слуги и одновременно своей единственной подруги подвох. Вместо этого она в своей манере наполовину прикрыла лицо рукавом платья, зардевшись паучьей лилией, испуганно вытаращила глаза и начала упрямо отпираться, будто кто-то заставлял её выдать имперские секреты, подгоняя позади острыми трезубцами: — Н-ни о ком я не думаю! Что за странные вопросы, (Твоё имя)-чан?! Л-лучше принеси мне фрукты, а то меня жажда мучает! Их сок поможет мне избавиться от сухости во рту, — в тоне медика вещала она, начав судорожно размахивать руками, чтобы согнать пустынный жар на ланитах. Ты выдавила из себя понимающую улыбку и покорно удалилась во двор, тут же стерев её с лица одним вымученным вздохом. Не могла ты видеть, даже думать о том, что этот легкомысленный варвар сможет снова заполучить прилив её редких, как соцветие мидлеммиста, светлых улыбок и зачарованный взгляд. На пороге детства слово «любовь» распространяется широко и не имеет значимой роли, а сейчас… Сейчас в твоём сердце вырос шип ревности, который болезненно колол тебя, вызывая внутреннюю гемофилию. И почему именно он? Иногда ты думала о том, что будешь готова принять любого мужчину в жизни госпожи, если он будет неусыпно оберегать её, как сердцевидки жемчуг, в отличие от Синдбада, с чьих коленей не слезали откровенно разодетые девушки. Но со временем ты начала осознавать, что не готова разделить с кем-то принцессу, которая отныне и навсегда поселилась в твоём сердце, в кровеносной системе, в бесконечной пучине мыслей. Не могла ты представить, как вырвешь её портрет из своей программы и отдашь на сохранение какому-нибудь принцу, который может по своей неосведомлённости ранить нежнейшие, как безе, стебельки Рэн. Когёку виделась тебе жительницей царства Флоры; фантасмагорический сеянец, ирреальный в своей красе, требующий фееричный родник для своего расцвета. Ты, ухаживающая уже несколько лет за царской особой, изучила её ареал и рацион с ювелирной скрупулёзностью, и была убеждена в том, что никто не сумеет составить тебе конкуренцию. Джентри невнимательны к хрупко-кристалльным существам, зачастую недооценивая их ломкость в грубых человеческих руках. Ты не смогла бы простить им даже малейшую ошибку в обращении с девушкой — один росчерк её взгляда вошёл тихой поступью в твою жизнь, посеяв там саженец кутюрьмы. Когёку, надолго абстрагировавшись в своих размышлениях, собрала несколько бархатных подушек, которые лежали на её округлой кровати, и прижала их к своей перси, испустив лепесток печального вздоха. На душе отплясывало танго волнение при мысли о том, что уже через несколько часов она встретится с Синдбадом, утонет в его кофейных глазах, будет млеть от его лучезарной улыбки, сойдёт с ума, как в первую встречу. Щёки принцессы стали жарче аравийских песков; она ослабила хватку и отправила постельный гарнитур в свободное плаванье, больше не обнимая их. Настроение переменчивой погодой наслало тучи энтропии на её разум. Син снова будет заигрывать с другими девушками, которые сами упадут в его крепкие объятия. В груди принцессы начался настоящий хаос: сердце пыталось пробить грудную клетку, одновременно падая в пятки, и барабанило в ушах. Ей было горестно от того, что она была слишком скромна, скованна моралью и этикетом своей страны, не властна над своими принципами. Его, кажется, привлекали исключительно смелые особи, способные совершить инициативный шаг; такие свободно садились к нему на колени, шептали что-то интимное или весёлое на ухо, вызывая его несколько вульгарный смех, проводили подушечками пальцев по его накаченной груди и развязно улыбались, в то время как Когёку могла только стоять в стороне и позволить себе лишь пару секунд полюбоваться его улыбкой, а потом снова чопорно поджать губы и закрыться рукавом. Она взяла с тумбочки сливу, покрутила её в руках, а затем бездумно надкусила гладкую вершинку. Прожёвывая фрукт, она положила локоть на колено и подпёрла подбородок рукой, попутно размышляя о том, как она безнадёжна в своей застенчивости и нерешительности. Ей невыносимо хотелось расплакаться из-за острых, как перец, чувств, похожих на помешательство, но веки горели сухостью. Другие девушки в жизни Синдабада, должно быть, опробовали все виды искушений, а она даже не знала, что такое первый поцелуй… Внезапно в воображении Когёку восстала иллюстрация из недавно прочитанного под покровом мглы романа, где эпипологом истории стало вожделенное слияние губ, на что она смотрела часами — как на байле нескончаемых завитков пламени. Но ею владело отнюдь не восхищение, а женская зависть — глубокая, чёрная, паточно-тягучая. Невольно принцесса побагровела и очертила пальцем линию собственных уст; по наитию она провела по ней языком и тяжело вздохнула, пытаясь представить себе, какого им приходилось при соединении уст. Смутившись своей неожиданной развязности, особа закрыла на несколько секунд горящее лицо ладонями и попыталась отмахнуться от воссоздавшейся картины в голове. Ничего не получалось; девушку разрывало любопытство, раскалывало надвое, как хрупкий орех, и валентность голосов в макушке усиливалась, склоняя к погрешности. Пока ты была занята садом, Когёку пользовалась возможностью и приоткрывала рот, фантазируя, что перед её глазами предстал Синдбад, и что прямо сейчас она ловила не пустой воздух, а его мягкие и податливые губы. Воображение давало сбой, требуя серьёзной опоры для лучшего представления. Тогда девушка взяла сливу и, задержавшись на пару секунд, поднесла её к венчику уст, выпятив их навстречу невидимым чужим. Но этого всё равно было недостаточно; Когёку лишь почувствовала себя неловко, жалко и невероятно глупо. Она обессиленно вздохнула, положила сливу обратно на тумбочку и уныло повесила голову, пряча её за коленями, чтобы создать оплот для возможных починок слёз. Если бы это увидела её служанка, она бы наверняка посмеялась над ней и начала глумиться над неопытностью Когёку, если бы ей это позволило положение. «Но ведь она всегда может сделать это в мыслях…», — безысходно подумала Рэн, протирая краснеющие глаза, в уголках которых скопилась прозрачная влага. Она перевела бездумный взгляд на трудящуюся тебя, вернувшуюся в холл; твоё лицо затуманилось неизвестными ей мыслями, превратившись в призрачную вуаль. Когёку подумалось, что твоя голова была занята её старшим братом — о нём говорили все уроженцы дворца; Коэн был стандартным эпигоном героя, которому поклонялась каждая мечтательница. И однажды увиденное между вами взаимодействие закрепило её мысль о том, что вы перешли черту платонической связи; мужчина проявлял к тебе симпатию ненавязчивым кокетством, на который ты вынужденно отвечала с притворной отзывчивостью. Но Рэн не могла расшифровать на твоём лике инициалы неприязни к нему. Неожиданно для себя принцесса почувствовала себя брошенной, уязвлённой; почему-то возможный трепет твоего сердца, принадлежащий её родственнику, пугал жительницу Ко; она считала, что ты отдалишься от неё, оставишь одну, без привычного орошения. А этого ей хотелось меньше всего. Необычное для неё ощущение множилось и разрасталось, заполняя каждый закоулок души негодованием и липким, как щупальца кракена, ужасом. Сердце не готово было принять такой приговор, оно не знала, как с ним сосуществовать. Принцесса смотрела на свою подругу, а чудилось, будто перед ней совсем чужой человек, который на самом деле должен был сейчас находиться рядом с Коэном; как будто ты сейчас была всего лишь её отрадной иллюзией, обещавший истончаться морозной росписью, как только она хоть чуть-чуть ослабит мертвенную хватку. «Но я не хочу этого…», — поражаясь собственным мыслям, чётко выговорила у себя в голове Когёку, в спектре желаний которой возникло одно-единственное: оборвать звено вашей несуществующей связи, чтобы твоя сердечная привязанность принадлежала только ей. Девушка поймала себя на мысли, что сейчас беззастенчиво смотрит на твои. Даже когда она пыталась отвести от них взгляд, они всё равно преследовали её, как сладкое и одновременно мучительное наваждение. От напряжения у неё онемели пальцы, а сердце заколотилось в ушах литавром так громко, что она не слышала собственных постыдных мыслей. Эмоции поднимались к поверхности, как жидкая лава в вулкане. Видеть твои губы и думать о том, что они хранят на себе чужое прикосновение, стало вдруг невыносимо; это навело на неё какую-то болезненную тоску и колющую рапирой ревность. Когёку на мгновение прикрыла глаза, глубоко вдохнула и потёрла дёргающиеся виски. Внутренне она конвульсивно барахталась и металась, словно оказалась в маленькой тесной коморке, из которой не было выхода, а стены неумолимо сжимались, норовя расплющить её, как ничтожную букашку. Безнадёжность всё яростнее обвивала душу. Девушка смотрела на одинокую тебя, но видела рядом с тобой смеющегося принца, лицо которого было перечёркнуто чернилами в воображении Когёку. Принцесса испуганно задавалась вопросом, почему ей приходят в голову такие ужасные мысли и видения, но не смогла найти ответ. Во рту пересохло. Сердцебиение немилосердно рвало грудную темницу. До недавнего времени она была спокойна насчёт твоей приверженности, потому что чувствовала каждой клеткой тела, что твои улыбки и добрый взгляд принадлежат исключительно ей. А сейчас размышления об этом приобрели неопределённую туманность. — (Твоё имя)-чан… — робко подала сиплый голос Когёку, разрываемая неясными чувствами. Решиться на странный и спонтанный разговор было непросто. — Как давно тебе нравится мой старший брат Коэн? По твоей коже поползла холодной змеёй дрожь. Руки и ноги превратились в желе и отказывались подчиняться хозяйке. Тряпка выпала из твоих ладоней. В голове не укладывалась величина сожаления о том, что тебе не были подвластны силы, чтобы уберечь любимую хозяйку от подобных мыслей. Ты повернулась и поняла, что никогда раньше не видела принцессу такой угнетённой и морально опустошённой. Ты думала, что тебе почудился данный мираж, но тебе хотелось искренне и эгоистично верить, что принцессу задел ваш возможный союз; представления об этом слишком комфортно ужились в твоей черепном ларце. — Вы всё неправильно поняли, госпожа. Ваш брат довольно симпатичный мужчина, но он совсем не в моём вкусе — я не воспринимаю всерьёз его мимолётные ухаживания. Полагаю, он тоже флиртует со мной без обязательств, — ровным голосом ответила ты, стараясь не просачивать наружу вибрацию ликования. Чуть больше обычного распахнутые глаза Когёку были внимательно сфокусированы на тебе, и пристальный взгляд, будто пронзая насквозь, выискивал и созерцал внутри то, что было недоступно никому. Подобный эффект сканера заставил неожиданно стушеваться тебя. — А разве можно… — принцесса осеклась, стесняясь произнести вслух предложение, — общаться таким образом… без глубоких чувств? Ты заметалась; кожа горела, а под ней всё схватилось коркой инея. Ты бы ни за что не подпустила к себе и близко правителя Империи Ко, если бы знала, что это заставит возлюбленную плавиться в горниле потерянности. Амплитуда неблагоприятных эмоций зашкаливала, подкидывая расплывчатые оправдания для несмышлённой девушки, за которую требовалось взять ответственность, чтобы сделать из неё правильный слепок в романтической сфере. — Каждый человек индивидуален и каждый думает на этот счёт по-своему. Кто-то может дарить заигрывать без чувств, а другие хранят себя для определённого человека, — выкристаллизировала ты мысль в единую субстанцию. «Мне бы хотелось сохранить себя для Вас, госпожа…», — молнией пронеслась машинальная мысль; впрочем, та уже давно поставила штамп в твоей жизни. — Хранят для определённого человека…? — повторила, как под гипнозом, твои слова Когёку, пытаясь найти нечто таинственное в смысле этой фразы. «Тогда… я бы хотела сохранить себя для Синдбада…», — мечтательно подумала обладательница малиновых волос, но тут же пришла в себя, как от удара по лицу, и помотала головой, пытаясь отрешиться от непристойных мыслей. «Я всё равно не умею… Синдбад будет смеяться надо мной…». Внезапно в голове девушки отозвалась смутная реминисценция о том самом романе, где главная героиня, имеющая идентичную проблему, научилась данному ремеслу благодаря помощи близкого друга. От упоминания страницы кончики ушей принцессы завернулись в кокон багрянности. Она не хотела думать в неподходящий момент о подобных вещах, но описания были столь захватывающими, что она поневоле представляла себе эту сцену наяву и часто ощущала себя на месте протагонистки. Ты чувствовала себя неловко от воцарившегося молчания и облизнула пересохшие губы. Рэн внезапно захмелевшими глазами проследовала за движениями твоего языка и с трудом сглотнула вязкий ком, поселившийся в горле. Когёку на миг ощутила себя не в своей оболочки от того, как упрямо взгляд норовил коснуться линии твоей шеи, покатых плеч и в конце концов аккуратных, чуть пухлых губ, которые поблёскивали в свете керосиновой лампы. Чувствуя друг на друге взаимный взор, вы обе отвели его в сторону, ощущая нарастающий жар в стеснённой груди. Неожиданно нахождение рядом друг с другом стало волновать вас больше прежнего. Воображение было оккупировано скабрезными пейзажами, где вы предстали в репертуаре тренирующихся героев. Перспектива опробовать запретный плод с собственной служанкой, которая ни в чём не могла отказать её величию, поначалу ужаснула. Но сознание упорно твердило: «Позволь себе немного безрассудства!». Испустив судорожный вздох, Когёку вопросительно посмотрела на твою персону, хотя и сама не понимала, что именно она спрашивает: в нормах приличия думать о таком, согласишься ли ты помочь ей осуществить свою давнюю мечту, будет ли между вами всё как прежде или лучше ей уделить больше внимания манерам, о которых она начала забывать, поддаваясь греховному огню? — (Твоё имя)-чан, я бы хотела… научиться целоваться… — на одном дыхании проронила своё откровение принцесса; фраза упала камнем с губ, мокрым и пожёванным клочком бумаги, в которой уже не прочитаешь истинные символы её недосказанной просьбы. Ты ощутила режущую сухость во рту от пережитого изумления. Тело оказалось в плену дикого волнения, смешанного с зубодробительным желанием оказать подобную услугу возлюбленной. Однако уже через пару минут ты дала себе мысленный щелчок пальцем по лбу, который отрезвил тебя и заставил здраво рассуждать. Ты слишком эмоционально реагировала на каждое слово принцессы и расценивала всё как намёк. Но, озвученный в мирной тишине, когда вы находились наедине в небольшой комнате, укрытой уютным слабым свечением, оставляя крохотный полумрак в уголках, он казался интимным и оставлял за собой шлейф загадки, которую должна была разгадать твоя прямота. Однако тебе не хватило духу озвучить свои предположения, поэтому, замерев на месте, как статуя Афины, ты продолжала изображать вид занятости. И не взирала на то, что ладони уже давно пустуют, а тряпка покоится без дела на древесине тумбы. — Ты… не могла бы научить… меня этому? — Когёку перестала контролировать свой язык и действовала на эмоциях, которые выстреливали в воздух пулемётной очередью, даже когда ей хотелось благоразумно обмакнуться в спасательную тишь. Краски, формы и звуки приобрели перед тобой нетипичные яркость и насыщенность, от которых болела сетчатка глаз. Вопрос принцессы повторяющимся эхом грохотал у тебя в ушах, как тряска пещерного налёта. Ты отключилась от всего внешнего, сосредоточившись на электрической пульсации внутри своей плоти. Тебе не послышалось? Ты не могла представить себе подобный исход даже в своих самых смелых фантазиях, а когда всё это произошло наяву, ты не была готова верить в личную феерию, боясь оказаться обманутой и прославиться перед возлюбленной порочным созданием, от которого ей следовало бы бежать. Ты давно покрылась румянцем, но старалась прогнать его со своей кожи, страшась, что принцесса правильно растолкует твой сердечный порыв. Краем глаза ты заметила, как Когёку теребила пальцами своё платье, мечась взглядом в разные стороны; она тоже тонула в купели сконфуженности за неосторожно разлитые слова. Тебе хотелось хоть что-нибудь сказать ей, но слова предательски застревали в нёбе, скапливаясь в густой пучок. Мучаясь смущением, Рэн хотела уже натянуто засмеяться, обратив всё в шутку, но ты, ощутив интуицией, что принцесса хочет отступить, наконец-то вырвала слова из гортани: — Я могу… — сдавленно прошептала ты, словно к твоей трахее приникло острие гильтионы. А затем по инерции добавила, чтобы точно сгладить все неровные поверхности ситуации: — Если вы прикажете… Когёку завороженно моргнула. Она не могла взять под контроль свои побуждения. Внутри напополам с желанием стальным кнутом свернулась паника. Когда ты нерешительно присела на край её кровати, будто сомневаясь и с опаской ожидая протеста принцессы, малиноволосая невольно оцепенела и растерянно смотрела на свои ноги, будто с покорностью вынужденной рабыни ожидая кары от строго и жестокого хозяина. — Я не хочу заставлять тебя делать что-то против твоей в-воли… — начала неловко девушка, оцарапывая фаланги пальцев и кутикулы. — Друзья ведь так не поступают, верно? А ты моя подруга, (Твоё имя)-чан. Я… читала, что друзья могут п-помогать в таких делах… Я бы ни за что не смогла попросить о таком Кобун Ка, потому что он мужчина и… я н-несколько с-стесняюсь его… Царская особа интонировала смешанными эмоциями, от которых тебе самой хотелось катапультироваться в монастырь и стать послушницей, чтобы вымолить у Творца прощение за её мнимые грехи. Придушенный голос собеседницы вызывал бесчисленное сострадание, с каким тебе до ядерной тряски скелета хотелось облегчить её страдания. Любым способом. Даже самым безумным, после которого ты не сможешь смотреть на себя в зерцало. — Я понимаю… — медленно проговорила ты, почти по слогам, дрожа всем телом от волнения. — И я готова помочь Вам в этом. Т-только… закройте глаза и… н-не сопротивляйтесь… — последние слова было так тяжело выговорить, что ты несколько раз запнулась и почувствовала себя в кипящем котле, в котором с каждой секундой возрастала температура; кожа вздувалась и лопалась, заливаясь мерзкой сукровицей, подавляющей твою прошлую жажду слиться с ней воедино. Принцесса, сглотнув ком, слабо кивнула и послушно прикрыла веки, обрамлённые тёмными, испуганно трепещущими ресницами. Сейчас она казалась особенно хрупкой, как недолговечная снежинка — её хотелось поскорее поймать, пока она не растаяла, и обеспечить ей льдистое царство при всей своей неприспособленности к прогнозу Аляски. По твоему телу прокатилась пугливая вибрация, отчего ты медлила с действиями. Когёку тоже находилась в предвкушении и одновременно в тисках железного страха от ожидания. Ты придвинулась ближе, преодолевая собственный барьер смущения, и стиснула зубы. Ты боялась разочаровать принцессу, причинить ей боль или напугать ещё больше своей порывистостью, которая грозилась вырваться наружу под давлением пылких эмоций. Ты рискованно взметнула трясущуюся руку, намереваясь успокаивающим жестом погладить щёку Когёку, но так и не осмелилась совершить задуманное; конечность замерла в воздухе, покачиваясь веточкой ивы, а затем трусливо опустилась вниз. Вы обе застыли в мучительном ожидании и в какой-то болезненной неподвижности. Ты заставила себя усилием воли приблизиться к девушке, остановившись в паре сантиметров возле её чуть вытянутых губ. Тела механически вспыхнули угольками в костре обоюдного желания. Странное дело: ты чувствовала, что во время созерцания лика принцессы лёгким не хватает кислорода и, чтобы заполнить страшную пустоту в воздушном ресивере, тебе требовалось поцеловатьеё. Но, когда потаённое желание стало сбыточным, в тебе откуда-то появилась стоп-кнопка, предательски отговаривающая тебя от поспешных действ. Ты пыталась найти способ хотя бы вернуться обратно на землю, но лишь стремительней увязла в растущей неопределённости между вами. Не выдержав, Когёку открыла глаза, глядя на лицо визави; в твоих глаза плясало безудержное пламя влюблённости, но вместе с тем оно быстро тлело под натиском страха. Ты вздрогнула, ощутив на себе такой же взгляд пурпурных очей. Поддавшись импульсу, ты неуклюже покачнулась и коснулась губами губ Когёку. Принцесса замерла в тревоге, но тут же неожиданно для себя обняла твою персону, неосознанно обхватив руками твою шею в естественном желании достичь большей близости. Ты почувствовала, как Рэн мелко задрожала в твоих руках, будто её ударило током, и это волнение передалось тебе. Хотелось отстраниться, но тебе не хватало силы воли, чтобы отринуть столь явственное приглашение к погружению в ожившую фантазию. Первый поцелуй поразил Когёку, как ослепительная магия Зевса. Мир вокруг перестал касаться вашего восприятия. Поглощённые мгновением, вы полностью оставили действительность за рамкой сознания. Космос с его химерическими переливами авроры, открывшийся вам во время слияния, представился лучшим пристанищем для какого-то перерождения. Набравшись решительности, ты осторожно приоткрыла рот принцессы языком, следуя книжному примеру. Когёку сначала испугалась и хотела уже было отстраниться, но нежность, захлестнувшая с головой, таяла внутри обжигающим потоком, унося здравый смысл и способность думать на дальние рубежи. Она разжигалась на губах, захватывала онемением пальцы, пульсировала расплавленным металлом в кипящей крови. Рэн почувствовала, как дивное прикосновение прошло сквозь её душу, окутало, согрело и озарило золотом. Наполняя лёгкие цветочным ароматом Когёку, ты позволила мощному потоку удовольствия, зародившемуся в груди, прокатиться вдоль позвоночника, разрастись и захватить каждый уголок души. Тело стало средоточием удивительного огня, который каким-то непостижимым образом вплетался в твоё естество и застилал взор наркотической пеленой. Принцесса не могла даже представить себе, что поцелуй окажется столь приятным, несмотря на то, что её партнёром оказалась девушка. Где-то на задворках сознания она пыталась представить себе для большего эмоционального всплеска Синдбада, но перед глазами упрямо мелькал образ верной служанки, который добродушно улыбался ей с готовностью сделать для неё всё, что она только пожелает. Мысль смутила, заставила всё внутри гореть, будто Когёку истязало адское пекло. Ей хотелось разрыдаться, но она встревоженно сдерживалась, не понимая причину необъяснимого позыва. Невольно, словно ища защиту, она крепче прижалась к своей партнёрше, тем самым углубив поцелуй. Вас потрясла подобная смелость и, очутившись в плену предательски вернувшегося смущения, будто только сейчас осознав, что дружеская тренировка зашла дальше, чем планировалось, вы разъединились. Когёку растерянно рассматривала декоративные, огромные веера на стене, пытаясь отвлечься от мыслей о тебе, которые переполнили её голову до сумасшедшей пульсации в голове и венах. Ты часто и тяжело дышала, пытаясь перенять её занятие, но спасение не откликалось на безмерно умоляющий зов — вам обеим пришлось сгорать в тлетворном смущении. — С-спасибо, (Твоё имя)-чан… — оборвала угнетающую тишину Когёку, по-прежнему пребывая в состоянии потрясения. Но ей было просто необходимо разорвать круг устрашающего безмолвия. — А ты… ты часто делала такое? — несмело спросила она, чувствуя острейшую жажду узнать ответ. Она неосознанно уповала на отрицательный, потому что ей претила мысль о том, что её лучшая подруга могла открыть ещё кому-либо мир с пестрящей в нём радужной палитрой. — Нет, госпожа… -честно ответила ты, поколебавшись лишь от несоизмеримого и всепоглощающего чувства стыда, что запятнал твоё лицо. — Это хорошо, — как-то по-странному безмятежно, словно упившись опиумом, выражается Когёку и мягко улыбается своим личным мыслям, теряя прежнюю краску смущения, будто всё снова встало на свои места. — Мне… мне понравилось, (Твоё имя)-чан… Когёку думает, что хорошо иметь на свете таких понимающих друзей, и уверена, что такую, как ты, она больше нигде и никогда не встретит. И никогда, ни за что не отпустит тебя и никому не отдаст, даже если ей придётся подчинить себе все коллизии. Вы обе чувствуете прилив совершенно новых и необыкновенных чувств, которые следует канительно переварить, прежде чем приступить к следующему этапу общения. Ведь в глубине души вы понимаете, что ничего уже не будет прежним. Даже благодаря знаменитому внушению. Здесь всеобщая система ломается, падая ниц перед завихрениями ваших чувств к друг другу. — Принцесса, корабль ждёт, — оповещает Кобун Ка, покорно ожидая выход хозяйки на другой стороне. Старая Когёку прыгала бы от счастья, но новая, только что родившаяся в ней, не чувствует ничего особенного. По привычке, чисто для вида, она неоднозначно улыбается и нетерпеливо манит рукой свою служанку. В этот раз праздник Синдрии и репоции Синдбада проходят через неё, не оставляя там ни осадков, ни воспоминаний. Все мысли принцессы, вопреки её попыткам найти управу для бушующих эмоций, сконцентрированы на лучшей подруге. На её особенном сиянии, на сакраментальной улыбке, на родном блеске зениц. Всё сосредотачивается на том, что Рэн не отходит от тебя ни на шаг и втайне, пока веселящаяся публика не обращает внимание на иностранных особ, робко переплетается свои пальцы с твоими.