Пункт назначения - вечность

И снова обратимся к шапке. Теперь там красуются ужасы и даркфик. Я решила, что со сменой сюжета они должны тоже будут вовлечены :3 Таким образом, никакого флаффа. По крайней мере, пока... Эта глава проходит под флагом норвежской музыки. Сия песня очень красочно опишет происходящее. Особенно это коснется чувств. Прошу послушать и, если можно, описать свои впечатления ^^ Lönndom – Skaldekonst om ljusets återkomst POV Давид Я моментально проснулся и резко сел. То, что происходило там, являлось полным беспределом и не лезло вообще ни в какие ворота. И тотчас же меня кольнула вина: все-таки нельзя было срываться и так резко уходить: он ведь будет переживать и нервничать по этому поводу. И снова я поймал себя на беспокойстве о проблемах футболиста. Это все, конечно, очень хорошо, но кто поможет мне? Ответа нет: вопрос риторический. Я-то могу беспрепятственно выслушивать все вопросы, которые он захочет мне поведать, направлять на верный путь и подсказать несколько рациональных решений, только вот о своем распространяться не имею права, если просто хочу с ним видеться. У меня возникает только один вопрос: за что мне это приключилось? Чем я так тетушке судьбе-то насолил? Отмстила по совокупности за все хорошее? И сколько можно проводить безжалостные проверки на прочность, я вроде бы уже всякое на своих веках повидал. Я понимаю, что поступаю недостойно и унизительно, буквально плачась и жалуясь на свою долю, но я уже не в силах молчать и глотать все обиды, особенно, когда, собственно, и не с кем поделиться. Нервы истрепаны до предела. Боже, я не выдержал и сбежал. Как последний трус. "Я бы отдал что угодно, чтобы ты был счастлив..." У меня участился пульс, и сбилось дыхание, я был готов поверить и просто позволить себе наслаждаться, впадая в легкую эйфорию, как всегда сдерживаемую в условиях контроля жесткими рамками, когда вспомнил, в какой роли сейчас выступаю для него. И очередная иллюзия вдребезги разрушилась за долю секунды. Осознание окатило волной подтаявшей воды с битыми осколками льда особенно беспощадно, зная, что я смягчился и не имел возможности оказать должного сопротивления. Нет, он не виноват, ведь не отдает себе отчета. Но мне было нестерпимо больно, как будто в грудь по самую рукоятку вонзили нож. Даже не так, пытка получилась сравнимой разве что только с норвежским орлом*, медленно расправляющим свои поврежденные, деформированные уродливые крылья в тщетной попытке взлететь в небо наравне со всеми, однако никогда не будет там, лишь сломленным взглядом сопровождая извечную смену закатов и рассветов, иногда заливаясь в высоком надрывном крике, полном тоски, отчаяния и безвыходности. И начнет он неуклонно искать смерти или, неугомонный, все же пытаться мало-мальски подняться в воздух с лихорадочной решительностью, за которой мягкой поступью крадутся тщательно отгоняемые безразличность и отчужденность. И достигнет он своей цели, забравшись на самую высокую вершину, где беспрестанно кружатся белые снежные пчелы, да горные духи перешептываются между собой, а ветер служит посланником их мудрых, но давно забытых людьми речей на языке, канувшем в забвение, и устремится он в кратковременный захватывающий все существо последний полет, и пронзит его сердце острый базальтовый пик скучающей горы, и горячая россыпь рубиновых капель оросит безупречный лик этого места. А там, наверху, он получит самые прекрасные крылья из всех. За упорство, которое так и осталось в чертах благородной птицы, до тех пор, пока все не поглотит забвение... Я даже близко рядом с ним не стоял. Гордость может сотворить удивительные вещи - не только свергнуть в бездну под тяжестью собственного величия, но и стать святым небесным предвестником, чей божественный свет дарует исцеление. Мне даже немного полегчало, что плохо. Раз острота переносимого утихает, значит, чувства уходят вглубь, а если они бесшумно затаятся там, то придет апатия, и тогда меня будет вообще уже не расшевелить. А если футболист каким-то наичудеснейшим образом все-таки сможет обнаружить меня в таком состоянии, то неизвестно, что я смогу учудить, обманывая себя, что защищен, находясь максимально уязвимым. Хватит, Давид, хватит. Чем больше ты будешь уничтожать себя и копаться все дальше и дальше, тем хуже окажется. Попробуй отвлечься, переключить мысли в более плодотворное и безопасное русло. Да, легко сказать. Спать нельзя: на сновидение с ним повлиять не удается, следовательно, мне придется объясняться с ним много раньше, чем я буду к этому готов. А я, несомненно, планирую все прояснить. Хм, что со мной происходит? Я сказал, что не могу сравниться с полумифическим таинственным, но в то же время предельно простым и открытым существом, то есть, вообще не уважаю себя и не имею собственной гордости? Жизнь сбила с меня всю излишнюю спесь довольно сурово и заставила следовать нехитрому обычаю "не зарывайся", однако не настолько, чтобы постоянно топтаться по ней. Я не сдамся, не без борьбы. Ненавижу себя за бессилие. Мозг просто останавливается, достигая своеобразного "абсолютного нуля" и отказывается искать альтернативные лазейки и пути вперед, начиная бездействовать, и заставляет испытывать ничтожную жалость к себе, которая сковывает похлеще всякой там тюрьмы. В таком случае, что же мне, по существу, делать? Избегать его, пока не соберусь с духом? Нет, я никогда не буду настолько готов нанести себе увечья, способные буквально убить меня. И сколько я продержусь подобным образом? По идее, хорошо было бы уехать куда-нибудь на природу, поскольку свежий воздух прочистил бы мне рассудок и позволил более трезво взглянуть на вещи: в данных условиях я сужу чрезвычайно субъективно, но моя помощь может со дня на день потребоваться компании, в связи с этим я не могу покинуть страну и скучаю по холодным северным краям и их скрытному нраву. Нет. Все не то. Все не подходит. Остается только один-единственный выход, который я совершенно не одобряю. Но поступлю только согласно ему. Признаюсь, это решение принять очень сложно, ведь оно идет вразрез с любыми здравыми намерениями. Конец POV ___________________________________________________________________________ Сеск возвращался с повседневной тренировки и уже подъезжал к своему жилищу. Припарковав машину, он шел к дому, подкидывая ключи. Но когда он повернул из-за угла, увидел, кто стоит у ворот и вальяжно опирается на их арку из красного кирпича, то выронил ключи и остановился. Невозможно! Происходящее сейчас казалось ему очередным сном, безумно долгожданным, но все же нереальным, несуществующим. Человек, чей образ, выжженный каленым железом, вытравленный специальными химикатами для обработки металлов, грубо и топорно, но незабываемо вырезанный мачете в памяти, сейчас находился прямо перед ним и самоуверенно улыбался. Фабрегас неуклюже наклонился, поднял связку, на негнущихся ногах доплелся до него и постарался не пялиться. - З-здравствуй, - пробормотал он, но затем собрался и продолжил, - Как... Как ты меня нашел? - Конечно, очень трудно найти адрес знаменитого футболиста, которого просто обожают местные, - съязвил незнакомец, а затем уверенно протянул руку. - Я Давид. Давид Вилья. Будем знакомы. - Ну, мое имя тебе хорошо известно, но я, тем не менее, представлюсь. Сеск Фабрегас, - испанец с удовольствием пожал руку астурийца. Но полузащитнику показалось, что тот отдернул руку раньше, чем того требовал этикет. Впрочем, игрок Барселоны благополучно списал это на то, что, возможно, сам задержал касание. И мимолетная мысль упорхнула прочь. - Вижу, тебе хорошо послужила моя куртка, - насмешливо заметил Давид, кивая на нее головой. - Нет-нет, - он взмахом руки пресек попытки Фабрегаса быстро снять ее и вернуть предыдущему владельцу. - Это мой подарок, и возврату не подлежит. - Но... - стал возражать испанец, однако Вилья осадил его. - Без разговоров, - и полузащитник смирился. Он вообще пребывал в смятении. Это был новый, совсем незнакомый ему человек, но легкость отсутствовала только по причине ошеломления неожиданным визитом, больше никакой неловкости между ними не ощущалось. Как будто они уже хорошо друг друга знали и долго дружили. Да еще и радость мешала футболисту нормально соображать. - Невежливо заставлять гостя стоять на пороге. Пойдем в дом, - произнес каталонец. Астуриец согласно кивнул и последовал за хозяином жилища, сдержав смешок, когда тот трясущимися руками отпирал замки. Им предстоял очень важный разговор: Сеску предстояло наладить с Давидом контакт (он и не догадывался, что давным-давно это сделал), а Вилье предстояла гораздо более сложная задача - никак не выдать себя и притвориться в некоторых аспектах. Норвежский орел или кровавый орел* - пытка, родом из одноименной страны, при которой жертву клали на спину, вскрывали спину, ломали ребра у позвоночника, выворачивали их наружу, а открытые раны, как утверждается, посыпали солью. Получалось нечто вроде крыльев.