Пункт назначения - вечность

Можно мне ничего не говорить? Просто сложно было писать эту главу. Извините за нудную философию. Микаел Таривердиев - Встреча с женой (из к/ф Семнадцать мгновений весны) Кто смотрел, тому отдельная признательность. Сеск еще никогда не ложился так рано, почти с самым наступлением вечера. Он оказался там же, только на этот раз в помещении было больше света, отчего оно казалось гораздо просторнее, а ощущение замкнутости исчезло, да и вообще, выглядело даже чуточку приветливым. Фабрегас закрыл глаза и мысленно представил себе образ, в котором ему являлось подсознание, до самых мельчайших черт. Испанец буквально выучил его наизусть, чтобы никогда не забыть и не позволить памяти самовольно отсеять связанные с этим воспоминания. Полузащитник все еще не терял надежду на встречу наяву, хоть та и таяла с каждым днем, становясь все более прозрачной и фантастичной. Она, как известно, умирает последней, так что крохотные шансы на осуществление все же оставались. И снова эти тихие шаги, в которые футболист вслушивался с замиранием сердца, испытывая необъяснимое волнение. Он обернулся и не смог сдержать улыбки. - Я ждал тебя, - выпалил каталонец сразу же, как подошел Давид. - Зачем? - тот не стал скрывать своего удивления, попутно с трепетом отмечая радость, вызванную его появлением. - Ты единственный, кому я хоть немного не безразличен, - со смущением и небольшой заминкой признался игрок Барселоны, совершенно забывая, что, по сути, общается-то с самим собой. Вилья ничего не ответил, лишь слабо улыбнулся и кивнул, принимая благодарность. На секунду им овладело желание, которое астуриец старательно, но безуспешно гнал прочь: увидеть его в действительности, хоть и придется одни маски заменить другими, однако там, где предоставляется несоизмеримо больше свободы действий. Как же согласовать встречу? Нельзя же выдать себя. Мало того, что он не поймет и не оценит, так еще и вполне может отдалиться, имея на то почти законное право, причиняя тем самым дискомфорт и далекие от приятных ощущения. К тому же, судьба не потерпит игнорирования своих прямых указаний и предпримет грубую попытку их столкнуть, и останется только догадываться, что она ради этого сделает, если в первый раз выбрала столь жестокий несчастный случай. Не то чтобы астуриец был очень суеверным, он просто стал замечать мелкие детали в жизненном укладе, которые меняются по ее желанию. Ничего в этом сверхъестественного нет, люди бы тоже могли, если бы только обращали внимание на, по их мнению, несущественное. Однако эта категория размышлений - вещь довольно неоднозначная, сложная и запутанная, так что Давид своего мнения никому не навязывал, ограничиваясь туманными и часто размытыми пояснениями и советами, не рискуя вмешиваться напрямую. И, оказывалось, при верном истолковании можно было избежать некоторых некрупных трудностей и проблем. Что касается эмоций, с ними Вилья уже разобрался, но легче от них не стало, и уверенности в правильности действий не прибавилось тоже. Симпатия, прочно и надолго разместившаяся в сердце, не только обоснованно грозила перейти в нечто большее, причем, интенсивными темпами, а еще и плохо контролировалась, подбивая на совершение рискованных глупостей или рождая определенного вида грусть. Измученный этой борьбой астуриец ровным счетом ничего с собой поделать не мог. Чувства, спавшие глубоко внутри в течение не одного десятка лет, благополучно пробудились раньше положенного им времени и требовали выхода наружу, постепенно набирая силу, способную сокрушить даже самый идеальный самоконтроль: переломить ему хребет и издевательски шагнуть через его останки, преодолевая их слабое сопротивление. Но ключевой фактор заключался в том, что эти ощущения оказались жизненно необходимы, потому-то столь проблематичные, но не менее долгожданные настроения не мог отсечь разум, не удерживала в своих оковах воля. Они становились центром, смыслом, сосредоточением жизни. И это было опаснее всего. Давид всегда боялся этого дня. Дня, в котором ему придется смириться с настойчивыми пылкими мольбами и требованиями сердца и, фактически, капитулировать, признавая факт наличия неудержимого влечения и страсти, которые овладевали им и делали похожим на безумца, не способного переключиться на что-то помимо своих маний. Но, ко всему прочему, для Вильи это означало полностью раскрыться, признаться во всем перед объектом своих привязанностей. И какой же выход у него был? Потакать сугубо эгоистичным побуждениям и, оправдываясь ими, убить человека? Оставить его в живых, но вместе с тем все время играть какую-то роль, то есть притворяться? Верно, спрятать все поглубже, заглушить каким-то невероятным образом любые эмоциональные протесты и уйти восвояси, пытаясь там избежать расплаты в виде неимоверных страданий. Возможно ли это? Конечно, нет. Одно астуриец знал точно: самые недопустимые и фатальные ошибки он уже совершил. Никогда и никоим образом нельзя было так сильно привязываться к человеку, тем более, уже на первых парах догадываясь о перспективах, потенциально имеющих развитие на будущее. Разумеется, в данном случае футболисту с точки зрения безопасности ничего не угрожало, а вот какие мучения в попытках отречься предстояли Давиду - оставалось только вообразить. Особенно, если это та единственная и неповторимая любовь, перед которой в свое время падает на колени каждый вампир. Способа избежать ее не существует, и, как ни старались его изобрести, он до сих пор не найден. Даже если просидеть в затворничестве всю жизнь, она все равно найдет способ тебя настигнуть. Многие страдают, потому что в силу каких-то причин, если обобщить, не успели вовремя. Стоит отметить, каким неоправданно жестоким оборачивалась она для некоторых, связывая двоих одного пола, заставляя их буквально перекраивать себя и свои жизненные принципы и убеждения. Вампиры старались готовить себя к этому почти с самого начала бесконечно долгой жизни, однако, попадая в подобные условия, их реакция никогда не была похожа на заранее заготовленный шаблон. А что-то совершенно иррациональное подсказывало Вилье, что сия чаша его не миновала. Но он проявлял смирение, оставляя при себе все выводы и мнения. Чувство, неискоренимое из памяти и утерянное, пролегающее вязью длинных до конца не заживающих шрамов, обрекало вечно смотреть на жизнь сквозь только его призму. Необходимо обладать невероятной выдержкой, чтобы не замкнуться на нем, теряя внешний контакт с остальными, или, наоборот, не сломаться, поскольку никто не придет на помощь, а шрамы сами по себе не исчезают. Так ли прекрасна сказка под словом "любовь", и можно ли ее вообще именовать как-то иначе, нежели "кошмарный непрекращающийся сон"? Очнулся астуриец от того, что его легонько встряхнул за плечи Сеск. - Что с тобой? Случилось что-то? - взволнованно спросил он, и Давид понял, что, погрузившись в свои мысли, совершенно не реагировал на происходящее. - Отчего же? Все нормально. Тебе хорошо и мне неплохо, - криво улыбнулся тот. На Фабрегаса, впрочем, это никак не подействовало и не убедило. - Это неправда. Я вижу, что с тобой что-то происходит, - не отступал он, стараясь перехватить взгляд Вильи, не разрывая контакта. - Одиночество - серьезный соперник. В том-то и дело, что единолично с ним совладать практически невозможно, - издалека начал астуриец, по-прежнему отворачиваясь от собеседника. Тепло, исходящее от его рук, прожигал до самых костей, лишая и без того ощутимо подточенной невеселыми открытиями воли. Глаза испанца удивленно расширились, но рук он не убрал. - То есть ты... Я.. поэтому чувствую себя таким счастливым? Ты... каким-то образом забрал себе мое одиночество? - спросил пораженный до глубины души каталонец. - Я не знаю, - промолвил Давид и снова замолчал. Тщательно скрываемой частью души он отчаянно ждал прилива эмоций, которые при любом раскладе должны были круто изменить его судьбу. Так и вышло. Только никто не говорил, станет ли все нереально счастливым или ужасающе катастрофическим. В этом случае по всем параметрам подходит второе. - Я не позволю ему тебя победить. Нас победить, - решительно заявил полузащитник. Одно движение, и Вилья оказался в крепких объятиях теперь самого дорогого ему человека. Астуриец поначалу безмерно удивился, мимолетно посмотрел на футболиста и, воспользовавшись моментом, прижался к его груди, не то ища поддержки, не то просто наслаждаясь. Словами не передать, как уютно и спокойно ему было в кольце этих рук, но приходило осознание, что это неправильно и не должно сейчас, да и вообще, происходить. Давид безмерно устал и запутался в том, что казалось ему верным и неверным. У игрока Барселоны же перехватило дыхание: он в полной мере проникся безграничным доверием и легкостью между ними. И кто говорил, что части отдельной сущности существуют в одних скандалах и разногласиях по поводу тех или иных поступков? Теория Фрейда вообще не имеет права на существование. Да, пора было себе в этом признаться: Сеску нравилось обнимать этого человека (иначе он назвать Давида просто не мог) или же самому позволять успокаивать себя. Он беспокоился, поддерживал, утешал. Нужно было быть бесчувственной сволочью, чтобы не понимать: всем время от времени требуется помощь, и именно он сейчас нуждается в поддержке, которую надо непременно оказать. - Я знаю, что нам надо сделать, - спустя несколько мгновений тишины прервал молчание Фабрегас, чуть-чуть отстраняясь и заглядывая в лицо, как двусмысленно это не звучало бы, своей половинке. - И что же? - поинтересовался тот. Пресловутое "нам" затеплилось внутри, параллельно с этим причиняя боль. Очень переменчивые и двуликие чувства, разрывающие напополам. - Нам нужно найти тебя, - поддавшись идее, - произнес испанец, отчего Вилья вздрогнул, воспринимая все слишком буквально. - Ну, настоящего, - пояснил полузащитник, вдохновляясь неубиваемой вездесущей надеждой. - Ты думаешь, это нам поможет? - астурийцу потребовалось недюжинное усилие, чтобы не сдать себя со всеми потрохами. - Конечно, - уверенно согласился неунывающий футболист. - Мне бы твой оптимизм, - философски промолвил Давид, сетуя, что свой давным-давно растерял. - Так нечестно! А в кого же превращусь я? - запальчиво возразил каталонец, а затем мигом посерьезнел. - Хотя, тебе бы он сейчас не помешал, и вообще, я бы отдал что угодно, чтобы ты всегда был счастлив. Этих слов Вилья уже спокойно воспринять не смог. Он мягко отстранился и отрывисто пробормотал: - Скоро утро, да и у меня много дел. Скоро увидимся, - и направился в противоположную сторону. - Подожди, постой! - для игрока Барселоны это оказалось полной неожиданностью, но исправить уже ничего было нельзя: астуриец исчез. Блин. Честно вам признаюсь, я собственноручно ломаю сюжет. Все идет не по плану.