<~ ꍏꌗ꓄ꋪꀤꀸ ~>
Я не представляю, как люди ходят на ногах. А ещё больше удивляюсь тому, как все ещё держусь на них сама. Наверное, моё тело быстро привыкает к своей новой форме. Быть может, сделав одно движение, я запоминаю его и использую в дальнейшем, словно знала его всегда? Это, по крайней мере, согласуется с легендой, которая является для меня единственным обоснованием тому, что случилось. Тому, что у меня теперь ноги. Я не знаю, рассказывают ли всем детям подробности, но в королевской семье про это знают всё. Ведь мы наиподробнейшим образом изучаем свою историю, своих богов, во главе которых стоит Нептун, и его дары. Я, мой отец, мой дед, прадед и так далее — потомки тех, кому Нептун наказал властвовать над народом и морем, когда он сам вознесётся к остальным богам. Он взвалил на наши плавники тонну ответственности, но за это оставил нам свои дары. Первый, основной и самый простой, тот, что подвластен не только Королевской Семье, но и всем сиренам в принципе. Это наш голос. Убийственный и манящий, притягательный, мелодичный и настолько опасный, что лишь пара звуков может свести с ума жертву, если обладатель того захочет и правильно применит свои навыки. Тут всё ясно. Второй дар весьма редко встречается у простых сирен, а если такое и происходит то, как я уже и говорила, их его лишают, — управление водой. Способность подчинять её любым формам и состояниям на свой вкус. Он величественен, но ему сложно обучиться. И третий — самый загадочный. Его преподносили мне и моим сёстрам скорее как легенду, как поверье, то, на что не стоит надеяться. (Впрочем, нам вообще ни на что и ни на кого ни стоит надеятся). Нам, конечно, говорили, что все легенды правдивы, но было видно, что рассказчики и сами в это с трудом верят. И вот тут такое. Что может служить подтверждением сомнению, если не случившееся? Адаптация. Адаптация к среде. Предположительно, к любой, но, думаю, в контексте имелась ввиду суша, как самая близкая к воде составляющая. Вот, что это за дар. Он не даст сирене умереть сразу, попадись она людям, которые её не тронут, бросят умирать на берегу. Он даст окрепнуть на суше, оклематься и напасть на обидчиков, отомстив за причинённую боль. Это дар защитит нас, Королевскую Семью, вышедшую на охоту. Кажется, он передаётся только среди сирен, ведь только они, по сути, а не тритоны, и выходят на границу воздуха и воды, чтобы напасть на добычу. И подвластен он на данный момент только мне и сёстрам, ведь негоже же всем сиренам обладать привилегиями. Я усмехалась, когда слышала восхищённые перешёптывания русалок о том, как было бы здорово выйти на землю на ногах и полюбить. Ну или же убить. В общем, попробовать, какого это — быть человеком. Но все мои усмешки растворяются в морской воде, когда я ощущаю влажную от росы траву под кончиками пальцев на ногах. Я не особо поняла, как это вышло. Я видела тех двоих, потом всё пропало. А очнулась я уже без хвоста. Болела голова. Мне захотелось закричать от ужаса, когда я увидела эти палки вместо хвоста. Но я сдержалась: это привлекло бы внимание. Я перестала выглядеть, как сирена, но внутри я без сомнений осталась ей, не растеряв навыков осторожности, которым меня обучали. Меня будто бы снова ударили по голове, когда я вспомнила о том, что Коббер осталась в озере. Стараясь не думать о белой коже, которая теперь обтягивала меня с ног до головы, я попыталась встать, но не сумела и приподняться. Несколько последующих попыток тоже не увенчались успехом. На берегу озера я увидела тела человека и дракона. Я не могла и помыслить о том, кто и зачем это устроил. Было холодно. Волосы были ещё влажные. Мой взгляд упал на скудную тряпку, которую кинули к моим ногам. Вспомнив о том, какое применение подобным использовали люди, я, откинув все предрассудки и в какой-то степени гордость, кое-как её натянула. Я знала о некоторых занятиях людей и их предшествующим знакам, и мне вовсе не хотелось, чтобы моё тело, путь и не совсем моё, эти варвары терзали взглядом. Хоть у сирен это было маловажно, я, соответствуя ситуации, не забывала и про обычаи людей. Я попыталась подползти к берегу, но не прошло и десяти секунд, как я вновь, к своему стыду, потеряла сознание. Куда делись все силы? Очнувшись, я застала шатена. Наверно, это инстинкт, самозащита, то, что, возможно, собирались сделать с Коббер, заставили меня тогда вскочить. Всего это не было, когда тут не было человека. Наверное, это и есть быстрая адаптация к среде и ситуации. Третий дар Нептуна. И вот он, человек, стоит передо мной, обвитый водяной змеёй, которая вот-вот его уничтожит. Задушит. Разломает шейный отдел позвоночника. Сдавит. Унесёт с собой в царство мёртвого и неживого. Что у него на уме? Он думал, что это я напала на его дружков, так зачем он оттащил своего дракона, который готовился снести мою голову огнём? Почему он сказал, что не хочет моей смерти? Чтобы меня отвлечь, сделать уязвимой путём введения в замешательство? Ничего у него не получилось, сказала бы я просто несколько дней назад. Но сейчас, когда всё произошедшее случилось, я допускаю и другой вариант. Может, это то, что отец называл слабостью. Человечность? Что бы там ни было, я — не человек, и мне это чувство незнакомо. Человечности полно в людских детских сказках, она вытаскивает монстров из водоворота зла и превращает их в безобидных радостных существ. Ну, так мне говорили. Но к чему на деле приводит человечность? К чему привели поступки викинга, что стоит передо мной? К его собственной смерти. Жизнь за жизнь, тут не поспорить. Он спас меня от собственного дракона, но он почти убил мою сестру. Под его напором мы оказались тут. Но он не убил нас. И это не он напал на меня… Всё сложно. Я стискиваю зубы, ощущая, как решимость покидает меня. И тут вдруг водяная змея падает. Она распадается на капли, сгустки воды, и растекается по доспехам парня. Но это не то, чего я хочу. Я хочу лишь немного времени, чтобы понять, чего я хочу. Но поздно. Неужели силы опять покидают меня? Я злюсь на это и на пропажу твёрдости в этот миг внутри. Шатен поражён не меньше моего. Он удивлённо оглядывает своё теперь мокрое облачение и поднимает на меня голову. Моя рука безвольно падает из горизонтального положения. Я всеми силами пытаюсь скрыть досаду, но, думаю, мои изогнутые брови выдают меня. Он уже хочет что-то сказать, когда сзади раздаётся шум, и мы синхронно оборачиваемся. Я тут же готовлюсь к атаке, но противники далеко: они спускаются на драконах с небес и приземляются рядом с остатками кострища. Я вижу издалека, как всадники соскальзывают с сёдел и рассредотачиваются по поляне. Кто-то подбегает к брюнету, который ранил Коббер, и дракону рядом с ним. — Беззубик! — с ужасом восклицает другой. Двое силуэтов обращают внимание и на нас. Они кидаются в нашу сторону, тут же вскидывая оружие, наверно, при виде меня. — Не двигайся! — доносится от одного из них, и я различаю голос девушки-блондинки. Но как бы я не хотела пошевелится, наброситься на шатена, воспользовавшись положением и взяв его в заложники, или на кого-либо из них всех, я не могу. Я вдруг ощущаю небывалое истощение. Я ощущаю свои ноги. На меня обрушивается земная усталость, усталость от битвы и от того, что я уже несколько дней веду ненормальный образ жизни без прежней свободы выбора путей плавания, пищи и общения. Я прежде и не задумывалась о таких словах, как тяжесть, как усталость, а сейчас меня как будто бы пронзили стрелой. Мне плохо от мысли, что помимо хвоста меня покинул и дар Нептуна. Я сейчас как будто упаду. Но я не могу позволить себе такой роскоши и показать, что я тоже слаба, как и люди. Стараясь сфокусировать взгляд, я хмурюсь. Иккинг, по сути, тоже удивлён внезапным появлением своих друзей и тем, что ему удалось избежать смерти, но даже тут он успевает смерить меня странным взглядом, как бы вопрошающим: «Что с тобой вдруг стало?» — Ты в порядке? — кидает оказавшийся рядом блондин, хватая шатена за плечо. Тем временем его сестра направляет острый клинок на моё горло, а такой же взгляд — прямо мне в глаза. — Она ранила тебя? — интересуется всадница. — Нет, — не сразу отвечает шатен, глядя на меня. В моих глазах двоится, но я против воли выдаю вопрос во взгляде, направленном на викинга. Он ведёт себя всё более и более непредсказуемо. Не так, как повела бы себя я. — Что тут, Один побери, вообще произошло? — резко бросает блондин, оглядывая поляну с ужасом, а мои ноги — с шоком. — Мы тоже ничего не понимаем, — отвечает Иккинг немного грубо, — но она ни при чём, — кивает на меня. Это так, но то, что так считает и викинг — для меня неожиданность. Для близнецов рядом, похоже, тоже. Их глаза походят на монеты. — Ты уверен? — спрашивает парень тихо, будто бы я не услышу. — Но почему? — не понимает та, чей нож наставлен на моё горло. — Просто поверьте мне, — он слегка кивает головой, оглядывая обоих, — хорошо? Тут я всю свою волю собираю в кулак и впервые в жизни вскидываю кисть с усилием. Кто-то будто бьёт меня по голове, когда я двигаюсь, заставляя зажмурится, но я всё-таки вырываю клинок из крепкой хватки блондинки и отскакиваю в сторону от компании. Они глядят так, словно увидели танцующую акулу. — И это она тебя не тронула за всё то время, что вы провели здесь одни?! — восклицает блондин. Он кидается на меня, замахнувшись коротким мечом в руках, и раздаётся звон металла. Моя голова раскалывается. Одно мгновение я провожу, тряхнув головой и сгорая от желания схватится за виски, но вместо этого поднимаю глаза обратно на противника. Я должна держаться. Ради Коббер. Парень, который до этого момента казался мне неспособным поднять меча из отсутствия возможности и принципа, бьёт в ключицу рукоятью меча. Вслед за головой, кажется, крошатся и кости. Я не понимаю, что со мной происходит. Я злюсь на неизвестность и на наступившее бессилие, а ещё на того, кто наносит мне удары, да ещё и отчего-то столь болезненные. На одно мгновение ярость во мне закипает, отдавая энергию обратно, и я с криком наношу удар, способный, кажется, отрубить руку, уже ликуя внутри вернувшимся силам. Но ликую я зря. Парень уворачивается и, пользуясь моментом, толкает меня в спину, отчего я с грохотом валюсь на землю, выпуская клинок из рук. Хочу тут же вскочить, но сил хватает только на то, чтобы привстать на локтях, нахмурится и обернуться. — Я не верю в то, что она станет поддаваться, — замечает блондин, глядя на своих друзей в паре метров от себя и нависая надо мной. — Может, она просто так плохо дерётся? — интересуется его сестра. Я закипаю. — Забияка… — зачем-то произносит Иккинг, делая шаг в нашу сторону. — Не она виновата, говоришь, Икк? — блондинка, уничтожая меня глазами, наступает всё ближе. — Тогда кто напал на Хедер, Эрета и драконов? Кто устроил тут погром? У неё ноги, Иккинг! А она ведь была сиреной! Похоже, владение водой — не вся магия, подвластная этой морской ведьме! Шатен сверлит меня взглядом. Я вижу это краем глаз, которыми пожираю блондинку. Третий же викинг, чью ногу я ранила, выглядит довольно спокойно, просто блокируя мне возможность встать. Он тоже весьма неординарен в своём поведении. — Всё это странно, — произносит шатен будто бы с усилием, — мы не можем знать того, что случилось на самом деле. — Рассказать тебе, что случилось, мой милый наивный друг?! — она поворачивается на своего «милого и наивного друга». — Она выбралась из озера, заполучила ноги и напала на ребят! — Так почему же они остались живы при таком раскладе?! — повышенным тоном восклицает Иккинг, отчего все вздрагивают. Краткая пауза, видимо, даёт всем троим время на размышления. Меня раздражает этот спектакль выяснения отношений, который я вынуждена наблюдать, но всё не так плохо: пока они заняты своим делом, я пускаю оставшиеся силы на своё. — Я не знаю, — удивленно и уже спокойно выпаливает блондинка, — я удивлена, что жив ты.<~ ꃅꀤꉓꉓꀎᖘ ~>
Я вглядываюсь в голубые радужки глаз Забияки, а она в мои. Ссоримся мы частенько, но по мелочи, и я не хочу это исправлять в худшую сторону. Я вообще хочу, чтобы все была по-прежнему. Я не понимаю абсолютно ничего, что произошло, но я почти уверен в том, что сирена тут ни при чём. Либо она такая замечательная актриса, либо она затуманила мой разум, либо удивление в её глазах тогда, когда я говорил про нападение, было всё-таки искренним. В любом случае, искать виноватого стоит явно не сейчас. Забияка этого не понимает. Она ведёт себя как Хедер. — Ну что у вас там? — слышится сбоку, и мы все оборачиваемся на приближающегося Плеваку. Для человека с протезом он явно неплохо бегает. Оказавшись рядом, он кидает взгляд, полный отвращения, на сирену, (она его, что странно, будто бы и не замечает), а затем поднимает глаза на нас. — Мы почти освободили Беззубика. Им займётся Сморкала. А нам, думаю, пора бы уже лететь, если мы не хотим, чтобы Эрет и Крушиголов провалялись тут без сознания ещё пару лишних часов. — А как полетит она? — невзначай кивает Забияка на сирену. И тут происходит странное. Забияка вдруг дёргается, приподняв веки. Она выпрямляет шею, и слышится треск. Мы все заметно напрягаемся. — Ты чего? — с неким испугом глядя на сестру, спрашивает Задирака, шагнув ближе. Ответа он не получает. Забияка пытается кашлянуть, но не может. Она замирает, будто бы её позвоночник превращается в некий стержень, который не даёт ей двигаться. Мы стоим, не понимая, что делать. Я почти ахаю, когда кожа на шее близняшки начинает бледнеть, даже синеть. На ней проступают какие-то линии… — Ах ты!.. — доносится сбоку, и тут Плевака со всей силы наклоняется вниз, разбивая один предмет о другой, и я вижу, как сирена, ещё миг назад испепелявшаяся глазами нас, замертво падает на спину. Плевака тяжело дышит, всё ещё глядя на неё, а Забияка тем временем отмирает, хватаясь за горло, и начинает резко дёргаться, словно пытаясь раззадорить закоченевшие мышцы. — А это что было?! — с детским ужасам восклицает Задирака, чуть не подпрыгнув на месте. — Моя… Моя шея… Горло… И так холодно… — выпаливает Забияка, шатаясь во все стороны. — Это она сделала, — грозно провозглашает Плевака, не отрывая от силуэта на земле глаз, — она всё время смотрела на Забияку. Как только я это заметил, всё стало понятно. — Лично мне ничего не понятно! — на мгновение близнец из своего вечного спокойствия вырывается обратно в нервозность подростка, но я могу его понять. — Что это сейчас было?! Что она сделала с Забиякой?! — Она пыталась заморозить, окутать льдом… — произношу я, бегая глазами по земле в поисках ответов на облако вопросов, порождённое увиденным. — Взглядом, Один её дери?! Взглядом?! — Да. Он, наконец, перестаёт без устали вертеть головой и, кажется, немного успокаивается. Забияка тоже останавливается. Мы все смотрим на ту непредсказуемую, ужасно опасную, полную загадок деву, которая вышла из вод морских и чуть не убила, лишь задержав взгляд на жертве. И вот она лежит, даже сейчас, кажется, смертоносная, и все мы, я могу поспорить, готовимся к тому, что сейчас она вдруг очнётся, встанет и погрузит Олух под воду одним движением руки. — Ты как, Забияка? — спрашиваю я, отрывая тяжелый взгляд от мертвенно-бледного существа, застывшего на земле. В ответ получаю краткий кивок. — Надо отправляться. Чем скорее мы вернёмся в деревню, тем быстрее отыщем правду.***
Огонь мерно колышется в камине. Я машинально разжёг его, хотя уже почти наступил рассвет. Треск углей перебивает тишину, и сперва это спасало, однако теперь действует на нервы. Я, переплетя пальцы перед собой на столе, сижу, нервно колотя пяткой по полу. Хождение по помещению туда-сюда мне не помогло, как, впрочем, не помогает и это. Наконец, дверь скрипит, и в комнате появляется отец. Тяжёлые шаги заставляют меня поднять голову, и я, пытаясь понять, с чего начать, слежу взглядом за знакомым силуэтом. Он необычайно долго разговаривал с торговцами, и мог бы проговорить и дольше, если бы не новость, которую ему передали тогда, когда мы спешили в лазарет. И вот, она привела его сюда. — А я-то думал, что плохие известия закончились, — выдыхает он, явно тоже не совсем понимая, куда себя деть. — Как они? — он поднимает на меня тревожный взгляд. — Они все у Готти. Хедер, Эрет, Сморкала. А драконов взял на себя Рыбьеног. — Сморкала? — он удивлённо поднимет кустистую бровь. — А он-то что там забыл? И он ранен? — У него ожог… — я наклоняю голову. — Но это не совсем связано с делом. Отец выдыхает, потирая переносицу. Мне страшно представить, что творится у него внутри. Вдруг его пронзает какая-то мысль, и в меня выпивается свирепый, ненавидящий взгляд. — Где она? — Мы посадили её в одну из драконьих клеток в Драконьей Академии. Не было времени выбирать. Мы подумаем, куда её поместить. С ней охрана, — тут же добавляю я, пытаясь смягчить гнев отца, но это мне, что предсказуемо, не удаётся. — Зачем её где-то держать, Иккинг? Неужели она заслушивает что-то кроме смерти? Учти, в этом случае я не послушаю тебя, сын. На меня обрушивается железный молот. Я ждал этих слов. Пока все прохлаждаются, я исполняю самую тяжкую долю. Разговор с тобой, пап. Он, наверно, думает, что я начну яро спорить, отстаивать позицию, но я слишком хорошо его знаю, чтобы предугадать исход разговора, если идти обычным путём. Я иду необычным, получая, как и ожидалось, удивленно приподнятые брови и приоткрытый рот. — Ну тогда это всё бессмысленно, отец, — выдыхаю я, сверля тяжким взглядом поверхность стола и зарываясь рукой в волосы. — Мы столько проделали, и тут убьём её? Сирену, ставшую человеком? Тогда зачем всё это было? — Я не знаю, Иккинг, — не отстаёт он. — Наверно, для того, чтобы разгребать все после вполне ожидаемой атаки от этих злостных рыб. Ну, вот мы и получили, чего хотели, да? — он выдерживает паузу. — Я с самого начала был против этой идеи. И я не повторю своей ошибки, вновь сохранив ей жизнь. — Хорошо, — я поднимаюсь с места, и отец поворачивает голову вслед за мной. — Хорошо, может быть, ты прав. Мы взяли двух сирен на остров, но одна из них ослабла и не имела с нами контакт. Другая же, каждый день обмениваясь с караульными колкостями и угрозами, несколько дней набиралась сил, а потом вдруг с лёгкостью разорвала ограждение из ядовитого цветка, который мгновенно убил бы её в любой другой день, выпрыгнула из воды и обернулась человеком! Ах да, я упустил ту часть, в которой она, наверно, чем-то околдовала Эрета, Хедер и драконов, которые не заметили всего произошедшего, потом вырубила их обоих, подождала, пока Хедер очнётся и долетит до деревни, потеряла сознание и пришла в себя, когда мы прилетели, а потом не смогла, проделав всё вышеперечисленное, побороть меня. Дралась она, не спорю, хорошо, но я более или менее цел, как видишь, — мимолётом демонстративно оглядываю себя, приподняв брови. — И что ты хочешь всем этим сказать? — хмуро вопрошает отец. — Ты слишком спешишь, пап. Мы не знаем даже, какие у Эрета и Хедер раны, а ты уже нашёл виноватого. Я не спорю, сирены не изучены и опасны, но, по-моему, это слишком фантастично даже для них. — И что же, по-твоему, это было? — спустя минуту произносит он. — Я не знаю, но я очень хочу разобраться. А для этого нам надо всё взвесить и не делать выводов сразу. Отец выдыхает. Огонь играет на его коже и одежде, освещая лишь часть лица, которая мне виднеется: подбородок, щека, разрез глаза и кусочек носа. Мне кажется, за эту ночь он успел постареть. На его вечно хмуром лбу прибавилось морщин. Моё сердце сжимается. — А вторая морская тварь? С ней что? — Другая сирена? Мы проверили, она в озере Лоренса. Точнее, на его дне. Без признаков жизни. — Хочешь сказать, она мертва? — он чуть поворачивает голову, сосредоточив взгляд где-то на полу. — Мы не знаем. Мы не решили, доставать её или нет. На берегу сейчас близнецы с Плевакой, но без меня или Рыбьенога им не починить забор. К тому же, времени достать нужные для него инструменты пока не было. И вообще, она может быть уже мертва. Мы пока… — Достаньте её, Иккинг. Она не может вечно лежать в этом озере. Нам не уследить за двумя сиренами в разных концах острова. Достаньте её и проверьте состояние. Сразу сообщи мне, и мы решим, что делать дальше. Я рад, что отец отступился от прежней установки, и радость это, должно быть, отражается на лице. — Куда ты направишься сейчас? — В лазарет. Хедер лучше остальных. Мне надо с ней поговорить. — Будь осторожен. Им всем нужны силы и время на восстановление. — Разумеется, пап. Я уже встаю с места, немного расправив зажатые прежде плечи, когда сзади слышится голос отца: — Условие, при котором я соглашусь со всем тобою сказанным, одно: прилагай все силы к тому, чтобы ситуация не повторилась. А виновного мы найдём вместе. Обернувшись, я киваю. — Усиль охрану в Академии. — Но там итак уже… — Значит, нужно ещё больше. Устало выдохнув, хочу отвернуться, но вождь смотрит с неким недоверием, чуть ли не презрением, будто бы хочет сказать что-то ещё. Я жду любого вопроса, только не того, который получаю в итоге. — Только не говори мне, что ты её защищаешь. — Что? Кого? — Ты знаешь, о ком я. Эта сирена. — Пф! Что ещё за мысли, пап? — даже я слышу свой странный тон, а желваки в этот момент, я чувствую, танцуют танец. Но он смотрит весьма серьезно. — Твоя слепая вера в окружающих существ однажды заведёт тебя не туда, куда следует, Иккинг, — заключает Стоик Обширный, разворачиваясь к двери, — этого я и боюсь.