Тёмно-чёрные искры

«Художник с потерянным вдохновением ничего не стоит».  Так размышлял некий Судо-сан, пока работал над заказанным в этот день портретом.  Девушка, что наняла его, сама выбрала место – старинный Дом дипломата в Итальянских садах Йокогамы, договорилась с администрацией, и вот им выделили место, чтобы Судо-сан смог сделать вместе с ней эскизы.  Только работа эта его совсем не трогала. Вызывала неприязнь. И девушка едва ли обладала набором качеств, что мог бы заставить его музу ласково зашептать ему на ухо.  Судо-сан возился где-то час, а затем сказал, что ему нужен перерыв, и отправился якобы курить, не придумав иного предлога хоть на чуть-чуть оторваться от вызывающего отвращение занятия.  Он бы в самом деле вышел на улицу, да начавшийся лениво пока что дождь его дико смущал, и юноша забрался на второй этаж: здесь был выход на маленький балкончик, но двери были заперты, поэтому можно было только глазеть в окно.  Судо-сан не определял себя везучим человеком, но в тот раз посчитал, что ему необычайно повезло! Сначала даже не придал значения: из-за хмурой погоды людей в округе было не так много, но посетители все равно заходили, поэтому мало ли кто сейчас мог гулять среди аккуратно выстриженных кустарников, но потом присмотрелся.  Двое. Они стояли в центре у маленького прудика и едва ли обращали внимание на усиливающийся дождь. Высокий парень в светлом плаще явно не смотрел прогноз погоды, когда натягивал на себя столь маркую вещь – так подумал Судо-сан, но эта мысль быстро улетучилась, когда у него у самого дрогнуло сердце от того, как руки этого самого парня обвили талию другого, тянущегося к нему на носках. Рыжина его непослушных прядей такая яркая на фоне серости этого дня – они прикрыты едва шляпой, что съехала и вот-вот слетит да упадет на мокрую плитку, но он и не спешит ее подстраховать – обнимает этого долговязого крепко за шею и буквально впивается ему в губы, тянет к себе – даже на расстоянии Судо-сан способен разглядеть, хотя нет – все же представить, как напряжены его пальцы, напряжено все тело, что желает прижаться крепче, и Судо-сан едва успевает сморгнуть, а тот уже в самом деле не оставил ни миллиметра меж телами, буквально утопает в объятиях, столь уверенных, чувственных и даже властных, что Судо-сан резко выдыхает, потому что до этого вдохнул, а дальше не до банальных физических потребностей организма!  Он смотрит во все глаза: этот высокий – его волнистые темные волосы пропитались влагой, и в них зарываются пальцами, гладят так аккуратно, и сам он в ответ – нежно ведет по чужой щеке, замирая на миг в поцелуе, будто хочет распробовать на вкус, чмокает в подбородок – и снова в губы. Дергает на себя – и с его партнера наконец-то все же падает шляпа, и они оба смотрят вниз, и этот рыжий хватается резко за ворот светлого плаща, будто собирается с силой встряхнуть, но лишь рывком тянет на себя, и они – опять целуются, только теперь уже яростнее. И дождь пошел еще сильнее.  Судо-сан в панике! Он хочет запечатлеть это! Черт! Он знает, что это будет выглядеть шикарно! У него сердце беснуется, словно он сам с кем-то целуется, а не наблюдает за этими двумя, от которых будто бы даже жаром тянет. Он хочет сорваться с места, но боится, что они опомнятся и уйдут, но куда там! Оба словно сумасшедшую игру затеяли! Похоже на соревнование, кто кого зацелует, и ни один не хочет сдаваться. Этот в светлом плаще склоняет своего партнера, вжимается ему в шею – куда получается добраться за воротником рубашки, но тот пихает его рукой в плечо, хватает за подбородок, резким движением пальца стерев с губ капли дождя, и снова тянет к себе, шаловливо лизнув по губам языком.  Судо-сан правда это видел?!  Нет, Судо-сан в жизни подобного не видел! Он все же бросается на первый этаж, где ждет уже давно заказчица, не слушает, что она там лопочет: хватает карандаши, скетчбук, что верно служит ему, куда бы он ни направился и, рассыпая по пути вложенные в него листки, потеряв часть карандашей на лестнице, Судо-сан влетает снова наверх и в безумном припадке пытается зарисовать то, что видит.  Небрежно, набросками, чуть ли не протыкая бумагу. Его аж трясет, а эти двое – они все так и целуются, совсем вымокшие, зато крепко прижатые друг к другу, даже не подозревая, как душат сейчас вдохновением случайного человека, узревшего с виду вроде бы привычное проявление любви. Но что-то зацепило Судо-сана, что-то не отпускало его, и он стискивал карандаш пальцами, рисуя – едва ли успевая вообще смотреть на свои наброски, боясь, что это видение, которое сильнее размывала стена дождя, совсем расплывется, словно акварель, да покинет его, как вредная муза!  И, боги, как же повезло, что окна, через которые он смотрел, не застилало пеленой дождя, благо, что вся влага попадала на пол балкончика, но Судо-сан хотел подойти ближе, увидеть лучше, почувствовать без страха быть спаленным неконтролируемым пламенем, если посмеет так близко схватить эти образы…  Эти двое… Их объятия… Да, они словно играются, уже и поцелуй разорвали, но так и растирают дождевую воду по щекам друг друга, Судо-сан уверен, что видит, как этот темноволосый довольно улыбается и – снизошел наконец-то! – склоняется к своему возлюбленному, цепляет носом его намокшую челку и, кажется, смеется.  У Судо-сана уже пот от волнения глаза щиплет!  Что за?.. Ему не видно так, чтобы он мог зарисовать все детали! Он подпрыгивает на месте, не боясь, что привлечет к себе внимание, он прилип к стеклу и проклинает этот ливень и одновременно молится на него, потому что эти двое вымокших – еще более живые, он будто бы видит их насквозь: биение сердец, набухание вен, потому что кровь несется бешеными потоками, вся дрожь их прижатых к друг другу тел! Воображение Судо-сана, будто бы очнувшееся ото сна, срывается и подбрасывает ему отдельные картины этой пары: они на пирсе Токийского залива под жарким летним солнцем снова в объятиях друг друга; они прогуливаются среди огней Минато-Мирай и думают о том, как здорово будет целоваться на колесе обозрения на самой высокой точке; они поздно вечером возвращаются из поездки и, не желая ждать, зажимаются на опустевшей станции; они в модном торговом центре где-нибудь в районе вокзала подбирают друг другу одежду, а потом один из них юркнул к другому в кабинку, и плевали они на эти шмотки – у них любовь, у них – они двое! Как сейчас, под безумным дождем!  Паника, настоящая паника! Сводит с ума, и Судо-сан в экстазе от чужих непрекращающихся поцелуев, делает наброски, отдельно зарисовывает кисти рук на чужой талии – как же, черт возьми, это будоражит! Отдельно – то, как лежат уже совершенно мокрые волосы этого рыжего – ах, деталей не хватает, ему бы цвета в руки, этот рыжий цвет – потемневшая медь, но нет сейчас такой возможности, и Судо-сан силится все запомнить, чуть ли не каждый вздох, поворот головы, касание случайное кончиком носа скулы, капельки, что стекают по щекам, словно слезы счастья – аж больно становится от попытки собрать все эти детали!  Как они смотрят друг другу в глаза… Черт-черт-черт! Отсюда совершенно не видать! Судо-сан аж вскрикивает от досады! Он хочет видеть, как они смотрят друг другу в глаза, как не видят этот проклятый дождь, потому что для них его нет. Они… Эти взгляды! Нет, Судо-сан должен увидеть! Но, если он подойдет, он же убьет всю интимность мгновения! Но иначе… Нет, он только подкрадется, одним глазком, он сможет уловить, он хочет уловить, иначе на кой черт он вообще живет?!  И он, едва ли не падая, несется вниз с грохотом по лестнице, не думая вовсе ни о чем, и чуть не врезается в свою заказчицу, что с гневом тормозит его и требует вернуться к работе! Идиотка! Она не понимает, ему не до нее! Он рвется наружу, в сад, к тем двоим, что никак не могут надышаться друг другом, он торопится, что аж теряется. Где выход-то?!  Едва отвязавшись от настырной заказчицы, Судо-сан с трудом вспоминает, что надо вернуться в пристроенную стеклянную галерею, и он мчится, забыв даже переобуться, и прямо так в казенных тапках несется, скользит, падает, ругается, крепко сжимая скетчбук и единственный целый карандаш – ему приходится обогнуть дом, чтобы добраться до места, что он видел из окна, почти!..  Было ли это воспаленным миражом?  Судо-сан согнулся, тяжело дышит, поднимает голову – никого. Совсем. Будто смыло дождем! Будто…  Он, даже уже не пытаясь унять собственные трясущиеся руки, смотрит на листы, что заливает вода. Еще можно разглядеть его наброски. И что-то еще можно спасти. Но так и стоит, глядя то слепо перед собой, то на благоухающую зелень и цветы, то на безучастные ко всему дома Йокогамы ниже по склону, то на то, что осталось от его остервенелых зарисовок.  Облизывая губы, он обходит территорию старинного особняка, но не видит никого. Будто бы и не было этих горячих поцелуев, пока их безуспешно пытался остудить дождь. Ничего не осталось…  Но не в воображении Судо-сана. Он зря так плохо думал о себе. Там, в его голове талантливого художника, сохранилось все, пусть он в этом пока не уверен. И лучше бы ему бросить все дела, поспешить домой, прогреться, да взяться за кисти – ведь он уже мысленно прикидывает, как смешать краски, чтобы получить ту медь волос и цвет вымокшего плаща.