Запах гнили и ромашек

      Мне всё чаще снилась семья. Это были обрывистые, неполноценные сны, когда проснуться можно было от любого резкого в нём движения. Я пугалась, плакала, не могла дальше спать и нормально работать днём. В большинстве случаев в серой комнате стояла фигура отца или матери. У них горели ненавистью глаза. Потом они замахивались и… распадались кучкой фарша, заполняя комнату кровью – там я и тонула, сразу же просыпаясь в холодном поту.       Не помогала даже мысль, что их убила не я. Все совершённые преступления Тенко в итоге осядут на мои плечи и будут давить, давить, давить, пока и вовсе не раздавят. Это плата? Но тогда за что? За перерождение? За желание плыть по течению? За трусость? Разве это не в природе всех омег?       Но я ведь раньше была обычным человеком. Да, это не оправдание. Я просто труслива.       — С тобой всё в порядке, Тихэй-тян?       Джун, как всегда, внимателен. Хотя как можно не заметить огромные круги под глазами и начёсы на лице? Даже подаренная Фуджи-сан мазь не помогала, потому что из-за кошмаров я не давала коже зажить: она постоянно чесалась, болела и жгла, иногда даже окрашиваясь в красный или прозрачный из-за выделения сукровицы.       Я вызывала жалость у смотрящих на меня работников Сэйтана. Не всех, но у многих уж точно. Отличный образ пережившей трагедию сиротки составляли: седина в чёрных волосах, поблекшие красные глаза и чёрные круги под ними, начёсы и тихий голос. Мне часто улыбались, показывая свою поддержку, но это выглядело, как по мне, странно: остальных детей все игнорировали. Или не обращали внимания именно тогда, когда я была рядом?       — Опять кошмары мучают, — сухо призналась я рыжему. — Но я привыкну.       В первые четыре года жизни в доме Шимур меня тоже мучали кошмары. Они напоминали мне о первой жизни, первых родителях и друзьях, влюблённостях и успехах, тыкая в нос отцом-тираном, матерью-тряпкой и бесхребетными родственниками. Я старалась абстрагироваться от этого с помощью игр с братом и тихой ненавистью к Хане-баке, которая невольно забирала всё внимание родителей: и любимая дочь отца, и матери, и чудесная внучка, а так же ученица с крутой причудой. Ага, конечно.       Смотрите, Котару, Нао, у других ваших детей причуда-то получше! Вы должны были это понять ещё до того, как превратились в куски фарша. Должны были.       — Разве к такому надо привыкать? — нахмурился Джун, спрыгивая с велотренажёра. Мы уже который час гуляем, от скуки занимаясь на площадке. Ему было проще, чем мне: Джун крепче, старше и он, вообще-то, мальчик, даже если и бета.       Я феминистка – это привила мне мать ещё в первой жизни. Я борюсь за права женщин, хотя правильнее сказать – боролась. В этом мире, в этой Японии все равны: послужило ли этому появление причуд или ещё более жестокое деление на альф, бет и омег с гаммами? Но даже при всех моих взглядах было бы глупым отрицать, что мужчины во многом выигрывают у девушек. Например, тем же строением мышц и меньшей предрасположенностью к лишнему весу. Вот и выходит, что даже Тодороки, которому лень заниматься больше моего, намного легче качать тело.       — У меня есть выбор? — выгнула одну бровь я, начиная быстрее крутить педали. — Они всё равно не исчезнут.       — Мама говорила, что надо взглянуть страху в глаза, чтобы больше не бояться, — пробормотал Джун. Я фыркнула: вроде умную вещь сказал, а сам смысла не понимает.       — Моя мама говорила, что бояться можно только своего страха, — ухмыльнулась я. — И я слепо следую за этой мыслью.       — Глупости какие-то, — отмахнулся от меня покрасневший Джун. — Лучше пошли поиграем в игровой комнате?       Такая действительно была: находилась рядом с школьным корпусом. Там можно было рисовать, играть в настолки, в приставку или подвижные игры для компании друзей, просто собирать конструктор или бороться за право использовать танцевальный автомат или компьютер. Ещё там были развлекательные книги, но они не пользовались успехом у детей. Впрочем, почитать там я любила – так лучше понимается язык.       Русский я уже почти и не помнила, но это било по психике сильнее, чем подразумевалось. Хотелось вновь услышать привычную речь, с множеством оборотов и красивых слов. Я даже запланировала на будущее собрать свою стипендию – каждому сироте выдавалась, примерно, по тысяче йен в месяц, а если хорошо учиться, то все две – и прикупить телефон или личный ноутбук. Только копить придётся долго, чтобы гаджеты не развалились через месяц использования, а в Японии ничего дешёвого нет и никогда не будет. Зачем мне телефон и ноутбук? Чтобы учить русский! Чтобы вспомнить язык мне, думаю, нужен лишь словарь, да пару видео на «Ютубе». Думаю, потом можно будет сослаться, что училась по курсам, чтобы отбить лишние вопросы о знании языка. Да и потом, когда вырасту, надо будет съездить в Россию: там теперь всё совсем по другому, но люди, думаю, остались теми же.       — Пошли. Но потом мы обязательно почитаем, — назидательно произнесла я, несмотря на разочарованный вздох Тодороки. Прикольный паренёк.

* * *

      Что я там говорила про эйфорию и первое впечатление? Теперь, когда я живу здесь не первые сутки, я могу с чистым сердцем заявить: Сэйтан – очень странное место. Дети здесь настороженные и злые, а воспитатели проявляют заботу лишь к некоторым, хотя в первый день казалось совсем не так. Если меня холят и лееют почти все, то Джуна переносят, дай боже, два или три взрослых: он слишком активный мальчик, смышлёный, но любит очень долго подумать перед ответом. Я даже видела, что здесь есть своя банда, отбирающая у детей какие-то вещи или деньги. Почему руководство ничего с этим не делает? Без понятия.       Мои старания в детском саду приносили свои успехи. Спустя месяцы я более грамотно оперировала известными иероглифами, правильно произносила слова и поправляла свою каллиграфию. Всё моё свободное время было занято либо чтением, либо тренировками с Тодороки. Мы всё же должны будем стать героями по негласному контракту с Сэйтаном, поэтому большинство тренировалось уже с раннего детства.       Странным явлением было исчезновение детей. Я могла увидеть кого-то за ужином, а через пару дней его уже нигде не было. Скорее всего, это были те дети, которых отдавали сюда родители, а после некоторого времени возвращали домой. Может быть, они просто уезжали из Сэйтана? Не знаю, но думать по-другому просто не получалось.       С причудой я знакомилась интенсивно. Постоянные тренировки по вечерам в парке, и я уже могла без отвращения смотреть на гниль и нюхать её. Правда, иногда по ночам накрывало откатом и я бежала до унитаза с дикими глазами: вспоминался день трагедии для моей семьи. Как-то контролировать причуду или тренировать её радиус действия не получалось, потому что не хватало опыта, знаний и времени.       Каких-либо друзей, кроме Тодороки, у меня не появилось. Порой он меня бесил и заставлял огрызаться своей детской тупостью и наивностью, но я не могла долго обижаться на то, что Джун являлся ребёнком. Это неправильно и некрасиво: я-то давно перестала таковой быть, поэтому ссоры происходили всё реже, а наша связь крепла.       Приближалось шестилетие и моё поступление в начальную школу.

* * *

      К шестилетию я смогла попасть в «1-А» класс младшей школы при Сэйтане. Теперь обучение было чуточку серьёзнее, но таким же лёгким. Я даже могу с уверенностью сказать, что в Российских школах учиться куда сложнее, чем в Японских: тут всё настроено на то, чтобы заинтересовать детей, а не пичкать их знаниями так, что аж тошно становится.       Теперь всё больше детей проявляло интерес к моей персоне, но быстро его теряли, когда до их рецепторов доносился гнилой запах. Да, в коридорах, где мы раньше сталкивались, его уловить было сложно из-за распыляющихся средств, но сейчас в классе все дети и учителя смогли полноценно вдохнуть мой удушающий аромат. Все кривились, кого-то тошнило. В конце концов, учителя написали жалобу и воспитатели выдали мне специальный шампунь, который в итоге сделал меня неотличимой от бет.       Тодороки мог находиться со мной по той же причине: беты просто не чувствуют запах омег и альф. Это было удобно, потому что не все они пахнут так же прекрасно, как ка-сан. А второй запах и вовсе могут уловить только истинные, поэтому мою гнильцу так и не почувствуют. Даже я не знаю, какой у меня второй запах – он проявляется только после первой течки или гона, но идёт больше фоном даже для носителей. Похоже, мне придётся постоянно использовать заглушающие средства, а виной тому – моя причуда, чтоб её.       Очень быстро я начала становиться лучшей в классе, что было не таким уж и большим достижением для взрослого, запертого в теле ребёнка. Мне было куда проще учиться, чем непоседливым детям, а учителя радовались тому, что хотя бы одному ребёнку не придётся разжёвывать и так разжёванный материал. Это то же самое, что пытаться прожевать манную кашу.       За оценки меня начали гнобить. Сначала им не понравилась моя внешность с отвратительными седыми вкраплениями, а потом запах. Те дети, что опозорились, выблевав свой завтрак на парту и соседей, были активнее всех: то вырвут лист из тетради, то помнут учебник, то порвут лямку портфеля. От большинства нападок меня защищал Тодороки, но через некоторое время и он стал изгоем. Я отравляю людей, действительно.       Учителя смотрели на это сквозь пальцы, словно нет никакой травли. А дети были достаточно жестоки и глупы, чтобы от моего молчания заводиться ещё сильнее и придумывать всё новые и новые методы мести. Вскоре на меня лилась вода, поджигались волосы, окрашивались чернилами вещи, оставался мел на одежде или ломались карандаши с ручками. Чего стоит только их совместный набег на мою комнату: дверь оказалась разукрашена. Благо, за такой вандализм их вызвали к директору, а после заставили долго и муторно оттирать краску от белого дерева. Ха, дурачки.       Улучшение оценок так же сказалось на моей стипендии. Теперь в жестяной коробке, куда я складывала купюры, лежало больше тридцати тысяч йен за эти два с половиной года. Я не тратила их просто так, даже не покупая еду в автоматах, которых было натыкано по всей территории Сэйтана. Чаще всего меня угощал Тодороки, которому присылали сбережения родители, но я почти всегда отказывалась, не желая тратить деньги друга, потом не в состоянии ему отплатить.       Этих денег всё равно было бы мало на покупку аппаратуры: мощного ноутбука, телефона, наушников, колонок, клавиатуры, мышки и так далее. Со временем я пришла к выводу, что для большей популярности среди остальных героев-пустышек нужна раскрученная медиа. Как этого можно было бы добиться? Начать вести соцсети до поступления! По моим расчётам, ещё до поступления в Юэй я уже смогу купить себе всё, что надо, и даже больше. Осталось только потерпеть.       — Чёрт возьми, почему я должен постоянно с тобой бегать по утрам? — тяжело выдохнул Тодороки, остановившись где-то позади. Я повернулась к нему, вопросительно вскидывая бровь. — Хватит на меня так смотреть! Я уже не могу выспаться нормально…       — Ты уже перехотел становиться героем, Джун-кун?       — Нет, просто… — он затравленно на меня посмотрел. — Ай, ладно! Побежали дальше, Тихэй-кун.       Джун широко улыбнулся, а после быстро побежал вперёд. Мне оставалось только бежать за ним, стараясь не расхохотаться. Какой же он ещё ребёнок. Даже завидно.