Тёмно-чёрные искры

 – Мори-сан, я всегда знал, что однажды вы захотите меня убить, но не думал, что таким изощренным образом!  – Дазай-кун, ты заблуждаешься.  – Как можно заблуждаться, сидя в огромном котле? Однако я в восхищении! Между прочим, вода уже закипает! Вы любите перчик? Так будет пикантнее.  – Не замечал, что ты такой любитель острого.  Дазай лишь пожимает плечами, когда видит, как Мори начинает помешивать воду в котле – становится все жарче, хотя и не сказать, что он ощущает себя вареным. Чувства вообще какие-то странные, это почти возбуждает! Он ощупывает свои руки, словно проверяет готовность – мягкость. Наверно, это гадко, но Дазай зрит сейчас под иным кулинарным углом.  – Не тычьте мне только вилкой в ребро, я и так знаю, что еще не готов! Мори-сан, и я не думаю, что я настолько вкусный. А вот бульончик мисо – очень даже насыщенный вышел! Сюда надо добавить лучок! А еще шиитаке, вы успели их разморозить? У меня где-то есть тофу, приготовленный по моему убойному рецепту. Череп на раз проламывает!  – Ты себе случайно его не проломил?  – Не успел. Вы сунули меня в котел и хотите приготовить. Но тофу тогда все равно добавьте, и я не скажу никому, что у вас есть задатки каннибала-гурмана. А на кой черт вы пытаетесь меня раздеть? Щекотно! Варите так! И кунжут не забудьте. Что это?  – Ешь, приправленный ты мой!  Дазай послушно заглатывает – нечто вязко сползает вниз по горлу. Соус, что ли? Горчит. Изнутри его хотят тоже замариновать?  – А вообще нет, я вкуснее, чем кажется, отличный выйдет супчик, Мори-сан! Вы только смотрите, чтобы кровь совсем не свернулась, лучше свежую! Ай, не надо с головой меня окунуть, это неудобная кастрюля! Я сам!  – Сам ты утопишься… Еще не хватало…  Мори, проклиная все на свете и в то же время чисто из раздражения взывая к небесам, вымученно закатывает рукава и тащит своего подопечного из-под воды, пока тот на радостях не заглотил ее.  – Мори-сан?  – А, Чуя-кун. Присоединяйся.  Накахара явно без настроения взирает на них, но скидывает шустро с себя плащ, даже шляпу, и приближается, то и дело цыкая.  – Стащи с него рубашку, у меня не получается.  Не ожидал сходу подобной просьбы, но Чуя не колеблется и, словно готовясь к битве на ринге, разминает шею, похрустывая позвонками, снимает для начала с себя часть своего портового прикида, ощущая холодок на руках без перчаток; расстегивает жилетку и, опустившись на колени, пытается стянуть влажную ткань с горячих плеч Дазая. Кто бы знал, сколько сил для этого надо приложить! Чуя почему-то думает о креветках, которых ему всегда доставляло проблем вынимать из панциря, хотя, казалось бы, чего сложного? Особенно пока они не растаяли толком, разламывай пальцами да тащи! Но простота эта ему почему-то неподвластна.  – Как долго в этот раз? – победа за ним – бледная плоть обнажилась. Еще бы бинты содрать. Вид у них… Потекший какой-то.  – Как долго, Чуя-кун? – Дазай в порыве и не особо возражающий на то, что с ним творят, однако, едва не отпихивает его в сторону. – Меня надо хорошо проварить! Раньше времени не доставайте!  Чуя просто не реагирует – смотрит на босса.  – Я нашел его час назад. Надо сбить жар.  – Поддай огня!  – Блядь, ведь врежу, если не заткнется! – нет, все же с креветками проще! Тут-то нечто живое вертится под руками. Да еще и приправленное дурью. Для Чуи это нечто вроде загадки, где этот недоприготовленный каждый раз умудряется доставать то, что выносит ему мозги, словно по щелчку пальцев.  Он просто срезает бинты своим ножом, и его ловкость – единственное, что избавляет Дазая от участи получить неприятный такой порезик. Господи, сколько тупой возни! Чуя, пытаясь совсем уж не провалиться в раздражение, отбрасывает мокрые вещи в сторону.  – Что ему опять мерещится?  – Похоже он решил, что я хочу его приготовить в качестве обеда или ужина, – Мори и сам удивлен, что говорит об этом вслух, но уже вот минут пятнадцать он с переменным успехом пытался удержать Осаму в ванной, полной прохладной воды, дабы остудить его хоть чуть-чуть и привести в чувство.  – Чуя! – Дазай откуда-то обнаруживает в себе небывалую проворность для того, кто скользит по ванне, теряя координацию, хватает его крепко за ворот и тянет к себе, прямо к лицу, и тот аж пугается. – Ты аккуратнее с ним! – Дазай с каким-то больно наигранным подозрением косится в сторону Мори, делает драматичную паузу, а потом снова – в упор на Чую: когда человек в такой вот непосредственной близости так томно выдыхает тебе в лоб пусть и без всякого подтекста, это как-то смущает и напрягает – Чуя слегка не готов был. – Ты знаешь, он тут тянул руки к моей заднице! Кажется, он хотел меня чем-то нафаршировать, чтобы вкуснее было!  – Я всего лишь сделал ему укол, чтобы та дрянь, что он себе ввел, перестала действовать, – Мори хочется вдарить себе по лицу – он тоже не железный, чтобы слушать весь этот бред. К тому же подобного характера!  Дазай больно льстит своему заду, впрочем, интерес к нему есть, но все же не у Мори – о блядь, о чем Чуя только сейчас подумал?! Лучше бы Дазай так близко к нему не лез, а то проснется ведь очень древний голод…  – Заодно и жар спадет. Дал еще ему одну микстурку по своему личному рецепту выпить. Его отпустит, но надо за ним последить, а то он уже успел покалечиться. Легкими ушибами отделается. Очень проблематичный из него торчок, я тебе скажу, Чуя-кун. Надеюсь, он лишнего себе не набил ничего? Глаза как-то странно у него бегают.  – Вы мои мозги хотите съесть, что так тщательно осматриваете, а, Мори-сан?  – Блядь, проще было бы его добить, – ворчит Чуя, но, вздыхая, пока Мори-сан проводит поверхностный осмотр дурных тела и головы, крепко удерживает Дазая в воде и в то же время боится ему навредить. Непривычно быть таким аккуратным, но он старается.  Если так подумать, это не самое страшное, что могло приключиться с этим обдолбанным после очередной неудачной попытки убиться, хотя тоже пугает. Больно яркие у него глюки. И это не зависть вовсе!  – Бульон со мной выйдет прекрасным! Пригласите отведать всю мафию!  Бессмысленно пытаться его одернуть. Чуя лишь стискивает зубы, ругается про себя, а то при боссе как-то все равно непочтительно, пусть и ситуация простительна, но Накахара не делает себе поблажек, и вообще не об этом его мысли сейчас. Сносит их, сносит потихоньку…  Ковшиком он поливает худосочное тело, невольно застревая взглядом на том, как прохладная вода струится по изгибам, как сокращается от этого судорожно грудная клетка, как соблазнительно при этом выглядят затвердевшие соски – о бля, вот это дрифтинг здравого смысла! Тут хоть самому башкой ныряй в воду. Чуя не знает, на что ему лучше переключиться, да и не просто это, когда еще и пытаешься не реагировать на сущий бред, особенно в свой адрес.  – А я и не знал, что ты тоже любишь человечину, Чуя, – Дазай лыбится – еблан беспросветный, тянет еще и сука такая за волосы, Чуя в попытке увернуться едва не стукается о лоб Мори. – Эй, слизняк, вкусно меня приготовишь?  – На тот свет я тебя приготовлю, если не заткнешься!  – Думаю, хватит ему тут сидеть, – Мори стряхивает с пальцев капли. – Только воду всю расплескал. Перетащим в кровать, там проще будет справиться. Останешься с ним посидеть?  Чуя лишь пожимает плечами. Приказ босса, что он еще может ответить? Точнее – не может ответить. Не говорит, что и сам с готовностью останется с этим скользким придурком, которого он тянет сейчас под руками, а тот отказывается выбираться, бормоча ему на ухо, что он еще не проварился, как следует, и в его, Чуе, власти, помочь ему дойти до кондиции. До кондиции… До которой? У Дазая в этом плане свои представления, и не факт, что здоровые, не говоря уже о том, что вообще не стоит слушать его сейчас, но больно сладко он воркует – надо ж как его хорошо торкнуло!  Чуя уже весь мокрый, ему и жарко, и холодно, и неудобно вообще возиться с этим переростком. Не убить бы его об что случайно, хотя, конечно, гадкие такие мыслишки подкрадываются, и им есть, с чего возникнуть! Много накопилось. Ох, много… Но не за них всыпать он примчался сюда, едва Мори прислал ему сообщение, да еще и с просьбой никому не говорить.  Никому не говорить. О причудах правой руки босса в мафии легенды любили складывать, особенно за кружечкой пива. Ну, или вина. Чуя – хоть каждый раз и подмывало – в этих разговорах напрямую не участвовал, лишь слушал и дивился фантазии человеческой, но и опровергать ничего не спешил. Чем больше придумывают, тем меньше они будут знать реального о Дазае.  – Я тут уберу все, а ты уложи его. Потом дам ему еще кое-что, надо, чтобы проспался. Чтоб до упора.  Чуя не спорит, закинул себе на спину под вопли: «А ты украсишь блюдо, на которое меня положишь? Знаешь, как на картинках! Креативно! Хочу ананасы. И крабов! Выложи их красиво, и разложи рядом живых! Охеренно будет выглядеть! И вискаря жахни! Чуя, давай вместе упьемся, если ты меня не доешь!».  Накахара, проявляя чудеса выдержки, скидывает свою больно много болтающую ношу на кровать, едва отбросив в сторону покрывало. Черт, косяк, надо было его сначала обтереть, и Чуя плетется обратно в ванную, стягивая с вешалки первое попавшееся полотенце, и перехватывает Дазая в попытке скатиться с кровати – вот уж юркая колбаска попалась! Заматывает его в полотенце с головой и растирает, может, слишком уж усердно, но возмущение глушится, а Чуя старается, особенно волосы просушить, да ни черта – Дазай разваливается и вопит что-то о том, что гадкий слизняк за такое обращение не испробует фирменный бульон для рамена на основе его, Дазая.  – Или же, Чуя, я, подобно листу нори, буду бултыхаться в этой жирненькой водичке! Хочешь меня такого? – Дазай приподнимается и тянет на себя полотенце, а Накахара не видит смысла в этой борьбе – отпускает, и придурок заваливается на спину, раскинув руки в стороны, словно поверженный в бою.  Пользуясь моментом, пока этот лист нори или кто он там сейчас не очухался, Чуя стягивает рывком брюки вместе с бельем, не удерживается – разглядывает оценивающе, беря краткий вдох и более – не дыша – Дазай, несмотря на то что не в себе, просекает:  – Что, захотелось вареных яиц?  – Предпочту всмятку, если пасть не закроешь, – Накахара, мысленно дав себе затрещину, насильно пытается укрыть Дазая легким покрывалом, чтобы не простудился вдруг случайно; эта суицидальная сука только рада будет поводу помереть, а далее Чуя, корячась, пытается подтянуть его повыше на подушки, при этом уворачивается то и дело от того, как к нему тянут лапы, специально ведь мешая!  – Ты тоже вкусный, Чуя! Давай и тебя приготовим? С сахарной корочкой! Ты будешь сладкий, как сладкая морковь!  От такого и стыдно, и как-то внутри все сосет приятно. Блядь, Чуя как-то не собирался возбуждаться от подобного бреда, можно подумать, он более пошлых фраз не слышал, хотя, наверно, дело не в словах, а в том, что на него заваливается голый Дазай, и оттолкнуть его – хрен знает что, но это что-то не позволяет. Он вроде бы уже не пылает жаром, но прохлада воды оставила его тело, и оно теперь возится неуклюже на Чуе, который пытается его уложить и лишний раз не лапать, при этом зачем-то фиксируя в памяти каждое случайное и немного не случайное касание, а тут еще Мори-сан мимо прошагал с задумчивым видом, следы которого, однако, слегка потускнели на его лице, едва он поймал взглядом барахтающихся на кровати подчиненных.  Ни капли смущения Мори Огай не проронил.  Но, блядь, интерес сейчас точно закапал на пол! Больно много воды…  – Ты же присмотришь за ним… Найду лекарства. Я скоро… Наверно? – снова Мори-сан погрузился в какие-то свои думы – он уже будто бы в прострации глянул на придавленного Накахару, которого захапал себе Дазай, не давая завернуть его нормально в одеяло, и заявлял, что не хочет он сам превращаться в гёдза!  – Учтите, сохранность его я не гарантирую, если выбесит меня, – Чуя все же применяет силу и довольно ловко умудряется обернуть незадачливую пельмешку в легкое покрывало и заставить наконец-то уже лечь!  – Приготовь меня в специальном бульончике, Чуя! О, хочу пасту итальянскую со вкусом себя! Как насчет, чтобы замутить такой соус? И я бы поварился вместе с макаронами!  – Да ебаный… Мори-сан! Если не вколите ему что-нибудь, чтобы проспался, ваши труды по его откачиванию пропадут зря! Серьезно!  – Зря ты жалуешься, Чуя-кун. Лучше уж так, чем когда он все вокруг кровью или блевотиной заливает. Наслаждайся!  Наслаждаться? Это не вселяло надежды на то, что Чуя отсюда быстро выберется, а этот гад уже обвился вокруг него, с его волос все равно капает, и он бормочет что-то о том, как разнообразить вкус начинки гёдза. Может, все же отключится сам?  Все это, быть может, мило и забавно, и Чуя понимает, что эта поздняя ночь в самом деле избавлена от более жутких сцен, видеть он которые бы никогда не пожелал, однако ж ему и приятно волнительно, и одновременно тревожно, но в этот миг он только и может позволить устраиваться на себе поудобнее.  – Ты даже не попробуешь, что получилось? – Дазай задирает голову, глядя ему прямо в глаза – ни грамма адекватности в них, зато как блестят, будто он в счастье каком пребывает.  – Не люблю гёдза.  – Не гёдза, пробуй меня!  – Иди нахуй, Дазай, – Чуя отворачивается и как будто не думает о том, что к нему жмется голое тело пусть и в покрывалке; ему самому не особо удобно возиться на кровати в одежде, но он смиряется и гладит зачем-то по голове Дазая, который тяжело выдыхает, словно яд, который он додумался употребить, забрал остатки его силы.  Напевает что-то там тихо, но Чуя не слушает, напрасно, как ему уже кажется, ждет Мори с порцией лекарств, и гладит успокаивающе то по волосам, то по лбу – типа проверяет температуру, то по спине, ныряя рукой под покрывало. Гладит плечи, руки, пальцы, что слабо вцепились в его рубашку на груди.  Сколько проходит времени?  Дазай не спит, но замер, спокоен, и ощущение, будто в голове у него начало проясняться, но или это только кажется, или он просто виду не подает. Накахара никогда не признается ему, но, по правде сказать, каждая попытка напарника умереть отзывалась острой жалостью, хоть это и раздражало. И Чуя сдерживал в себе порывы, но в этот раз, внезапно оказалось, он мог позволить хоть немного просочиться своему желанию успокоить мечущуюся между эфемерным и живым душу.  Он же может так баюкать его до самого утра…  Баюкать. Ага. Когда к тебе самому тянутся и лезут под рубашку… Блядь, ну это… В здравом уме Дазай себе такого не позволял, и Чуя бы его отпиздил за такие подкаты, но сейчас не самый лучший моменты сопротивляться: пальцы приятно так прощупывают пресс. Немного щекотно, передергивает. Или это ток по телу от чего-то иного?  А он сам разве лучше? Его рука далеко уже не на спине, и Чуя просто нагло пользуется моментом – не сказать, что у него прям была мечта полапать зад этого чмыря, но раз уж этот зад сейчас сам подставляется…  – Ну, чего ты, смелее.  О сука! Голос Осаму звучит с этими нотками осмысленности, с которой он может и к врагу выйти, рискуя словить пуля, и с ней же спорит, не повышая голоса, с боссом. И он во всем будет прав.  Неужто очухался? Чуя не собирается проверять, но поддается зато словам, и скользит пальцами в ложбинку между ягодиц, пытаясь при этом читать реакцию по движению тела на нем – Дазай замирает, чуть прикрыл глаза, на его губах будто бы улыбка, и Чуя читает в ней что-то вроде: «и все же нерешительный ты», кусает губы и вдавливает пальцами, позволив одному проникнуть внутрь.  Выдержка это или просто недоваренное гёдза тупит, лежа смирно, а Чуя вот в этом плане куда чувствительнее, и его самого прошивает от того, что он сейчас творит своими пальцами, один из которых проталкивается все глубже. Он сжимает плотно веки, запрокидывая голову, словно это его сейчас ублажают, и сам не замечает, как собирается нырнуть рукой себе в брюки, но тут внезапно вспоминает, что может вернуться босс, и что-то настрой снова стремится в минус, и он дергается, собираясь отлепиться-таки от Осаму, дыхание которого, однако, все же участилось.  – Все, хватит, остынь, – Чуя согласился с ним посидеть, но это не обозначало, что надо с ним вместе устраиваться на кровати и лапать, когда дверь не заперта!  – Чуя, это очень жестоко – поджечь на всю мощь, а потом, толком не прожарив, гасить. Перевод продуктов только.  Блядь, кажется, его не до конца отпустило, и лучше в самом деле спокойно дождаться Мори, чтобы уж отправил его в сонный нокаут, но Чую просто так не отпускают, его тянут к себе за талию, не особо крепко, но сами касания, да под рубашкой…  И похеру – он давно хотел, и он сдается. Если этот идиот так жаждет его внимания – прекрасно, охуенно! Пусть его получит. Дазай лезет целоваться, но Чуя опрокидывает его на спину, мягко так, без агрессии, хотя и убить хочется все равно; проводит руками по груди: ладно, ребра кулаком он ему в следующий раз пересчитает; гладит нежно, чуть вдавливая пальцы. Теперь можно и откровенно пялиться, но Дазая таким не возбудишь, и Накахара, хмыкнув, словно полжизни к такому готовился, да не ожидал именно в эту ночь, склоняется, чтобы взять член в рот.  Мягкий – возбуждение все же с трудом пробирается до рубильников в голове Дазая, и тело тормозит, несмотря на воздействие горячим ртом, но Чуе достаточно понимать, что этих его действий языком сейчас охуеть как желают, а там уже дальше вопрос физиологии, и он постарается. Он слышит слабые стоны, но даже больше нравятся томные выдохи и то, как дергаются бедра, что он то сдавливает руками, то отпускает. И Чуя готов вернуться к тому, что не закончил – его палец снова скользит между узких складок – ну а что, Дазай сам дал разрешение на использование своей очень даже аппетитной задницы, а Чуе дважды повторять не надо. Он пусть и не подписывался вгонять в крайнюю степень удовольствия своего напарника, но наблюдать за тем, как его теперь уже от его собственных рук уносит – ого, Накахара, кажется, обнаружил новый вид личного удовольствия.  – Что ты так извелся? Хочешь больше? До конца? – Чуя наваливается на него, шепча это на ухо, специально отпуская член, который секунды назад крепко сжимал рукой, массируя головку.  Дазай что-то там бурчит в ответ, и Чуя лишь довольно ухмыляется. Его подталкивают и азарт, и страх, что их застанут, но он торопливо рыщет по прикроватным ящикам, будучи уверенным, что найдет искомое, и запрыгивает уже обратно на кровать с пачкой презервативов и смазкой. Можно было бы и так, но у него в самом деле нет желания причинять вред, хотя Дазай реально заслуживает быть жестко выебанным.  Пыткой становится то, что он прежде изводит его: одной рукой тщательно готовит к тому, на что сам напросился, а другой умудряется облапать всего, нарочно не касаясь лишь члена, который, ой, ну ладно – так и хочется снова лизнуть!  Предмету ласк явно все нравится, но хочется больше, он весь запутался в покрывале, простынях, хватается за подушки, подставляется, постанывает, выпрашивая, и Чуя, весь уже сам взмокший от собственных действий, стаскивает частично с себя брюки, рывком переворачивая Осаму на живот, начиная постепенно погружаться в его тело.  – Чувствую себя якитори на палочке, – вдруг выдает Дазай, тяжело выдыхая. – Ты под каким соусом любишь?  – Ебать, ты извращенец, – Чуя едва сдерживает смех, который точно собьет его с ритма, который приносит ему чистое удовольствие, хотя гораздо больше этой пьянящей субстанции от того, в чьей он, пардон, заднице.  Дазай что-то там еще невразумительное бормочет, но затем лишь стонет, когда его снова переворачивают. Чуя сползает на пол – он сам всем управляет, довольный от того, что хоть здесь он может пользоваться моментом, закидывает дрожащие ноги себе на плечи: нежно, но без промедлений он толкается, желая получить максимум ощущений, да не спалиться. Потому что Мори все еще может вернуться.  Он кончает быстрее, доводя Дазая до разрядки рукой, и теперь уже сам тянется поцеловать его, а того так разнежило, что даже нести всякий бред перестал и только вздрагивал, пока Чуя, довольно и сыто облизываясь, сжимал его член в руке.  – Мне кажется, я выполнил все твои пожелания. Ты прав, вкусно было, – он проводит рукой по его животу, размазывая сперму и прямо так накрывая покрывалом. Сложно сказать, соображал ли Дазай, слышал ли его слова, но сморило его моментально.  Мори все же явился. Чуя только выбрался из душа, полностью удовлетворенный и уже не такой нервный.  – Оу, кажется, я опоздал. Он живой, надеюсь?  – Эта длинная макаронина достигла полной кондиции al dente. Живей него сейчас никого нет.  – Ты хороший напарник, Чуя-кун, –  даже если Мори что-то просек, то и виду не подал, а Накахаре слишком хорошо, чтобы как-то смущаться, и он лишь пожимает плечами, между делом ожидая, когда босс все же свалит, и он сможет пристроиться рядом с отрубишейся тушкой, чтобы уж точно проконтролировать его до самого утра.