<~ ꍏꌗ꓄ꋪꀤꀸ ~>
Я уже говорила, что рассвет здесь совсем не такой, как снизу, с воды. Там он, когда ты подплываешь к поверхности в нужное время, манит тебя своим сиянием, своими красками, которых порой так не заметает в тёмном холодном море. И он, рассвет, лучами Солнца одаряет тебя, когда ты всплываешь, вдыхаешь воздух и смотришь на то, как ослепительно сияющее нечто дарит тепло всей округе. А здесь, на земле, он другой, и отношение к нему другое. Не нужно долго плыть…идти для того, чтобы его увидеть. достаточно оказаться на улице, и он уже поприветствуем тебя, одарит светом, тёплом, счастьем, и ты подумаешь: не стоит искать что-то для того, чтобы потрясаться волшебству мира. Волшебство повсюду. Оно прямо перед глазами, просто если плохо смотреть, можно ничего не увидеть. Другая, конечно, и жизнь здесь. Не мне, конечно, в полной мере судить о людях и их взаимоотношениях: большинство из тех, кто на земле, относятся ко мне не совсем хорошо, а там, в воде, все в принципе держатся холодно, гордо. Там один сценарий. Каждый сам за себя и каждый боится больше смерти гнева Морского Властителя. Я не особо обращаю внимание на что-то кроме дела, на котором сосредоточена, но не могу отключить боковое зрение и слух. Иногда я даже проявляют интерес, поднимая голову и наблюдая за действиями людей. Сплоченными действиями, что ведут к результату. И, причём, более расслабленными, чем должны быть. Бывает, они что-то напевают, о чём говорят или даже смеются. Мне это странно: под водой во время работы запретен каждый лишний звук, каждый миг, что можно было потратить на работу вместо чего-либо другого. Но наблюдения мои вообще всего кончаются либо тем, что кто-то бросает что-то вроде: «Чего смотришь?», причём, от одной из женщин, и лишь однажды мужчины, или же я сама понимаю, что сильно отвлеклась, остановилась. Отношения с группой людей, близкой Иккингу, заслушивает большего описания, чем предыдущее. Они явно получили развитие, однако… внимание моё чаще всего сосредотачивается на самом шатене. На вожде. Вождь и ведьма. Оно… Изменилось. Кажется, мы оба изменились. Первый раз подумав об этом, я ужаснулась. Это было ночью, когда я пришла к нему. Он уже спал, отвергавшись от меня, а я уснуть не могла, и лишь грелась в холодных лучах Луны, проникавшей сквозь ровную дыру в стене, именуемое Иккингом окном, и вдыхалась его запах. И вот, в мою голову закралась та самая мысль. Мне сначала стало очень-очень холодно, а потом очень-очень жарко. Это было так неожиданно, что я вжалась в шкуру своими когтями, кажется, невольно её разорвала. Я вся прикрылась потом, вдруг впервые ощутила себя настолько не на своём месте, не в своём теле, не в своём доме. Я даже подумала, что сейчас задохнусь, умру, тут, рядом с человеком, среди людей, не спасу сестру, которую замучают и убьют другие люди, а отец так и не узнает, что стало со старшими его дочерьми… С его наследницей. Что-то коснулось меня, и я перестала дышать. Я даже подумала, что это отец появился из неоткуда, прочтя мою мысль, и пришёл, чтобы убить меня, покрытую позором и стыдом. Но нет, всё было куда проще. Просто Иккинг пошевелился и меня задел. И я вдруг опять что-то поняла. То, что вдруг смахнуло все камни моей души. Я не могла просто взять и прийти к этому, к этой мысли. Думаю, всё к тому шло всё последнее время. Не знаю, почему и как, но это началось с того момента, примерно, как случилось нападение. Или даже раньше, просто тогда я того не осознавала. Я тогда играла свою привычную роль, роль сирены, повстречавшей человека. Жертву. Очередную жертву. Иккинга. Но он очередной жертвой не был. Это так напугало меня, это бросило в холод, в жар. Он не был как все. Я не относилась к нему как ко всем. Я, кажется, больше не хочу его убить. И даже заставить страдать, по крайней мере, пока, ведь он не заставил страдать меня — а то, что я думаю, что это ему под силу, тоже вызывает вопросы. Я не вижу в нём добычу, не вижу привычную игрушку, с которой можно как-нибудь изощренно разделаться. Я думала, что то, что меня так к нему влечёт, делает его моей идеальной жертвой. Но, похоже, я не была права. Он мне не жертва. Я не хочу, чтобы он был моей жертвой. Я хочу, что б он был. Был рядом, был со мной. Вождь и ведьма. Это так ужаснуло меня: никогда прежде я и представить не могла, что, будучи наследницей Морского престола, смею вообразить исход от встречи с человеком не его смертью. Это стыд, это позор, это против правил, уставов, истории. Что подумает отец? Что он сделает со мной? Однако, с другой стороны… Что он может сделать? Он даже не знает, где я, с чему ему залезать в мою голову и как? В чем смысл истязать себя сейчас тем, что может случиться вместо концентрации на самой главной сейчас задами — вызволение Коббер? И почему я должна отказываться от того, что заставляет меня отвлечься от ужаса произошедшего и происходящего? Да, это против наших принципов, против традиций, против моего отца, против всего… И я привыкла следовать правилам четко, безукоризненно. Но, если бы не нарушения принципов и традиций много лет назад моим дедушкой и Готти, я бы не увидела белый свет. Всё неоднозначно, всё сложно. Но раз то, что я не противлюсь желанию быть рядом с Иккингом, и это помогает мне, успокаивает, улучшает сон и состояние моё в целом, а значит, скорее ведёт к Коббер, я не буду от этого откатываться. Важен не способ достижения, а результат. Всем плевать на то, сколько невинной крови ты прольёшь, но если ты не дашь народу то, что он хочет, тебя не простят. Хорошо, пап. Неважно, каким способом идти, но я сделаю всё, чтобы найти Коббер быстрее. Даже если ты приткнёшь меня своим трезубцем, когда узнаешь, что я отдалась человеку. Он, знаешь ли, истрескается моим состоянием чаще, чем ты за всю мою жизнь.***
Его ловкие пальцы, изучившие всё моё тело, скользят по светлой пряди, упавшей на щёку. Он разглядывает моё лицо. — Ты красивая. — Ты уже это говорил. — Ну и что? Не удивляйся, если я повторю это не не раз. — Это чтобы я не забывала? — Считай как хочешь. Просто мне это приносит удовольствие. Он улыбается, но быстро серьёзнеет и отпускает мои волосы. Такие моменты — странные, чуть сопливые, нежные, словом, человечьи, случаются нечасто, но в них Иккинг становится каким-то новым, другим. Он итак, кажется, ко мне относится не так, как ко всем, а тут уж я вообще чую, что он и не заметит, если я вырву его сердце, при этом легонько прикоснувшись к его лицу. Ну что за странные эти люди. Но только я тоже теперь странная. И Иккинг, несомненно, в том повинен. Мы сидим в месте, которое он именует кузней. Здесь он подчиняет себе железо, делает из него оружие и разные другие полезные штуки. У него это довольно хорошо выходит. Я как-то раз вечером зашла сюда в поисках места для хранения дров и увидела, как разгоряченный шатен, смахивая со лба пот, бьёт чем-то тяжелым по чему-то. Это меня как минимум заинтересовало. Он разрешил мне ненадолго остаться. Сейчас же, в последний день, я уже со всем управилась, а ему надо было доделать что-то тут, как я услышала от одного из близнецов. Так что я стремглав направилась сюда. — Скоро этот ваш… ужин? — Время ещё есть. Сейчас все заканчивают работу. Работу, что длилась больше двух недель. Работу, которая спасёт всех тех, кто нуждается в спасении. Раздался какой-то грохот, металл с каким-то ударом, и мы оба повернулись в сторону звука. Это был Плевака. Он появился перед нами во весь рост, обогнув деревянный стол, по которому рассредоточились инструменты, пытаясь освободить ножной протез от ручки ведра. — Один его!.. Он увидел меня и замолчал. Не сказать, что он плохо относился, скорее, с пренебрежением. Он гораздо меньше других придирался ко мне, чаще просто не замечал меня, ничего не говорил. Из-за Иккинга это или нет, но я привыкла. Ко всему: к людям, к тому, как они привыкли ко мне, почти к жизни тут, на острове. К Иккингу. Быть причиной неловкого молчания я не собираюсь, а потому встаю с деревянной лавки, на которой наблюдала за вождём. — Я пойду. Иде просила зайти перед ужином.<~ ꃅꀤꉓꉓꀎᖘ ~>
Мы с Плевакой наблюдаем за тем, как Астрид покидает кузню. Проводив её глазами, он подходит к лавке и усаживается рядом со мной, по другом сторону от места, где сидела она. — Так ты… вы… — Да. Он как-то выдыхает, видно, хочет высказаться, но терпит, копит в себе. Потом вроде смелеет, или нет, не знаю, начинает что-то бурчать, и глубоко выдыхаю уже я, упирая руки в колени. — Я знаю, что ты скажешь, но поверь, я думаю головой. Он тут же оживляется. — Да, но я порой в этом начинаю сомневаться! Боковым зрением я вижу его взгляд, полный эмоций. Я чувствую бурю, что таится в его душе, предвижу слова, которые он скажет. — Я уже не подросток, Плевака. — Какая разница, Иккинг? Сирены не щадят никого из людей! — Отчего же все тут ещё живы? Думаю, его выводят мои спокойные ответы. Он вскидывает на меня голову, его грозный взгляд увенчан хмурыми, как облака обычно над Олухом, пшенично-седыми бровями. — Долго ждать не придется, я уверен! Она нападет в любой момент! Особенно когда ты того не ждёшь! — Плевака… — Это правда, это так! Я живу на свете побольше тебя и побольше тебя знаю, к чему ведёт неосторожность! Они убивают нас десятками, Иккинг! С чего одной из этих тварей, которую ты поймал, не расправиться с тобой однажды ночью?! Это же очевидно! Все думают, что ты ещё не убил её только потому, что она тебя околдовала! Любой давно покончил бы с ней! Я начинаю напрягаться, но вида не подаю. — Я знаю, кто она, Плевака. Я поймал её не просто из интереса. И хоть вышло не совсем то, чего мы все ждали, это помогло нам больше узнать таких, как она. И она, если ты помнишь, вопреки всем представлениям о них, как о безжалостных убийцах, ненавидящих всё человечество в целом, сражалась на нашей стороне, когда на нас напали берсерки. А не била без разбора. Он всплескивает руками, выдавая «очевидные» факты: — Кто сказал тебе, что ей не взбредёт в голову убить всех? — Но это ведь бессмысленно. Её явная цель — спасти сестру, и цель эта совпадает с нашей. Она желает зла берсеркам, тем, кто украл Ко… её сестру, а не… — А не тем, кто их обоих похитил, ты прав! Я глубоко вздыхаю, собираюсь с силами. — Не думаю, что она сейчас живет местью нам, а не спасением сестры. Она делает всё, что ей говорят. Не вступает в конфликты. Это её здесь, кажется, хотят разорвать на куски, а не она. — Ты не знаешь её мыслей. Кто вообще знает, что там, у неё в башке? Она, как ты и сказал, убийца! Она спит и видит, как бы выпустить тебе кишки!.. Я отвечаю не сразу. Несколько молчаливых секунд отвожу на то, чтобы, стиснув зубы, перевести долгий тяжёлый взгляд на Плеваку. — Такие, как она, убили твою мать, Иккинг! Знал бы ты, сколько твой отец пролил слёз и дал клятв, чтобы отомстить за неё!.. И неужели его сын, его наследник, нынешний вождь, погибнет вот так просто, просто потому, что доверится морской твари?.. Он ранит слишком глубоко. — Как ты сказал, мы не знаем мыслей сирены. Никто не отрицает, что она может устроить резню у берсерков после того, как спасёт Коббер, и поубивает абсолютно всех. Но к чему это? Из мести? У них тоже есть разум, Плевака, по крайней мере, у неё. Разве она будет тратить силы на то, чтобы распинаться и разбираться с людьми на суше после всего того, что она здесь пережила? Ты стал бы бороться с Морским Властителем в воде или бы поскорей вернулся обратно, к себе домой? Он не отвечает. Молча слушает, пока я доведу до конца. — У неё есть цель, Плевака, и она не будет отвлекаться на каких-то там людей, чтобы измазать руки кровью. А если она всё-таки решит убить меня однажды днём или ночью, Плевака, и Олух лишится вождя, — я гляжу прямо ему в глаза, думаю, даже в душу, и только сейчас ощущаю, как ногти впиваются в ладони, а брови начинают давить слишком сильно на лоб, — если я умру такой глупой смертью от когтей сирены, которой поверил… то зачем тогда вообще Олуху был нужен такой вождь? Он молча смотрит на меня; в его выцветших глазах плещется смесь вопроса, непонимания, немного ещё злости, но теперь уже вовсе не гнева. Однако я слишком распылён, чтобы пытаться понять, согласен он с услышанным или нет. Я встаю, по инерции, сохраняя выражение лица и позицию сжатых кулаков. — Если она хоть кого-то тронет, её немедленно казнят. С драконами она точно не управится. Нет уже смысла пытаться понять, плохая она или нет. Недели восстановления всеобщих сил прошли, и уже завтра мы отправляемся вершить свою цель. Давай думать о том, что ждёт нас тогда, когда мы прибудем к берсеркам, а не о том, что свихнувшаяся Астрид захватит управление кораблём или драконом, или ещё чем и, позабыв сестру, станет мстить нам после всего этого в затишье. Перед тем, как покинуть кузню, я оборачиваюсь на его пребывающую в замешательстве фигуру. — Какими бы чарами она не обладала, какой бы ведьмой не была, все видели, как отчаянно она пыталась спасти сирену, которую мы выловили вместе с ней. Она убьёт всех, Плевака. Всех, кто причинит её сестре вред. А мы собираемся сестру эту спасти. Я отворачиваюсь и выхожу, бросив напоследок: — Для того, чтобы это понять, глупый олуховский вождь достаточно ей поверил.