<~ ꃅꀤꉓꉓꀎᖘ ~>
Здесь, как и в округе радиусом в несколько метров, как обычно пахнет травами. Это место, лазарет, знакомо каждому на острове: все мы когда-нибудь ломали себе руки или ноги в пылу битвы или же просто обучений боевому искусству, а теперь ещё и полётам, хворали или проведывали тех, кто захворал. Раньше лазаретом являлась хижина старейшины, та самая, что стояла в отдалении от всех на Вороньем мысе, но теперь, когда население Олуха немного возросло, для него выделили отдельное место, недалёкое от прежнего. И сколько бы времени я здесь не провёл, я не смог бы запомнить названия всех пряностей и трав, которые использует в своём деле Готти. Тимьян, девясил, морошка — самые основные среди множества растений. Не было смысла и времени пытаться изучить всё это, ведь все знали, что на острове всегда найдутся люди, владеющие этими знаниями. Помощницы Готти. Это были девушки, либо добровольно шедшие в ученицы к старейшине, либо были слишком слабы для боёв и осознавали, что оружие — не их стихия. Они постоянно находились в лазарете, варили отвары, выращивали лечебные растения, навещали старейшину, когда нуждались в совете, и обучались под её ведомом. Сейчас девушек насчитывалось вроде только двое, если я не ошибаюсь, но это количество менялось раз в пять лет. Так всегда получалось, что ученицы эти то ли оттого, что много времени проводили в лазарете, то ли ещё отчего, но некоторые из них становились немного нелюдимыми. Многие говорили, что вообще ни разу не видели их где-либо помимо леса, в котором они собирали травы, и самого дома Готти. Эти многие вообще думали, что такие девушки — люди, умершие от болезни или самоубийства, и их не пускают в Хельхейм, царство мертвых, и которые заключили договор с Готти, чтобы хоть чем-то заняться. Ходило много странных сплетен и легенд, умножавшихся и приукрашавшихся вечерами на пирушках. Так или иначе, я во все эти сплетни не верил. Задирака, конечно, со своими причудами, но не думаю, что он способен крутить с призраком, которого я, тем более, видел собственными глазами. Я толкаю дверь, и в нос ударяет хоровод ароматов, горьких, кислых, сладковатых и пряных. Невольно зажмурившись на долю мгновенья, я шагаю внутрь, притворив за собой тяжёлую деревянную махину на немного ржавых петлях. Тут же на входе лежанка, рядом — столик, а вокруг — стеллажи со склянками. Дальше по коридору шла ещё одна подобная комната, потом комната для девушек и своеобразная кладовая для трав. Можно было бесконечно разглядывать цвета, которыми переливались стеклянные баночки, отражавшие огонь углового камина. Напрасно пытаться отгадать, листья какого именно засушенного кустарника висят на потолочной веревке, ведь взгляд обращён сейчас совсем в другую сторону. Сейчас важна лишь Хедер. Она лежит передо мной, не раскрывая глаз. Наверно, спит, и я жалею, что выбрал неудачное время и не смогу с ней поговорить. Те пять минут, что у меня есть, я решаю потратить хотя бы за тем, чтобы попытаться понять, насколько сильно удар коснулся девушки. Я тихо придвигаю стул. На её бледном лице пляшет отражение огня. Непривычно видеть её в столь спокойной, безмятежной обстановке, где никто не машет топором, крыльями или хотя бы руками. Здесь и сейчас звучит лишь огонь, чьи угольки потрескивают, и я боюсь, что этот звук разбудит Хедер. Хотя бы сейчас, когда она ранена, ей надо отдохнуть. А она подобного не любит. Когда я натягиваю покрывало девушки повыше, сзади слышится посторонний шум. — А, это ты, Иккинг, — следует облегчённый вздох, и я вижу легкую приветливую улыбку. — Я ненадолго, можно? — Хорошо. Ханна неслышно подплывает мимо меня к стеллажу и начинает что-то там перебирать. Она делает это так профессионально, что до ушей не доносится ни один звук. Я перевожу взгляд обратно на Хедер. — Что с ней? — Её ударили по голове. Очень сильно, но бывало и хуже. У неё сотрясение и синяки. Бегаю глазами по полу, пытаясь переварить услышанное. — Она приходила в себя? — Да, через два часа после того, как прилетела. Хорошо, что она не потеряла память. Сейчас она в порядке, просто спит. — Когда она поправится? — Ей нужен отдых. Думая, дня два, чтобы полностью прийти в норму. — Ты же её знаешь. Она не станет просто так сидеть. Откроет глаза, и всё, считай, одной ногой в Драконьей Академии. Мы переглядываемся, и я слышу смешок. — Да, если ты ничего ей не скажешь. А вот если дашь совет… — она опускает взгляд, сжимая в руках какой-то пузырёк с рыжеватой жидкостью, а затем поднимает глаза. — Тебя она послушает. Я тяжело выдыхаю. На губах Ханны играет лёгкая улыбка, и, когда она уходит, у меня появляется время для размышлений. Я смотрю на Хедер, вспоминая какие-то связанные с ней моменты, её слова… Но затем хмурюсь, возвращаясь в реальность, в которой главное на данный момент — распутать то, что произошло. Как только Ханна появляется в комнате, я задаю вопрос: — Есть какие-нибудь предположения, чем был сделан удар? Она на мгновение замирает в раздумьях. — Тупой предмет, раз крови нет. — Тупой предмет и небольшая сила удара, — я поднимаю голову на девушку. — Значит, её не хотели убивать? — Либо так, либо они просто спешили. — И было их несколько? — Вряд ли один человек справился бы с двумя драконами и двумя воинами. — А что насчёт Эрета? Каковы его раны? — С ним всё сложнее, — она хмурится, — тут они били наверняка. Кости его черепа раздроблены, — она переводит свои в этот миг серьёзные глаза, влажные в свете огня, прямо на меня, и моё сердце на секунду замирает. — С ним сейчас Агот, и беспокоить его сейчас не стоит. Ему нужно время. — Каковы, — я сглатываю, — твои прогнозы? — Пока всё под контролем. Если станет хуже, мы позовём Готти. Ничего, Иккинг. Мы и не с таким справлялись. Я благодарно улыбаюсь, по крайней мере, стараюсь, и встаю. — Буду ждать хороших новостей. Я ещё приду. — Хорошо. Я передам Хедер, что ты заходил. Она обрадуется.***
Мы с Беззубиком пикируем вниз, и я осознаю, что порой за месяц не бывал на озере Лоренса столько, сколько побывал за эту неделю. Уже с высоты я различаю зелёное пятно Барса и Вепря, Ворчуна, Плеваку и близнецов. Они стоят на самом берегу и явно активно спорят. Треплю Фурию по шее и спрыгиваю наземь. — Явился не запылился! Пока ты там где-то шастаешь, она сдохнет там на дне! — ворчит Плевака. — Я был у Хедер. — И как она? Не сказать, что он согласен со всеми её действиями, но оттенок голоса тут же меняется на заинтересованный и тревожный. Что бы ни говорил Плевака, он нам всем как второй отец, и активно поддерживает эту позицию. — Она нормально, но мы не поговорили. Она спала, когда я зашёл. А вот с Эретом всё плохо. Я вздыхаю, и даже близнецы, до этого времени яро о чём-то дискуссировавшие, замирают. — Ничего, Ханна и Агот справятся. Тем более, там всегда есть Готти, — Плевака кладёт руку мне на плечо, и я, поджав губы, слабо улыбаюсь. — А когда наш любовничек сегодня вновь отправится к Ханне, — Плевака стреляет взглядом в Задираку, который расплывается в улыбке, — он ещё раз всё разузнаёт и расскажет нам, верно? — Ну конечно, — кивает близнец. — Как вы могли сомневаться? — Любовь, это, конечно, хорошо, — Забияка, скептически скрестив руки на груди, похлопывает пальцами одной руки по другой, — но у нас сейчас дела поважнее. Мы все синхронно обращаем головы к спокойной морской глади, осознавая, что где-то там, на дне, смертоносный убийца. — Ну, кто плывёт? Забияка толкает брата в плечо, и он вопросительно изгибает бровь. — Что? А какие у вас ещё варианты? Мы с Плевакой переглядываемся. — Вообще-то, я думал попросить драконов… — тут я оборачиваюсь на поляну, где Ворчун храпит, Барс и Вепрь дерутся за кусок коры, стараясь перетянуть каждый в свою сторону, но не в силах прийти к финальному исходу по понятным причинам, и Ночную Фурию, с недоумением наблюдающей за происходящим. — Скорее Беззубика, да. Все согласно кивают, а дракон, услышав своё имя, тут же поворачивает голову ко мне. Я ощущаю прохладу всеми клеточками своего лица и безмерно радуюсь тому, что вода в озёрах пресная, а потому нечему щипать мои глаза, пытающиеся разглядеть дно. Оно усеяно водорослями, рыбами и где-то камнями. Как бы мне не хотелось окунуться полностью, плюнув на холод, сейчас я здесь для того, чтобы попытаться понять, что происходит с той, кто заточена в этом водяном плену. И я довольно быстро замечаю её фигуру. Неподвижный силуэт без признаков жизни покоится на дне. И я этому даже радуюсь, хотя вообще-то будет лучше, если она жива. Я, высунувшись из озера, киваю дракону, и он через мгновение с высокими брызгами скрывается в воде. Я молю всех богов о том, чтобы он не позабыл моё напутствие «будь как можно более аккуратным, старайся не навредить ей!». И вскоре он уже выскакивает на берег. Немного криво пролетев над берегом, он падает наземь, катится несколько метров, вращаясь вокруг своей оси, и останавливается, раскрывая крылья и разжимая лапы, из которых выпадает бледный силуэт. Мы все молниеносно принимаем боевые стойки, готовые к атаке, но ничего не происходит. Сирена неподвижна. Я делаю шаг вперёд. Прежде я не видал столь неподвижную сирену и столь близко. Я невольно рассматриваю ее всю, пока есть такая возможность. Она словно мёртвая. Даже осознавая вероятность этого, я просто не верю тому, что сирена в каком-либо состоянии способна лежать неподвижно, когда рядом запах человеческой крови. Почти белая кожа, которая выглядит ещё более болезненно, чем обычно, облепляет худое тело. Розоватый хвост, живот, на котором прочерчена бардовая полоса чуть ли не открытой раны, грудь, шея, руки и лицо — всё это будто бы почти прозрачно, что не совсем свойственно морским девам. Это на неё так пресная вода влияет? Надо будет рассказать Рыбьеногу. Чем дольше я вглядываюсь в её лицо, вокруг которого разбросаны каштановые змеи-волосы, тем больше замечаю сходство с лицом другой сирены, с которой мы имели дело. Наверно, они сёстры. Моё сердце, как, держу пари, и сердца всех остальных, бешено вытанцовывает при виде такого зрелища, но я заставляю себя к ней приблизиться. Достаю меч на случай, если она вдруг распахнёт глаза и вцепится в меня. Действую тихо и осторожно. Я слышу, как Плевака и близнецы, едва двигаясь, подступают с разных сторон. Я присаживаюсь на одно колено, наклоняюсь прямо над сиреной, приставив к огромному шраму от раны острие меча для подстраховки. Задерживая дыхание, подношу ладонь к её шее и медленно, осторожно отрываю прилипшую прядь длиннющих волос от шеи двумя пальцами. Теперь я вижу её жабры. Они едва трепещут. Словно раненая птица в клетке. Я оборачиваюсь к ребятам, оглядывая каждого. — Жива.***
<~ ꍏꌗ꓄ꋪꀤꀸ ~>
Если прежде я думала, что у меня раскалывается голова, я ошибалась. Чувство, будто бы мой череп облепили голодные пираньи, появляется тогда, когда я только приоткрываю глаза. Я приставляю к вискам ладони, хмурюсь, пытаясь понять, где же вечный запах морской соли и почему я чувствую себя голой. Я резко вздрагиваю, вспоминая, кто я теперь. А вот понять, где я, не особо удаётся. Резко встать я даже не пытаюсь: знаю, что эта идея обречена на провал. Медлить нельзя, но сперва я фокусирую зрение, которое распознаёт серые каменные стены вокруг, а потом уже, удостоверившись, что никого в зоне видимости нет, аккуратно, бесшумно поднимаюсь на ноги. Место, в котором я оказалась, походит на коробку, довольно большую для человека. Местами на полу валяется сено, и я совсем не верю, что оно было великодушно выделено для меня. Довольно крупная, что тоже странно, решетка от потолка до пола заменяет одну из стен. За ней виднеется какая-то арена, на которой мелькают какие-то мелкие постройки. Щурясь, я не успеваю подойти к решетке, как она вдруг содрогается, и я резко поворачиваю голову. По ту сторону стоит какой-то громадный викинг, чей шлем закрывает половину лица, а бороду, готова поспорить, не расчесывали больше месяца. Оружие в его руках только что встретилось с металлом решётки. Вся эта псевдо-грозная картина меня смешит. — И что это было? Пытался испугать меня своим топориком? — Не подходи ближе! — рявкает он. — Ты серьёзно? Да тут же решетка! И как же мне её сломать, ума не приложу! Так что ты в безопасности, не беспокойся. Я делаю шаг в сторону закипающего стражника, оплетаю пальцами преграду и натягиваю улыбку, которую посылала морякам, наблюдающим, как их товарищи скрываются в бездне. — Пока что я не съем тебя. Я стукаю зубами и отпрыгиваю назад за миг до того, как топор с яростным криком обладателя врезается в металл, вновь заставляя его трещать. Отлично. Если продолжать в том же духе, этот тупой потный осёл сам сломает решётку. Ничто не избавляет от боли так, как промахи людей, к которым я имею отношение. Пока я ухмыляюсь, глядя, как викинг тяжело дышит и испепеляет меня взглядом, сбоку доносится чей-то голос. И я, кажется, уже слышала его прежде. Робкий, несвойственный грозному воину, коими считают себя викинги. — Что тут такое, Гуннар? — Эта морская сука своевольничает! Она позабыла, — он кидает на меня яростный взгляд, а затем вновь обращает его на полного блондина, с неким испугом осматривая то меня, то своего соплеменника, — что она попала в плен, где, если сильно постараться, ей точно не поздоровится! — Я… — начинает блондин, но я считаю, что моя реплика сейчас более актуальна: — Ну что, ты уже закончил жаловаться? Мы можем уже поговорить по-нормальному, на равных, или ты будешь продолжать держать меня в этой клетке из страха, что я вырву твоё сердце? Я не хочу петь. Точнее, хочу, я погубила бы весь остров, если была бы возможность, но моё тело, как и способности, изменились. Я не знаю, подвластны ли мне сейчас чары голоса, и я не хочу в отрицательном случае показывать это людям. Так что придётся выждать момент и, в случае неудачи, не дать никому об этом знать. — Да я её сейчас!.. — бросает, «грозно» наступая, мужчина, но блондин его останавливает, осторожно коснувшись спины. — Она тебя провоцирует, Гуннар, — говорит он, с опаской подглядывая в мою сторону, — не поддавайся. Ты должен охранять её, а не вступать в словесную перепалку. Гуннар выдыхает, но выпрямляется. Я зло усмехаюсь. — Умно, — киваю я блондину, а затем вновь обращаю глаза на свою жертву, — какая жалость, теперь ты осведомлён о моих планах, и я уж точно не смогу добраться до тебя! Мне кажется, Гуннар дёргается. Сзади начинается какое-то движение. За плечами викингов видно, как кто-то появляется на поле. А затем этот кто-то начинает приближаться. Гуннар замечает мой взгляд и оборачивается, тянет блондина за плечо, и они оба отступают от клетки. И я не могу понять с какими эмоциями. Как будто бы напряжение и ликование одновременно. Я, уперев руки в бока и приподняв бровь, наблюдаю, кто же ещё из людей решился пойти поглядеть на сирену, чей хвост обратился ногами. К клетке подходит мужчина, однако не такой, как все прежние. Его густая рыжая борода сплетена во множество кос, которые змейками спускаются по всему торсу; с широченных плеч свисает массивный меховой плащ, с обоих сторон закреплённый серебряными монетами, на которых выкованы драконы; на руках — кожаные браслеты; а лицо, тронутое веснушками, с кустистыми бровями, так по-настоящему свирепо, угрожающе, вызывающе искривлено, что на мгновение мне кажется: передо мной настоящий викинг. Но даже он ничто перед мощью моря. Я вызывающе свожу брови к переносице в ответ на его взгляд. — И это ты та самая сирена, которую поймали всадники? — гремит мужчина. — Слухи не подводят, — не сразу отвечаю я, приподняв подбородок и стараясь не показать, что гордость задета, — а кто же ты? — Я Стоик Обширный, вождь острова, на которым ты сейчас находишься. — Вождь? И что же привело в это столь непривлекательное место такую крупную рыбу? Ты, наверно, сейчас должен сидеть, пировать, а не тратить на меня своё, должно быть, драгоценное время. Его кулаки сжимаются так, что кости хрустят. — Я сам решу, на что мне тратить своё время. Не знаю, как там у вас Морской Властитель, но у нас вожди не пируют день и ночь. И именно дело привело меня сюда на эту, поверь, не самую желанную встречу. И если ты не будешь настолько недалёкой, чтобы юлить, ты выслушаешь меня, ведь именно у меня, а не где-либо ещё, сейчас твоя ценная соплеменница. Моё сердце сжимается. Наконец-то нормальный собеседник. — Говори. Говори о своём деле. Сдерживаюсь, чтобы не впиться когтями в решётку. Мы с викингом ведём войну взглядов, и он явно не собирается проигрывать, отчего мне почему-то становится немного легче. Никому из людей, как, впрочем, и никому в принципе, нельзя доверять, но отчего-то мне кажется, что этот «вождь» не будет говорить пустое. — Мне известно, что мой сын, Иккинг, говорил с тобой о некой сделке, — как-то нехотя произносит он. Так вот, почему его лицо кажется мне знакомым. Выходит, тот худощавый шатен, который отчего-то не хочет моей смерти — сын вождя? — Но разве она не теряет смысл, если я больше не сирена, а сестра моя мертва? Я не знаю, мертва ли она, но, если он действительно хочет этой своей сделки. Он сообщит, если жива. Его маска угрозы даёт трещину. — Она разве мертва? — А разве жива? Люди напали на меня, я оказалась на суше, а она, раненая, осталась в озере. Хотите сказать, что вы достали её со дна и оказали должный уход? Вы анатомию сирен-то знаете? — Нет. Но знаешь ты. Он начинает говорить, как его сын, только без веры в свои слова, а скорее с тупой безысходностью. — Даже если и так, — фыркаю я, — она ведь всё ещё на дне. — Нет. С сегодняшнего дня нет. Я резко распахиваю глаза, пытаясь разглядеть враньё в глазах викинга, но он глядит настолько уверенно, что я задумываюсь над словами. Сотни мыслей пролетают в голове. Где же тогда Коббер? Ей нужна вода. Да ещё и лекарства, она ведь тяжело ранена. Но, серьезно, где держать её, если не в озере? На что они рассчитывают? А что, если третий дар Нептуна?.. Надо держать себя в руках. Сейчас это весьма сложно. — И где же она сейчас? Что вы с ней сделали? — голос против воли дрожит, и я делаю шаг к решетке, заглядывая в глаза «вождя». — Ей занимаются наши знахари. И она умрёт, если ты не поспешишь с принятием решения. — И что же я должна сделать взамен на помощь ей? — спрашиваю я, как будто не сделаю всё, что угодно. — Ответь на наши вопросы. На их вопросы. На те, которые тебе зададут. У него роль шантажиста и составителя сделок выходит куда хуже, чем у его сына. Кажется, ему проще просто стукнуть кулаком по решётке и показать, кто тут главный, а не выдавливать какие-то там условия с усилием воли. — Я жду твоего решения, и моё терпение невечно. Он начинает закипать, но я не обращаю на это внимание, занятая лишь мыслями о Коббер. Что сказал бы мне отец, как поступил бы он, будь на моём месте? Ответ прост: счёл бы Коббер за уже мёртвую и с гордым видом отвернулся бы, заявляя, что ни капли не расскажет о том, что творится на дне морском. Но я — не мой отец. Мне не всё равно на моих сестёр. Может, будь на месте Коббер обычная сирена, я бы подумала, что она совершает жертву на благо морского народа, и даже думать бы о её спасении не стала. Ведь, как учил Морской Властитель: в море каждый сам за себя. Но, во-первых, мы не в море. А, во-вторых, кто защитит сестёр, если не я? Я с усилием поднимаю тяжёлый взгляд наверх, к глазам викинга, спрятавшегося под густыми рыжевато-коричневыми, но уже седеющими бровями. — Я… — Стоик! Стоик! Мы оба оборачиваемся на арену, и я вижу, как к нам на огромной скорости приближается тот близнец, которого я ранила ещё на корабле. Его вытянутое лицо искажено помесью испуга и шока. — Что там?! — довольно грубо и раздражённо бросает викинг, глядя на блондина. — Там… Там ещё одна сирена теперь человек… С долю секунды стою, глядя на блондина и осознавая услышанное, а потом чувствую, как на лице разгорается улыбка.